День пятый.
Я проснулась от боли, когда переворачивалась на другой бок, надавив случайно на рану на ноге. Я чуть приподняла голову от кушетки и увидела, как утренние лучи солнца играют бликами и тенями листвы на стене. Как же хотелось подняться и выбежать отсюда, вдохнуть свежего воздуха, почувствовать запахи с полей, упасть в росистую траву и радоваться белому свету. И тут с улицы неподалеку донесся звон колоколен, неужели тут у них есть часовня? Я даже толком и не знала здешних окрестностей. С детства я помнила, когда бабушка меня водила в храм, что утренняя служба всегда проходила часов в 8 или 9. Значит, примерно столько времени и было. Я слишком долго пребывала в своих мыслях, потом опомнилась, и хотела было привстать, но закружилась голова и я снова опустила голову на подушку. Мне казалось, что у меня больше сил, но я снова задремала, представляя, как я кружусь в голубом васильковом поле. В следующий раз я проснулась, когда лекарь стоял рядом со мной, я была в бреду и плохо понимала время суток, все было как в тумане.
– Тише-тише, сейчас я сделаю тебе укол, у тебя жар, – говорил мне доктор.
Я повернула голову в другую сторону и там тоже кто-то стоял.
– Настя, – прошептала я и, едва протянув к тебе руку, снова закрыла глаза, через секунду я почувствовала, как горячая рука обхватила мою и я слабо улыбнулась…
Я долго бредила, а ты всегда была рядом.
– Настя? Настя, ты здесь? Настенька моя, я скоро встану, и мы убежим с тобой.
– Настенька, пойдем купаться, у тебя рубаха испачкалась.
– Настя, прости меня, я не это имела ввиду. Я так люблю тебя.
– Верни меня домой, верни меня…Настя, ты здесь?
Ты терпеливо ждала заветного дня. Матушка не могла на тебя нарадоваться, какая ты была исполнительная и хозяйственная, а ты просто не хотела нарываться на неприятности и вызывать подозрения. Ты терпеливо вынашивала план, и твердо намеревалась его воплотить, во что бы оно тебе не стало. Ты даже перестала подходить и нервировать Даниила на улице, чтобы он поверил, что ты смирилась с моим отсутствием. Ты избегала возможности лишний раз с ним встретиться, чтобы вдруг он не расколол тебя своими расспросами, так что ты только натянуто улыбалась ему из далека, и если он вдруг приближался к тебе, сразу пряталась в избу, мол, дела какие-то появились. Даниил настороженно поглядывал тебе в след, не верил он твоему смирению, особенно после того, как увидел в окно, как ты откровенно флиртуешь с его напарником.
День шестой.
Я очнулась в районе обеда от дикой жажды и желания сходить в туалет. Я чувствовала себя гораздо лучше, по крайней мере, сознание моё прояснилось, и хотя тело было ватным, мне нужно было встать. За шторкой были слабо слышны мужские голоса, но я постеснялась позвать на помощь и, собравшись с силами, я стянула с себя простынь, расправила на себе рубаху и, повернувшись не спеша на бок, потихоньку приподнялась и села. Голова немного покружилась, и всё вернулось на свои места. Затем я спустила ноги с лавки и без особого труда сползла с неё, но как только мои стопы коснулись деревянного пола, и я сделала шаг, внезапная боль пронзила в области лодыжки и я упала на пол, не успев подставить другую ногу. Тут же отлетели шторы в стороны, и с обеспокоенным лицом ко мне подскочили Тамерлан с лекарем. Я беспомощно смотрела то на одного, то на другого, желая заплакать от досады и унижения, но только страдальческая гримаса боли исказила моё лицо.
– Ну, ты и партизан, чего не позвала-то? – доброжелательным тоном сказал мне лекарь, обрадовавшись, что я пришла в себя, и присел ко мне на корточках – Болит что-то? Ты чего встала?
– Я пить хотела и мне надо в туалет, мне надо наружу, – прошептала я смущенно, опустив глаза, не по себе мне было как-то в таком виде перед Тамерланом. – И кажется, что-то с ногой.
– Давай-ка на постель, посмотрим, а то на полу мне неудобно. Знаешь ли, спина у меня больная, – шутил лекарь, хотя на вид ему было не больше сорока.
Тамерлан тут же наклонился ко мне и без предупреждения подхватил меня на руки, и понес обратно на кушетку. Я замерла, чуть дыша, как только ощутила прикосновение его рук на себе и близкое дыхание. Мне хотелось провалиться сквозь землю от неловкости за свою недееспособность и слабость. Тимур бережно опустил меня на постель, и лекарь сразу стал осматривать мою ногу, в которой возникла острая боль. Он стал аккуратно сгибать и разгибать её, и в области голеностопного сустава я вновь почувствовала боль.
– Ну, всё понятно, тут имеется растяжение связок, есть небольшой отек, так что придется поберечься какое-то время.
– Но как же я теперь буду ходить? – разочарованно простонала я.
– Ничего, с каждым днем боли будет все меньше, если не тревожить ногу. Осторожно ходить можно, без резких движений. Я наложу фиксирующую повязку на 2-3 дня, а там посмотрим.
Пока лекарь меня осматривал, Тамерлан принес мне воды в большой деревянной кружке. Мне было неловко получать помощь из его рук, но я его поблагодарила. Мне он показался каким-то другим, не похожим на человека, которого я знала. Он еще немного побыл, пока проходил мой осмотр и потом ушел. Я осталась с доктором одна.
– Скажите, что со мной, почему у меня такая слабость, я что умираю? – спросила я его, как только мы остались одни, и я расслабилась.
– Нет, – засмеялся он, – как раз наоборот – выздоравливаешь. Всё осложнилось тем, что в рану инфекция попала, плюс физическое и нервное истощение. Началась лихорадка, но первая доза антибиотика уже сделала своё дело, так что всё наладится, завтра – послезавтра будешь чувствовать себя здоровой. А пока давай наложу тебе фиксирующую повязку и доберемся до туалета, заодно оценим степень растяжения. Потом надо сменить набедренную повязку и смазать тебе мелкие раны. Ну а затем тебе надо подкрепиться.
– О господи, такое ощущение, что я с войны вернулась, – удивилась я всем своим приобретенным повреждениям, – Вот же Настя удивится!
И тут я вспомнила про тебя.
– Нда, ты, конечно, наделала тут шума, – натянуто улыбнулся лекарь, – только больше не повторяй такого, это могло плачевно закончиться.
– Да уж, я не ведала, что так далеко зайдет, честное слово… А Настя была здесь?
– Нет, но ты часто ее звала и что-то говорила ей.
– Значит, показалось, – печально вздохнула я.
Потом, когда лекарь зафиксировал мне голеностопный сустав, я вполне смогла самостоятельно опираться на ногу, и идти немного прихрамывая, не испытывая особой боли. Вскоре мы завершили все процедуры, мне выдали чистую рубаху, я поела, умылась, привела себя в порядок, и почувствовала в себе силы. Но за порог лекарского домика меня не пускали, так что я развлекалась, как могла, в основном присаживаясь у окна и читая старую литературу.
Вечером, когда розовый закат коснулся края неба, и прощальные лучи солнца заиграли в тенях деревьев, я услышала, как с улицы доносятся многочисленные голоса, мужские и женские, детский смех и озорные крики разносились по округе, кто-то бренчал на лютне, словно настраивал ее. За домом начиналось какое-то действо, но окна на ту сторону не выходили, и мне только оставалось догадываться, что там происходит, но я не стала высовывать нос наружу, я пока не готова была к новым приключениям. Но через некоторое время вернулся лекарь, померил мне температуру и разрешил мне посидеть на крылечке, подышать свежим воздухом. Я сначала засомневалась, но любопытство нарастало и, накинув на плечи вязаное покрывало, вышла на крыльцо. Вечер был прекрасным, теплым и мирным. Солнце только скрылось за полоской леса, оставив лиловый след, сумерки медленно сгущались. Местные жители разжигали костер и подбирали себе местечки поудобнее, так что я, похоже, пришла к нужному времени. Я сидела поодаль от места проведения сего мероприятия, и меня в тени на крылечке дома мало кто видел, зато я могла смело наблюдать за всеми. Мне было спокойно и, хоть я была еще немного слаба, я тихонько улыбалась той радости, исходящей от других людей, я натерпелась и была рада, что просто жива. Как хорошо, что хотя бы сейчас не надо было ни от кого защищаться и ни от кого прятаться. Лекарь пообещал мне, что на пару дней я могу забыть о свадьбе, и никто не смеет ко мне приближаться, якобы я снова под чьей-то защитой. Так что снова я чья-то невеста, видать приняли решение за кого выдать. Но я не хотела думать об этом, по крайней мере, два дня я могу просто наслаждаться свободной жизнью.
Спустя некоторое время я услышала знакомый голос, надвигающийся со стороны, это ко мне неслась Софья Ярославна:
– Деточка моя, славная, как я рада видеть, что ты уже не в постели!
Она уселась рядом со мной и стала меня обнимать и целовать.
Я смущенно улыбалась и обняла ее в ответ.
– Невредима и цела, слава Богу, как я переживала! Мы все тут переживали!
– Простите вы меня, – только и сказала я виновато.
– Ничего-ничего, все самое плохое позади, – успокоила она меня.
Уже становилось темнее, только лишь отблески от пламени огня освещали лица людей и их силуэты, так что я могла различать черты лица только у костра, всем этим людям было весело, они были как одна семья. Начались песнопения под местные инструменты. В ходу была лютня, барабаны, и кажется, что-то еще, я не слишком разбиралась в музыкальных инструментах. После веселых задорных песен зазвучала спокойная, лиричная. Я думала, что запоет женщина, но запел мужчина чистым низким голосом. Я заинтересовалась и пыталась разглядеть кто этот хлопец, но как не старалась, едва различала лишь его силуэт, скрываемый от меня сидящими впереди людьми.
– Тамерлан запел, – как будто прочитала мои мысли старушка.
Моё любопытство тут же пропало, и я пригнулась пониже, помрачнев.
– Он ведь почти не отходил от тебя эти сутки.
– Из чувства вины, полагаю, – выпалила я задето.
– Да, пожалуй, он чувствует себя виноватым, – заметила старушка.
Я невольно задумалась, не отходил, значит… Нет, такого точно не может быть, кто же тогда держал меня за руку? Я точно помню, что кто-то держал меня за руку.
– А вы приходили ко мне?
– Да, я заходила пару раз проведать тебя.
– А, так это вы держали меня за руку. – уверенно предположила я и облегченно вздохнула.
– Нет, деточка, – ответила старушка и улыбнулась.
Я нахмурилась. Он ведь ненавидит меня! Что-то я совсем ничего не понимаю. Я слушала его голос, слова песни. Он был совсем другим, это был не тот Тимур, которого я знала. Я подняла голову и посмотрела в его сторону. Несколько человек покинули костер, и для меня открылся хороший обзор на него. Я наблюдала за ним, пытаясь уловить его черты лица в отблесках пламени костра, я сверлила его взглядом, словно это могло помочь мне проникнуть ему в голову, а потом мой взгляд был пойман, когда во время финального проигрыша он посмотрел в мою сторону и вознаградил меня не менее протяжным взором. Потом он снова перевёл свой взгляд на лютню, и я отчётливо увидела, как в этот момент его уголков губ коснулась улыбка. После такого взгляда и этой таинственной улыбочки, разве могла я остаться прежней? Моё спокойствие вмиг прервалось, и я с ужасом поняла, что сорвалась в какую-то пропасть, у меня стали проявляться какие-то чувства к нему помимо обиды и ненависти, чувства, которые страшно было распознать, но это были какие-то теплые чувства, которых он точно не заслуживал. Лучше было бы прямо сейчас все забыть, встать, захлопнуть дверь и больше никогда, никогда не видеть его глаз. И забыть этот взгляд! Но какой взгляд, его взгляд уже не был презрительным, он стал интересующимся, глубоким, теплым. Я снова гнала мысли о нем, и мне ничего не оставалось, как покинуть это место как можно скорее, чтобы не сойти с ума. Я попрощалась с Софьей Ярославной и скрылась в домике лекаря.
Очередной твой день проходил как обычно, хозяйство, дети, даже и почитать было некогда. Но тебе всё равно было не до чтения, ты начинала нервничать, в твоем сердце поселилось сомнение, одолеешь ли ты дорогу одна. Оставалось надеяться, что она недолгая, а с компасом, который, впрочем, тоже надо стащить, ты справишься куда лучше. Ты обдумывала, что еще с собой надо прихватить, что еще может понадобиться в пути, но так чтобы это не тормозило тебя. Вода, что-то перекусить, нож, накидка, если похолодает и плащ, если пойдёт дождь. В последнее время было довольно жарко, давно не было осадков, так что они вполне могли вот-вот начаться. Возможно, понадобится бинт или что-то типа того, на всякий случай. Ты пыталась обыграть все возможные варианты исхода событий, но не могла придумать из них выхода. Получалось, тебе нельзя было оплошать, никак. У тебя был только один шанс. Еще надо было придумать, как избавиться от того парня, когда он покажет тебе карту. В общем, в голове твоей кипела работа и ты стала чересчур рассеянной и нерасторопной, то и дело что-то валилось из рук или ты забывала про важные поручения, из-за чего на тебя обрушивалась волна негодования матери и отца.
Сегодня вечером предстояло идти на общее веселье у костра, но у тебя не было желания, ты не особо жаловала всякие сборища, тем более без меня, поэтому вяло и мрачно ты вышла из избы, прихватив за руку Ярославу. Она к тебе привязалась за эти дни, и ты уже забыла, что такое одиночество. Вы уселись у костра и приготовились слушать песни, вокруг народ галдел и как назло все очень медленно рассаживались, а тебе так хотелось спать, ты то и дело сдерживала зевоту и терла глаза. Через пару-тройку песен ты планировала незаметно ускользнуть домой, а пока беседовала с Ярославой, которая любила поболтать. Когда уже заиграла третья песня, ты была в таком забытье, что не сразу поняла, что к тебе обращаются:
– Добрый вечер… эээ… кхе-кхе.
Ты очнулась только после того, как услышала, как кто-то кашляет у тебя над ухом. Состроив хмурую недовольную гримасу, ты мельком оглянулась посмотреть кто это такой громкий. В следующий же миг твоё лицо сменилось на удивленное выражение, поскольку никак ты не ожидала увидеть рядом того самого хлопца – старожилу, с которым у тебя был тайный уговор. Уж никак ты не хотела светиться с ним на людях.
– Привет, – как-то не слишком радостно протянула ты и отвернулась в замешательстве.
– Как дела? – не отставал он.
– Хорошо, вот домой собираюсь.
Ты сразу поднялась, окликнув Ярославу и протянув ей руку.
– А чего так рано? – расстроился хлопец, собрав свои густые светлые брови в кучку.
– Устала, день тяжелый был, – неохотно отвечала ты.
– Я провожу.
Ты ничего не ответила, пролезла сквозь толпу, ведя за собой Ярославу, но она не захотела домой и пошла к братьям, которые резвились с остальной детворой. Парень следом вышел за тобой и тут же нагнал тебя.
– Не убегай, я тебя сегодня и так не видел ни разочка, – ласково проговорил он.
А тебе вообще никак не шёл сейчас флирт, ты хотела поскорее спрятаться в дом. Он же не собирался сдаваться и навязался провожать, как и хотел.
– Да, дел невпроворот, – коротко ответила ты и не без усилий улыбнулась ему, теребя косичку в руке.
– За грибами-то идти не передумала? – как-то слишком громко сказал он.
– Тише, не кричи, не передумала я, – ответила ты шепотом и оглянулась назад, не идет ли кто следом, но только успела обернуться, как встретилась лицом к лицу с Даниилом, неожиданно возникшим перед вами с другой стороны. Свет, исходивший от костра, осветил его лицо в темных сумерках, оно показалось тебе чересчур строгим, подозревающим, ни следа от улыбки, к которой ты привыкла, никакой милости во взгляде и учтивости. Ты даже засомневалась, он ли это вообще? Ты не выдержала его взгляда, первая смутилась и, опустив глаза, еще быстрее ускорилась домой. Он не вымолвил ни слова при встрече и пошёл дальше. Ты переживала, не подозревает ли он чего.
Возле дома ты быстро распрощалась с хлопцем, только напоследок он спросил твоё имя и ты из вежливости – его. Его звали Егором. Он сказал, что завтра вечером точно тебе ответит, когда именно он сможет вывести тебя в лес.
День седьмой.
Я проснулась от разговора в избе. К лекарю кто-то пришел полечиться и больной слишком громко говорил. Я лежала и ждала, когда закончится его прием, чтобы встать и одеться. Чувствовала я себя выздоровевшей и собиралась заканчивать со своим постельным режимом. Я намеревалась отправиться сегодня к старушке домой, чтобы оказывать ей посильную помощь. Лекарь не хотел меня отпускать, но видя моё упрямство, согласился с условием, что я приду вечером измерить температуру, сделать укол и перевязку. Он сопроводил меня до дома, доведя под руку, хотя я вполне спокойно могла наступать на больную ногу без посторонней помощи и почти не хромала.
С утра все были заняты делами на ярмарке, и нам на пути повстречались только несколько человек, которые поздоровались с нами, откровенно разглядывая меня с головы до пят. За последние дни я тут видимо прославилась. Добравшись до дома, я распрощалась с лекарем до вечера и, радостно распахнув дверь, вошла вовнутрь, ожидая увидеть радушную старушку, но изба была пуста, видимо она ушла на ярмарку. Я погрустнела, но решила сделать ей что-нибудь приятное, например, испечь для неё хлеб. К тому же у меня уже был опыт в этом деле, и я знала, где всё лежит. Поставив подходить опару, я прибралась в печном углу и решила немного посидеть, а то нога опять стала ныть. Усевшись на лавке, я случайно за шторкой на вешалке заметила потрясающую рубаху невероятной красоты из тонкой белой льняной ткани с яркими орнаментами на горловине, рукавах и подоле, вышитыми красными шелковыми нитками, с красным плетеным поясом. А ещё на полу стояли новенькие кожаные ботиночки небольшого размера. Я поняла, что это все для меня. Неужели за эти дни Софья Ярославна доделала мою рубаху? О боже, я бы и в жизни такую рубаху с вышивкой не пошила, это ведь просто невообразимо какая кропотливая работа! Я не сдержалась, и пока её не было, решила примерить на себя эту рубаху и ботинки. К тому же свои-то ботинки я все разодрала после своего побега по лесу, а домой пришла в тех, что мне дал лекарь, которые были изрядно поношены и велики для меня. Я переоделась и без зеркала поняла, что на мне оно как влитое и ботинки тоже безумно удобные. Потом я всё же отыскала в сундучке старушки небольшое зеркальце и вертелась перед ним как могла, лишь бы разглядеть себя со всех сторон. Чего-то не хватает, подумала я. И я принялась искать в сундучке подходящую ленту, в итоге наткнулась на новенький головной обруч, богато украшенный красными лентами. Я засмотрелась на него, вертя туда-сюда, пытаясь понять, что это такое и как это носить, а потом не спеша расплела косу и надела обруч на голову. Посмотрела на себя в зеркальце и показалось мне, что я словно…
– Невеста! – прокричала я с испугом в голосе и стала в такой панике все снимать с себя, словно на меня налетел рой пчел.
Я, запыхавшаяся и возбужденная, быстро спрятала обруч и зеркало обратно, повесила рубаху на место и, облачившись в широкую старую рубаху, немедленно начала заплетать растрепанные волосы. А вот ботиночки снять забыла. Только я заплелась и пришла в чувство, как вернулась Софья Ярославна. Увидев меня, она обрадовалась и удивилась одновременно.
– Ой, голубушка… как я рада… тебя уже отпустили? – она стала обнимать меня и осматривать. – Похудела-то совсем!
И ее взгляд упал на мои ботинки, я вдруг вытаращила на них глаза и виновато сказала:
– Ох, простите, я только примерила, просто они такие красивые…
Я стала торопливо их снимать и то и дело извиняться.
– Ничего-ничего, это же ведь тебе, – как-то сконфуженно произнесла старушка, мысленно ругая себя за то, что не успела спрятать их до нужного момента.
Я изо всех сил старалась не выдавать себя и не стала ничего расспрашивать про рубаху. Мне только стало одно ясно – замужества мне не избежать, которое мне почему-то теперь не казалось таким забавным, как по началу. Может быть, придется смириться, это ведь всё равно игра.
– А я тут пироги хотела к вашему приходу испечь, да вот не успела.
Я попыталась скрыть свою грусть за сменой разговора.
Она улыбнулась мне.
– Это очень хорошо, потому что к вечеру ко мне внуки пожалуют, а они такие сластёны!
– О, значит, вечером будет веселье, – наигранно обрадовалась я.
Искоса поглядывая на свою свадебную рубаху, я снова думала о замужестве, о неизвестном суженом, о том, что нет рядом тебя и даже весточки никакой нет, и что теперь нас ждет обеих в разных сторонах. Настроение моё испортилось. Я вдруг стала молчалива, не спорила и не возмущалась, что было, как правило, не в моем духе. Моё отчаяние сменилось смирением. Мне кажется, я решила плыть по течению, потому что поняла, что против этой системы не попрешь, что не делай. А может я просто устала бороться с их порядками за все эти шесть дней, и наконец, приняла их как должное. Да и теперь с больной ногой далеко не убежишь.
– Ты как будто изменилась за эти два дня, – заметила старушка, когда мы поставили печься пироги.
Я пожала плечами в ответ и без устали наводила порядок то там, то тут. Я не могла с ней поговорить о том, в чем сама боялась признаться себе и в том, в чем была не уверена.
– Отдохнула бы, а то ты как заведенная с утра, надо поберечь себя.
– Я уже наотдыхалась, – ответила я и потом уселась снова к ткацкому станку за свою работу, которая как оказалось, так и ждала меня в том же месте, как я её и оставила.
Пироги испеклись, и к нам нагрянула детвора, двое мальчишек пяти и семи лет, такие озорные и шумные, что лавки ходуном ходили по избе. С ними не возможно было заскучать, но попрыгав с ними немного, моё растяжение снова дало о себе знать, и я уже просто сидела на лавке у прялки и наблюдала за ними, смеясь над их озорством.
К вечеру к нам неожиданно постучали в дверь. Моё сердце заколотилось сильнее, только бы он. Нет, только бы не он. Мне хотелось, чтобы он пришёл, и в тоже время я боялась, что он придёт. И это был он. Тамерлан вошёл твердой походкой, он нашел меня взглядом и поздоровался с нами. Я думала, он пришел по делу к Софье Ярославне, и продолжила, как ни в чем не бывало играть с мальчишками, даже позвала их к себе секретничать, чтобы спрятаться за ними. Я так боялась его взгляда, еще больше, чем когда ненавидела, потому что его взгляд теперь был иной, которого я не знала и не могла понять. Сидела я с мальчишками, секретничала, страшилки им придумывала, а у самой пальцы дрожали и холодели от волнения, а уши тем временем пытались что-нибудь расслышать, о чем они там говорят. Он же что-то тихо обсудил с Софьей Ярославной, да не ушёл, а на лавку сел у стола и на нас косился. Тут я и забыла, что рассказывала мальчишкам, дар речи потеряла и сидела, ни жива, ни мертва.
– Потом расскажу, – только промямлила я шепотом, они и отстали от меня.
– Пойдемте, детвора, на улицу прогуляемся, сходим, – сказала им старушка, а они и рады, их дважды просить не надо – только пятки сверкнули.
Мы остались одни. Я сглотнула и, не шевелясь, глянула на него исподлобья. Он сидел напротив меня на другой половине избы на лавке и сосредоточенно смотрел на меня, не отрываясь, так вроде бы по – доброму, но я опустила глаза – не выдержала. Только сидела, и нервно теребила нитку от клубка.
– Надеюсь, не станешь теперь бросать в меня? – вдруг произнес он заискивающе.
Я слегка улыбнулась, вспомнив, как зарядила ему в лицо клубком в прошлый раз, но глаз на него не подняла и по-прежнему молчала.
– Хотя в меня следовало бы бросить что-то и потяжелее, – добавил он.
– От чего же? – не справившись с любопытством, я, наконец, приобрела дар речи.
– Ну как же, ведь я подверг тебя опасности, поступил подло и низко, – медленно проговорил Тамерлан.
– Я и сама виновата, меня предупреждали, что так будет, если я ослушаюсь… так что вины твоей тут нет, – с дрожью в голосе говорила я, продолжая трепать бедную ниточку.
– Так что же, ты меня прощаешь? – удивился Тамерлан.
Я подняла голову и с секунду посмотрела ему в глаза, чтобы понять, какие эмоции на его лице и ответила:
– За что мне тебя прощать? Ты ведь спас меня, я должна тебя поблагодарить.
– Спас от того, чему сам тебя подвергнул, – усмехнулся он.
– Ты же не знал, что так выйдет. Главное теперь всё позади. Я жива, меня не лишили чести, и я не умерла от заражения крови, и ты теперь герой, оправдал свой поступок. Все довольны… – выпалила я на одном дыхании, но Тамерлан вдруг рассмеялся и сказал сурово:
– Герой?! Подлец, скорее. Ты могла бы погибнуть из-за меня. Здесь нет никакого оправдания.
– Но, тем не менее, это так. Не надо винить себя… Я отлично понимаю тебя, ты просто ошибся с выбором. А без симпатии тошно жениться, я бы тоже не стала…, – торопливо говорила я, глотая воздух, мне хотелось поскорее закончить этот непростой разговор, чтобы он уже ушёл с прощением в сердце.
– Что не стала? – перебил он меня снова и пытливо спросил, – Не стала бы замуж за меня выходить?
Я ошарашено взглянула на него и в недоумении проговорила:
– Причем здесь ты? Я вообще…
А он привязался не на шутку:
– Интересно.
– Как будто вы тут спрашиваете, что хочет женщина, – усмехнулась я, увильнув от разговора, а сама взволнованно принялась расправлять рубаху влажными ладошками, что-то я не понимала, к чему он клонит.
– Ну, так что? – не отставал Тамерлан, пытая меня своим безжалостным сверлящим взглядом, насупившись.
– Абсолютно точно я не стала бы выходить замуж за человека, который мне неприятен, – резко ответила я, чувствуя себя как на допросе.
– Значит, выходит, я тебе неприятен.
Он начал меня злить, теперь мне и впрямь хотелось кинуть в него клубок. Я и правда не знала, как я теперь к нему отношусь.
– Какое это имеет значение? Всё, что произошло, теперь в прошлом. Давай забудем. Ты свободен, как того и хотел, отблагодарен и прощен – если ты это хотел услышать. А я скоро стану замужней, и надеюсь, меня уже никто не обидит. Похоже, здесь этого не избежать, как бы хорошо ты не бегала, – удрученно выпалила я на одном дыхании, окинув взглядом свадебную рубаху, и пересела ближе к ткацкому станку, дав знать, что разговор окончен.
– Как твоя нога? – Тамерлан сменил тему, и, встав с лавки, приблизился ко мне.
– Спасибо, лучше, – не поднимая на него головы, ответила я как можно равнодушнее, но мой дрожащий голос и сбившиеся дыхание предательски меня выдавали.
Он вздохнул и добавил:
– Это радует меня.
Пару секунд он помешкал и добавил:
– Надеюсь, твой жених будет достоин тебя.
– Мне все равно, – пробубнила я себе под нос, раздраженная его любезностью, несвойственной ему.
Так и не дождавшись от меня прощального взора, он ушел, а я уткнулась в своё полотно и расплакалась, но скоро утерла слезы и стала собираться к лекарю на процедуры. Это ведь просто игра, напоминала я себе, которая не имеет никакого смысла.
Вечером следующего дня, как обычно после семи, ты вышла на разведку искать своего милейшего друга. Но как назло на площади находился Даниил и вел беседу с горожанином, зато Егор отдыхал, сидя на лавочке у кострища, припекаясь на вечернем солнце. Тебе пришлось провести в ожидании все отпущенное для тебя время, прежде чем, кто-то из старейшин позвал Даниила в княжеские хоромы, тогда ты выбежала из-за дома на площадь, схватила за руку Егора, и потянула его за один из домов. Он даже оторопел от твоего поступка и не сразу очухался. Удивленно хлопая глазами, он, наконец, произнес:
– Ну, ты и девка – огонь!
– Я слишком долго ждала, пока ты останешься один, так что мало времени на всякие приятности, лучше скажи, когда ты мне сделаешь вылазку? – напористо проговорила ты, буквально прижав его к стенке.
– Завтра утром я на посту с того момента как солнце встанет над лесом, – пробормотал он, не шевелясь, – до тех пор могу быть с тобой.
– Хорошо. Приходи к моему дому, как начнут рассеиваться сумерки, брось маленьким камушком в окно. Я буду ждать сигнала. И нас никто не должен видеть, – скомандовала ты, всё еще припирая его рукой к стенке, такая маленькая и опасная.
– Да знаю я, – поспешно ответил Егор, вытирая ладонью испарину со лба от волнения.
– А ты карту, случайно не прихватил? – как бы, между прочим, спросила ты, не забыв, стрельнуть глазками.
– Нет, она у нас всего одна, может кто-то обратить внимание, что она пропала. Завтра, всё завтра.
– Хорошо, – недоверчиво проговорила ты и, отступив от него, кивнула ему головой в знак того, что разговор окончен и побежала к дому через окраину, минуя площадь, оставив его приходить в себя.