2 Святая Земля
В походе князю и впрямь было не до мрачных мыслей. Очень скоро выяснилось, что у него наследственный полководческий дар – все Гвевара были отменными воинами, – и он был привлечен к разработке военных операций. Конечно, немалую роль в этом сыграло его славное имя и славное происхождение. Но однажды прошлое нагнало его и нанесло очередной удар.
Крестоносцы уже давно осаждали городок, в котором неделю назад кончились и вода, и еда. Каждый день за ворота города выбрасывали тела людей, умерших от голода и жажды – в основном, детей, стариков и женщин, поскольку последние крохи еды и собранную на рассвете росу отдавали воинам. Крестоносцы внимательно наблюдали, не зашевелится ли какое-либо тело: среди трупов мог спрятаться лазутчик. Ровно в полдень ворота открылись, и из них стали выкидывать очередные тела. Внезапно среди них проскользнула молодая женщина и бросилась бежать, прижимая к груди младенца.
– Что это? – обратился к старику-переводчику Ладрон. Тот пожал плечами.
– Пытается спасти своего малыша. Но кто ж ей позволит? Она же может рассказать вам о положении в городе.
И действительно, после минутного замешательства вслед женщине полетели сначала проклятья, а потом камни.
– Смотри-ка, стрелы берегут, видимо, тоже кончаются, – сказал старик Ладрону. Но тот ничего не слышал. Бегущая женская фигурка, камни… Как его Мириам! Он вскочил на коня и бросился навстречу женщине. Тогда полетели стрелы – немного и прицельно. Одна из первых вонзилась в спину женщине. Та упала и замерла.
Когда юноша подскакал, женщина была мертва. Младенец ожесточенно сосал ее помертвевшую грудь, из которой сочилось уже не молоко, а кровь. Ладрон подхватил его почти невесомое тельце и помчался назад. В его сознании мелькнул образ его предка, унесшего от врагов другого младенца – королевича. Только этот был совсем не королевич…
– Не жилец, оголодал очень, нам его не выходить, да и не вынесет он походной жизни, где мы ему молоко будем доставать? – удрученно сказала старшая из монахинь, которые ухаживали за ранеными.
Юноша пожевал хлебный мякиш, завернул его в самую чистую из имеющихся тряпицу и сунул младенцу в рот, но тот был слишком слаб и мал для такой пищи… До утра сидел Педро, покачивая младенца, а на рассвете тот окончательно затих… Князь плакал так, как не плакал даже над телом Мириам, – беззвучно и безнадежно. И этот тоже не попадет в царствие небесное. И его мать…
Рядом с юношей присел монах. Он как будто прочитал его мысли:
– Не убивайся ты так. Там, на небесах, между адом и чистилищем, есть зеленая долина и замок, в который ведут семь ворот. В нем живут души некрещенных младенцев и тех, кто при жизни не встретил Бога, но жил, сам того не зная, по Его заповедям. Они не мучаются, не страдают, они даже почти счастливы. Почти – потому что они лишены возможности видеть Бога. Их не жжет адский пламень, не морозит одиночество. Журчит река, цветут цветы, порхают бабочки. Все у них есть, кроме одного – они не видят Бога, и это рождает в них вечную тоску… Но если они и не видят Бога, то никто не возьмется утверждать, что они не видят и Его Матерь. Мадонна приносит в Зеленую долину утешение и покой… Как будет по-испански «зеленая долина»? Вал верде? Вот и молись Мадонне Зеленой долины – Мадонне Валверде…
Речь монаха текла плавно, почти убаюкивающе. И действительно, слезы князя постепенно высохли, жгучая боль в душе отступила.
«Мадонна Валверде, – повторял он про себя. – Я сам, или мои сыновья, или сыновья моих сыновей, освободим от мавров Калаат-раву и построим у речки святилище черноглазой смуглой Мадонны Зеленой долины – для моей Мириам, для этой женщины, для ее крохотного сына… Святилище Мадонны Валверде…»
3
Крестоносцев сопровождала группа монахинь, которые занимались, в основном, ранеными и больными, а также готовили еду, штопали одежду и как могли утишали тоску воинов по дому.
Педро подружился с некоторыми из них, особенно с сестрой Терезой. Она была из южной Италии, их община сопровождала Боемонда Тарентского, сына Роберто Гуискардо. Обычно живая и веселая, в последнее время Тереза сильно изменилась. И однажды решила поговорить с Педро по душам.
– Знаешь, мне кажется, что я ошиблась в своем призвании. Не в смысле монашества вообще, а в служении крестоносцам. Я больше не могу видеть, как погибают старики и дети, виноватые только в том, что они не христиане. Перевязываю раны и лечу наших воинов, а наутро они вновь идут на штурм, и вновь гибнут невинные…
– Они гибнут не только из-за нас. – князь помолчал, а потом рассказал монахине о Мириам.
Тереза безуспешно искала слова утешения. Педро сам прервал молчание:
– Думаю, не только нас мучают эти мысли. Все видят, что и среди мусульман есть хорошие, достойные люди. – Он оглянулся и указал на Абдуллу, – например, он.
Крестоносцам часто встречались беженцы. С приближением отряда из городов спешили уйти женщины, дети и старики. Их пропускали, и они шли к родственникам или друзьям в надежде укрыться там от войны.
В одной из таких групп шел и Абдулла, седой старик, он подвернул ногу и вынужден был отстать от остальных. Монахини перевязали его, уложили в тень, он еще немного поболел, а потом прижился в лагере, да так и остался с крестоносцами, служа им переводчиком и объясняя местные обычаи.
– Куда мне идти, у меня никого нет, бояться мне нечего, а смерть везде найдет, когда срок придет, – говорил он.
Абдулла был математиком и астрономом, а к тому же широко образованным человеком. В свою профессию он был влюблен и умел рассказывать о ней так, что по вечерам у костра рыцари слушали его, открыв рот.
– Вот, например, сколько будет один плюс один? – спрашивал он.
– Два! – дружно отвечали ему.
– А вот и нет! Одна кошка плюс одна мышка будет одна кошка, а один кролик плюс одна крольчиха будет двадцать четыре крольчонка!
– Вообще-то верно, – озадачились слушатели.
– Или еще: один всадник плюс один пехотинец будет два человека и одна лошадь, – подначивал их старик.
– Погоди, тут что-то не так! Нас же учили: один плюс один – два, два плюс два – четыре. Вот смотри: одна монетка и еще одна – две монетки, одна руки и другая – две руки.
– А одна рука и одна нога? – хитро улыбнулся Абдурахман.
– Тоже две!
– А две чего – руки или ноги? Тут дорогие мои, мы должны понять, что такое абстракция и обобщение…
А когда угасал костер, все ложились на траву, смотрели в небо, а старик рассказывал им о звездах.
4
Такие вечера нравились всем, но в одну несчастливую ночь искра от костра подожгла палатку, в которой спали монахини. Пламя мгновенно взмыло ввысь. Рыцари бросились тушить огонь, засыпая его песком. Абдулла прорвался сквозь пламя в палатку и начал помогать выбраться женщинам – одной, второй, третьей… а потом схватился за горло и рухнул. Когда его удалось вытащить, было уже поздно. Правда, в нем еще теплилась жизнь, но было ясно, что его не спасти.
– Прими крещение, ну пожалуйста, прими крещение! Я так хочу встретиться с тобой в царстве небесном! – упрашивала его Тереза.
– Не горюй, девочка, – еле выдавил из себя Абдулла. – Если ваш Бог такой мудрый и милосердный, как вы думаете, Он что-нибудь для меня придумает…
Тереза, которая выскочила одной из первых и тоже стала тушить пожар, сидела над телом старика молча и недвижно. «Как я над телом Мириам», подумалось Ладрону. Он сел рядом с ней и приобнял за плечи:
– А ведь он опять прав… Бог все уже придумал. На границе между адом и чистилищем есть зеленая долина…
Педро повторял слова монаха также монотонно и успокаивающе и почувствовал, как Тереза сначала отмерла, начала тихо всхлипывать, а потом затихла.
– И ты, когда закончится этот поход, создашь общину, и вы будете молиться смуглой и черноокой Мадонне Валверде о Мириам, об Абдулле, обо все остальных некрещенных, но праведных людях. Я уверен, что тебя поддержат многие. Видишь, уже и храмовники выбрали своей покровительницей Черную Мадонну, и это неспроста. Правда, они ссылаются на Песнь песней – «Черна ты, но прекрасна, возлюбленная моя», – хотя мне кажется, что дело в другом…
В том же году в Акре была основана женская монашеская община Мадонны Валлеверде. А в 1229 году валлевердианки появились и в окрестностях Матеры.
Князь Педро Ладрон Гвевара вернулся в Испанию, нашел себе жену и растил сыновей, чтобы было кому передать обеты.
Глава 3. Дон Педро младший Гвевара
1157 год. Италия
1
Педро с самого утра был взбудоражен, хотя и старался этого не проявлять. Еще бы – впервые после 10 лет, проведенных вдали от родины, он возвращался в Испанию.
В его возбуждении было все: и предчувствие дальнего и сложного путешествия, и радость от предстоящей встречи с матерью и бабушкой, и гордость от участия в важном деле, и даже некоторый если не страх, то беспокойство.
Они ехали большим отрядом. Вернее, большой отряд состоял из нескольких групп рыцарей, прибывающих из разных монастырей. Это его великий дед, Педро Ладрон де Гвевара, придумал и создал такую структуру.
Вернувшись из крестового похода, Педро-дед занялся поисками жены, достойной матери своих будущих сыновей. Он не питал иллюзий по поводу возможности сразу же освободить дорогую его сердцу Каалат-Раву, у короля не было на это сил, а самое главное – молодые воины погибали раньше, чем успевали набраться опыта, жениться и родить сыновей, мавры внимательно следили за любой группой юношей и наносили удар прежде, чем те взрослели. И тогда Педро пришла в голову идея: надо отсылать младших отпрысков в соседние страны и там готовить из них настоящих воинов. Тогда мавры не достали бы их, и можно было бы подготовить в тайне от них настоящую армию.
Центрами подготовки юношей должны были стать монастыри во Франции и Италии. Однако местные владыки не спешили позволить группам иноземных вооруженных рыцарей наполнять монастыри. Деду пришлось проявить весь свой незаурядный талант стратега и дипломата, убеждая их. Например, монастырь в Трое, где обучался Педро, был передан испанцам в 1124 году после того, как отряд молодых людей во главе с Санчо, сыном Педро, помог норманнам, а в особенности графу Лоретелло и сицилийскому королю Роджеру II, укрепить свое господство в Пулии. Этот монастырь так и стал называться – Сан Никола Калатрава.
Но все равно нельзя было собирать много молодых людей в одном месте, поэтому по мере прибытия юношей из Испании создавались или принимались в управление новые монастыри.
Время шло, число подготовленных воинов росло. В 1147 году отряд юношей во главе с настоятелем монастыря в Орсаре отправился в Испанию. Официально считалось, что настоятель-испанец предпринял дальнее путешествие, чтобы узнать новости и подружиться с королем, хотя их дружба насчитывала уже многие годы: они родились и выросли в одном городе. А взял он с собой так много послушников потому, что путешествие было очень опасным. Но все рыцари знали, что их ждет великая битва – за Калатраву. И битва состоялась. Калатрава была освобождена, а настоятель получил от короля в дар виллу Бамба – за отвагу, проявленную его «послушниками».
Среди юношей был старший брат Педро-внука, Вела. Он и стал управителем Бамбы. Неудивительно, что первым делом он основал поблизости святилище Святой Марии Валлеверде… Но Бамба – это не Калатрава, завет деда еще не был исполнен полностью. И завет теперь принял на себя старший внук Педро. Сам Педро и его сын Санчо погибли в битве.
2
Все это Педро знал по рассказам Велы, бабушки и матери. Ему тогда было всего 10 лет. Педро-дед ринулся в атаку не просто в первых рядах – первым. В самой его фигуре в развевающемся плаще на мчащейся лошади было что-то устрашающее и мистическое. Санчо пытался догнать отца, но сумел только тогда, когда под градом стрел рухнула лошадь Педро. Но это его не остановило. Сын предложил ему своего коня, но Педро только молча отмахнулся и побежал вперед. Он врезался в город как нож в масло. Некоторое время казалось, что смерть его не берет, но вот один удар настиг его, потом второй… Санчо хотел подхватить раненного отца, но тот опять отмахнулся и вновь ринулся в бой. С крыш домов летели стрелы. От одной из них Санчо успел загородить отца и рухнул замертво. Но Педро и это не остановило. Следующая стрела настигла и его, и он упал рядом с сыном…
Педро с замиранием сердца слушал этот рассказ. Его брат Вела вошел в город с другой стороны вместе с отрядом «послушников». Они и нашли тела деда и отца.
3
Педро собирался в путь. Пришла его пора отправляться в Италию, борьба еще отнюдь не была закончена. Мальчику было страшновато уезжать из дома.
– Ну почему я не могу остаться? – спрашивал он. – Калатрава освобождена, зачем теперь готовить воинов в других странах?
– Взять город проще, чем удержать его, – рассудительно объяснял ему брат. – У короля нет сил на его оборону. Видишь, он вынужден отдать Калатраву тамплиерам, но они тоже не могут держать здесь большой отряд, ведь основной их долг – в Святой земле. А мавры все еще очень сильны. Дай Бог, чтобы тамплиеры продержались лет десять, пока не подрастете вы. Ведь почти все ваши отцы, деды и старшие братья пали в бою. Что будет, если храмовники уйдут?
– А ты почему остаешься?
– На кого оставить маму и бабушку? Да и подготовить ваше возвращение надо, не так все просто…
Разговор с бабушкой вышел еще более строгим. Потеря мужа и сына не сломила ее, а, казалось, заморозила.
– Ты должен – вот и все. Все твои предки были воинами, будешь им и ты. Это опасная работа, она несет смерть. А чтобы выжить и победить, или хотя бы просто победить, нужно быть хорошим воином. Для этого ты и едешь в Италию – чтобы стать хорошим воином.
– А может быть, я не хочу быть воином? Я хочу делать что-нибудь другое!
– Что? Выращивать цветы? Этим можно будет заняться после войны.
– А когда кончится война?
– Эх, дай Бог, чтоб твои праправнуки до этого дожили… А пока надо быть хорошим воином. Видишь, даже монахи в бой идут, а уж они-то могли бы отсидеться за стенами монастыря.
А мама ничего не говорила Педро, она только прижимала его к себе и старалась удержаться от слез. Только напоследок сказала:
– Лучше поезжай, хоть за тебя сердце болеть не будет.
4
И вот теперь Педро возвращается на родину. За ними приехал Вела. Он и рассказал о том, что их ждет.
– Тамплиеры больше не могут удерживать Калатраву. Нужно готовиться к новому крестовому походу, беречь силы. Король Санчо III ввязался в войну с Наваррой, ему не до этого. Храмовников должны заменить мы.
– Кто это – мы?
– Дело в том, что тамплиеры, как ты знаешь, военный монашеский орден. Они не хотят передавать город вассалам короля, потому что те обязаны воевать там, где он прикажет, а Санчо сейчас волнует только Наварра. Значит, нужны люди, независимые от короля.
– А мы – независимые?
– В общем-то, да. Вы живете в монастырях, то есть можно сказать, монашествующие. И вы – рыцари. Почти как тамплиеры.
– Ну, у них-то свой орден, а у нас? Еще раз спрашиваю: мы – это кто?
– Вы – калатрава. Будет и у вас свой орден, погоди.
Из Трои они двинулись на Неаполь. Выехали в ночь, чтобы утром погрузиться на корабль. На вершине одной из гор Педро оглянулся и увидел висящую в темном небе золотую корону. Сначала он изумился, а потом, приглядевшись, понял, что это огни Вибинума, города, в который его дед обещал вернуться.
Педро казалось, что их поход напоминает рождение реки. Небольшие отряды встречались, сливались и двигались дальше вместе, вбирая по дороге все новые отряды-ручейки, пока не стали похожи на полноводную реку. Еще одна «река» стремилась из Франции, «речки» поменьше – из других, иногда очень дальних краев.
5. Испания
Отрядам было приказано остановиться вдали от Калатравы и не привлекать внимание. Педро не мог понять, зачем это надо.
– Понимаешь, не стоит показывать королю Санчо, что тамплиеры не хотят отдавать ему город – он может воспринять это как обиду, и тогда жди беды. Мало нам врагов-мавров, так еще и конфликт с королем.
– А что же делать?
– Сам увидишь. Главное – появиться в нужное время в нужном месте.
Педро стал с интересом наблюдать за событиями. Вот тамплиеры отказались оборонять город. Вот вернулся из Наварры король и стал искать, кому бы отдать Калатраву. Но все отказывались, что в общем-то, неудивительно: если уж такому мощному ордену, как храмовники, не под силу защищать цитадель, то что уж говорить об отдельных местных правителях.
– Неужели и впрямь никому не нужна Калатрава? – спрашивал он у брата Велы.
– Кое-кому нужна, конечно, но их сумели уговорить не высовываться.
– А как сумели уговорить?
– Объяснили, что ордена умеют быть благодарными. В отличие от некоторых королей…
В день прибытия короля Санчо в Наварру в лагере рыцарей произошло странное событие. Рано утром туда прибыли два каких-то монаха. Они прошли в палатку Велы, который приказал не беспокоить ни его, ни его гостей, но разрешил Педро присутствовать при разговоре.
Один из монахов оказался Раймонд Серрат, настоятель монастыря в Фитеро, поблизости от Наварры, где король вел войну. Вторым был брат Диего Веласкес.
– Вы готовы? – спросил аббат.
– Да, а вы?
– Мы тоже.
– Как вы надеетесь убедить короля?
– Брат Диего – не только бывший рыцарь, но и друг детства короля Санчо. Он ему поверит.
– Тогда вперед.
Так оно и вышло, монарх согласился передать город монахам, но с одним условием: сначала они должны доказать, что в состоянии защищать Калатраву. И тут пришел черед рыцарей. В течение нескольких дней (стольких, сколько понадобилось на то, чтобы свернуть лагерь и добраться до города) к стенам Калатравы собралось почти 20 тысяч молодых, хорошо обученных и вооруженных рыцарей, в основном, из Франции и Италии. А еще через полгода король подписал дарственную на город в пользу «Бога, Девы Марии, аббата Серрат и его братьев»…
6
– Теперь можно, наконец, исполнить завет деда, – сказал Вела Педро. – Ты еще помнишь о нем?
– Но Калатрава же не только освобождена, но и независима! Разве был еще какой-то завет?
– Был. Основать у города, на берегу реки, святилище Мадонны Валлеверде.
– Валлеверде? Это где?
– Поблизости от чистилища, – и Вела рассказал брату историю деда: про прекрасную Мириам, про Абдуллу, про женщину с ребенком. Про зеленую долину лимба…
– А как же бабушка? Он что, совсем не любил ее?
– Поначалу не любил. Он искал мать своих сыновей – сильную и умную девушку, способную понять и принять его цель жизни, его служение Мадонне Зеленой долины. И он нашел бабушку.
– А она знала..?
– Знала. Дед хотел, чтобы она приняла его таким, как он есть, не обманывая ее надежд и не притворяясь. И она приняла.
– Наверное, она его очень любила…
– Знаешь, он ее тоже очень любил – совсем не так, как Мириам, вероятно, намного сильнее. В Мириам он был по-юношески влюблен, а любовь – это совсем другое…
И они нашли то заветное место у реки. И построили святилище. И поставили статую смуглой черноглазой Мадонны. А потом подарили святилище Богу, Деве Марии и Ордену Калатрава.
Глава 4. Дон Энрико Гвевара
1208 год. Сицилия. Мессина
Эта нелепая смерть все окончательно запутала. Ну надо же – погибнуть от руки отвергнутого жениха дочери! И это в королевском семействе! Несчастная любовь? Как будто такое бывает с принцессами! Энрико с недоумением покачал головой. Теперь придется срочно предпринимать какие-то шаги, чтобы разрулить ситуацию в столь важной для него – и не только – Пулии. Поэтому и спешит он сейчас в Мессину, вести переговоры с 12-летним мальчишкой!
Он потер свою больную руку – ее всегда ломило от сырости. Энрико, поздний ребенок Педро Второго Гвевара де Ладрон, родился с частично парализованными ногой и рукой. И речи не могло быть о том, чтобы стать воином. В детстве это его очень огорчало, как, впрочем, и его отца. Но потом он нашел свой путь. Практически не покидавший дом мальчик вынужденно присутствовал при встречах и разговорах взрослых. Смысла их он часто не понимал, но ему было интересно следить за выражением лиц, интонациями, позами… Со временем он выработал в себе редкую наблюдательность и способность по отдельным фразам, жестам, даже взглядам понять происходящее, отношение собеседников, их интересы и намерения. Отец понял, что, соединив это с присущим всем Гвевара стратегическим мышлением, мальчик может стать прекрасным дипломатом. И он стал им, вернее, пока еще советником. Надо сказать, что последние лет двадцать Германию просто преследовали королевские смерти, одна сменяла другую. В 1190 году утонул Фридрих Барбаросса, отец Филиппа Швабского, через год, во время крестового похода, умер один из старших братьев Филиппа, Фридрих VI, герцог Швабский. Тогда еще были живы другие старшие братья – Генрих, Конрад и Оттон, – но ни у кого из них не было сыновей. Потом умерли Генрих и Конрад, а теперь вот и Филипп…
Энрико задумался над судьбой Филиппа, почти епископа, почти императора и иногда – короля… Самый младший сын Барбароссы с детства знал, что будет священником – больше ничего ему не светило. И он хотел стать хорошим пастырем, старательно учился и вообще был примерным мальчиком. Ему было всего 13 лет, когда отец, как будто предчувствуя свою скорую гибель, организовал избрание Филиппа епископом. В том же году Барбаросса утонул, а новоявленный епископ так и не был рукоположен… Энрико попытался представить себе его эмоции. Испытывал ли мальчик чувство обреченности сначала? Как-никак, духовную карьеру ему предопределил отец. И чувство освобождения – потом? Да, он был уже избран, но таинство-то еще не свершилось… Судя по тому, что он почти сразу же отказался от своего сана, он был рад обмануть судьбу… Или это Господь внес поправки в замыслы императора?..
Так или иначе, его брат, император Генрих добился того, чтобы Филиппу позволили вновь стать мирянином. Наверное, им руководила не только братская любовь, но и то печальное обстоятельство, что ни у кого из братьев не было сыновей, к тому же один из них, Оттон, оказался способен на все, что угодно, кроме правления. В такое кровавое и смутное время стоило иметь под рукой возможного преемника… И опять Господь вмешался в людские планы – всего через год у Генриха родился наследник, Фридрих! Энрико искренне посочувствовал Филиппу. Обратного пути у него не было, на епископской кафедре сидел уже другой человек, да и вернуться к священству было теперь сложно…
Конечно, брат понимал смятение юноши – ведь тому было всего 17 лет. Или уже 17 лет, если подумать о том, что он теперь совсем ничего не знал о своей судьбе. Император Генрих постарался утешить Филиппа и как только завоевал в 1194 году Сицилийское королевство, отдал в лен бывшему почти епископу Тоскану. И вновь божественное провидение сказало свое слово – через год умер дядя Конрад, и Филипп получил его владения, став герцогом Швабии. Энрико усмехнулся – вот он, краеугольный камень всей интриги: останься Тоскана в руках у Филиппа, сегодня многие проблемы виделись бы по-другому.
Вообще во всей этой истории Сицилийское королевство играло какую-то мистическую роль. Еще будучи маркграфом Тосканы, Филипп обручился со вдовой сицилийского принца Роджера, герцога Апулии. Это мог бы быть брак с дальним прицелом… Но свадьба состоялась только через два года, когда Филипп уже снова был в Швабии. А Генрих VI унаследовал от отца корону Германии и через жену Констанцию получил права на корону Сицилии. 25 декабря 1194 года он был коронован в Палермо, в кафедральном соборе. Констанция, которая была уже беремена, сразу же поехала к супругу. 26 декабря 1194 года у города Джези близ Анконы у нее начались схватки. Констанция велела поставить шатёр на площади и родила в нём сына. По её приказу при родах могла присутствовать любая женщина города. Приложив новорождённого сына публично к груди, королева продемонстрировала, что у неё есть молоко. Дело в том, что ходили слухи, что королева только прикидывается беременной – ей было уже более 40 лет и за десять лет супружества у нее не было детей.
Так, волею обстоятельств Фридрих родился на следующий день после коронации его отца в Сицилии. При рождении наследник двух корон – Сицилии и Германии – получил имя «Фридрих Рожер». Воспитывался он первое время в Сполето.
В 1196 году Генрих добился согласия германских князей на провозглашение двухлетнего Фридриха немецким королём, а через год вызвал в Италию своего брата Филиппа, чтобы тот отвёз Фридриха в Германию. Однако 8 ноября Генрих скоропостижно скончался. Императрица – теперь уже вдовствующая – Констанция категорически воспротивилась переезду сына в Германию.
– Ты – человек хороший, тебе я верю, – говорила она Филиппу, – но нашу знать я знаю как облупленную. Так она и признает королем трехлетнего малыша, да еще и рожденного не в Германии! Начнутся свары, дрязги… Нет уж, мы останемся здесь, и я постараюсь обеспечить ему хотя бы Сицилийскую корону. А ты забирай своих соотечественников и возвращайся на родину. Постарайся отстоять права племянника, я подожду и буду молиться за тебя – и за него.
Так она и поступила. Констанция увезла сына Фридриха из Сполето в Палермо, где его провозгласили королём в мае 1198 года. А Филипп с большим трудом добрался до Германии. Там он довольно быстро понял, что отстаивать права племянника ему будет действительно трудно, особенно в отсутствии королевы и наследника престола. Если бы хотя бы он был назначен опекуном! Единственный выход, казавшийся ему разумным, – принять корону самому. Филипп был избран королём Германии за две недели до коронации Фридриха королем Сицилии. Филипп пытался убедить Констанцу – и самого себя, – что это только временно, что как только Фридрих подрастет, он передаст ему трон, но вдова не поверила.
27 ноября 1198 года Констанция умерла. Согласно ее завещанию Сицилия была передана в управление Иннокентию III, недавно избранному папе Римскому. Поручив папе опеку над сыном, королева надеялась сохранить Фридриху корону. Но Папа находился в Риме и не мог править Сицилией лично. Он прислал на Остров кардинала Ченчио Савелли. Но тут Филипп, король Германии и герцог Швабии, вдруг решил, что он будет лучшим опекуном короля-ребёнка, чем папа римский. Опасения Констанции оказались не беспочвенными. Опекать короля Филипп поручил Маркварду фон Аннвейлеру. Тот захватил сначала Неаполь, а потом, в 1200 году, и Сицилию. Фридрих с воспитателем безуспешно пытались скрыться.
Однако противники обвинили Филиппа в том, что он нарушил присягу своему племяннику и выдвинули своего кандидата и как короля Германии, и как опекуна Фридриха. Им оказался Оттон Брауншвейгский. Филипп обратился за помощью к королю Франции – и началась 10-летняя свара… Но опять смерть внесла свою лепту – умер король Ричард, поддерживавший Оттона. Казалось, виден конец междоусобице, но неожиданно вмешался Иннокентий – на стороне Оттона. Представители Филиппа говорили папе:
– Ваше святейшество, Вы – опекун Фридриха, законного наследника престола, а Филипп – его дядя. Он не обидит племянника!
– Допустим, племянника он не обидит, а вот меня?
Послы растерялись: на этот счет у них полномочий не было. Филиппу нечего было предложить понтифику…
– Оттон предложил папе Равенну, Анкону, Тоскану и Сполето, – доложили послы, вернувшись в Германию.
– Вот мерзкий торгаш! – взорвался Филипп. – Так он свое опекунство понимает!
Иннокентию донесли о неосторожных словах Филиппа, и тот отлучил его от церкви. Впрочем, в калейдоскопе событий этого почти никто не заметил… Или почти не заметил. За пару лет на сторону Филиппа перешли не только многие феодалы, но и священство, включая архиепископа Кельна.
– Так, глядишь, дело до раскола дойдет, – раздумывал папа. – А такая выгодная междоусобица была… С другой стороны, вроде негоже переходить теперь на сторону Филиппа. Надо бы их помирить…
Отлучение с Филиппа он снял, но и этого, похоже, никто не заметил. Помирить противников явно не удавалось. Правда, и на этом папа не прогадал.
Энрико присутствовал на переговорах папы и посланников Филиппа и с огромным интересом наблюдал за происходящим. Это был бесценный опыт!
– Поскольку Оттон явно потерял преимущество, рассчитывать на обещанные им земли Вам уже не приходится, – говорили послы. – Эти земли теперь принадлежат королю Филиппу.
– Ну, положим, принадлежат – это громко сказано, их надо не только захватить, но и удержать. Для этого нужна сильная рука, причем здесь, поблизости.
– И Вы знаете такую руку? – спросили посланники, и Энрико понял, что предыдущая их фраза была «домашней заготовкой». У папы загорелись глаза: такой вопрос означал готовность к торгу.
– Найти можно…, – сказал он. – Вот, например, мой брат Рикардо – очень способный на это человек.
– Да, это так. Но не может же король просто так подарить ему Тоскану, Анкону и Сполето…
– Зачем просто так? Неужели у вашего короля не найдется лишней дочери, которой можно было бы дать приданное?
Энрико поразился тогда, как молниеносно Иннокентий среагировал – как кот при виде очень вкусной мышки…
Сейчас же он думал о том, что не стоило королю Филиппу нарушать свои принципы и вступать в торги. Эта злосчастная беседа стоила ему жизни. На свадьбе своей племянницы с братом Папы он был заколот отвергнутым предыдущим женихом родственницы. Той самой…