Нулевой Архетип

За дверью оказался небольшой кабинет, почти каморка. Он едва вмещал в себя стол, заваленный картами, два кресла и небольшой секретер.

Атрес прошел к столу, сел за него, на удивление не задев ни одного документа, и кивнул на кресло напротив:

– Садитесь.

Кресло – массивное и обитое скрипучей темной кожей оказалось довольно неудобным.

– Как только я перепроверю курс и получу разрешение от главного причала «Трели», мы отправимся в Цитадель, – сказал Атрес. – Я отпустил экипаж в оплачиваемый отпуск, и сейчас на борту помимо нас только Дейн и главный механик. Для перелета этого достаточно, но «Сильверна» будет медленнее обычного.

Кейн понимала, почему он отпустил команду. И все же путешествие без нужного количества людей само по себе означало риск.

– Этого будет достаточно?

– Для перелета до Цитадели – да.

– Вы схематик, Алан. Если об этом узнают члены вашей команды, они могут выдать нас властям. Вы поступили правильно.

Кейн не пыталась его утешить, она просто озвучила то, о чем Атрес, наверняка, знал и так, и все же в ответ на ее слова он едва заметно усмехнулся:

– Вы так жалеете мое самолюбие? – возможно, мысль об этом казалась ему забавной.

– Можно сказать и так. Ваше самолюбие дорого мне как память, – в тон ему отозвалась Кейн. – На самом деле я просто доверяю вам в том, что касается дирижаблей. Если вы уверены, что трех человек для управления кораблем достаточно, чтобы пройти Грандвейв, значит, вы правы.

Путешествие в Древнем Городе было намного опаснее всего, что ждало их в небе. Кейн не видела смысла просчитывать риск, потому что все равно не могла этого сделать.

– Вы настолько верите мне? – спросил Атрес.

– Вы же поверили мне раньше. Я просто надеюсь, вы знаете, что делаете.

– Если нет?

– Тогда я предпочту об этом не знать.

– Вы самоубийца, – неодобрительно сказал он, и это заставило Кейн рассмеяться:

– Вы знали об этом и раньше, Алан. И пока я не хочу думать о Грандвейв. У нас есть дела в Цитадели.

Прежде чем пытаться пройти Грандвейв, Кейн нужно было узнать точные координаты точки расщепления, собрать необходимые инструменты и информацию, и продлить отпуск в Университете. Первое было сложнее всего.

Кейн могла добиться доступа в закрытую секцию Государственной Библиотеки, в которой содержались карты узлов Земли, но это требовало времени.

У нее был и альтернативный вариант. Намного быстрее, но намного болезненнее.

– Сколько времени вам потребуется? – спросил Атрес.

Сколько вы можете мне дать? – хотела спросить у него в ответ Кейн. – Как далеко в вас пророс медиатор? Как долго вы сможете..?

Но эти вопросы не имели никакого смысла. Неважно, как далеко зашел процесс, ни она, ни Атрес теперь не отказались бы от попытки расщепления. Каждый по собственным причинам, но в этом они были похожи.

Тем не менее, вопрос, который она задала, с логической точки зрения вообще не имел никакого смысла:

– Это больно?

Она не так много знала о схематиках, и вот уже два с половиной года изо всех сил старалась не узнать больше.

Должно быть, Атреса удивил ее вопрос, и все же он ответил сразу, не пытаясь подбирать слова:

– Как будто от меня отрезают части под наркозом. Я не чувствую боли, но осознаю, что теряю что-то важное.

Кейн не смогла бы в тот момент смотреть ему в глаза и намерено перевела взгляд на окно в боковой стене. За плотным стеклом медленно плыли по небу облака.

– Мне не следовало спрашивать. Наверное, я не хотела этого знать.

– Ваша жалость бессмысленна и никому не нужна, – Кейн не видела его лица, но говорил Атрес как обычно, совершенно бесстрастно, очень ровно.

– Что, если это не жалость? Что, если это чувство вины? – дальнее облако чем-то походило на кита в небе. Смотреть на него было намного проще, чем на Атреса.

– Тогда это бессмысленно вдвойне. Вы не виноваты в том, что произошло со мной.

Его голос, взвешенный, спокойный немного напоминал Кейн голос судьи.

– С вами – нет, – согласилась она и только тогда посмотрела Атресу в глаза. Действительно, как два дула. – Хотите, я исповедаюсь вам, Алан?

– Нет.

– Можете считать меня взбалмошной, но я все равно это сделаю.

– Я и без того так считаю, – сухо заметил он.

Странно было ловить себя на мысли, что ей не все равно. Что мнение Атреса, человека, которого она встретила совсем недавно, имело для Кейн значение. Ей действительно не хотелось его разочаровывать.

Увы, люди не всегда получают то, что им хочется.

– Знаете, Алан, вы не первый схематик, которого я встретила. Несколько лет назад был еще один человек.

Он никак не отреагировал на ее слова, его выражение лица не изменилось, и Атрес не казался напряженным.

– Несколько лет назад ко мне обратился Вольфган Хаузер. Возможно, вы слышали о нем.

Тогда Хаузер был действительно известен.

– Нет, – равнодушно сказал Атрес. Его сцепленные в замок руки покоились на столе, поверх одной из небесных карт, и все вместе наводило на мысли о каком-то странном собеседовании.

– Хаузер был основателем и владельцем «Золотого Колеса», самого известного цирка в Цитадели и ее окрестностях. Он так же был дрессировщиком, довольно успешным.

– Он использовал медиатор?

– Для контроля над животными? Нет, конечно. Спирит не способен на подобное. Но у него был медиатор иллюзий – Арлекин. Хаузер использовал его в программах. Знаете, – сказала она. – Я как-то видела одно его представление. Оно было по-настоящему волшебным.

– Не отвлекайтесь, – Атрес неподвижно сидел напротив, и его интересовали только факты.

– Хаузер был схематиком на самой начальной стадии, – продолжила Кейн, вспоминая ту далекую встречу. Детали стерлись, но какие-то вещи все еще снились ей по ночам: тесная, обклеенная афишами гримерка, букеты цветов и их душный запах и Хаузер, еще не успевший до конца оттереть грим. – Он не знал, что с ним происходит. Он просто думал, что его медиатор начал барахлить. Иначе он никогда не рискнул бы обратиться к мастрессе.

Кейн помнила тот самый первый момент, когда взяла в руки Арлекина. Первые секунды непонимания – что это за схема? Почему она так странно звучит? Почему она связана с Хаузером? – а потом шок при мысли о том, что этот человек – мужчина лет сорока, устало и с любопытством смотрящий на нее, ожидая, что она скажет – обречен.

– Вы объяснили ему?

– Не сразу, – призналась Кейн. – Сначала я сказала, что мне нужно все проверить.

– Вы уже знали правду?

– Да. В тот момент я уже знала. Я просто не представляла, как сказать человеку, что для него все кончено.

Может быть, Атрес считал это странным. Может быть, он думал, что Кейн на самом деле все равно.

– Это естественно, – бесстрастно заметил он. – Продолжайте.

– По закону я обязана была выдать Хаузера властям, но я этого не сделала. Это ничем мне не угрожало. Его превращение еще только началось, и оно шло довольно медленно. Медленнее, чем у любого схематика, про которого я читала потом.

– Но, в конце концов, вы сказали ему правду, – Атрес не спрашивал, он утверждал, и он был прав.

– Да. Я обещала ему, что никому не выдам его. Мне хотелось дать Хаузеру хотя бы немного времени, пока процесс не зашел слишком далеко. Вы думаете, я лицемерка?

– Нет.

– А я иногда думаю, – Кейн усмехнулась и добавила. – Но вас вряд ли интересуют мои переживания.

– Продолжайте.

– Я не стала давать ему надежды и рассказывать про метод расщепления. Он узнал о нем сам, и снова пришел ко мне через два месяца. Хаузер… знаете, он действительно очень хотел жить. Он предлагал мне деньги, он умолял о помощи, он даже пытался угрожать, но… на самом деле, он был хорошим человеком. Я все равно ему отказала.

Ей иногда это снилось: Хаузер у нее в кабинете, на коленях со склоненной головой.

«Пожалуйста, если не ради меня, то ради моей дочери. Пожалуйста, я найду деньги».

– Все хотят жить. Зачем вы мне об этом рассказываете?

– Это может касаться вас, – ответила Кейн, заставляя себя внутренне встряхнуться. – У Хаузера была дочь. Эрика. Тогда ей было шестнадцать. Она действительно очень любила отца.

Эрика приходила к Кейн тоже – упрямая, светловолосая девчонка, которая казалась младше своих лет.

Эрика. Взбалмошная Эрика, которая просто не умела отступать.

– Когда я отказала им в помощи, она пошла учиться на мастрессу. Обычно обучение занимает от семи до двенадцати лет, в зависимости от способностей ученика, но Эрика, как вы понимаете, очень торопилась. Она выбрала самый простой для освоения архетип – Мираж. И попала в мою группу. У Эрики действительно был талант.

Атрес слушал, не перебивая, и Кейн решила пояснить:

– Люди выбирают Мираж по разным причинам. Потому что он легче остальных, или просто он им нравится. Это редкость, чтобы к архетипу была настоящая глубинная предрасположенность.

У самой Кейн было не так. Двенадцать лет назад, когда она сама поступала в Университет, у нее был выбор из трех равно доступных ей архетипов, и она просто выбрала тот, который проще. Тогда спирит был для нее скорее возможностью сбежать от семьи и от статуса, а не истинным увлечением.

– Я ни разу не видела, чтобы кто-то осваивал программу с такой скоростью. У Эрики был настоящий дар и настоящая цель, ради которой она готова была на все. Эрика отличалась от остальных девочек в своей группе. Вообще от всех, кого я знаю.

– Но она не стала мастрессой, – спокойно сказал Атрес, словно точно это знал. С другой стороны, если он искал мастрессу, скорее всего ему действительно были известны все, кто получил это звание.

– Обучение проходит в два этапа, – ответила ему Кейн. – Титул мастрессы подразумевает не просто овладение архетипом, а умение управлять спиритом через архетип. Архетип в данном случае носит характер проводника. Он пласт, который отделяет человека от изначального спирита, спирита в его чистом виде. Быть мастрессой означает уметь управлять изначальным спиритом, воплощать его в материальном мире в виде энергии. Эрика очень быстро освоила Мираж, но у этого была и обратная сторона. Нулевой Архетип – изначальный спирит – лежит под Миражом, – Кейн было сложно подбирать слова, чтобы описать то, что можно было только увидеть лично, но она надеялась, что Атрес поймет. – Чем глубже связь с Миражом, тем сложнее пройти его насквозь до Нулевого Архетипа.

– Она не успела вовремя?

– Нет. Все не настолько просто, – Кейн поискала слова, чтобы объяснить. – Нулевой Архетип – это дверь, в которую можно или пройти с первого раза, или она закроется навсегда. Обычно подобное не представляет проблем, потому что есть способ определить готовность ученика. Этот этап проходят все, кто соблюдает методику обучения, потому что выходят на него уже тогда, когда готовы. Но на эту готовность уходят годы.

– Должно быть, Эрика Хаузер не хотела ждать.

– Нет. Она решила пойти на риск, и попросила меня помочь. Для прохождения последнего этапа нужно разрешение преподавателя – пропуск в комнату для испытания, подтверждение готовности и еще несколько документов. Я предупреждала ее, что это риск.

Но Эрике с самого начала было плевать на риск. Она действительно оказалась очень талантлива, настолько талантлива, что, наверное, считала себя неуязвимой.

– Знаете, Алан, я действительно верила, что у нее все получится. Ей все давалось так легко.

– Типичная ошибка, – сказал он бесстрастно, и Кейн невесело улыбнулась ему в ответ:

– Теперь, похоже, вы жалеете меня. И вы правы, это действительно оказалась ошибкой. Нулевой архетип вышел из под контроля, Эрика не сумела его стабилизировать и пострадала. Она попала в больницу с серьезными ожогами и так и не стала мастрессой. Ее отец превратился в схему и умер, и я думаю, что Вольфган Хаузер ненавидел меня до самой своей смерти. Вот такая вот исповедь. Как вам?

– Долгая, – спокойно заметил он. – Зачем вы мне рассказали?

– Вы не верите, что мне просто захотелось поделиться? – спросила Кейн.

– Не верю.

– Вы правы. Я вот уже несколько лет стараюсь не вспоминать. Но эта история может касаться и вас тоже. Эрика знает координаты точки расщепления. Я могу выяснить их сама, но это займет время. Или обратиться к ней. Эрика ненавидит меня, но, думаю, вам она не откажет.

Это было рискованно, Атрес понимал, и потому спросил:

– Думаете, она не выдаст нас?

– Она могла бы выдать меня, но я не верю, что Эрика способна причинить вред схематику. В любом случае, выбор за вами. Если вы согласитесь, вам придется пойти к ней со мной.

Он задумчиво побарабанил пальцами по карте, как раз по тому участку, на котором была изображена Цитадель, и сказал:

– Хорошо. Если вы готовы рискнуть, мы рискнем.

* * *

«Сильверна» прибыла в порт Цитадели через пять часов после того, как покинула причал «Трели», и за это время Кейн и Атрес успели обсудить детали путешествия через Грандвейв. Большую часть того, что могло им понадобиться, Атрес собрал еще до встречи с Кейн, остальное – несколько полезных защитных медиаторов – легко могла достать она сама.

Они с Атресом договорились встретиться через два дня – этого времени Кейн должно было хватить, чтобы закончить неотложные дела в Университете и собрать вещи.

Кейн вышла в порту Цитадели ближе к обеду того же дня, и Атрес проводил ее до входа в аэровокзал. Он снова нес ее саквояж – Дейн, вероятно, был занят, потому что после той первой встречи Кейн его больше не видела. Вокруг кипела разношерстная толпа, как раз заканчивалась посадка на огромный пассажирский дирижабль до Траста, и в ярком свете солнца каменные плиты причала казались почти белыми. Гомонили люди вокруг, носились по площадке дети, какая-то женщина с собачкой на руках спешила успеть на посадку, на ходу вытаскивая билеты из изящной красной сумочки.

Никто не обращал на Кейн с Атресом внимания.

– Я напишу Эрике с просьбой о встрече, – сказала она, останавливаясь у стеклянных дверей вокзала. Больше всего здание напоминало оранжерею с его стеклянными стенами и причудливым железным каркасом.

– Если необходимо, я могу проводить вас до экипажа, – невпопад ответил он.

– Не нужно, Алан. Здесь совсем недалеко. Мне даже не потребуется носильщик, – Кейн неожиданно поймала себя на мысли, что впервые будет с ним прощаться. До того, на «Трели» у них не было повода, они в любой момент в течение дня могли пересечься снова. – Я буду ждать вас через два дня.

Она сделала шаг к дверям и заметила, как он напрягся.

Атрес ничего не сказал, и все же ей пришло в голову, как, должно быть, тяжело отпускать человека, от которого зависит твоя жизнь.

– Вы можете не волноваться, я не сбегу, – сказала Кейн, улыбнувшись. – Вы нужны мне не меньше, чем я вам.

– Я помню, и меня волнует другое, – Атрес заложил руки за спину. – Будьте осторожны. Стерлинг, возможно, уже знает о контракте. Если это так, ваша жизнь может быть в опасности.

Он на самом деле вовсе не казался обеспокоенным, и Кейн сказала ему:

– Я не думаю, что Стерлинг рискнет действовать в городе. Но вы все-таки берегите и себя тоже. Если случится что-то необычное, постарайтесь связаться со мной.

– Согласен, – он коротко поклонился ей и пошел прочь по направлению к «Сильверне». Кейн смотрела ему вслед и думала о том, что попрощаться, как и поздороваться, у них так толком и не получилось.

* * *

Цитадель была одним из немногих оставшихся городов, построенных на поверхности Земли. Врезанная в скалу, монументальная и массивная, со стороны она казалась холодной. Из небесного каноэ даже вечером ее улочки напоминали каменный муравейник. Спирит-фонари освещали дороги, тени от воздушных экипажей скользили по мостовой.

«Золотое Колесо» было видно издалека. Переливающееся разноцветными огнями, аляповатое и немного нелепое, оно невольно притягивало взгляд. Цирк располагался на самой окраине города, неподалеку от северной стены.

Каноэ плыло по воздуху неспешно, движение едва ощущалось, и Кейн смотрела вниз, на вечерние улицы, и чувствовала, что боится – не отказа и даже не ненависти к себе, просто самой встречи.

Атрес сидел рядом совершенно неподвижно и казался застывшим изваянием.

В чем ваш секрет? – хотелось спросить Кейн. – Как вам удается сохранять спокойствие?

Возможно, он просто не умел бояться.

Полет занял у них около получаса, и лодочнику пришлось опустить каноэ к самому нижнему ярусу – представление еще не закончилось, и гостевой причал был полностью занят.

Атрес расплатился за поездку и подал Кейн руку, помогая спуститься на мостовую у входа. Ей пришлось придержать юбку, чтобы не зацепиться за витой декор бортика.

На таком расстоянии от входа можно было расслышать льющуюся изнутри музыку, аплодисменты зрителей – должно быть, только что закончился один из номеров. Пахло сладкой ватой, жареной картошкой и машинным маслом. Рядом, на аккуратной изящной табличке висела афиша. «Видения Королевы Иллюзий», – гласила она, и с нее всем проходящим мимо улыбалась Эрика.

Кейн с Атресом обошли здание с торца и остановились у служебного хода. Дверь была невзрачная и неприметная, с небольшим аккуратным замком и потемневшей от времени латунной ручкой.

Звонок тоже был старый – простая медная кнопка, и, когда Кейн нажала на нее, где-то внутри раздался мелодичный перезвон.

Оказывается, она все это время помнила этот звонок.

Им пришлось ждать на улице около пяти минут, прежде чем дверь открыл высокий мужчина с непропорционально маленькой головой.

– Добрый день, Хоуз, – Кейн поклонилась на университетский манер и добавила: – Мне хотелось бы встретиться с Эрикой.

Хоуз окинул их с Атресом неприветливым взглядом и посторонился:

– Госпожа Эрика сейчас на представлении.

– Мы подождем, – сказала Кейн. Коридор, в котором они оказались, был узким, плохо освещенным, и массивные стены старого здания почти ощутимо давили.

В ответ на просьбу Кейн о встрече Эрика ответила одним-единственным «Приезжайте».

Кейн не ждала, что встреча выйдет легкой, но и не видела смысла загадывать заранее.

– За мной.

Хоуз провел их по коридору до винтовой лестницы и начал спускаться вниз. Света на лестнице не было, и небольшой спирит-фонарь, который Хоуз принес с собой, отбрасывал по сторонам странные тени.

Чем ниже они спускались, тем холоднее становилось. Штукатурка стен сменилась на необработанную горную породу, и Кейн почти не удивилась, когда они остановились перед массивными двойными дверьми. Тяжелое темное дерево, обитое железом, кое-где едва заметно переливалось линиями спирита, в него была встроена схема. Что-то защитное, насколько могла судить Кейн.

Она ни разу не была там, но все же без труда определила, почему Эрика распорядилась привести их с Атресом именно сюда.

Хоуз повозился с массивным железным замком, прежде чем двери поддались, и Кейн заглянула внутрь.

За дверью оказалось просторное помещение, гулкое и почти полностью пустое. У дальней стены, полускрытая ширмой, стояла кровать, ближе к выходу расположились стол и два кресла. Света не хватало, чтобы рассмотреть помещение целиком, но Кейн и не нужно было этого делать.

Она знала, куда их привели.

Они с Атресом оказались в комнате, в которой Вольфган Хаузер, отец Эрики, провел свои последние месяцы.

– Садитесь, – неприязненно сказал им Хоуз и ушел, закрыв за собой дверь.

– Он не любит вас, – невозмутимо заметил Атрес, остановившись возле письменного стола.

– Никто здесь не любит меня, – ответила ему Кейн, занимая одно из кресел. – Мое решение обрекло Хаузера на медленное угасание в этой комнате. Такие вещи не располагают к любви.

– Не худшее, что вы могли бы сделать, – сухо заметил Атрес. Он наклонился над столом совершенно обыденно, явно не испытывая неловкости от того, что находился в комнате мертвого человека. – Думаете, Эрика Хаузер намеренно заставляет нас ждать?

– Я не знаю.

Кейн помнила Эрику разной – порывистой и упрямой, в отчаянии умоляющей спасти отца, собранной и сосредоточенной в Университете. И она помнила ее на полу в зале испытаний – скорчившуюся от боли фигуру в простом красном платье ученицы, белокурые локоны на грубом массивном камне пола, извивающиеся образы Миража вокруг – темные, страшные.

До того случая Эрика была удивительно красивой девушкой. Потом Кейн видела ее в больничной палате, все еще бессознательную, укутанную дымом образов и видений. Часть лица Эрики и правая рука были изуродованы ожогами. Эрика лежала неподвижно, пронзительно бледная на фоне застиранной больничной простыни, и казалась сломанной куклой.

– Мы не виделись долгое время. Сейчас она может быть совсем не такой, какой я ее помню.

Хотя прежняя Эрика, наверное, действительно заставила бы их с Атресом ждать.

– Вы даже не представляете, насколько, мастресса Анна, – голос за спиной заставил Кейн вздрогнуть.

Она не почувствовала ничего – дверь не скрипнула, открываясь, никто не заходил в комнату, разве что ей почудилось присутствие постороннего спирита, но оно едва читалось на фоне схемы на двери.

Голос был странным, нечеловеческим, он расслаивался на детский и взрослых, на голос мужчины и женщины, как будто одновременно слова произносило несколько человек.

Кейн обернулась.

Женская фигура – полупрозрачный силуэт, словно туманом укутанный образами Миража – стояла в дверях.

– Что вы так смотрите? – Эрика говорила, и постепенно ее голос становился нормальнее, был все ближе к тому, как она говорила в Университете. – Не ожидали?

Образы текли вокруг – странные, полуразличимые тени – вереница птиц, волна, тени деревьев извивались, сливаясь один с другим, словно стремились прочь от Эрики. В просветах все больше угадывалось настоящее – фрагмент платья, рука, затянутая в кружевную перчатку. Должно быть, Эрика пришла сразу с представления. Или же она теперь всегда одевалась так.

– Помните, на занятиях вы говорили нам, что невозможно жить в Мираже, – спирит стекал с нее, собирался клубами у ног, вился кольцами вокруг головы. – Вы были неправы. Знаете, я теперь даже сплю с точкой смещения под подушкой.

Спирит вокруг лежал слоями, и Кейн не понимала, как могла не почувствовать его раньше. Под одним образом скрывался другой. Звуки и запахи, картинки и даже фантомные ощущения – холод, тепло, прикосновение чешуи.

– Здорово, правда, мастресса Анна? Я теперь настоящая королева иллюзий. Зрители в восторге.

– Спасибо, что согласилась встретиться с нами, – сказала Кейн, потому что больше ей нечего было на это ответить.

Эрика выглядела младше, чем в Университете, и она была прекрасна. Ее кожа светилась, золотистые волосы, собранные в два длинных хвоста, сияли. Она вся казалась изумительной, нереальной картиной, укутанной клубами Миража. Она и была картиной – от причудливого черно-красного корсажа до пышной юбки, от маленькой, почти игрушечной шляпки на голове до изящной вуали. Она была образом внутри образа. Настоящая Эрика – изуродованная девочка, которую Кейн видела на больничной койке – пряталась где-то внутри, и почему-то у Кейн это вызывало чувство острого сожаления.

– Не стоит, мастресса Анна. Конечно, я согласилась встретиться с вами. Вам что-то нужно, иначе бы вы не пришли. Вам что-то очень нужно, настолько, что вы готовы просить, может быть, даже умолять. Знаете, сколько я мечтала, что вы придете меня умолять?

На секунду, всего на мгновение под ее совершенным лицом проступило настоящее – фрагмент ожога, как набежавшая на лицо тень.

– Я, мастресса Анна, ждала, что вы придете. Я почему-то верила, что это рано или поздно случится. И вот вы здесь, даже не одна. Кого вы привели с собой?

– Алан Атрес, – представился он, прежде чем Кейн успела ответить. – Мне нужны координаты точки расщепления.

На секунду в образах, окружавших Эрику, мелькнуло лицо. Кейн показалось, что она узнала Вольфгана Хаузера. Оно появилось и пропало, а Эрика рассмеялась:

– Да. Я могла ожидать чего угодно, но только не этого. А ведь я заранее решила вам отказать. Правда, тогда я еще не знала, о чем вы попросите.

– Именно поэтому я привела Алана. Координаты нужны ему. Он схематик.

На миг, так быстро, что Кейн едва успела это увидеть, Эрика потеряла контроль над Миражом – тени брызнули от нее в стороны, пятнами легли на стены, словно пытаясь их сожрать, а потом вернулись в привычный, клубящийся поток.

– Да, – задумчиво, словно самой себе, сказала Эрика. – Я могла ожидать от вас чего угодно. Но не этого.

– Вы не откажете нам, – убежденно ответила ей Кейн. – Вы могли бы отказать мне, но не Алану.

Жестоко было использовать Эрику так, но Кейн уже давно не питала иллюзий – между ними уже ничего нельзя было исправить.

– Я вас ненавижу, мастресса Анна, – равнодушно, почти буднично сказала ей Эрика. – Вы знаете, и потому не боитесь, что я возненавижу вас сильнее. Алан, верно? – она повернулась к Атресу, и образы потекли к нему волной, полупрозрачными руками из тени, крыльями черных бабочек.

– Предпочту по фамилии, – ответил он, и Кейн в который раз удивилась тому, как легко ему удавалось сохранять спокойствие.

– А вы смелый человек, – Эрика рассмеялась снова, и в ее голос вплелся перезвон колокольчика и грохот падающих книг. – Папа тоже был смелым, пока не понял, что его ждет.

– Мне просто не свойственно впадать в панику, – Атрес ответил, словно не было вокруг ни беснующегося потока Миража, ни полупрозрачных рук, что извивались совсем рядом с его лицом.

– Даже если того требуют обстоятельства? – кривая улыбка расколола лицо Эрики пополам, превратила в уродливую маску – страшную и пронзительно настоящую.

– Не бывает таких обстоятельств, – сказал Атрес с той безусловной уверенностью, которая всегда так подкупала в нем Кейн. Для него не существовало оттенков и полутонов, он не сомневался и не переживал. Он просто действовал, если мог действовать, или искал способ действовать, если не мог.

Для них с Эрикой он был как скальпель – как острый и совершенный в своей простоте инструмент, равнодушный и к их проблемам, и к миражам.

– Наверное, вам очень легко жить, я вам почти завидую, – призналась Эрика. – Значит, хотите, чтобы я дала вам координаты?

– Да.

– А если не дам, вы, мастресса Кейн, все равно сможете их достать. Вот только успеете ли вы вовремя, – она говорила, а образы вокруг нее затухали, растворялись в воздухе, и в конце-концов осталась только изуродованная девушка с двумя детскими хвостиками. Кружевные перчатки, маленькая шляпка, ожог на щеке.

Кейн иногда думала, что стало с Эрикой после того неудачного испытания, и теперь чувствовала только грусть, что все сложилось именно так.

– Этот человек, наверное, вам очень дорог, мастресса Анна. Настолько, что вы даже пришли ко мне, – настоящий голос Эрики звучал тихо и невыразительно. – Я помню, как сама приходила к вам. Папа был мне очень дорог. Вам очень нужны эти координаты.

«Мне жаль, что так получилось с твоим отцом», – хотела бы сказать ей Кейн, но от этого никому не стало бы легче.

– Да, мне очень нужны эти координаты.

– Тогда умоляйте, – Эрика предложила это походя, совершенно будничным тоном, как будто просто называла цену. – Валяйтесь у меня в ногах, вытирайте волосами пол и умоляйте. Так делают люди, когда им отчаянно что-то нужно. Я так делала, помните?

Да, Кейн помнила.

Она встала с кресла, опустилась на колени на пол, опустила голову вниз, чтобы скрыть лицо. Это оказалось неожиданно несложно, да и почему должно было быть иначе? Для нее все было не так, как для Эрики. Не было за этим ни искренности, ни мольбы.

Просто имитация.

Тогда давно Эрика умоляла, потому что действительно любила своего отца. Кейн делала это, чтобы получить желаемое.

Когда она была маленькой, гувернантка в наказание иногда ставила ее на коленях в угол. Рассыпала там крупные бусины, чтобы стоять было больно – обычное наказание для девочек из высшего круга – и оставляла так на полчаса. Кейн никогда не спорила, не пыталась избежать наказания и никогда не отступалась от того, что задумала.

С тех пор ничего не изменилось.

– Я умоляю, дайте нам координаты точки расщепления. От этого зависит жизнь дорогого мне человека, – собственные слова казались ей ненастоящими, цитатой из книги. Наверное, по-настоящему отчаявшиеся люди умоляли иначе.

– Не верю, – сказала ей Эрика. – Я смотрю на вас, мастресса Анна, и не верю. Я бы вытерла о вас ноги, но мне даже этого не хочется. Я…

– Хватит, – голос Атреса, спокойный и равнодушный, прозвучал неожиданно четко, будто выстрел. – Поднимайтесь, Кейн. Этот фарс пора заканчивать.

Кейн осталась на месте:

– От этого может зависеть ваша жизнь, Алан. И мне… – не трудно. Ей действительно было не трудно.

– В конечном счете, это бессмысленно, – ответил он и положил ей руку на плечо. Его пальцы сжались до боли, будто стальные. Атрес не спрашивал, хочет Кейн подняться или даже собирается ли это делать. При необходимости он заставил бы ее встать сам. – Вы, – обратился он к Эрике, – или согласитесь дать координаты. Или нет. В любом случае, ваш отец не оживет.

Эрика смотрела на него, ничего не говоря, и казалась застывшей:

– А вы не боитесь делать другим больно, – сказала она наконец. – Я не дам вам координаты. Я просто не смогу жить с собой, если соглашусь так просто. Даже если вы схематик. Даже если вы обречены, как папа. А если и соглашусь, буду ненавидеть вас за то, что вас спасли, а его нет.

Кейн поднялась. Вставать оказалось тяжелее, чем опускаться.

– Думаешь, Вольфган Хаузер хотел бы для тебя этого?

– Разумеется, нет. Но он мертв, кого это теперь волнует? Я не дам вам координаты, – повторила она, словно для себя, и мираж снова укрыл ее будто волной: клубящимися образами, совершенной картинкой красивой Эрики. – Я не дам вам координаты, но могу отправиться с вами.

Тени извивались у них под ногами, свивались кольцами, как змеи, и распускались цветами, словно красота и уродство в Эрике боролись друг с другом.

– Мне плевать на вас, мастресса Анна. И на этого вашего дорогого человека тоже плевать, – добавила Эрика, и ее совершенное лицо странно скривилось, будто она вот-вот могла расплакаться. – Мне только нужно самой увидеть, что точка расщепления сработает. Что есть способ спасти схематика, и что он всегда был. Ради этого, да, ради этого, я отведу вас к узлу Земли.