Северный ветер. Роман

Дочитала и пошла плясать – кружиться по молодой любви. Как радовалась она апрельским прогулка с добрым коренастым пареньком, как ждала его писем, как старалась ему нравиться. И не спала всю ночь перед возращением из армии. Стояла и смотрела в горизонт на бесконечные розовые дали и ждала жизнь новую, ещё свободней и интересней.

Она вновь сложила листок в полоску, погладила по сгибу. И отложила, смешала с остальными бумагами. Вернулась к образу Крапивина теперешнего.

– Ух, не могу их терпеть, придурков. Письмо любимой девушке называется. Про меня ни слова.

После уж очень позднего ужина каждый в этой квартире уснул с привкусом недовольства другими людьми, с которыми только-только перестал общаться. Хозяин квартиры раздражён невежливостью жены, весь вечер отправлял ей гневные взгляды. Она бурчала на мужа, отвечала грубо, и с гостем грубо разговаривала. И она всё видела, как муж не доволен, и как на неё смотрит, и как бы не понимала, дурочку из себя строила.

Жена задремала недовольная мужем, что никакого ей внимания, а только упрёки, и с другом они ведут себя, как самые близкие люди на земле, а она как соседка какая-то, прислуга в доме. И он такой с молодости, только о себе заботится. Зачем ему жена.

Гость не так, чтобы сильно недоволен, но отмечал, про себя усмехался: «Вот так семейка, заметно, они крысятся друг на друга. Ой, как они крысятся. Если я такое со своей женой замечу, сразу разведусь. Или не сразу», – не додумав как быстро он разведётся, отключился сном. Снилась зима и одиночество.

В теплой золотистой квартире утром субботнего дня прозвучал ультимативный отказ гостю:

– Никакого Кузьмы. Одни поездим и посмотрим.

– Митрич, ты что киваешь, договорились, Крапивины, у вас сговор против гостя. Это я пока в вашем городе гость.

– Ты в нашем городе, что посмотреть хотел, какие, говоришь объекты. У нас есть музей, памятники героям, несколько. Дальше… заповедник. Природа красивая. Выбирай, куда скажешь съездим.

Он примерял руки к рукавам свитра, прицеливал голову, собираясь надеть.

– Да давайте, поехали, природу поглядеть, По дороге сориентируюсь. Хочу северное сияние увидеть. Я по датам посмотрел – сегодня будет.

Георгий уже спешил к вешалке.

– Врут даты, не-а, нет, не будет, не засияет, – как пёс мотал щеками Дмитрий и накидывал дублёнку.

Последней в коридоре засуетилась Елена. Она надевала пушистую шапку, возникала перед зеркалом. На той стороне, в зеркале, женщина, немного не такая, как Елена. Её более стройное и бледное отражение фиксировало профиль, покусывая губу. Елене не понравилась та женщина в зеркале. Она сняла неудачную шапку, но не отчаялась найти что-то получше, в чём она особо хорошенькая.

– Ля-ля-ля, – пела она непонятный мотивчик на детский манер, немного картавя. Ей нравилось так петь.

Примеряла другую, на это раз рыжую шапку, похожую на дохлую лису. Вытягивала перед зеркалом верхнюю губу. Та, что пряталась в глубине зеркала замирала.

– Ла-ла-ла, не пойдёт. Где-то чёрная у меня была.

– Мадам, уходим, – потянул за рукав муж.

Мороз сковал север. Люди шли вопреки условиям природы.

– Жена, а что, зелёное к красному подходит? Ну ты нарядилась, как светофор. Красная шапочка. – Дмитрий говорил, выпуская белый пар. – Да и холодно в вязаной шапке. Чем ты думала?

Обходя урну, набитую окурками, плюнул в выпирающие помои.

Елена приняла плевок на свой счёт.

– Другую шапку купи, умный такой. Она манерно обижалась, говорила негромко, огорчаясь позору при свидетеле.

– Ленка, он купит, он не жадный. Заработает на туризме и купит. Всё у вас будет.

– У нас и так всё есть. Я на ремонте зарабатываю неплохо, а с тобой пока так, балуюсь.

Возражать вслух не стал, вот они какие, у них всё есть.

«А со мной балуется! Да это самое главное для людей: дружить, общаться, встречаться лицом к лицу, чтобы увидеть, как волнуется человек или радуется, да просто ржёт как дурак. Как объяснить им это, как достучатся? Я им жизни нормальной хочу, они не хотят. Называется друг. Друг! Хоть бы просто поддержал. Кто им сказал, что надо жить и лучшего не знать. Примёрзли тут в своих конурах. Не понимают! Хорошо, Кристина у меня другая, я с ней так не мучаюсь.»

Возникшие красоты севера пресекли поток взбудораженных мыслей. «Вот это красота!»

– Останови. Тут, тут, стой, – махал он и кричал.

Машина остановилась.

Гарин побежал, вверх и в стороны раскинул руки, кружится, как снежинка. Взгляд поспешил на холмы, перескочил на снежные заносы, барханы белого-белого.

Вернулся к друзьям. Одной рукой схватил Елену, другой Дмитрия, пытался их кружить.

– У-у-у-у! О-о-о! Хорошо – о! В лесу места отменные. Надо сюда людей водить. Вечером расскажете мне про местные традиции и кухню, Лена, будь готова.

– Какую кухню, Жора, успокойся, – с видом старшего уравновешенного отвечал друг.

Дальше к холмам деревья росли лысоватые и низкие, как мутанты. Снежные холмы слепили белым, изгибы увлекали вдаль.

Вынув из кармана диктофон, Гарин записывал неторопливую жизнь севера.

Он записал молчание тишины, секунд несколько, не выключая, продолжал запись голосом:

«Снег и сугробы. Кругом снега. Видели ли вы такую тишину? Слышали когда-то шаги севера. Тихо. Я слышу, – он значительно понизил голос, потоптался на месте, создавая колкий морозный хруст, набрал в крупную ладонь комок снега, сжимал и хрустел им. Звучал хруст, подвывал ветер, в ладони таяли снежные кристаллы.

На приличном расстоянии от Гарина топтались супруги Крапивины, их силуэты, частично провалившиеся в снег, ругались, издали напоминая гавкающих собачек.

Дмитрий махнул, мол, подожди, бегу к тебе. Косолапо побежал. Георгий разглядывал далёкие холмы, пытаясь угадать, что там, за ними кроется.

Но вместо холмов перед глазами засияло, запрыгали зелёные вспышки света. Северное сияние! Как неожиданно. Такая же природа, но что-то изменилось и всё сияет. К разочарованию, Георгий обнаружил, что не владеет своим телом, тело лежит и не хочет шевелиться, сопротивляется приказам мозга.

«Встать, – говорил себе, – вставай, замёрзнешь, развалился, дурень! Всё интересное пропущу, проваляюсь тут».

Так, новость: говорить может, и всё видит. «Бывает, люди сознание теряют, когда северное сияние видят» – так рассуждал старый журналист. Похожее состояние, подняться на ноги не получалось. Ещё усилие. Никак.

Старый журналист возник над ним.

– Вы кто?

– Я Пифагор, – уверенно сказал старик, и поднёс к лицу Гарина ладонь, на которой подпрыгивала, пружиня половинная нота, нарисованная зелёным светом. Коротенький хвостик ноты весело подвиливал.

– Математики теперь нотами заведуют. Меняется жизнь на свете.

– Математики силами звёздными заведуют, – отвечал Пифагор, не рас-крывая рта, – цифра, буква, звезда – символ. Нота – образец, – говоря ту фразу, Пифагор распевал гласные, – раз, два, три, четыре, считал, гипнотизируя сияющую ноту.

Из ноты дымком полетела музыка, изворачиваясь от дуновения ветра. Теперь Гарин не только видел, но и слышал музыку: мелкой дрожью прокатилась по рукам необъятная радость, наступая ей на шлейф, поплыла по лицу грусть, – Гарин закрыл глаза, мотал в такт головой, гитарным звоном зазвенело любопытство, дёргая и щекоча внутри, под рёбрами, используя ребра вместо струн.

Звук перерос в непрерывную нежность, стремглав полетел вверх, также кружась струйкой зеленоватого цвета. Звуки нежности разрывали пространство, обгоняли время, открывали дорогу в космос. Космос томно манил, затягивал в необъятное пространство звуки и смыслы.

«Мне образцы нужно собрать. Образцы, ноты». Зелёное свечение прекратилось, его будто отключили.

Супруги Крапивины стояли шагах в двух-трёх. Елена преградила дорогу мужу, схватила его за грудки, сама заглядывала на распластанного на снегу Георгия: открывает ли глаза, дышит ли. Через сжатую гортань ругалась:

– Гад такой. Со всей дури кулаком. Ты разберись сначала. Ты куда ударил? Кулаком в голову. Так убить можно.

– Не убил бы. Он в шапке. Это ты виновата, ты меня накрутила. Я тя спрашивал, не врёшь?

– Не вру, не вру, это правда, – передразнивал Дмитрий, изображая писклявый женский голос.

– Не ври, я не так разговариваю. Я тебе уродка писклявая?

– Что это было? Северное сияние? – прервал супругов Георгий нехарактерно для него больным ослабленным голосом.

Он уже сидел на снегу, придерживая себя за колени.

– Тебя друг твой звезданул, – зло ответила Елена, отгораживая от него Дмитрия маленьким телом.

– Смешно, если бы не так больно, – обеими ладонями взялся за голову, растопырил пальцы, – башка болит, – народ, что с вами.

Молчал друг. Он стеснялся, жалел большого, сидящего на снегу, сильного, ужасно уязвимого в своей больной слабости.

– Я ему сказала, что люблю тебя и мы любовники, – растягивая слоги и гнусавя проговорила женщина странную фразу.

– Ты дура, ты что говоришь, это друг мой, – я, говорит, пошутила, – тонким голосом изобразил голос жены.

– Что-что?

Ещё не забыт Пифагор, его ноты, образцы, а тут надо понимать семейный скандал.

– А я при чём? – спрашивал он, обращаясь к деревьям, делая лицо рассеянного интеллигента.

«Чем старше становишься – тем меньше друзей. Такова жизнь».

Ему хотелось подальше отсюда, от ссор и глупостей. В нормальной тёплой обстановке обмозговать всё, что случилось. И главное, чтобы голова так сильно не болела. Ни разу в жизни так не болела голова. Умереть можно от такой боли.

Шаг за шагом к машине в полном молчании. Согретая голова успокаивалась и лишь немного ныла.

Глава 3. Возвращение в Калининград

Дома Георгия ждал концерт. Концерт, которого ждали и боялись мама и сын, год готовили к нему выступление.

Приливы радости играли в мелодичном голос Кристины:

– Жор, Жора, – после концерта чаепитие, будем отмечать, ты с нами. Ты пойдёшь на чаепитие?

Она, раздёрганная торопливыми сборами, взбивала мокрые волосы, потряхивала головой, обдувая сосульки волос из маленького фена.

– Да, Кристина, отлично. Я с самолёта и сразу чаепитие и сразу отмечать. Нормально придумала. Из всей фразы она уловила лишь начальное «Да» и то, что муж психует.

– Ой, какая бледная! – на неё смотрело замученное отражение в зеркале – женское лицо с зеленоватым оттенком, рассечённое у глаз тоненькими капиллярами, придававшим коже прозрачную цветность. Специально для мужа она дополнила:

– А, это свет такой. Новые лампы, они сберегают энергию, а не красоту.

– Жора, я не заставляю, не ходи. С твоей мамой сходим, я договорилась.

– А, да, конечно, с мамой! Идите с мамой. Вы ж подруги.

Кристина примолкла, не развивала ссору, не погружалась в толщу скандала.

Георгий принял молчание за наказание, оскорбился:

«Как она это умеет: снова виноват. Умеет. Дочка военного. Научил отец», – в короткой с собой беседе, он наклонял голову влево, возвращал назад, в завершении слегка кивнул.

«Что поделать, Кристина такая, выше меня, морально она выше всех. Она там, ближе к солнцу», – глаза сами поползли вверх, зрачки глаз почти спрятались за веками, – там солнце, там Сириус».

– Солнышко, я устал, – мягко произнёс он вслух. Веснушки на лице жены потеплели, повеселели на округлённых в улыбке щеках и она уже не бледная, хорошая и бодрая.

Концерт проходил в маленьком уютном Доме культуры, Георгий изрядно опаздал, выступления сменялись одно за другим.

Согнув большое тело в три погибели, пробирался по тёмному залу. О, как тревожился он, что пропустил выступление сынишки.

А вот и Владик. Осторожными мелкими шажками выходит на сцену. Стоит, держит микрофон, ресницы вниз, уши покраснели… Надо же, родные ушки. Как непривычно видеть малыша со сцены!

Толкая других, мешая просмотру, Гарин пробрался к Кристине, её соседка переместилась в соседнее кресло, он плюхнулся на освободившееся место.

Запел Владик, перед ним на экране шла презентация – камни плато Путорана, тундра, река и лес, затем тлеющие угли, полярное сияние. Такие слайды подобрала Кристина, не раз слышавшая о проекте мужа, где-то взяла очень качественные фотографии и в необычном ракурсе.

А Владик пел, не словами, но удивительными звуками, звучало немного в нос.

От непонятный красивых звуков голоса летит тепло и холод, прижигает до сердца тонкая грусть. Дрожал воздух, накатывали слёзы. Георгий прикрыл рукой лоб, чтобы сын не заметил радости-грусти. Песня лилась. Зал онемел, звуки уносили в космос. Баба Аня вытирала платочком щеки.

– Дорогой мой, родненький, солнышко моё, – шептал Георгий.

Владик подошёл к краю сцены, ближе к зрителям, в пиджачке и галстуке-бабочке, свернувшейся в бок. С двух сторон на сцену пошли остальные участники театральной студии, человек десять.

– Все ребятишки больные, – шептала чья-то бабушка за спиной, – бедненькие.

Дети выровнялись в шеренгу и забили в бубны. Родителям выдали маленькие колокольчики. По сигналу ведущей, родители подняли колокольчики и зазвонили. Это был финал концерта. Аплодисменты не заканчивались.

Георгий проводил Кристину через ряды зрительного зала, бардовые кресла осиротели, зрители вывалили на улицу под впечатлением.

В этот час день и вечер встретились – ещё светло и солнечно, а тьма подступает. Асфальт мокрый, воздух влажный. Свежей влажностью приятно делать глубокий вдох, и держать прохладный кислород в надутых лёгких, затем сбросить его лёгким выдохом.

– Владик, Владичек, Ты отлично выступил! Не побоялся! Ты был лучше всех, – на выдохе крикнул Георгий, любуясь нежным сыном.

– Талантище!

В улыбке Владика ещё дрожала недавно звучавшая песня. Прошёл после концертный вечер. Один из таких, что сохраняются в памяти на всю жизнь. Георгий, Кристина и Владик. Нешумная дружба на троих.

С чего началась эта дружба? Однажды двое повстречались в Канске.

Письмо, это подтверждающее хранилось у Гаринской мамы.

Глава 4. Любовь Георгия и Кристины

«Здравствуй, мама! Как у вас дела? Как бабушка и тётя Люда? У меня всё нормально, служу. Встаём в 6.00, Ребят много разных, есть с Кавказа. Они целуются при встрече. Это у них так принято. Вообще нормальные парни. Дружу с Димкой (про него я тебе писал). Он хороший.

Спасибо за посылку, особенно сгущёнку, Сладкого нам не дают. Питаюсь нормально, похудел.

P.S. В Канске много красивых девчонок! И ещё новые нарастают, хорошеют.

Всем привет! Всех целую, обнимаю. Георгий

24.02.2000г.»

– Духи, вешайтесь! – страшным криком встретила парней армия.

Ближе к зиме прошла начальная ошарашенность от перемены жизни. Служба потекла привычно: одинаковыми днями, если не украшались они собственными выдумками, шутками, стычками со старослужащими-дедами.

С утра спозаранку в казарму явился командир. Военный интеллигент, строгий, умный, душевно – понимающий.

– Рота, смирно! – Скомандовал дневальный.

В ноябре семья командира роты переезжала из двухкомнатной в трёхкомнатную, недавно освободившуюся квартиру.

– Здравия желаю. Нужен помощник, доброволец.

Он пробежал взглядом по обмякающим со сна молодым плечам и выбрал Дмитрия – широкого, державшегося мастеровито. Командир указал взглядом, и пояснил, что нужна помощь в перевозке семьи на новую квартиру.

– Слушаюсь, товарищ командир! – Георгий ошибся, подумал на него, стоящего рядом, указал командир.

Как шёлк скользил под ногами лёд, от боли в животе сжимали и расправлялись кишки, рождая жуткий спазм. Спасти от боли могла бы еда, но не такая, что едят солдаты. Настоящая еда, вкусная. В момент очередного приступа кишок Георгий увидел Кристину, дочь командира. Подметая комнату, она подняла мягкий взгляд влажных густо-серых глаз.

«Ты мне нравишься, – означала его улыбка, „как зовут“, и её тихое: привет, я Кристина».

«Привет, я Кристина, – каждый день бы слышал, и не надоело бы, – я хочу её видеть».

Долго по узкому подъезду таскали командирскую мебель. Он взял последнюю табуретку, улыбку оставил милой молодой хозяйке. Она протянула ему сушку. Мягкую, домашнюю, крепко крученную, вывалянную в муке. Шёл по улице, жевал домашнюю сушку – ничего вкуснее не ел никогда, даже слёзы хотели выкатиться, он не разрешил, сдавил скулы.

Шёл и жевал сушку и чувствовал себя дома или там, где он должен быть. На своём месте.

Кристину увидел, в другой раз, когда чистил снег, волоча рыхлую бело-серую массу широченной лопатой. Девушка обронила случайный взгляд, и ещё раз. После очередного случайного взгляда про себя заулыбалась. Веснушки выдали внутреннюю радость, они дико хохотали на её лице, дрожали рыженькими крапинками.

Таких хорошеньких девушек ему редко доводилось встречать в жизни. Была в школе Алёна из другой далёкой школы, её фотография как-то попала в их класс и гуляла, передаваемая пацанами из рук в руки. На ней жутко хорошенькая тонкая блондиночка Алёна, сложила пухленькие аккуратненькие губки, украшенная пышной модной стрижкой, и вся молоденькая славная мордашечка, хоть и фото чёрно-белое.

Фотография в результате путешествий по классу остановилась у Жоры. У него и прижилась. Немало раз он доставал «Алёну» из кармана, рассматривал, запоминал, какими хорошими бывают юные девушки, снова прятал в карман, пока не потерял.

Ещё одна очаровательная девушка повстречалась в поликлинике, куда он ходил классом на медосмотр. Там, из кабинета сдачи крови, выскочила тёмненькая, и не взглянула на парней, она была постарше, класс, наверное, одиннадцатый. Стройная, симпатичная, тело лицу под стать.

И вот Кристина – третья такая миленькая, гармоничная, на редкость притягательная девушка. И даже Димка с ним согласен, говорит, «да, братан, хороший у тебя вкус». Тем более у Георгия при его красоте и росте был шанс надеяться на взаимность.

Через три дня удалось устроить встречу. Чего стоило насобирать денег, считая до копеечки, хватит ли на цветы. Всё же большой букет роз! С букетом вперёд, улыбка до ушей, румяные щёки – бежал Георгий на свидание.

– Я не люблю розы, – вскользь, необидно сказала, а как кинжал в рёбра вонзила.

– Ну, что ты хотел, будет с ней непросто, – успокаивал тогда Дмитрий, звучала это ни капельки не утешительно, – вы все красавцы думаете, что с девчонками так просто – посмотрел и она у твоих ног. А нет, и вам красавчикам надо постараться.

– Я люблю тюльпаны, – сообщила Кристина подруге, громко, чтобы слышал Георгий.

Гарин не любил нотации и не любил капризы. Он любил розы.

Но как ждал он встреч с командирской дочерью, как торопился к ней. Не только он. Он видел, как приезжавшие к ней в гости двоюродные сёстры также бегут, кричат от радости, завидев конопатую ладную сестрицу. С ней приятно быть, говорить, ловить каждое словцо, смотреть, радоваться, что она есть вот такая.

«Да, надо постараться.» И он старался и даже слушался друга, чтобы быть при ней таким парнем, каких по мнению Димы, любят девушки. Ей не противоречил, не психовал, был до предела вежлив, ходил степенно, рассуждал толково.

Но когда сил для притворства не осталось, он оказался вдруг самим собой, тогда, именно тогда (он это заметил), она в него влюбилась.

«Я веночек сделаю,

Солнышко вплету»

Летом катались по Кану на моторной лодке. Страшновато, когда нос лодки задирается вверх. Но и освежает хорошо такая прогулка. По холодку приплыли на живописный зелёный берег, чуть прикрытый у реки кустами.

Слева хорошели коттеджи. В поле, напротив реки, мужик бесцельно гонял по кругу лошадь с жеребёнком. А справа ярко-зелёный луг, заросший клевером, пыреем, другими травами, кое-где цветами. Прогулялись вдоль реки. Желтым-желта поляна от одуванчиков. Аромат от них сладкий-сладкий. Кристина сорвала несколько. Расстелила покрывало. Внезапно она вскинула над головой платок, повязала на голову, не как косынку, под подбородком сделав узелок. Георгий заулыбался. Платок ей к лицу.

– Садись, научу венки плести, – говорила современная девушка-крестьяночка и открытым взглядом серых глаз предложение уточнила.

Георгий устроился рядом, подвинулся ближе. Она выбрала три цветка, провела руками по мясистым стеблям, как разгладила их.

– Берём три. Два больших, один маленький. Быстрыми пальцами она распушила мелкие лепестки.

– Это наша семья Ты, я, ребёночек наш. Сплетаем в косичку. Берём ещё один, вплетаем, ещё вплетаем, – плела венок она с явным удовольствием.

– Это кто, уже друзья наши?

– Не знаю, родители, твоя мама, это папа мой.

– Да, похож, решил Георгий.

Девушка крепко плела семейный венок из одуванчиков. Сплела из простых цветов всю их дельнейшую жизнь.

Георгий крутил у носа одуванчик. Ароматом трав, сладкой горечью благоухал цветок. На месте срыва беловатый след.

– Это что?

– Не знаешь? Это молочко.

– Вкусное?

– А ты бы всё ел, да ел. Это же горечь!

Кристина деловито достала бутерброды с помидорами, разложила на пакете. Из термоса прилетел аромат душицы и мяты.

В этот день солнце было ласковым, и ветер нежным.

«…Я веночек сделаю, солнышко вплету» – пела командиру из телевизора маленькая незнакомая красавица, теребила пальчиками бока сарафана.

Командир вздыхал, тревожился за взрослую родную девочку.

Русая девчоночка из телевизора бойко пела, а командир видел свою доченьку такой же маленькой и помнил, как старалась она петь для него, по его просьбе. Теплая нежность к родной малышке, уже взрослой девушке. За неё он волновался в миллионы раз больше, чем за жизнь собственную.

Возвращение на моторной лодке было не из приятных. Когда нос лодки поднимается, и вот-вот она опрокинется, и холодно, и ветер от скорости сильный ледяной, но вместе с тем радость души свободной, вместе со свободными полями, рекой и глубоким вечерним воздухом, в котором нет запретов.

А дальше служба. Впереди полгода до дембеля.

Как в огромных лодках, шагал солдат в сапогах большого размера, смело рассекая им воздух военного городка. За ним следом шагал друг – Дмитрий Крапивин, за ними все остальные. Служба шла потихоньку. Шесть тихих быстрых месяца. Потихоньку прошло полгода, служба закончилась.

Через год, в такой же ласково зеленеющий июльский денёчек, дочь командира согласилась стать женой Георгия. Тонкая и звонкая в невесомом белом платье. Невеста.

Серый костюм элегантно облегал тело. Жених спешил с огромным букетом роз. С другой стороны в здание ЗАСГа бесшумно, мягкой, как у ящерицы, походкой вошёл командир. Скромно за спиной прятал букет розовых тюльпанов.

Жених-солдат и отец-командир встретились. Отец на глаз измерил душевные качества зятя, и что-то так засомневались его глубокие серые глаза, ненатурально большим показался объём душевности. Мелькнуло в этом и неродное, и опасное.

Умный человек про глупость промолчит. Отец молчал весь вечер, невольно обижая этим молодых.

Прошло немало разных лет.

Канск, встреча, молодость плотно покрыты теперь плёнкой памяти, под которой им тепло, но бесполезно.

После выхода на пенсию, командир перебрался в Москву, а Георгий в любом городе, на любом расстоянии улавливал чёткие импульсы командирской антипатии. И пьеса семейной жизни развивалась под этими строгими импульсами.

В молодой семье случилось пополнение.

Малыш родился, и командир явился. Заглядывает на внучка, на дочку, за плечики её как-то жалостливо обнимает, слегка поддавливает, гладит по золотистым локонам и как плакать хочет.

Вскоре все плакали. Через пару недель после выписки из роддома Кристина подозревать стала, не в порядке сынок. То ли не слышит, то ли ничего не понимает. Пришёл участковый врач, накреняя кроватку, хлопал в ладоши, поднося их поближе к ушкам, а Владик только улыбался.

– А, улыбаешься, да, – кивая, напевал врач младенцу, – с умственным развитием порядок, – а слух… выпишу направление.

И начались мытарства, борьба со врождённой глухотой.

– Он понимает музыку, улыбается. Вон рот беззубый. Как радуется, когда пою. Жор, видел? – восхищалась любимцем Кристина.

– Это он тебя понимает.

– Почему меня, и тебя, улыбнись папочке. – Кристина налила запаши-

стый чай в толстостенные кружки с мощными, объёмными ручками, остренькими сверху. Взрослые смотрели на ребёнка.

Широкий ротик озорно открылся. Малыш смеялся.

Молодая мать торопилась перевернуть скворчащие гренки, сняла с плиты булькающее пузырями молоко, потянула ложкой пенку. На ходу дела делала, на ходу говорить успевала:

– Непростой у нас малыш, талантливый. Он музыкантом будет, – уверяла жена.

Синим пламенем гипнотизировали газовые горелки. Отец командир будто находился рядом и слушал, внимательно так слушал. И даже мелькнуло на миг в свете голубого огня его строгое лицо.

Командира вскоре похоронили. Крепкого с виду мужчину сразил сердечный приступ. Полгода Кристина успокоиться не могла, каждый день папу вспоминала, во сне плакала, громко, и муж слышал. А чем ей поможешь?

– Кристиночка, хватит уже, – закатывал он глаза:

«Что, командир, что сказать ей в утешенье. Ты слова такие знаешь?» Командир непременно знал и утешил бы доченьку, да не жил теперь на нашем свете.

Глава 5. Спортивные будни

Детские улыбки помогали веселее жить. Тренеру улыбались сразу несколько детских мордашек. На тренировку им не хотелось. Во время тренировки всё нравилось, после испытывали лёгкость и радость в теле. Елене Борисовне не просто. Пришли бы во время на тренировку, а там уж пойдёт, пойдёт. И рассказать надо, какие победы в жизни сулит им спорт. И удивить своими же возможностями.

«Красный – цвет прекрасный

В алом платье скрыла

На любовь надежду

В летний день ненастный»

Стихотворение Елены, опубликованное в интернете.

В светящем красным спортивном костюме Елена Борисовна вела тренировку в небольшом мрачноватом спортзале с крашенными в бледно- жёлтый чугунными батареями и такими же стенами. Пахло ржавчиной и спортом.

Дети разбежались, кто куда, подверженные весеннему потеплению, пуще прежнего оживились. Неожиданно среди пацанов родилась драка. Маленький очаг кулачного боя. Он разгорался всё больше, крепче удары, дрались уже все. Образовалась куча пыхтящих сопящих краснолицых бойцов. Центровые пацаны дрались активнее, другие тоже пытались выделиться. Тренер вытащила из возящейся кучи худых юных борцов главного зачинщика, рывком подняла его за руку. Он оторвался от пола, но всё ещё дергался, не в состоянии быстро успокоиться, сражается с невидимым врагом.

– Ребята, мы команда, – резковато говорила тренер Елена Борисовна своим подшефным, когда те утихомирились. – Мы команда и должны помогать друг другу. Не драться! В словах она грубо выделяла «А», другие гласные проглатывала, от этого её речь походила на блатную.

– Елена Борисовна, мы знаем, – тихо проговорил маленький мальчик, у которого расползались ладошки, когда он отжимался.

Она повернулась на этого, спокойного и скромного, пытаясь понять уловить смысл в больших радужках малахитовых глаз.

«Они меня не любят? Я для них стараюсь, людей из них сделать хочу…»

– Оказывается, с Еленой можно поговорить, сказал маленький мальчик вечером отцу, когда они ехали с тренировки. – Давай её подвезём в другой раз, она же рядом с нами живёт.

Во время следующей силовой тренировки Елена Борисовна не могла смотреть на потные ладошки мальчика и ничего ему не сказала.

Зеленоглазому не нравилось, что тренер его не замечает.

– Пап, я думал, что все женщины спортсменки хуже мужиков, они из себя строят злых мужиков. А так ещё хуже.

– Сынок, у тебя хороший тренер.

Долгий вздох на заднем сиденье вместо ответа. Парнишка прилёг виском на дверцу и что-то летало ясное в его мозгу, что отражалось в тихих пронзительных глазах.

Отец повернулся и провел рукой по детским жестким волосам, старался не отвлечься от дороги, но чуть не пропустил светофор.

В вечернем свете Елена Борисовна разглядывала своё отражение в окне спортзала и видела яркую грустную блондинку. «Нет, так не пойдёт, выражение лица менять! Чего доброго привыкну ходить понурой, пострашнею. Кому я тогда нужна?»

За её отражением двигалось другое. Со спины к ней приближался муж.

– Чего грустим, шутница, блин, – Дмитрий хотел выразиться круче. Но не при детях, – пойдём-ка дома поговорим. Он пошатывался, в цвете лица преобладал коричневый. Устал, мужик, намучался думами. Принял на себя всю вину в ссоре с женой.

Они вошли в квартиру. Стены встретили фиолетовым холодом. Он, она и сумасшедшая собака Арми.

– Я устал. Давай мирится, Кристина рассказала мне, я сам знал, ты всё сочинила. Не может так моя жена поступить. А я не могу без тебя. Я жить без тебя не могу.

– Поцелуй меня в щёчку, – неслышно сказала Елена. Раздалось чмоканье, – теперь в другую. Ещё раз целуй, да. Теперь в носик, – Елена совсем рассталась с оболочкой злого «мужика» тренера.

Оба умилённо улыбались, согретые теплом больших батарей.

Глава 6. Продолжение проекта друзей

Увлекательной, весёлыми и грустными сюрпризами бурлила работа в турфирме. Георгий знал больше других, быстрее разбирался, как построить маршрут, что сработает: обед ли в ресторане французской кухни или двадцатиминутная прогулка по реке возымеет действие. Понятно, что не первый раз маршрут разрабатывал, но знал он такое чего другие, опытные и подумать не могли. Откуда он знал? От интуиции. И от жены. Предсказания жены регулярно сбывались, оба тогда приходили в восторг, а Георгий, ухахатываясь, рассказывал коллегам. Далеко не все смеялись вместе с ним. А он не замечал, какое до этого дело. Смешно же, весело.

Смех Гарина передавался офисным предметам – принтеры, ноутбуки, прочая техническая помощь, стряхивала пыль, дрожала под общими ударами смеха. Канцелярия тряслась, тоже помогала туристскому юмору.

В этом офисе двое придерживались серьёзных взглядов на туризм. Один глубже тянул руки в брюки, приподнимал их за карманы, вставал на носки. «Мне безразлично», – говорил его вид. Блестящие, в стороны торчащие носы ботинок поднимались, ботинки падали на пятки, подтверждая равнодушие.

«Мне возмутительно, вы так ржёте! Вы взрослые люди, вы как дети!», – Осуждала смешливых турработников девушка лет семнадцати, устроенная экскурсоводом на лето.

– А я им рассказал, как обезьянки макали картошку в солёное море, Солили и сжирали. Вот так… Ам-ам-ам. А вожак серьёзно а-а-а-а- аммм, – Георгий натурально изобразил вожака, с настроением обезьяней серьёзности.

– Жорка, артист ты, талант! – коллеги невольно вскинули брови, повтор обезьяньей сценки. Опять дружный смех.

– Да не-не, ха-ха-ха-ха. Это не я, Кристина придумала.

Вытирая рот продолжал смеяться.

– Правда? Так туристам показывал?

– Нет, конечно, пошутил…

В дни подготовки к концертам Кристина все свободные минуты посещала пению сына. Наблюдала за его самочувствием, питанием, потчевала разнообразными кашками, запеканками из овощей, эстетично оформляла на тарелке, и этим тоже она хотела привить ребёнку хороший вкус.

Гарин-отец углубился в свои дела, не оставляя без внимания собственный проект. Его не покидала мысль, что друзья, чтобы дружить, и он докажет это через туризм, музыку, песни, через всё что хотите.