Нулевой Архетип

Глава 3

Церковь Солнца располагалась в западной части Цитадели почти у самого обрыва, в неблагополучных окраинных районах. Крохотные хлипкие домики громоздились там один над другим, неуловимо напоминая строительные леса, стремились занять каждый сантиметр пространства. Бедные и живучие, как крысы, их обитатели были им под стать – грязные оборванцы с запавшими голодными глазами и обязательным ножом за пазухой. Те, что побогаче, могли позволить себе прорубить жилище в скалах, по которым Цитадель расползалась как зараза; остальные ютились где придется.

Стерлинг ненавидел трущобы. Ненавидел готовые вот-вот развалиться домишки, белье на веревках, чумазую детвору и собак, копошащихся в мусоре. Он неизменно наблюдал их сверху, из своего воздушного экипажа – неприглядный человеческий муравейник, готовый пожирать сам себя, чтобы выжить. На такой высоте до него не долетали запахи, но Стерлинг представлял, как все оно должно было вонять. Это вызывало естественную брезгливость человека, который привык окружать себя красивыми вещами. Трущобы оскорбляли в нем эстета и вызывали острое чувство непонимания: зачем эти люди продолжали существовать? Без надежды и смысла, как плесень, расползающаяся на хлебе.

Тем не менее, Джеймс Стерлинг был в первую очередь деловым человеком. Он умел закрывать глаза на множество неприглядных деталей ради собственной выгоды.

Церковь находилась на верхнем ярусе трущоб, рядом с заброшенным небесным причалом. Когда-то, еще до Первой Катастрофы, там располагался главный аэровокзал Цитадели, но после пожара его закрыли.

Воздушный экипаж Стерлинга – черная с золотом небесная ладья – мягко опустился на небольшую площадку неподалеку от Церкви. Плиты площадки были потрескавшимися, кое-где все еще черными от копоти – даже за последующие годы дожди так и не смыли гарь до конца.

Вход в Церковь был вырублен в скале – массивный и неуместно помпезный на фоне обгорелых останков старого вокзала.

Стерлинг прилетел на закате, незадолго до вечерней службы.

Внутри, в главном зале, свет падал сквозь небольшие круглые окна под потолком, косыми лучами ложился на серые плиты пола. У дальней стены, возле алтаря с символом солнца, священник в красном зажигал свечи.

Стерлинг прошел по залу, с любопытством оглядываясь. Он поравнялся с чашей для пожертвований, положил в нее один золотой юнит. Монета звонко ударилась о медные стенки.

Священник обернулся, посмотрел на Стерлинга и продолжил зажигать свечи одну за другой.

– Добрый вечер, святой отец. Трудитесь в поте лица?

– Нужно все подготовить к вечерней службе, сын мой.

– Никогда не понимал этой манеры обращения, – добродушно сообщил ему Стерлинг. – Вы слишком молоды, чтобы и вправду быть моим отцом. Я грешен?

Священнику было лет сорок на вид, у него были светлые, по-военному коротко стриженые волосы, и цепкий взгляд человека, который умеет убивать и готов это делать за достойное вознаграждение. В подобном Стерлинг разбирался, даже если этого конкретного человека видел впервые.

– Определенно, сын мой, – спокойно ответил ему священник. – Вы грешны, не раскаиваетесь и попадете в ад на вечные муки.

Он сказал это так спокойно и уверенно, что Стерлинг рассмеялся:

– А вы не щадите чужое самолюбие. К своей пастве так же обращаетесь?

– С ними я говорю о спасении, но вас вряд ли интересует спасение.

– Верно, – согласился Стерлинг. – Меня больше интересует… Механик, верно? Бог может мне помочь?

– Бог – нет, но исповедь может. Идемте.

Рядом с алтарем, в боковой стене обнаружился небольшой проход, который вел в смежный каменный зал. Окон в нем было меньше и света свечей не хватало, чтобы рассмотреть все в деталях.

У дальней стены располагались исповедальни.

– Удобно, – с улыбкой похвалил Стерлинг, оглядывая три закрытые, темные кабинки. – Если бы мне нужно было с кем-то встретиться без свидетелей, лучше места я бы не нашел.

Он был в этом месте впервые. Обычно он предпочитал обращаться к другим – проверенным – людям, но из-за показаний Кейн и пристального внимания жандармов это было неблагоразумно.

– Бог всегда смотрит за вами, сын мой. Не обольщайтесь.

– Это мало меня волнует, пока Бог не может дать показания в суде, – с улыбкой ответил ему Стерлинг.

Священник отвел его в боковую кабинку – тесную и отчетливо пахнувшую пылью – и сам закрыл дверцу.

– Придется немного подождать, сын мой.

– Терпение – это добродетель, если не ошибаюсь?

– Верно.

– Тогда давайте не тратить ее напрасно.

Ждать пришлось довольно долго, но Стерлинг на самом деле не был против. У него было время подумать. Ситуация с «Трелью» становилась чем дальше, тем уродливее, начиная с аварии в центральном узле и заканчивая неприятным, хоть и не смертельным, вмешательством Анны Кейн.

Стерлингу она не нравилась, как ему вообще не нравились идеалисты, а красавица Анна, увы, еще и умела совмещать свой идеализм с совершенно практическим талантом находить сильных союзников. Вмешательство Атреса стало неприятной неожиданностью. Стерлинг опасался этого, но никогда не рассматривал такую вероятность всерьез. У компании «Скайлинг» определенно были возможности, чтобы спасти Линнел Райт и ее платформу, но не было повода.

У Атреса не было причин вмешиваться, и все же он вмешался. Стерлинг хотел бы знать, что именно Анна пообещала. Она определенно была красивой женщиной, но в подобную любовь с первого взгляда ему не верилось.

Тем не менее, контракт между управляющим Линнел Райт и «Скайлинг» существовал, и его условия настораживали.

Что-то нужно было Атресу именно от Анны – от мастрессы, что он не мог получить официально. Что-то, для чего требовалось путешествие в Грандвейв, без сомнения, довольно опасное.

Кусочки, кусочки… они никак не складывались в цельную картину и не давали возможности действовать иначе, как грубой силой.

По-своему, это Стерлингу даже нравилось. Можно сколько угодно строить сложные схемы и планировать свои действия, но все это совершенно бесполезно и бессмысленно перед простым и безыскусным ударом в лицо. Или в спину.

Красавице Анне не следовало об этом забывать.

Стерлинг не желал ей зла. Он просто не любил, когда ущемляли его интересы. Анна Кейн сколько угодно могла считать себя благородной спасительницей. Стерлинг уже давно вышел из возраста, когда прилично играть в добро и зло. В конечном итоге все упиралось в цели и средства.

Каждый использовал те способы получить желаемое, что были ему доступны. Красавица Анна могла соврать следователю и подставить Стерлинга, и она это сделала, хотя прекрасно понимала, что он не имел никакого отношения к аварии на «Трели».

Из-за этой маленькой, но совсем не безобидной лжи многие вещи стали сложнее.

Например, найти тех, кто не чурался грязной и опасной работы. Вопреки тому, что о нем думали, Стерлинг редко использовал незаконные методы. Это всегда было слишком хлопотно и, говоря откровенно, не обязательно. Очень мало какие проблемы не могли решить деньги и ложь – два кита, на которых стоял мир.

Он услышал шаги, звук открываемой двери – кто-то зашел в исповедальню с другой стороны – шорох одежды. Небольшое окошко в стенке, отделявшей ту сторону, было завешено черным кружевом, но какие-то детали Стерлинг все-таки увидел – слабое свечение спирита, очертания лица.

– Еще один грешник, да? – голос с той стороны был грубым, хриплым и, совершенно определенно, насмешливым.

– Всего лишь кто-то, нуждающийся в помощи, – в тон ему отозвался Стерлинг. – Я ищу человека, которого называют Механик. Может быть, вы мне поможете?

– Человека? – из-за перегородки донеслось недоверчивое хмыканье. – Не знаю такого.

Это интриговало. Стерлинг много слышал о нелегальных схематиках, которые приспособились выживать в преступном мире, но никогда не встречал их лично.

– Какая жалость, а я не отказался бы дать ему денег. Кем бы он ни был.

– Что, много лишних денег?

– Скорее, много проблем, за решение которых грех не заплатить. Щедро заплатить, я не склонен жадничать.

– Что надо делать?

Это уже было ближе к деловому разговору.

Стерлинг всегда предпочитал деловые разговоры всем остальным.

– Есть два человека, которые отправляются в Грандвейв. Нужно, чтобы они не вернулись.

Из-за перегородки послышался недоверчивый смешок:

– То есть просто подождать?

– К сожалению, нет.

По слухам, корабль Атреса – «Сильверна» – мог путешествовать даже сквозь поток схем, как и любое разведывательное судно. По крайней мере, сквозь наименее плотные участки Грандвейв.

– За такую работу мало кто возьмется. Она требует удивительной храбрости и решительности, – добавил Стерлинг, улыбаясь, хотя собеседник не мог его видеть. – А за удивительную храбрость я готов платить удивительные деньги.

И, если верить слухам, Механик действительно мог взяться за подобное задание.

Механик был лучшим, если дело касалось работы в Грандвейв.

– А ты действительно любишь слушать себя, да? – вопрос прозвучал грубовато, но беззлобно, и Стерлинг рассмеялся:

– Я компенсирую этот недостаток своими достоинствами. Толстым кошельком, например.

– Очень толстый, наверное, кошелек, – Механик за перегородкой пошевелился, и сквозь крохотное окошко снова сверкнуло сияние спирита.

– Весьма. Хотите послушать еще?

Несмотря на легкомысленный тон, Стерлинг понимал, что после этого вопроса все решится.

– Все, что мне надо услышать – это кого, как и сколько.

* * *

Когда они вышли из цирка сквозь все ту же неприметную боковую дверь, вечер уже перешел в ночь. На пустых улицах тускло светились разноцветным спиритом вывески, и людей почти не было.

Кейн чувствовала себя совершенно разбитой. Ей казалось, она хорошо подготовилась к встрече с Эрикой, но она ошибалась.

– Я закурю, если вы не против, – сказал ей Атрес, остановившись рядом.

– Не знала, что вы курите, – ответила она, чтобы что-то ответить.

– Редко, – он достал из внутреннего кармана простой серебряный портсигар, чиркнул спичкой. Крохотный огонек осветил его лицо, сделал тени глубже, почти чернильно-черными.

– Вам идет сигарета, – сказала Кейн. – Знаете, я всегда хотела попробовать. Поделитесь?

– Это вредно.

Было так нелепо, что Атрес сказал именно это, что Кейн против воли рассмеялась. Пожалуй, нервов в этом смехе было больше, чем настоящего веселья, и Атрес едва заметно поморщился.

Вероятно, Кейн его раздражала.

– Я знаю, Алан, – наконец, отсмеявшись, ответила она. – Вы поверите, если я скажу, что мне все равно?

– Да, – он протянул в ее сторону портсигар и спички.

Сигарета ощущалась в пальцах непривычно, казалась чужеродной. Дрожали пальцы, Кейн заметила это только теперь. Она завозилась, пытаясь сообразить в какой последовательности и как нужно прикуривать – сначала зажать сигарету губами и потом зажечь спичку или наоборот, куда убрать портсигар?

Атрес нахмурился, наблюдая за ней и, в конце концов, просто протянул руку:

– Дайте сюда.

Он зажег спичку, поднес к кончику сигареты, и Кейн неловко затянулась, закашлявшись.

Дым обжег горло – горький и совершенно отвратительный, на глаза навернулись слезы.

– Вы в порядке? – равнодушно поинтересовался Атрес, и Кейн не знала, зачем он спрашивал, потому что в его вопросе не было ни сочувствия, ни искреннего интереса.

– Что вы сделаете, если нет? – откашлявшись, спросила она.

– Ничего. Я не умею утешать.

– Хорошо, что не умеете, – она попробовала сделать еще одну затяжку, и на сей раз, получилось намного лучше. Если она не глотала дым, от него почти не першило в горле. Хотя, кажется, так курить было неправильно. – Если бы вы начали меня утешать, я бы, наверное, расплакалась.

Она говорила шутливо, сама не веря, что могла бы так сорваться, и все же разговор с Эрикой задел ее больше, чем Кейн хотелось признавать.

– Плачьте, – спокойно разрешил Атрес, словно она его спрашивала. – Я не против.

Это было так нелепо, что почти смешно.

– Мы с вами отличная команда, Алан. Я не против, что вы курите, а вы не против, если я расплачусь.

– В данный момент вы тоже курите, – ответил он, стряхивая пепел с собственной сигареты на мостовую.

Кейн сделала еще одну неглубокую затяжку и устало потерла лицо. Ее ладони пахли дымом.

– Извините. Похоже, я сейчас совершенно не в форме. Знаете, я много раз представляла встречу с Эрикой, и я ни разу не представляла ничего подобного. Наверное, вы тоже.

Он бесстрастно пожал плечами:

– Я равнодушен к миражам и спецэффектам.

Это было очень на него похоже. Атрес нравился ей этим – какой-то удивительной черно-белой жесткостью. Иногда ей казалось, что он вовсе не способен был бояться:

– А я, как оказалось, нет.

– Я ожидал иного от мастрессы.

Он докурил, потушил окурок и выкинул его в урну неподалеку. Урна была в форме головы льва, медные клыки в пасти матово светились золотистым.

– Тогда вы плохо понимаете, что увидели, Алан. Эрика живет в состоянии Миража, а не переходит в него. Никогда не видела ничего подобного. Это… – она замолчала, пытаясь подыскать слова, – …сказалось на ее сознании.

– Вы считаете, она опасна?

– Я не знаю. Я ничего о ней не знаю теперь. Эрика ненормальна, но она почти мастресса. Ей доступен только Мираж, но для спирита схема, сделанная из Миража, так же эффективна, как и из Нулевого Архетипа, – Кейн сделала еще одну затяжку, пытаясь подобрать слова, и продолжила. – Принимая Эрику на борт, вы рискуете, но в Древнем Городе она может быть сильнее меня.

– Вы хотели бы, чтобы она летела с нами, – Атрес утверждал вместо того, чтобы спрашивать. И он был прав.

– Для нее это важно, а я и без того отобрала у нее слишком многое.

– Путешествие опасно.

Его слова, безусловные и уверенные, заставили Кейн криво улыбнуться:

– Иногда, Алан, сидеть в безопасности и пытаться избежать вреда намного опаснее всего, что может встретиться вам на пути.

Он поморщился, словно от зубной боли:

– Вы выглядите нелепо, когда пытаетесь учить меня жизни.

– Правда? – сигарета, наконец, закончилась, и Кейн бросила окурок в урну. – Извините, профессиональное. В конце концов, я действительно скучная преподавательница из Университета. А Эрике… Эрике это нужно, несмотря на опасность.

– Это вы скажете себе, если она не вернется? – равнодушно поинтересовался он.

– Не знаю, – пожала плечами Кейн. – Наверное, да. Я скажу, что ей это было нужно. И нам тоже. Эрика была права, мы не можем знать, сколько у вас времени. Я не хочу тратить его на поиски координат.

Атрес достал небольшой сигнальный медиатор, посветил в небо, чтобы вызвать небесный экипаж, и только после того ответил:

– Если она действительно приведет нас к правильным координатам.

– Эрика не сможет вернуться из Грандвейв без нас. И я не верю, что она готова покончить с собой.

– С собой – нет. С вами – возможно.

– Атрес, вы бы видели дверь в мою квартиру. Поверьте, если бы Эрика хотела от меня избавиться, есть и более простые способы.

– Люди не всегда руководствуются логикой.

Он был прав, разумеется, Кейн нечего было возразить ему в ответ, и все же она действительно не верила, что Эрика хотела бы ее убить.

Унизить – да, сделать больно – скорее всего, но не убить.

Наверное, просто убить для Эрики было бы слишком просто.

От этой мысли Кейн становилось не по себе.

– Что бы вы сделали на ее месте? – спросила она. – Если бы оказались в той же ситуации, что и Эрика.

– Если бы вы отказались спасать моего отца? – равнодушно спросил он, словно вопрос совсем не казался ему странным.

– Не можете представить? Вы ненавидели бы меня? Винили бы?

– Маловероятно.

Атрес выглядел абсолютно бесстрастно, и казалось абсурдным думать, что он вообще способен был на ненависть.

– Я иногда завидую вам, – призналась Кейн. – Смотрю на вас и думаю, что вы выше этого – страха, ненависти, вины, боли. Я бы так хотела.

– Я не имею привычки давать волю чувствам, – абсолютно спокойно ответил он. – Вам такое не подходит.

Пожалуй, он был прав. Кейн действительно хотела бы уметь жить как он – не сомневаясь и не рассуждая, не виня себя ни в чем. Но она не согласилась бы поменяться с ним местами.

– Поверьте, это не мешает мне завидовать.

Рядом с ними, наконец, опустилось воздушное каноэ, и Атрес первым поднялся наверх, подал ей руку. Кейн придержала юбку, чтобы не зацепиться за борт.

– Если вы хотите, мы можем поехать ко мне, обсудить, что потребуется сделать до отлета, – предложила Кейн, и это было странно – звать мужчину к себе ночью, и одновременно с тем знать, что Атрес поймет ее предложение правильно. Не увидит в нем двойного дна.

– Это может сказаться на вашей репутации, – равнодушно заметил он, не отказываясь и не давая согласия.

– Да, – согласилась она. – И на вашей. Но мне, если быть откровенной, все равно.

Атрес чуть склонил голову набок, рассматривая Кейн, словно она его заинтересовала.

– Не удивляйтесь, – улыбнулась Кейн. – Репутация для мастрессы не очень важна.

– Не буду. Назовите адрес.

Кейн жила в старом районе города, неподалеку от Университета. Ее квартира – вечно захламленная крохотная студия на чердаке старого здания – плохо подходила для гостей, но там они с Атресом могли поговорить, не боясь, что их услышат.

Путь до ее дома занял около получаса. Кейн обдумывала предстоящее путешествие и ловила себя на странной внутренней нестыковке. Она знала, что может не вернуться, и в то же время это ничего не значило. Ей не хотелось ничего завершать перед отлетом, не хотелось ни с кем прощаться.

– Вы написали прощальные письма? – спросила она у Атреса, и только задав вопрос, поняла, насколько бестактным он оказался.

– Нет, – спокойно ответил он. – Собирался. Не придумал, что хочу сказать.

– Я тоже собиралась, – призналась Кейн. – И все же почему-то так и не села. У меня множество незавершенных дел, которые я могла бы успеть закончить, и я все их проигнорировала. Интересно, Вольфган Хаузер сожалел о том, чего не успел, – она представила, как это должно было звучать для него, и добавила. – Извините, что меня потянуло на размышления о смерти. Вы, наверное, не ожидали от меня подобного.

– Вы женщина. От женщин я привык ожидать чего угодно.

Атрес, вопреки тому, что он никогда не шутил, почему-то всегда мог заставить Кейн рассмеяться:

– Это очень в вашем стиле. Знаете, мне с вами хорошо, Алан. Напомните, я уже говорила об этом?

– Вы часто меня раздражаете. Я об этом уже говорил.

С ним было легко. Он не заставлял сердце Кейн биться быстрее, чувствовать неловкость и иррациональное счастье. Он просто нравился Кейн, как человек, перед которым ничего не нужно было изображать или искать двойное дно в поступках.

Небесный экипаж плыл между домов, внизу под дном светили огни фонарей и спешили куда-то фигуры припозднившихся прохожих. Над головой светили звезды и вся обстановка – свежий ночной воздух, мягкое сияние улиц, и каменная громада Цитадели вокруг – была романтичная до отвращения, но абсолютно ничего не значила.

Вдалеке показалась треугольная крыша дома Кейн. Здание было старым, построенным почти сразу после Первой Катастрофы, и если бы не укрепляющие спирит-схемы в фундаменте, давно бы развалилось.

Экипаж причалил возле небольшого, украшенного декоративной решеткой балкона – нормального воздушного причала поблизости не было. Атрес выбрался первым и помог сойти Кейн. На балконе было мало места, и Кейн пришлось протискиваться вперед, чтобы открыть большое круглое окно. Когда дом строили, небесный транспорт еще не был распространен, и потому все основные выходы располагались внизу, на первом этаже. Первые несколько лет Кейн исправно ходила по лестницам, а потом обзавелась балконом вместо личного причала и приспособилась пользоваться окном – оно было большим, почти в рост человека.

Обычно замок заедал, и с ним приходилось долго возиться, но на сей раз он открылся неожиданно легко, ключ провернулся дважды.

– У вас нет даже нормальной двери? – спросил Атрес.

– Есть, Алан. Я потом покажу вам ее как достопримечательность, – Кейн улыбнулась, толкнув окно вперед. Рама уперлась во что-то твердое, и это вызвало минутное непонимание. Кейн никогда не ставила мебель у окна, оно открывалось вовнутрь.

Впереди послышался шорох, мелькнул силуэт человека, и она невольно отпрянула назад, задев Атреса.

Потом в квартире что-то громыхнуло, и послышался звон стекла.

Атрес бесцеремонно оттолкнул Кейн в сторону, рванулся вперед, следом.

В глубине хлопнула дверь, заставив Кейн вздрогнуть и, наконец, осознать – кто-то пробрался в ее квартиру. Воры или же хуже.

Найдя взглядом точку смещения, она осторожно шагнула внутрь.

В комнате царил разгром, ящики стола были выдернуты и перевернуты, одежда валялась на полу, между разбросанных тетрадей.

Картина казалась нелепой и нереальной.

Кейн выпустила Мираж наружу и замерла, не зная, что делать.

В голове не было ни одной схемы, пригодной, чтобы защищаться. Вообще ни одной полезной схемы.

Послышались шаги, и она напряглась, не зная, что делать дальше.

– Он ушел, – сказал Атрес, появляясь в проеме двери, и тяжело прислонился к косяку.

– Вы в порядке?

Он стоял, неестественно скособочившись, и зажимал рукой бок. В полумраке комнаты сложно было разглядеть детали, но Кейн показалось, что она заметила кровь.

– Царапина, – коротко отозвался он.

Почему вы не остановили время? – хотела спросить Кейн, и тут же поняла, насколько этот вопрос нелеп. Атрес сливался со своим медиатором, этот медиатор ни в коем случае нельзя было использовать. Наверное, Атрес даже на «Трели» пустил его в ход только под угрозой смерти.

– Вор был один? – она представила, что сейчас нападавший вернется с помощниками, и ей стало не по себе.

– Больше никого не видел, – Атрес встал ровнее, все еще не отрывая руки. – У вас есть аптечка?

– В ванной, – она, наконец, заставила себя сдвинуться с места и включить свет. После окружавшего полумрака он показался слишком ярким, заставил зажмуриться.

Так погром в квартире выглядел еще уродливее: мебель была перевернута, матрас на кровати вспороли ножом, и из него будто внутренности торчали железные пружины. Кейн передернулась, пытаясь прогнать неприятные ассоциации. Ей не следовало поддаваться эмоциям.

В какой-то степени она привыкла к риску. Она работала с Миражом и Нулевым Архетипом, обезвреживала сложные неисправные схемы, летала в места спирит-аномалий, но то был риск, который Кейн понимала и к которому была готова.

Вор в квартире не мог прорасти в нее нитями спирита, не мог выжечь ее сознание изнутри. Он был обычным человеком, который пробрался в чужой дом и перевернул там все вверх дном. Раскидал бумаги. Разбил вазу, которую подарили на день рождения студентки.

Вспорол матрас.

Интересно, зачем было разрезать матрас?

– Мне нужна аптечка, – напомнил Атрес, и Кейн порадовалась, что он не стал ни спрашивать, в порядке ли она, ни жалеть ее. Так легче было держать себя в руках.

– Да, идемте.

Кейн не знала, уцелела ли аптечка, будет ли от нее хоть какой-то толк, но решила просто довериться Атресу. Он, скорее всего, понимал, что делает.

На полу в крохотной ванной валялись осколки зеркала, Кейн успела поймать свое отражение в одном из них, шкафчик на стене оказался пуст. Выпотрошенная аптечка обнаружилась в углу под умывальником. Салфетки выпали и промокли, но бинты не пострадали, неподалеку валялся пузырек йода и таблетки от простуды.

– Извините, у меня почти ничего нет, – Кейн собрала то, что нашла, и продемонстрировала Атресу.

– Мне почти ничего не потребуется, – он неловко стянул сюртук и галстук, принялся расстегивать рубашку. Кейн захотелось отвернуться, чтобы не смущать его, но она решила, что это было бы глупо. – У вас есть швейные принадлежности?

Он снял рубашку, и Кейн обратила внимание на расцветившие кожу едва заметные спирит-линии – схема уже начала проникать в тело. Этих линий пока было немного, и располагались они поверх кожи, но само расположение оказалось неудачным. Чем глубже проникал спирит, тем меньше было шансов, что Атрес сможет пережить расщепление.

Он наверняка и сам это понимал, поэтому Кейн не стала ничего говорить.

Отчасти она даже радовалась, что можно было отвлечься от случившегося и снова начать думать, как мастресса – о спирите, схемах и шансах на удачное расщепление.

– Вы сказали мне, что это просто царапина.

– Это царапина, которую нужно зашить. – Атрес продемонстрировал рану, и Кейн мысленно с ним согласилась. Порез выглядел не так уж и плохо. Когда Кейн приглашали экспертом к жертвам спирит-аварий, ей доводилось видеть и худшее.

Иголку с ниткой Кейн обычно носила с собой в сумочке, на всякий случай, и сейчас это пришлось очень кстати, потому что вряд ли бы их удалось найти в окружающем бардаке.

Атрес сел на бортик ванны, снова зажал рану ладонью – неглубокий порез, в котором проглядывала кость ребра – и молча следил за действиями Кейн, пока она подготавливала все необходимое.

– Вы не впадаете в истерику от вида крови, – сказал он. – Это хорошо.

– Я… – она замолчала, пытаясь подобрать слова, и закончила, неловко пожав плечами. – Можно сказать, что у меня крепкие нервы. Я все-таки мастресса.

– У всех мастресс крепкие нервы?

Наверное, он не верил ей.

– Один из документов, необходимых для поступления на факультет архетипа – справка о посещении Тринадцатой больницы, – сказала она. – Знаете, что это за место?

Тринадцатая больница занималась исключительно пострадавшими от спирита, о чем Атрес не мог не знать.

– Да.

– Тогда вы и сами понимаете. Люди со слабыми нервами после того, что там видят, не идут учиться на мастресс.

Тогда после первого посещения Кейн стошнило, и она на год отказалась от Университета. Еще несколько месяцев ей снились изувеченные тела, ожоги и безвольные, бессознательные люди в белых, пропахших лекарствами палатах.

Но в конечном итоге нежелание зависеть от семьи, быть приложением к собственному статусу, все же победило.

Во второй раз в Тринадцатой больнице оказалось проще.

– Это так интересно? – спросил Атрес и пояснил: – Изучать спирит.

– Да, – просто ответила Кейн, отвернувшись от него, чтобы помыть руки. – Знаете, тогда я даже не думала, что так увлекусь. Мне просто нужно было сменить обстановку. Я не понимала, что такое Мираж. Для меня не было это важно, меня волновал только мой собственный маленький мирок и возможность не пускать в него посторонних. А потом оказалось, что снаружи, за его границами, еще много всего.

Атрес сел ровнее и убрал руку от раны. Он дышал размеренно и будто отсчитывал про себя каждый вдох и выдох. Почему-то он не просил обезболивающее.

Впрочем, он ведь считал рану царапиной.

Кейн оторвала кусок бинта, чтобы стереть кровь вокруг пореза.

Атрес напрягся, но ничего не сказал.

– Больно? – спросила Кейн.

– Терпимо. У меня высокий болевой порог, – ответил он.

– Хорошо. Потерпите, надо продезинфицировать.

Атрес кивнул, поднял руку, чтобы Кейн было удобнее. Он сидел абсолютно неподвижно, пока она стирала кровь и обрабатывала рану, ни разу не дернулся, даже когда она начала зашивать.

– Вы всегда хорошо переносили боль? – спросила Кейн, чтобы отвлечь одновременно и его, и себя. Она протыкала кожу аккуратно, стягивала края раны ровными, изящными стежками – ей всегда нравилось шить.

– Я много болел в детстве, – Атрес равнодушно следил за иглой. – Это приучило меня терпеть.

Кейн постаралась представить его ребенком и улыбнулась:

– Должно быть, вы уже тогда были очень целеустремленным.

– Тогда я верил, что у меня мало времени, я не хотел тратить его прикованным к постели, – словно нечто очевидное пояснил он и неожиданно добавил: – Рядом с моей кроватью стояли старые часы. Их тиканье было очень громким и очень навязчивым. Больше всего мне хотелось, чтобы они остановились.

Он упомянул это походя, как бы между прочим, и все же что-то внутри Кейн отозвалось на эти слова. Что-то скрывалось за ними, что-то важное, чего Атрес, возможно, сам не понимал.

Или же Кейн просто так казалось.

У нее соскользнули пальцы, и Атрес едва заметно дернулся от боли.

– Извините, – сказала Кейн. – Я постараюсь быть осторожнее. Вы помните, что стало с теми часами потом?

– Нет, – он нахмурился и добавил: – Вы хотите поговорить о старых часах?

– Я просто не хочу говорить о том, что случилось, – честно признала Кейн, оглядываясь по сторонам. – Я оттягиваю неизбежное, верно?

Стежки получались ровными и аккуратными, и она с усмешкой подумала, что ее гувернантка могла бы гордиться.

– Нет, – ответил Атрес.

– Думаете, этот человек вернется?

В крохотной ванной рядом с Атресом спрашивать об этом было почти не страшно. Страшно было думать о том, что Кейн закончит обрабатывать рану, Атрес уйдет, и нужно будет выключить свет и лечь спать.

– Это возможно, – он ответил абсолютно бесстрастно и также абсолютно правдиво, не пытаясь щадить ее чувства, и Кейн горько улыбнулась:

– Честно, я предпочла бы ложь, Алан. Чтобы мне сказали, что все непременно будет хорошо, и что плохие люди не смогут причинить мне вреда.

– Зависит от того, кто эти плохие люди и на кого работают, – спокойно отозвался он.

– Не так много кандидатов, – Кейн скривилась. – Вы наверное считаете меня полной дурой. Я ведь знала, что Стерлинг может что-то сделать, мы с вами говорили об этом. И я все равно не подготовилась. Я даже не поменяла замок на двери. Мне даже в голову не пришло, что он станет действовать так грубо. Я думала, что внимание жандармов его удержит, что он возьмется за нас уже в Грандвейв.

Она поймала себя на том, что злится одновременно на себя и на безымянного вора, которого подослал Стерлинг, как будто он был ей что-то должен.

– Если это он, – сказал Атрес. – Договор «Скайлинг» с «Трелью» у многих вызывает любопытство. Как бы я ни пытался держать его в тайне, некоторые детали неизбежно становятся известны нужным людям.

Кейн помедлила несколько секунд, заканчивая зашивать рану:

– В каком смысле?

– В прямом. Моя компания занимается разведкой в Грандвейв и в Древних Городах. Никто не знает, зачем мы отправляемся вниз, но многие уже знают, что мы что-то ищем.

– Они думают, что мы летим за… кладом? – это казалось слишком невероятным, чтобы быть правдой. И тут же Кейн в голову пришла другая мысль. – Вам выгодно, чтобы окружающие так думали.

– Разумеется. Это достаточно близко и далеко от правды, чтобы быть полезным.

Кейн аккуратно потянулась к бинтам, подчеркнуто осторожно принялась перевязывать рану:

– Эта полезность, возможно, привела вора в мой дом.

Кейн представила, что случилось бы, не останься они с Атресом поговорить возле цирка, и реши она отправиться домой одна.

Что бы она делала, застав в своей квартире вора?

Вполне возможно, лежала бы мертвой с ножом в боку.

– Мне жаль, – абсолютно бесстрастно сказал Атрес.

– Не надо принимать меня за идиотку, Алан. Вам не жаль. Вам ни капли не жаль, и вы не сочли нужным меня предупредить.