Сегодня я осталась дома одна. Стас уехал с детьми и моим отцом, с которым они стали очень дружны, на рыбалку. Он оказался невероятно нежным и заботливым мужем и отцом, и я была с ним по – настоящему счастлива. Проводив их, я послонялась по дому и, посмотрев на портрет Андрея Сергеевича, подумала, что пришло время навести порядок в его бумагах. Сам он не делал этого наверное, лет двадцать, и мне тоже не позволял, оправдываясь тем, что у меня достаточно своих дел, к тому же, я могу выбросить то, что ещё может понадобиться. Теперь можно действовать по своему усмотрению, и я начала перебирать бумаги, сортируя на нужные и ненужные. Добравшись до нижнего ящика стола, я обнаружила газету пятилетней давности на греческом языке. Меня удивило то, что она хранится в доме, где его никто не знает. Я скомкала её и бросила в переполненную мусорную корзину, но она упрямо топорщилась и лезла обратно, словно добивалась того, чтобы её прочитали. Я вынула её, немного расправила и стала складывать и приглаживать слой за слоем до тех пор, пока она не приобрела размер небольшого блокнота, и тут моё внимание привлекла часть фотографии, оказавшейся наверху. Лицо изображенного на ней мужчины показалось мне знакомым, и я в очередной раз вернула газету на стол.
Лучше бы я этого не делала…
На последней странице, в колонке новостей и происшествий, были помещены фотографии Ильи, Адониса и участка серпантина, с которого когда – то собирался взлетать Стас. Меня заинтересовало, почему эта парочка оказалась в газете и как она оказалась в столе Андрея Сергеевича. Я вырезала часть газеты с фотографиями и касающимися их заметками, и хорошенько разгладила утюгом. Затем включила компьютер, сканировала в него вырезанный кусок, и, открыв переводчика, прочитала ужасные новости, случившиеся в один и тот же день как раз в то время, когда мы со Стасом находились на Лесбосе.
Под первым снимком говорилось о смерти мастера по татуажу, найденного в арендованной им квартире со свёрнутой шеей. Оказалось, что против него в своё время проводилось следствие в связи с жалобой о заражении клиентов, но дело было прекращено за недостаточностью улик. Художник был лишен лицензии, но полиция подозревает, что он продолжал работать подпольно, постоянно меняя адреса.
В тот же день немецкий турист, остановившийся на горном серпантине, чтобы полюбоваться пейзажем, фотографировал пролетавшего вдоль берега пеликана, и, заглянув вниз, увидел лежавшую на дне моря машину, о чём и сообщил в полицию. В ней был обнаружен труп Адониса.
О том, что эти две смерти могут быть взаимосвязаны, ничего не говорилось, но я поняла, что всё было именно так. Лишившись лицензии, Илья рекламировать свой бизнес не мог, для этого и обзавёлся партнёром в лице Адониса. Он находил для него платежеспособных клиентов, узнавал о месте их проживания и знании языка, то есть, выбирал тех, которые жаловаться в полицию не побегут хотя бы потому, что, узнав о своей беде, будут находиться где – то очень далеко.
Прочитав статью, я задумалась. Ко мне пришло запоздалая мысль о том, почему Стас, найдя обоих виновников смерти Риты, в полицию не пошел. Возникает вопрос, зачем нужно было затрачивать столько времени и выдумывать сложные сценарии для их поисков? А главное, почему, увидев эти снимки в газете и узнав наверняка, что ни Адониса, ни Ильи нет в живых, он ничего мне не сказал, однако привёз её Андрею Сергеевичу, который так же молча спрятал её на дне ящика. Я ещё раз проверила дату выпуска газеты, и, удостоверившись, что всё случилось как раз в то время, когда мы находились на Лесбосе, стала вспоминать хронологию событий, происходивших накануне этой катастрофы – нашу поездку с Адонисом по острову, встречу с Ильёй и историю с якобы потерянными часами.
Сопоставляя все эти факты, я постепенно пришла к ужасной мысли. Не мог ли Стас, ходивший к Илье под видом поиска часов, которые, как оказалось, никуда не пропадали, свернуть ему шею? При его силе это было бы нетрудно.
Далее, утром, пока я спала как убитая, скорее всего, находясь под воздействием снотворного, которое он дал мне с водой, он мог позвонить Адонису, и, отправившись с ним на наш пляж опять же в поисках часов, попросить остановиться в понравившемся ему месте, оглушить и отправить полетать вместе с машиной. После всего этого он спокойно вернулся под видом утренней пробежки назад в отель, где и провалялся весь день со мной в постели.
Я сидела в кресле и чувствовала, как рушится мир, отказываясь верить в то, что мой Стас, такой нежный и заботливый муж и отец, мог кого – то убить. Неужели он также сильно любил свою сестру, которая никогда о нём даже не вспоминала, что решился пойти на преступление? Я перевела взгляд на портрет Андрея Сергеевича и, вспомнив его сверлящий взгляд и сжимавшиеся кулаки, когда он смотрел на фотографии Адониса, поняла, что Стас ему не родственник, и мы были посланы не на отдых, а для того, чтобы найти виновников смерти Риты и отомстить. И Стас это сделал, а я, сама того не подозревая, ему в этом помогла, за что и получила своё наследство. Наверняка, таковым было условие Стаса, которое он, зная о тяжелом состоянии Андрея Сергеевича, оговорил прежде чем согласиться принять его заказ. А газета была привезена как доказательство того, что он исполнен.
Ну и как мне теперь со всем этим жить? Смотреть любимому человеку в глаза и делать вид, что я до сих пребываю в счастливом неведении не получится, как бы мне этого не хотелось. И что мне делать, идти в полицию, чтобы сообщить, что мой муж убийца, а я его пособница? Хотя, скорее всего, он не захочет оставлять детей одних и всю вину возьмёт на себя. А мои родители? Каково им будет жить с мыслью, что их дочь преступница? Нет, нет и нет…Я порвала остаток газеты и сделанную мной вырезку в мелкие клочья, бросила в камин и подожгла.
Пускай господь – бог сам воздаст каждому по делам его, а я слабая женщина. Я не могу.