Акварель

«На холсте картину пишет осень…»

 
На холсте картину пишет осень
Дождливой растрепанной кистью,
Все постройки солнечные сносит
И не дорожит прозрачной высью.
 
 
В серой безнадежности проплешин
Вдруг проглянут желтые бока,
Пятна покосившихся скворешен,
Бурые, косматые стога.
 
 
Не на шутку расстаралась осень,
Мрачным вдохновением горя.
Все же жду, а вдруг верхушки сосен
Позлатит вечерняя заря.
 

«Окунуться в это движенье…»

 
Окунуться в это движенье,
В беспрерывный поток бытия
И пройти все пути превращенья,
Чтоб однажды понять – это я.
 
 
И упрямо брести наудачу
К полюсам недоступной мечты,
Чтоб однажды почувствовать – плачу,
И что слезы мои – это ты.
 
 
А потом в листопаде осеннем
Ощутить продолженье дорог,
Вдруг почувствовать неба ступени
И понять: «ты» плюс «я» – это Бог.
 

Хризантемы

 
Лиловые брызги чернил –
Раздумья осенней поры
В соцветия ветер сложил
Средь хрупкой ночной тишины.
 

«Ладони желтеющих листьев…»

 
Ладони желтеющих листьев
Я чувствую у лица,
Как осень подкралась неслышно
И я уж внутри кольца.
 
 
Удачной была охота,
Я бьюсь, словно птица, в сетях,
Слетает с ветвей позолота,
Кричат журавли на полях.
 
 
Не вырваться, не осилить
Глубинной, нездешней тоски,
Мои обагренные крылья
Падут в золотые пески.
 

«А солнце, пылая богато…»

 
А солнце, пылая богато,
Скатилось за край земли,
Ночь круглою лунной лопатой,
Испачканной в звездной пыли,
В мешок загребала остатки
Оранжевых, жарких углей,
И дымною горечью сладко
Тянуло с уснувших полей.
 

«Округлый плод луны парит над лесом…»

 
Округлый плод луны парит над лесом,
А сверху облака нависли прессом
И серебристое сияние плода
Стекает на поля и города.
 
 
К утру же явным стало волшебство,
А снегу, снегу сколько нанесло,
И ребятня снежки и валуны
Лепила из сияния луны.
 

«На кухне – тихий разговор…»

 
На кухне – тихий разговор
Ветрам, снегам наперекор.
Горячий чай и детский смех,
И хлеб, поделенный на всех…
Россия издавна была
Простою дружбою сильна –
От бед, невзгод и от разлук
Семейный круг и старый друг,
Улыбки глаз и встречи рук,
И отступает горечь вдруг…
И тонкий огонек свечи,
Колеблясь, теплится в ночи…
 

«Играла осень, как тапер…»

 
Играла осень, как тапер,
На клавишах осенних листьев
А небо, опустив свой взор,
Вздыхало тяжело и мглисто.
 
 
Была понятна и без слов
Трагичная канва картины
И душу трогала до слез
Одним движеньем паутины…
 
 
Дорожкой ветхою вилась,
Мелькая, лента кинофильма
И вот конец, оборвалась,
И свет в глаза ударил сильно.
 

«Ступая медленней и тише…»

 
Ступая медленней и тише,
Старушка-ночь сползла на крыши,
В руке лучинка угасала,
Закатным отсветом плясала…
Ночь, дунув, пламя потушила,
Все искры серебром расшила
И, медный самовар луны
Начистив, заварила сны.
 

«Вновь городская ночь на бархат платья…»

 
Вновь городская ночь на бархат платья
Нацепит ожерелья фонарей,
Потом пойдет по улицам шататься,
Шарахаясь от собственных теней.
 
 
А где-то там, вдали, ее сестрица,
Оставив небу бриллианты звезд,
Опустится на землю, чтоб напиться
Чистейших, луговых, медвяных рос.
 
 
Или подкравшись скромной босоножкой
К той рощице, где плачет соловей,
На плечи серебристую рогожку
Накинув, простоит до косарей.
 

«Луны серебряный исток…»

 
Луны серебряный исток,
Струясь, пробился сквозь песок,
Средь облаков, нависших грудой,
Возникла лунная запруда.
Напору поддалась плотина,
И водопад аквамарина,
Струясь, обрушился на крыши,
Но люди спят, им плеск не слышен.
 

«А сильный ветер, словно скорый поезд…»

 
А сильный ветер, словно скорый поезд,
На стыках металлически звеня,
По рельсам поздней осени, есть повод,
Все мчался вдаль, волнуясь и трубя.
 
 
Мелькали опустевшие перроны
И голые, понурые поля,
Но золотистый свет мигал в вагоне,
Покой и счастье едущим суля.
 
 
Воинственно нахмурилось ненастье,
Ряды сплотило серою полой,
Обрушило с обрыва поезд счастья,
Развеяв белый пепел над землей.
 

«Зима медведицею белой…»

 
Зима медведицею белой,
Очнувшейся от сна,
Смахнула гроздь созвездий спелых
С небесного стола
И, кутаясь в снежинок танец,
Подкралась – падал снег,
Скрывая глаз блестящий глянец
В тени мохнатых век.
 

«А на стекле с отчетливостью снимка…»

 
А на стекле с отчетливостью снимка,
Как будто кто остановил свой взор,
Вились цветы с листвой в обнимку
Зиме и в назиданье, и в укор.
И как буран с рисунком тем не бился,
Черкал вкривь, вкось и сыпал снежный сор,
Все также на окне, сплетаясь, вился
В цветах и травах трепетный узор.
 

«Вдаль по расхлябанной дороге…»

 
Вдаль по расхлябанной дороге
Бежала осень босиком,
Прозрачные мелькали ноги
И кудри рыжим жгли огнем,
И в вихре солнечных пылинок
Сверкал, напоминая блеф,
Из невесомых паутинок
Наряд, достойный королев.
 

«А город, как огромный спрут…»

 
А город, как огромный спрут,
Всплыл из глубоководья ночи,
Попавшись в плен рассветных пут,
Прикрыл серебряные очи
И чутко замер, недвижим,
Как будто задремал тревожно,
Но пульс неоновых витрин
Все ж проступал неосторожно.
 

«В небесной стране нынче хаос и смута…»

 
В небесной стране нынче хаос и смута,
Разбойничий посвист, дымы от костров,
Безвластие, нет ни тепла, ни уюта,
Лихой самозванец штурмует оплот.
 
 
Склонились деревья под натиском ветра
И шитые золотом шапки долой.
Насквозь пропиталось полотнище света
Тоскливой, дождливою серой золой.
 
 
Столпились войска в полосе межсезонья,
Столкнулись в войне черно-белые перья
И тянутся дни, как обозы… Спросонья
Возницы глядят на борьбу двух империй.
 

«Стемнело, легкий рой снежинок…»

 
Стемнело, легкий рой снежинок
Фонарный свет перебирает,
На сотни кружевных пылинок
Пласты времен разъединяет.
 
 
И то, что было четко, ясно,
Теряет форму и границы,
Ступить туда вдвойне опасно,
Там можно сгинуть, заблудиться.
 
 
Иду, поможет мне любовь
Сцепить расцепленные звенья,
Ведь только там, на кроткий зов
Летят из тьмы стихотворенья.
 

Зима

 
А утром солнце, ахнув, встало –
Не различить церквушки:
Над местом, где она стояла,
Сияли три макушки.
 

«А осень, как спелый мед…»

 
А осень, как спелый мед,
Смакуют, слетая, пчелы
Из ульев, из веток-сот,
Воздушны, светлы, золочены.
 
 
Как в омут, ныряют в день
И тянут последнюю сладость,
И вот уже двигаться лень,
И крылья сковала усталость,
 
 
И только вздыхая, чуть слышно,
Они меж собой шелестят –
Скажите, скажите, как вышло,
Что нам не вернуться назад.
 

«Белый Ангел на белом снегу…»

 
Белый Ангел на белом снегу
Белый хлеб между пальцев крошил,
Торопился, вздыхал на бегу,
Как птенца, ночь с ладоней кормил.
Чтобы выросла белая птица
В белоснежных, сверкающих перьях,
Он спешил, и его колесница
Пела вьюгой тоскливо и мерно.
 

«Русь моя, мое тихое поле…»

 
Русь моя, мое тихое поле,
Деревенские избы в ночи,
Хрупкий месяц дрожит в изголовье,
Словно тонкое пламя свечи.
 
 
Свято верую – не оскудела
Синь колодезной, русской души,
Здесь мне бабушка песни пела,
Здесь рвала васильки я во ржи.
 
 
И по этой белесой дороге
Убегала в бескрайнюю даль,
Утопали в пыли мои ноги,
Утолялась любая печаль.
 
 
Я люблю тебя, слышишь, до боли,
Словно ладанку в сердце ношу,
На твое заповедное поле
Я тропинку всегда отыщу.
 
 
Мне подскажет ее хрупкий месяц,
Мне укажут ее соловьи,
И, минуя болота и нечисть,
Я вернусь во владенья твои.
 

«Луна сияет среди звезд…»

 
Луна сияет среди звезд,
Их нынче просто тьма.
О, Боже, как трещит мороз
У проруби окна.
Он, по всему видать, в ударе,
Скребется в двери, жутко,
И все причины для рыданий
Он превращает в шутку.
В печную сунулся трубу,
Весь сажей измарался,
Обратно юркнул, ни гу-гу…
Тихонько рассмеялся
Косматый, рыжий домовой
И потянулся сонно,
Плыла – кораблик над водой –
Деревня в снах узорных.
 

Зерно

 
Я в бархат зимний наряжаюсь,
О чем-то с вьюгой бормочу,
В сны с головою погружаюсь
И зачарованно молчу.
 
 
Молчу, вдыхая прелый воздух,
И в землю кутаюсь, дрожа,
В надежный золотистый кожух
Заключена моя душа.
 
 
О, сколько буду я скитаться
Во тьме неведомой глуши,
Пока сумею вновь начаться
Со дна спеленутой души.
 

«Я вижу, знаю – ты жива, березка…»

 
Я вижу, знаю – ты жива, березка,
Среди морозной, стылой тишины,
Пусть на ветвях твоих сверкают блестки,
Корнями погружаясь в тьму и сны.
 
 
В дремучести твоей глубокой спячки
Замешано земное колдовство,
Что скачет и играет по-ребячьи,
С холодным снегом чувствуя родство.
 

«О, небо, я тебя благодарю…»

 
О, небо, я тебя благодарю
За день, за ночь, за тихую зарю,
За жизни лестницу, за череду мгновений,
За всплески снов и вспышки откровений,
За то, что иногда – не посторонний –
Заглядываю в мир потусторонний,
За эту жажду, эту благодать –
Мечтать, надеяться, любить и созидать.
 

Ангел-хранитель

 
Несет лучистую пылинку
И зажигает свет в душе,
И новую плетет корзинку,
И в путь – за солнечным драже.
 
 
Берет – с цветов каких полей –
Прозрачный золотой нектар,
На шее – нитка журавлей –
Жемчужных дней протяжный дар
 
 
И ожерелье из рябины,
И отнятый у тишины
Тот невесомый, тополиный
Пух, и предчувствие весны.
 

«О, здравствуй, византийская зима…»

 
О, здравствуй, византийская зима,
Вся в вензелях, в замысловатых знаках,
Жаль, смысл твоих художеств для меня
Сокрыт семью печатями, однако,
Штрихи и линии мороза на стекле
Мне травы и цветы напоминают
И то, что зреет там, в твоей золе,
Откроет галерею ближе к маю.
 

«Я на холсте рисую поздний вечер…»

 
Я на холсте рисую поздний вечер
И окон загорающихся кросс,
Разбег их сквозь метель был мной замечен,
Как всполох ярких пятен и полос.
 
 
Еще бегут, еще уютом манят,
Сходя с дистанции по одному,
И страшно мне – вот-вот и город канет
И без борьбы погрузится во тьму.
 
 
Запечатлею в красках этот вечер
И город, что над бездною парит,
Пусть огонечки окон светят вечно,
Не обрывая нить своих орбит.
 

«Солнце качает качели весны…»

 
Солнце качает качели весны
Нитями жарких лучей
И размягчает зимние сны
Под перекличку грачей.
 
 
Робко пробившись, сквозь пелену
Видимые едва,
Листья все вместе – не по одному
Первые учат слова.
 
 
И на пригорке ведут хороводы
Эльфы, сплетая лучи,
И под высокие синие своды
Плеск свой уносят ручьи.
 
 
Все, все вокруг говорит о весне,
И встрепенувшийся сад,
Вдруг близорукое сбросив пенсне,
Ввысь поднимает свой взгляд.
 
 
И где-то там, меж землею и небом,
Древний скрепив договор,
Слышен за подписью молнии Феба
Первой грозы перебор…
 

«Неопрятен весенний город…»

 
Неопрятен весенний город,
Как неоперившийся птенец,
Голенаст, неуклюж и неловок,
Серым пухом оброс наконец.
 
 
Под мотив дребезжащей капели
Пронеслись хлопотливые дни,
Птицы белые улетели,
И, лишившись гнезда и родни,
 
 
Он решился и крылья расправил,
Разбежался и тихо взлетел,
Ветер перышки ласково гладил –
Нет, зеленой листвой шелестел.
 

«В мире все так странно…»

 
В мире все так странно,
Люди – корабли
Не летят в пространство,
Медлят на мели.
 
 
В приступе упорства
Бьются за гроши,
Отвергая свойства
Собственной души.
 
 
Некогда вглядеться,
Некогда открыть,
Забываем в детстве
Солнечную нить.
 
 
Звезды догорают
И скорбят в тиши,
Люди не играют
В паруса души –
 
 
Странная материя,
Что с нее возьмешь,
Длятся будни серые,
Миром правит грош.
 

«Ветер рвется, мятежный и дерзкий…»

 
Ветер рвется, мятежный и дерзкий,
Неустойчивый и шальной,
Обнажает синюю бездну
И бросается белою мглой.
Как ревнивый страж, охраняет
Хаос вьюжных февральских бурь,
Но, вдруг вспомнив о чем-то, роняет
С плеч крылатых перья – лазурь.
 

Закат

 
В тяжелом царственном наряде,
Надев лиловую парчу,
На плаху шествует, во взгляде
Сквозит улыбка палачу.
Стекают струйки алой крови
И голова летит в песок,
Вдруг устремив усильем воли
Последний взгляд свой на восток.
 

Пасха

 
Сквозь прозрачную дымку весенней листвы
Вознесенное золото храма
Куполами сверкало и эхо волны
Колокольной, звеня, настигало…
И, нырнув в чистоту той хрустальной воды,
Я на миг затаила дыханье,
Где-то там, высоко исчезали следы
Искупившего грех и страданье.
 

«Вдруг дрогнула рука…»

 
Вдруг дрогнула рука, и серебро чернил
Упало брызгами на черную бумагу,
Оставив все, как есть, творец почил,
В луне-чернильнице божественную влагу
Жестокие вселенские ветра
Почти что иссушили, но мгновенье –
И, как по волшебству, она полна
И вновь готова к тайнам вдохновенья.
 

Одуванчики

 
Знаешь, если с птичьего полета
Раннею весною на луга
Мы посмотрим, то увидим – кто-то
Звезды уронил на берега
Иль, качаясь на волне зеленой,
Поднялись они из глубины,
Словно вдруг о чем-то разом вспомнив,
Так неосторожны, так нежны.
 

«До слуха легкий звон ручья…»

 
До слуха легкий звон ручья
Вдруг долетел – откуда?
Окно открыв, взглянула я:
Высоко в небе – чудо!
 
 
Там раздавался перезвон –
То тише, то чуть громче,
Летел, журчал со всех сторон,
То ласточки над рощей,
 
 
Струясь, сквозь воздуха поток,
То вверх, то вниз покато,
Плели веселый ручеек,
Звеня на перекатах.
 

«Из хаоса возникшие Слова…»

 
«Вначале было Слово,
и Слово было у Бога,
и Слово было Бог»
Евангелие от Иоанна
 

 
Из хаоса возникшие Слова,
Гармонией пленили Его душу –
Так твердь возникла, а на ней – трава,
И волны моря хлынули на сушу.
И, призванные голосом Его,
Слова с небес на пир земной спустились.
Чтобы восславить жизни торжество,
Адам проснулся, птицы уж молились.
 

«А день воздушной…»

 
А день воздушной,
стройной Бригантиной,
Расправив голубые паруса,
Скользнул сквозь полосу
прибрежной тины
Со стапелей рассвета в небеса.
 

«Уже обозначились желтые прядки…»

 
Уже обозначились желтые прядки
В зеленых прическах берез,
Июль по просторам бежит без оглядки,
Дыша фимиамом из грез…
 
 
И знаков тревожных не замечает,
Беспечен, и весел, и юн…
Оазис в цвету, тихо день догорает
Среди наползающих дюн…
 

«Яблоком солнце в закат…»

 
Яблоком солнце в закат
Тихо скатилось, звякнув,
Ворота в небесный сад
Отворил златокудрый август.