Она закрывается в своей комнате. Долго смотрит в окно на щебечущих птиц. Оглядывается – плотно ли заперта дверь? И поет – песни с занятий хора, но уже вожделенную первую партию.
– Я могу, – повторяет она своему отражению в зеркале. – Я могу…
* * *
"Не в саду, не в огороде, а в Кремле при всем народе…"
Одно из последних выступлений.
Как плакала Алька, когда занятия в хоре прекратились! Хоровое пение в школе стало немодным, вроде как ненужным… Другим. Но не Альке.
– Лидия Николаевна, а мы еще будем петь хором? – тревожно спрашивает она учительницу. Та внимательно смотрит Альке в глаза:
– Нет. Не будем. Теперь в школе будет вокальная группа.
Алька уходит в слезах. Хор дорог ей, это ее жизнь…
* * *
– Алевтина Викторовна, – вдруг услышала она и подняла голову от альбома с памятными фотографиями. – Мы пришли, а хор будет?
– Конечно, будет, – улыбается Алька-Алевтина Викторовна и встает. – Ну что – для начала про быка?
– Бык, бык тупогуб, тупогубенький бычок…
Контрольный день
– Я тобой недоволен, Хельга, – голос доктора был, как всегда, бесстрастным, но он позволил себе покачать головой (высшая степень неодобрения).
Я сидела на прохладной кушетке, упрямо поджав губы.
Ненавижу эту лабораторию. Ненавижу доктора.
– Вы сами виноваты, док, – я смело посмотрела прямо ему в глаза. Он отвел взгляд. – Почему именно эта семья? Почему Сибирь? Почему Россия? Почему, в конце концов, эта хаотичная планета, а не Марс, допустим, где всегда все в должном порядке?
– Слишком много вопросов, Хельга.
Я знала, что он скажет дальше. Это был эксперимент. Сейчас очень многие люди участвуют в нем. До определенного момента. Сегодня был контрольный день – время подведения итогов за тридцать лет моей земной жизни в качестве подопытного кролика.
– Док, а все же чем вы так недовольны? Я не могла поступать по-другому – нужно было как-то выживать! Тем более, что вы наделили меня свободой выбора.
Он сильнее покачал головой.
– Послушай, Хельга. Нам нужно было понаблюдать за человеком именно в таких условиях, в какие поместили тебя.
– Но почему именно я? За что? Черт побери, вы могли хотя бы дать мне полную семью, в которой есть отец?
Молчание доктора злило меня еще больше.
– Вы могли дать мне возможность стать тем, кем я хотела, без лишних потрясений? В конце концов, учесть, что я не выношу холод, одиночество, не способна пережить свои неудачи?
Он чуть заметно улыбнулся:
– Последнее – ошибка. Ты способна переживать свои неудачи. Даже слишком хорошо.
– И это все, что дошло до вас за тридцать лет?! – я уже кричала на него, но было наплевать. – Почему вы так рано забрали сестру? Это что, тоже часть эксперимента?
– Она выполнила свою программу. Если бы ты не сопротивлялась так отчаянно, забрали бы раньше и тебя.
От внезапной догадки я похолодела.
– Вы… вы хотите сказать…
Он кивнул.
– Сегодня?
– Думаю, да. Позволить тебе совершить что-то страшное с собой мы не можем. Ты уже на грани того, чтобы свести счеты с жизнью. Для тебя продолжение эксперимента слишком опасно. Поэтому мы просто заберем тебя. Так, как забрали сестру.
Я вцепилась в кушетку. Доктор это заметил.
– Тебе не будет больно, Хельга. Ты ничего не почувствуешь – просто перейдешь в другое место.
Да, знаю. Мне не будет больно. Мне. А как же…
– Док… а как же родные? Те, кто был со мной? Мама? Вы не подумали о них?
– Они справятся.
– Но за что им еще одно горе? Уход сестры был для них огромной раной. Вы хотите ранить их еще раз?
Он молчал. Мне стало противно.
– Ради своих экспериментов вы готовы на все? – я задыхалась от переполнившей меня ярости.
– Ты слишком чувствительна, Хельга. И в то же время нелогична. Ты готова причинить себе непоправимый вред, не задумываясь о переживаниях родных и близких. И тут же кричишь о сострадании к ним, которого у меня нет, как ты считаешь.
Он был прав.
– Твой контрольный день – сегодня. Не бойся. Многие уже прошли свои контрольные дни.
– Док… Дайте мне еще один шанс? Дайте время для работы над ошибками. Назначьте новый контрольный день!
Он удивленно повел бровью.
– Да, но… Конечно, такой вариант предусмотрен контрактом… Но им еще не воспользовался ни один из участников эксперимента.
– Буду первой, – я решительно поднялась с кушетки. – Готова продолжить, исправив свои оплошности. Когда у меня новый контрольный день?
– Ты же знаешь, я не имею права назвать тебе дату.
– Ок, док.
Я вышла из лаборатории.
Участие в эксперименте "Жизнь" продолжается.
Маэстро любви
– Вызывали?
– Вызывал, – на Матвеева смотрели из-за очков тусклые, бесцветные глаза директора филармонии.
Сердце замерло, а потом заколотилось тревожно и жалобно.
– Всеволод Григорьевич, сожалею, но нам придется расстаться.
До Матвеева не сразу дошел смысл сказанного.
– То есть… Вы хотите сказать…
– Именно. Ваш испытательный срок подошел к концу. Огорчу, должно быть, но Вы нам не подходите.
– Но почему? – растерянно спросил Матвеев, однако вопрос повис в воздухе…
* * *
Он брел по мартовской снежной каше, не разбирая дороги. Пару раз уронил папку с нотами – свое главное сокровище, Всеволод тщательно упаковал ее, когда уходил из оркестра. Он никому не доверял свои ноты, оберегая папку от чужих рук и глаз.
Теперь нужно снова искать работу. Где и как – он пока не знал.
Многие из тех ребят, с кем он заканчивал консерваторию, "завязали" с музыкой окончательно. Они шли работать куда угодно – хоть на рынке торговать – но не по специальности.
Всеволоду не хотелось стоять на рынке.
Но отчаянные мысли все сильнее не давали покоя.
Вдруг перед глазами мелькнуло слово "оркестр". Матвеев остановился и перечитал:
"В детскую школу искусств требуется дирижер оркестра народных инструментов. Обращаться:…"
* * *
– Баяны, дайте ноту "ля", пожалуйста!
Репетиция школьного оркестра шла своим чередом.
– Лиль, – шепнула тихонько Варя из альтов, – тебе не кажется, что наш маэстро сегодня какой-то не такой?
Лиля-балалаечница внимательнее посмотрела на дирижера.
– Злой, – решительно определила она. – Он всегда злой.
Варя фыркнула:
– Злой маэстро!..
– Тише, пожалуйста, – спокойно сказал Всеволод. – Продолжаем с четвертой цифры. Внимание!
После занятия Лиля-балалаечница нарочно задержалась, чтобы понаблюдать за дирижером. А тот бережно укладывал ноты в свою папку. Но вдруг заметил Лилю.
– У вас какой-то вопрос ко мне?
Лиля покраснела.
– Всеволод Григорьевич, я хотела… Ну… В общем, я всегда переписываю партии для всего оркестра… Я аккуратно, не сомневайтесь, так что, если надо будет…
Внимательный взгляд дирижера остановил ее.
– Надо. Уже сейчас надо.
Он порылся в своей папке и протянул Лиле ноты:
– Вот партитура. Ты успеешь к следующей репетиции?
– Да.
– Спасибо тебе.
Он кивнул ей и ушел, не дожидаясь ответа.
* * *
Переписывать ноты Лиля очень любила. Поэтому, наспех приготовив уроки и толком не поужинав, она пристроилась возле настольной лампы.
На титульном листе – там, где обычно пишут фамилию композитора – было написано "В. Матвеев". А чуть ниже располагалась загадочная надпись: " Памяти Сонечки".
Любопытство атаковало. Матвеев – это однофамилец или же… А кто же такая Сонечка?
Лиля перелистывала страницы партитуры. Вдруг ее пальцы наткнулись на плотный конверт. Изнутри выпало фото – очень худая девушка в очках и абсолютно без волос на голове.
Лиля перевернула фото.
"Милая моя Сонечка!"
Лиля от неожиданности замерла, но глаза уже бежали по строчкам.
"Твоя болезнь не помешает нашей любви. Я пишу эти строки, зная, что надежды на выздоровление больше нет – врачи сказали, что рак неизбежно прогрессирует. И тем не менее – ты мой самый дорогой человечек. Свое новое музыкальное произведение, которое почти уже готово, я посвящаю тебе, моя милая.
Твой Всеволод".
Дальше были разводы – словно кто-то несколько раз капнул чем-то на фотографии. А ниже приписка:
" Произведение готово. Жаль, что на Земле ты его уже не услышишь. Вечная память тебе, Сонечка".
* * *
На следующей репетиции оркестра Лиля раздавала переписанные партии. Варя-альт открыла ноты и хмыкнула:
– Матвеев? Что за композитор такой? Уж не наш ли злой маэстро?
– Не смей его так называть, – тихо ответила Лиля. – Он – маэстро любви…
Сбывшаяся мечта
– Олееег! Олежка!!! Да где тебя носит?!
Мальчик, которого звали с обрыва, сидел в этот момент на берегу и смотрел вдаль. Туда, где солнце уже погружалось в море на горизонте, а небо играло красками заката.
За его спиной раздались хрустящие по гальке шаги. Дед, отдуваясь, крепко взял Олежку за плечо:
– Да что ж это творится-то, а? Эх… Да была б мать живая, ить не позволила бы до заката шлындать невесть где!
Олежка крутнулся под дедовой рукой, ловко уйдя от честно заслуженной оплеухи.
– Я больше не буду… – на всякий случай сказал он негромко.
– Не будет он… – проворчал дед уже миролюбивее. – И чего ты на том берегу не видел?..
Олежка бегал на берег часто. Смотрел на море, небо, чаек. Любил шум прибоя. Но не только ради того, чтоб любоваться природой, он приходил сюда. Были причины поважнее.
Во-первых, он старался запоминать все, что увидит и услышит. Для младшей сестренки Зойки. Да и деду нравились его истории, порой совершенно сказочные, порой более реалистичные, но в целом добрые и светлые.
А вторая причина была Олежкиной тайной. Ее знали лишь волны, ветер и промокшая, просоленная галька под ногами.
Два года назад в море утонул пароход "Смелый", на котором была Олежкина и Зойкина мама. Приходя на берег, Олежка старался в шуме волн найти ответ: где она теперь? Как ей там, хорошо ли? Порой ему казалось, что он слышит ответ…
– Олежек, а ты сегодня будешь рассказывать? – робко спросила Зойка.
– Буду, – важно кивнул он. – После ужина…
В школе Олежка был троечником. Не давались ему науки. А особенно плачевно обстояли дела с русским языком.
На тройки Олежке было, в общем-то наплевать. Он знал, что после школы ему не поступить в вуз – да если б и поступил, учиться не смог бы. Значит, осваивать рабочую профессию. Или быть рыбаком, как дед.
Но Олежка мечтал о другом. Ему хотелось, чтоб его истории узнало как можно больше людей.
А главным желанием было вернуть маму. Трудно двенадцатилетнему мальчишке без мамы. То есть, любому трудно, конечно. Но мальчишке тяжелей.
По ночам Олежка прислушивался к шуму волн и тихонько шептал свои желания ветру: " Хоть бы сбылось…"
Однажды он проснулся раньше всех в доме. Стараясь никого не разбудить, прокрался за ворота и отправился на берег. В то утро ему было как-то особенно тяжело и тоскливо.
Он сидел на привычном месте, как вдруг неожиданно услышал хлопанье крыльев над головой. Большая незнакомая птица кивала ему и, казалось, улыбалась клювом. Она вытащила у себя из крыла большое перо и бросила его мальчику. Тот поймал его:
– Что это значит?
– Ты хочешь другую жизнь? – прошептала громко волна, подкатившая к его ногам. – Жизнь, где у тебя будет мама? Где ты будешь способен к учебе и сможешь стать журналистом – рассказывать многим людям разные истории?
– Хочу… – не совсем уверенно сказал Олежек. – А что для этого нужно?
– Появилась такая возможность… – задумчиво ответила волна. – Есть только одно "но": тебе придется стать девочкой… А твоя сестренка будет твоим братом…
– Девчонкой?!
– Девочкой. Красивой. С такими же, как у тебя, зелеными глазами и курносым носом. Зато твоя мечта сбудется.
Олежка растерянно смотрел на волну, держа в руке перо. Наконец он выдохнул:
– Я согласен.
Волна накатила на берег сильнее. Из нее появилась огромная книга.
Олежка почувствовал, как манят его к себе страницы этой книги. Шагнул. Еще. Еще…
…– Оля, по русскому языку у тебя высший балл!
Выпускница счастливо прижимала к груди свой аттестат. Из зала на нее смотрела мама. Дома ждал братишка.
А через два года она пришла работать в газету. Стала рассказывать свои истории многим людям. Мечта сбылась.
Сказка о самолетике по имени Помогай
Жил на свете самолетик.
Он всегда и всем готов был помочь. Никогда не отказывал, если его о чем-то просят. Никто ни разу не слышал от него слово "нет". Так что не случайно самолетику дали имя Помогай.
– Помогай, – просит его мама-аэробус, – возьми-ка на борт десять лишних пассажиров, а то мне трудновато, в моем возрасте, такую тяжесть тащить.
Улыбнется Помогай в ответ. Крылом качнет – согласен, мол, давай.
– Сынок, а ну, подсоби-ка батьке, – прокряхтит с другой стоянки папа – грузовой Боинг. – У меня груз не вмещается, впихни-ка к себе в багажное отделение!
И опять согласен Помогай. Кивнет спокойно – давай сюда, мол, свой груз.
Казалось, что чем больше Помогая о помощи просят, тем радостней он становится. Улыбается только, кивает да молчит.
Скоро слух о том, что есть такой безотказный самолетик, прошел по всей округе. Стали к Помогаю обращаться и другие за помощью.
А что – удобно ведь так. Не откажет. И взамен ничего не попросит. Прямо палочка-выручалочка.
Однажды Помогаю предстоял длинный и сложный перелет. Механики тщательно готовили его к полету, осматривали-ощупывали.
Уже и посадка почти закончилась. И тут, как всегда, кинулись к Помогаю с просьбами. И мама. И папа. И пассажиры, опоздавшие на предыдущий рейс. А в самую последнюю минутку и начальник аэропорта – большой ценный груз попросил доставить:
– Помогаюшка, ты уж впихни куда-нибудь…
Улыбается Помогай. А сам тревожится. Лететь далеко. А перегруз явный. Да и погода не слишком радостная – тучи, дождик моросит, а то еще гроза на подходе.
Но промолчал Помогай. Вырулил на взлетную полосу, дождался разрешения диспетчера.
Взлет.
А скорости не хватает.
Собрал Помогай все свои силенки, от земли оторвался. Тяжело-тяжело. Вроде и летит, а высота медленно набирается.
А в диспетчерской Старый Диспетчер внимательно следил за его полетом:
– Помогай, все ли в порядке?
– Все хорошо, взлетаем, – отвечает Помогай.
И тут впереди засверкали молнии. Самолетик затрясло.
"Эх, – думает Помогай, – если б не перегруз – легко бы пролетели. А сейчас вот-вот беда случится. Взлететь бы выше, да тяжесть не пускает".
– Помогай, набирай высоту, – тревожно повторял Старый Диспетчер, который чувствовал, что что-то не в порядке.
– Все хорошо, набираю высоту, – отвечает Помогай. А сам еле-еле в воздухе держится. Пассажиры уже к худшему приготовились.
Надо экстренную посадку запрашивать. Помощи просить. Да только не умел Помогай просить, чтоб ему помогли, всегда сам другим помогал.
А ситуация уже критичная. Стал самолетик высоту терять.
– Помогай, ответь, – Старый Диспетчер взглянул на экран радара и все понял. – Помогай, нужна экстренная посадка!
Но самолетик не отвечал. Решил – сам справится. И приземлился в чистом поле. Да неудачно. Шасси отвалились, двигатель задымился. Хорошо, пассажиры не пострадали. Кто-то по телефону спасателей вызвал.
Забрали раненого Помогая в аэропорт. Стоит он, измученный.
– Эх, Помогай, – подошел к нему Старый Диспетчер. – Как же ты перегруза не заметил?
– Заметил… – вздохнул Помогай.
– Но не смог отказать. А если бы пассажиры погибли? Да и сам ты мог на мелкие кусочки разлететься. Не всегда можно соглашаться. Надо уметь говорить "нет", когда это нужно.
– Понял, – ответил Помогай. – Теперь понял…
Букет мимозы
"Какая-то неправильная весна в этом году," – думала Юлька, осторожно лавируя между "айсбергами" на тротуаре и сугробами на обочине. Мимо пробирались девочки, девушки с элегантными сумочками, тетки с хозяйственными торбами и бабушки с палочками.
В канун женского дня Юлька, как нарочно, натыкалась взглядом лишь на представительниц прекрасного пола. И начинала сравнивать себя с ними. Обычно это сравнение было не в Юлькину пользу.
Всегда казалось, что вот эта девочка с косой куда милее, чем Юлька в школьные годы. Что вот та девушка в светлом пальто куда стройнее (против истины не попрешь!), а заодно привлекательнее и талантливее. Ну, а тетечка с большими пакетами из супермаркета намного жизнерадостнее и дружелюбнее.
Привычка сравнивать себя с другими – это с детства. Юльку всегда сравнивали с соседскими девочками. Поэтому она и сейчас, уже будучи взрослой, продолжала это делать. Часто на автопилоте.
Сегодня от такого рода сравнений ей было особенно горько.
Потому что большинство встреченных на улице девушек и женщин несли букеты.
У Юльки это вызывало отчаянную зависть. "Надо же, – думала она, провожая взглядом очередную счастливицу, – вот дарит же им кто-то цветы! А мне некому подарить. Не любят таких, как я. Не ценят".
Слезы застыли на холодном, вовсе не весеннем, ветру. Юлька шла, опустив голову.
– Юлечка, здравствуй! С наступающим праздником тебя!
Она удивленно подняла голову.
– Наталья Павловна! Спасибо, и вас тоже!
В руках у знакомой были два чудесных букета.
– Мимоза! Какой аромат! – воскликнула Юлька.
– Да вот, – чуть смущенно ответила Наталья Павловна, – купила два букетика. Маме и себе. Праздник ведь.