И по их драгоценным книгам решительно черкал ногтем – от сих до сих сегодня… Да не спеши, и так бормотня. Две книги он со мстительной, темной радостью сжег в печке: они достались бабулям от пришлых сектантов и состояли в основном из комиксов, в которых Иисус в белом хитоне улыбался, как американский президент.
А, и кстати, «ножек Буша» было еще очень много на леднике. Если учесть, что старушки собирались весной поститься, а Инспектор – жрать мясо в три горла, хватало как раз. Вообще и картошки хватало, и даже две бутылки водки оставались…
***
Беда была нежданной. С утра только все занимались своим: чего-то не поделили Ираида и Михална, закончила вышивку («Сиреневый сад») тихая серая старушка без прозвища, трещала печка, сверкал, переливался под солнцем снег, все такой же непроходимо глубокий…
– Иннокентьич, Петровна помирать собралась…
Она лежала на своей кровати, тихо плакала – очень тихо, совсем безутешно.
– Ты ж ученый человек, Иннокентьич, – еле расслышал он. – Вишь, время всякое было. Не окстили меня. Неокщенной помирать…
– Это предрассудки! – хотел выкрикнуть он – но разве можно крикнуть такое в умирающее лицо? И Инспектор молчал.
– Машину откопать, привезти батюшку, – шелестело по углам, хныкало из-под руки. – Батюшка покстит.
– Не откопать, не завести, – сказал Инспектор тяжело.
И Петровна плакала, остановившись на самом страшном в жизни пороге. И не было у нее надежды – этой ее глупой, предрассудочной, суеверной, посконной, босоногой надежды. Такая глупость, такая безнадежность…
Зло накатывало на Инспектора, зло и давнее презрение, и еще – знание. Он ведь знал, как надо.
– В крайних случаях разрешается, – сказал он отчужденно, увиливая от взгляда Петровны. – Мирянину. Вон Митрофановна окрестит вас.
– Иннокентьич, – проплакала Петровна. – Ты поксти. Самый книжный ты у нас и золотой.
– Нет, конечно нет! – взорвался он.
Плачущая тишина поглотила взрыв, как снег. И долго не было ничего, кроме нее, пока Инспектор не сказал:
– Несите воду.
"Крещается раба Божия Надежда"…
Под вечер поднялась метель. Она плыла перед глазами, меркла в голубых сумерках, водила по полю широкие поющие столбы. Инспектор был пока один – стоял на холоде, на крыльце, и глаза его застилал снег.
В крайних случаях, если нет священника, крестить может и мирянин. А если нет воды, Таинство Крещения можно совершить и песком.
Я – песок. Сухой бегучий песок, думал он. Он впитывает и впитывает в себя воду, сколько ни лей, и остается сухим, фильтрует ее, и остается безжизненным. Очень долго.