Корреспондент

III

Андрей Табак следил за событиями в Турции жадно и страстно. После Института стран Азии и Африки МГУ, он считал, что ему чертовски повезло. Он по распределению попал в Главагентство. За плечами была традиционная тюркология, а на стажировке, предполагавшей дальнейшее трудоустройство, приходилось наблюдать за жизнью той страны, которую выбрал пять лет изучать по учебникам.

Андрей набил в трубку табака и закурил. Клубы пряного дыма поднялись над его белобрысой шевелюрой, которую как ни причёсывай, порядка на голове всё равно не получишь. В его руках было сообщение Анатолия Тарасенко, анкарского корреспондента.

В трубке тлел табак, дым струйками поднимался к потолку редакции. Андрей даже перестал затягиваться. Если бы он знал, что такое реалити-шоу, он непременно сравнил бы свой интерес с реакцией зрителей «Остаться в живых» или чего-то подобного.

В нём рождались одновременно и азарт, и эмпатия, и удивление, и какой-то странный восторг. Ну кто в СССР знал о происходящем на планете, о чём-то дальше своего носа?! А он был одним из тех избранных, кому открывалось закулисье этого мира. Его личный горизонт простирался широко. И он чувствовал эту широту каждым атомом своего тела. Уже тогда Андрей понял, что он создан для написания основательной книги, романа, может, даже серии романов. Эта мысль его поднимала над самим собой, вселяла надежду и щекотала тщеславие. Он уже находился в обители избранных и в жизни явно его ожидал яркий путь.

Андрей выпустил изо рта клуб ароматного дыма (табаком его снабжал корреспондент Главагентства на Кубе Сергей Ветер, они познакомились в стенах конторы перед отъездом в обитель Фиделя; Андрей тогда отпустил несмешную шутку, что у него теперь в знакомцах значится Серый Ветер, хорошо, что не Зелёный Туман, – у Андрея было странное чувство юмора). Вспышки воспоминаний о приятеле провоцировал табачный запах. Их перемежали думы о некой своей избранности в этой жизни. Он так глубоко в них погрузился, что был напуган внезапно выросшим перед ним Михмихом, который зашёл к Андрею по срочному делу. Благообразного седовласого старичка Михаила Михайловича Челышева в каких-то других обстоятельствах можно было бы назвать божьим одуванчиком: он стелил мягко, при этом в работе был предельно жёсток. Поэтому от него любое задание всегда приходилось принимать с некоторой опаской. Михмих при этом был горой за своих «соколиков».

– Андрюша!

– Да, Михаил Михайлович, – отозвался Табак.

– Тут позвонили по поводу твоей жены… – Михмих замялся, что было для него неестественно, и старался не смотреть в глаза.

У Андрея засосало под ложечкой, он поперхнулся дымом, закашлялся.

– Что случилось?

– Она погибла, – выдохнул Михмих.

Андрей положил трубку в руки Михмиху и прошёл несколько шагов неровной походкой по коридору. Потом вернулся к Челышеву.

– Что произошло? Этого не может быть…

– Она попала в автокатастрофу. Скончалась, не доехав до больницы.

– Куда её везли?

– В Склифосовского. Иди, сегодня-завтра твои.

Андрей с Татьяной поженились на четвёртом курсе. Она училась на соседнем психфаке. Он, проходя мимо, заметил её в розовом платье из крепдешина. Конечно, Андрей не разбирался в тканях, даже цвет платья спустя некоторое время вряд ли мог вспомнить. Он воспринял её целиком, неразделимо, цельно. «И весь твой облик слажен из одного куска» постоянно крутилось у Андрея в голове, когда он задумывался об очаровательной Тане, в будущем, несомненно, выдающемся советском психологе. Поженились скромно… но в Грибоедовском. В браке жили практически друг друга не видя, так как доучивались, сдавали сессии, подрабатывали. Были по-своему счастливы, думали, что ещё вся жизнь впереди, чтобы насладиться тихими радостями семейной жизни.

Часто в жизни события происходят вдруг, когда их не ждёшь. Хотя, даже если их ждёшь и морально готовишься, всё равно зачастую именно трагичное застигает врасплох, невзначай, вторгаясь в твою приватность в моменты приподнятого расположения духа, когда кажется, что ты оседлал и обуздал коня жизни и можешь мчаться по бескрайнему полю возможностей, куда только глаза глядят. С Андреем приключилось ровно так.

Прошли девять дней, за ними и сорок. Он плакал своё горе внутри. Хотел выпустить его наружу, но у него не получалось. Понимал, что избавить себя от комка спрессованной печали, исцелить от обиды на произошедшее может сам. Ему подвластен был и метод. Недаром закинула его судьба в журналистику. Ему дано было судьбой не просто перо, но тонкое лёгкое пёрышко, коему многие могли бы позавидовать. Он знал, что если изольёт себя на бумагу, ему полегчает и даже отпустит. Андрей задумал писать послания Тане – сказать невысказанное, прочувствовать не прочувствованное. Надо было остановиться, сесть за стол и сделать это.

Андрей придвинулся к столу, визгнув ножками стула о пол. Посидел за ним. Потом резко встал и пошёл в редакцию. К людям, в толпу, в их оживление, чтобы заглушить внутренние слёзы и тягу к эпистолярному творчеству. К писательству следовало вернуться, работая в редакции, да и в конце концов нужно было взяться за роман. Осталось выбрать тему.

День за днём Андрей следил за сообщениями корпункта в Анкаре. Турция удивляла, манила, хотелось её понять и разгадать её загадки. Почему она такая? Такая непохожая? Хорошо, есть сообщения о происшествиях. Но чем живут обычные люди? Наверное, стоило дождаться, пока Главагентство пошлёт его в командировку и там, на месте, увидеть всё собственными глазами, поработать и запечатлеть ту жизнь в своей книге.

IV

Этот день не заставил себя долго ждать. Случилось всё, как полагается, сумбурно. У главы корпункта Станислава Жилина случился приступ почечной недостаточности. Бедняга чуть ли не попрощался с жизнью. За ним отправили специальный медицинский борт в Анкару, чтобы вывезти из страны. Несколько дней корпункт оказался безглавым, всю работу на себе вёз корреспондент корпункта Анатолий. В столицу Турции необходимо было срочно направить нового человека.

Никого лучше Андрея Табака, молодого, но уже обученного и яркого тюрколога, в Главагентстве на тот момент не было. Мих-мих, перебирая бумаги и переваривая директивы сверху, остановился на карточке Андрея.

– Да, парень только оклемался после трагического события, но, может, и к лучшему, вырвется из повседневности, развеется, погрузится в работу, – сказал сам себе Михаил Михайлович и набрал внутренний номер Табака.

– Андрюша, соколик, зайди ко мне.

Андрей прошёл по ярко освещённому коридору, его шаги заглушал недавно постеленный линолеум бежевого цвета. У таблички с надписью «Михаил Михайлович Челышев, заместитель главного редактора» он на секунду остановился, задумавшись, и зашёл в дверь.

– Ну что, брат, – начал с некоторой весёлостью в голосе Михмих, – Труба зовёт.

Андрей посмотрел вопросительно.

– Пришло время выезжать. Корпункт в Анкаре ждёт своего главу. Твоё назначение одобрили, собирай чемоданы. Вылет через неделю, – сказал Михмих.

Андрей знал, что лучше него никого на эту роль нет. Он, конечно, не ожидал, что это произойдёт так скоро, и был благодарен судьбе за предоставленный шанс.

– Спасибо, Михаил Михайлович, за доверие. Я не подведу, – сказал Андрей.

– Я и не сомневаюсь, Андрюша. В добрый путь, соколик.

V

В аэропорт Шереметьево Андрей прибыл заранее. Рейс «Аэрофлота» Москва – Анкара должен был вылететь в 14:35. Андрей слонялся по аэропорту с самого утра. Он присел в вестибюле на кресле, у его чемодана оторвалась ручка, и нужно было что-то с этим сделать. «Уму непостижимо – у меня с собой, в прямом смысле слова, чемодан без ручки», – подумалось Андрею.

– Фантастика, конечно: всего два года назад эти коридоры приняли сотни пассажиров со всего мира; вот они ворота к счастью повстречаться с нашим олимпийским мишкой, – сказал сидевший на соседнем кресле, лоснящийся от жары, полный пассажир в нелепой шляпе.

Вы наверняка встречали таких любителей поговорить с незнакомыми людьми. Их так переполняет внутренний мир и впечатления от мира внешнего, что они себя не могут сдерживать и изливаются вовне, причём частенько хотят деятельного постороннего участия в их излияниях.

Андрей лишь утвердительно качнул головой, поскольку пассаж Лоснящегося явно адресовался ему. Андрея больше интересовало, как он потащит свою ношу.

– Вы куда летите? Я в Берлин, везу детишек спецшколы по обмену. Ни слова по-немецки не знаю, но характеристики все хорошие, – сказал мужчина в шляпе, – Меня зовут Пётр. Мы с вами, должно быть, на один рейс?

– Нет, – вынужденно ответил Андрей, – Я лечу в столицу Турции.

– А, в Стамбул, – блеснул эрудицией Лоснящийся.

– Почти… в Анкару.

– Да что вы?! Когда они успели перенести столицу?

– Не поверите, шестьдесят лет назад.

– Вот это да. Ну вы там поаккуратнее в этой Турции. Они же там все с ятаганами наперевес, янычары.

Андрей грустно вздохнул. Рассказывать краткую историю Турции случайному человеку в аэропорту совсем не хотелось. Андрей спешно откланялся и пошёл в другой конец зала, держа свой чемодан на руках, как младенца.

Оставив тщетные попытки приладить ручку, Андрей решил скоротать время, записав свои ощущения в блокнот. Кто знает, может, эти заметки пригодятся, когда он приступит к написанию романа?!

Он занёс карандаш над листком блокнота, быстро исписал круглым почерком страницу. Потом его нестерпимо потянуло к книжке, которую взял с собой. Айтматов был писателем, роднившим в своём творчестве различные сферы интересов Андрея. Поэтому он решил взять с собой сборник его произведений. Книга была большая, увесистая. Может, из-за неё отвалилась и ручка. А может, и из-за пары килограммов картошки, которые Андрей на всякий случай решил взять с собой.

Андрей перевернул очередную страницу, настало время отдать вещи в багаж и зарегистрироваться на рейс.

Таможня. Салон самолёта. Ещё страница впечатлений круглым почерком в блокноте. Попытка уснуть. Тщетная.

Когда самолёт пошёл на снижение, нырнув под облака, завиднелись черепичные крыши малоэтажных домиков. Примерно так себе Андрей представлял пейзаж, который должен был его встретить в Анкаре – некогда глухой провинции, ставшей благодаря своему стратегическому положению внутри страны столицей во времена оккупации Стамбула войсками англичан и французов. Мягкая посадка. Снова таможня.

Улыбающийся таможенник расплылся в ещё большей улыбке, прочитав фамилию Андрея в документах. Когда Андрей только начинал учить турецкий язык, он с удивлением для себя обнаружил, что его фамилия приобретает совсем иной смысл. Да, в Турции он мог бы сойти за местного, если бы его не выдавала внешность (даже по советским меркам он был очень светлым, альбиносом) и имя. А вот с фамилией всё было в порядке. На русский язык, будь она турецкой, переводилась бы как «тарелка».

Пересекая границу, Андрей очень надеялся, что смещение смыслов в языке поможет ему бросить наконец курить. Ведь теперь он был не Табак, который «табак», а Табак, что являет собой «столовую посуду».

Андрей взял в объятья с ленты транспортёра свой чемодан. Сделал он это как-то неудачно – поклажа упала на пол, открылись защёлки, и на пол выкатились несколько клубней.

– Да, я тот сумасшедший, который приехал в Анкару со своей снедью, – буркнул себе под нос Андрей, собирая картошку, будто отвечая на вопрос находившихся рядом с ним пассажиров рейса SU 205, сгружавших с ленты чемоданы и сумки.

Покончив со своим делом, Андрей направился в холл зоны прилётов. Там его должен был ждать Анатолий, образ которого Андрей себе рисовал, исходя из тех заметок, которые выходили из-под его пера. Внешне он его представлял худым и ровным как палка, таким же физически выверенным, как и его тексты. Что же касается характера и профессиональных качеств, Анатолий представлялся Табаку приятным и тонким человеком, внимательным к подробностям, дотошным. Важная деталь – этот человек, несомненно, более опытный в поле, поступал ему в подчинение.

VI

Взору Андрея предстала геометрическая картинка: идеально прямой Анатолий стоял в холле с прямоугольной табличкой, на которой большими буквами он написал имя латиницей.

Андрей сразу заприметил надпись и человека, её держащего. «Да, несомненно, с курением в этой командировке будет покончено», подумалось Андрею в первую очередь. Поскольку его фамилия, покинув прокрустово ложе кириллических символов, претерпела трансформацию смысла, ему тут же захотелось есть. Вторая мысль: Анатолий в самом деле был очень похож на образ, рисуемый в воображении.

– Добро пожаловать на турецкую землю или, как у нас тут на говорят, хош гельдиниз^[1].

– Хош булдук^[2] вам на это, – отозвался Андрей весело. Ему понравился игривый тон Толи. – Спасибо, что османской вязью не написали моё имя, меня бы это точно сбило с толку.

Толя взял у Андрея чемодан с рук на руки. Оба замялись при его передаче. Андрею стало как-то неудобно, что ручка отвалилась, и из-за содержимого, Толе стало неудобно потому, что Андрей выглядел сконфуженным, а табличка с именем Андрея так и норовила выскользнуть из-под подмышки.

Андрей и Анатолий ехали на новеньком трёхдверном «Форде Эскорте» 1982 года выпуска с открытыми окнами. Да, так примерно всё себе Андрей и представлял. Сначала от аэропорта шла нежилая полоса, потом стали появляться редкие и учащающиеся к центру города малоэтажные домики с черепичными крышами, которые виднелись с высоты полёта стальной птицы. Пространство вокруг наполняла витиеватая местная музыка, доносившаяся из открытых окон проезжающих машин. Наряду с многоцветьем немецких, французских, итальянских и американских марок, дорогу заполонили «пернатые» турецкого автопрома – «Карталы» и «Шахины»^[3]. В некоторых, на передних креслах, сидя на руках у старших родственников, ехали дети, некоторые машины были битком набиты и старыми, и малыми, превышая вместимость кабины раза в два. Все эти краски по приезде непременно нужно было занести в блокнот. По улицам прогуливались военные с оружием – отзвук событий, о которых Андрей читал у коллег.

Потом въехали на какую-то, должно быть, центральную улицу. По левую руку Андрей увидел памятник Ататюрку на лошади. Победоносно восседавший в седле «отец турок» с высоты обозревал пространство. «Мы сделали великую трансформацию: перенесли нашу страну из одной эпохи в другую», вспомнились Андрею слова Ататюрка, которые он где-то читал. Многоэтажные здания из стали, камня и стекла уплотнились вдоль дороги. Андрею было невдомёк, что подобные офисные кварталы заполонят его родину через каких-то лет десять.

– Ты ведь эмгэушник? А я на Восточном учился в Ленинграде, – болтал Анатолий, лихо крутя баранку (он явно поднаторел в деле вождения в стиле безумной монашки из фильма «Жандарм из Сен-Тропе» (благо место располагало), отчего у Андрея сложилось впечатление, что здесь все так водят). – Сработаемся. С амбициями у меня всё в порядке. Да и негоже ленинградцам лезть поперёк москвичей. Это ж немыслимо, чтоб ленинградцы всё под себя подмяли, – сказал Анатолий и хитро улыбнулся, как будто что-то знает.

Андрей же вдыхал новый воздух, вдруг истово запахший свежей выпечкой и, жареным на вертеле, мясом-дёнером. Заметив сосредоточение Андрея на запахах (у него быстро задвигались ноздри как у зюскиндовского парфюмера), сидевший перпендикулярно полотну дороги Толя сказал:

– Сейчас заскочим к тебе, покажу твоё жилище, потом быстренько в редакцию, после этого поужинаем. У меня есть любимое местечко, тебе, должно быть, понравится.

Андрей довольно кивнул.

Табак с Толей остановились у подъезда дома, возле него полыхала красным жаром мелких плодов рябина. Андрей вынул из багажника свой чемодан и понёс его на руках. Они с коллегой поднялись по узкой винтовой лестнице на третий этаж.

– Смотри, если местным понадобится говорить, на каком этаже живёшь, говори – на втором.

– Почему? Это какой-то конспирологический приём?

– Нет, – улыбнулся Анатолий. – Им так понятнее. Они наш первый этаж называют земляным, покуда он стоит на земле, и отсчёт уже ведут после него.

Анатолий вынул ключи с брелоком в виде кошачьего глаза, повернул в замке два раза, и они попали в тёмный коридор, куда еле проходил свет из кухни и комнаты, окна которых закрывали раскидистые кроны деревьев.

– Добро пожаловать в твою берлогу. Успеешь здесь осмотреться, – Анатолий прошёл, не разуваясь, на кухню, открыл там окно, и в квартиру ввалилась ветка. – Это слива, в начале лета можешь рвать, не выходя из дома, – только руку протяни. Давай, оставляй свой многострадальный чемодан. Если какие-то бытовые вопросы возникнут, решим. Ничего особенного здесь нет. Чуть не забыл: в доме работает Шабан-бей, он выносит мусор, достаточно только поставить его у двери. Ещё он покупает газеты, хлеб и молоко по просьбам жителей.

– Шик! – отозвался Андрей.

– По соседям, значит, пройдёмся. Наверху живёт пара университетских профессоров. Внизу учителя. Публика хорошая.

Андрей прошёлся по квартире. Он осмотрел дальнюю комнату. Там стояла большая двуспальная кровать и массивный деревянный стол, покрытый слоем пыли. Над столом на полке впритирку друг к дружке стояли книжки. Им явно не хватало места. Видимо, поэтому книжки толпились стайками и на полу – в одном из углов они стояли даже в несколько этажей. У Андрея побаливала голова, наверное, от количества впечатлений, большую часть из которых он ещё не перенёс в блокнот.

– Надеюсь, в квартире можно курить? – поинтересовался Андрей, выходя из спальни и следуя на кухню.

– Да кури. Хозяин лояльный, ничего от нас не требует, кроме месячный платы. Он живёт в Германии. Иногда приходит его сестра, художница, она вообще не от мира сего, цель её визита никогда не бывает до конца понятной.

Кухня была большая. Её окна тоже заслоняли деревья. Большие деревянные шкафы, покрытые лаком, вмещали в себя разношёрстную посуду. Газовая плита лежала на столешнице. Андрей даже заглянул под неё в поисках духового шкафа. Но там были лишь выдвижные ящики шкафа. Просто четыре конфорки в железном низком каркасе лежали на мраморной поверхности столешницы. Открыл холодильник. Из него выпала упаковка мыла. Должно быть, она лежала в пакете с покупками, который был наскоро заткнут в холодильник.

Андрей закрыл дверцу, взял мыло и отнёс его в ванную, совмещённую с туалетом. Положил его на небольшую стиральную машинку и обратил внимание на белые шарики в раковине. Взял один из них в руку.

– А это что? – спросил он Толю, подошедшего к двери.

– Ай, эта художница замучила, вечно нафталин подкладывает, сколько раз ей говорили, не надо, а она всё равно…

– Зачем?

– Для благоухания, – иронично ответил Анатолий. В этот момент Андрей ощутил резкий запах нафталина, абсолютно не заметный в других обстоятельствах. Он усилил накатывавшую головную боль.

– А, ну если для благоухания, то пусть лежит, каши ведь не просит.

Завершив первое знакомство со своим новым жилищем, Андрей последовал с Анатолием в редакцию. Она находилась через квартал, пешком минутах в семи от дома. Пока они туда дошли, им встретилось два военных наряда, мерно прогуливавшихся по улицам с автоматами наперевес.

На вершине здания, в котором находилась редакция, красовался фонарь. Он бил ярким белым светом по приближавшимся путникам, как лампа следователя НКВД на допросе.

Андрей поднял голову и тут же зажмурился.

Корпункт располагался в доме 1950-х годов постройки. Андрей с Анатолием вошли. Поднялись на второй этаж.

– Вот наша ставка, – сказал Толя, пройдя вперёд, включил свет. Андрей последовал за ним.

Его взору открылся коридор, направо была маленькая кухонька, откуда на весь корпункт раздавался аромат кофе. Вторая дверь справа вела непосредственно в саму редакцию, где замер в воздухе сизый сигаретный дым. Слева ещё одна дверь.

– А здесь у нас что? – Андрей открыл дверь и увидел абсолютно пустую комнату с окном, выходящим в глухую стену.

– Да ничего. Так. Келья.

– Чего?

– Келья, в которой живут монахи.

– Что ты такое говоришь?

– Да как ещё назвать такую бестолковую комнату?! Когда находишься в ней, и дверь закрыта, кажется, будто ты замурован в замке каком-то средневековом или отрешился совсем ото всего.

Табак с Анатолием вошли в комнату, где непосредственно располагалась редакция. Там стояло два стола и несколько стульев, один из них в углу. Андрей на него уселся и тут же упал.

– Кыркларели!^[4] – нараспев воскликнул Табак, больно ударившись об пол.

– Что?

– Это я от нехороших слов пытаюсь так отучиться. Город ни при чём, а обсценной лексики не прозвучало. Какого чёрта здесь делает стул со сломанной ножкой?

– Да, сломался сто лет назад, выкинуть не могу, он стоит на балансе у нас, так вот в сторонку его и поставили.

– В сторонку… Нет бы в эту свою келью отнести. Там ему самое место, – сказал Андрей, вставая.

Входная дверь была не закрыта. На пороге появился франтоватый мужчина в твидовом костюме с блестящей лысиной и озорными глазами.

– Hi guys!^[5] Merhaba!^[6] – сказал человек.

– О, Дэрил, привет, selam, – ответил Анатолий. – Это Дэрил Джонсон, наш американский коллега.

Андрей и Дэрил пожали друг другу руку.

– Siz grevi nasıl yazıyorsunuz?^[7] – спросил Дэрил.

– Daha bilmiyoruz. Belki de yazmayacağız^[8], – ответил Анатолий.

– Kahve var mı?^[9]

– Обижаешь. Elbett e^[10], – сказал, выпрямившись идеально перпендикулярно полу, Толя и пошёл на кухню.

Андрей и Дэрил последовали за ним. Кухонька была маленькая, рассчитанная всего на одного человека, поэтому Андрей с Дэрилом остановились в коридоре. Из кавалькады кофейных турок Анатолий взял одну побольше и, ловко управляясь, заварил кофе как заправский кофевар из местного кафе. Андрей с Дэрилом переглянулись и улыбнулись. В ухватках Толи было что-то турецкое. То ли мимически он копировал турок, то ли сама окружающая обстановка за годы пребывания в стране несколько сроднила его с собой.

Троица выпила кофе из маленьких чашечек с синим и красным орнаментом. Андрей понимал, что кофе разбередит его головную боль, но отказать себе в удовольствии побыть в новой, предвещавшей любопытный опыт, атмосфере, пропитанной горьким кофейным ароматом, он не мог. Дэрил попрощался, упомянув, что в следующий раз увидятся в клубе.

– Что за клуб? – поинтересовался Андрей, когда Дэрил закрыл за собой дверь. В висках начинало противно пульсировать.

– Да, есть у нас тут местечко, где мы отдыхаем, по профессиональному признаку. В гостинице «Гранд Анкара», по четвергам, лобби в нашем распоряжении.

– В чьём это «в нашем»?

– Собираются иностранные корреспонденты, иногда заходят и местные. Очень душевно пьём виски, – ответил Анатолий.

Андрей живо представил, что скоро ему доведётся побывать в этом весьма любопытном обществе.

Уходя из редакции, Андрей кинул взгляд на свой стол. Завтра предстояло усесться за него с кипой местных газет для изучения и поиска новостей. А пока нужно было вернуться домой, отдохнуть, отогнать головную боль, упорядочить мысли и сделать намётки для романа, ведь впечатления переполняли, ситуация предрасполагала к творчеству, пока Андрей не погрузился в новостную рутину, захватывающую с головой. Добравшись до своего нового пристанища, Табак перекусил хлебом с белым козьим сыром, попытки преодолеть боль силой воли не увенчались успехом. Голову, словно налитую оловом, тянуло к подушке. Его срубил сон. Он заснул прямо на диванчике, набросив на себя мягкий пледик, в зале, не добравшись до кровати в спальне.