Аори на мгновение перевела взгляд на Двуликую, и Верховные тут же скользнули в тени. Спустя удар сердца жрицы появились у трона, такие же бесстрастные, как прежде, без малейшего следа боли или гнева на точеных лицах.

– Я слышу тебя, – Двуликая вздрагивала, словно ее била лихорадка. – Ты прошлое… Прошлое…

– Что здесь случилось?! Откуда вы знаете связки?

– Прошлое… – Жрица говорила через силу, глухо, как во сне. – Воины Харру. Уходи, изменяющая. Уходи. Оставь мой мир. Тоо…

Шуким поднялся. Молча, без единого положенного слова. Безысходность расчертила его лицо шрамами куда более глубокими, чем тот, что изуродовал губы.

– Отвези ее в Таэлит.

– Клянусь именем Харру, я выполню свой долг.

Аори перевела взгляд с одного темного лица на другое.

– Я хочу знать, что происходит!

– Оставь вопросы для тех, кто знал ответы, но не пожелал дать их тебе. Уходи, демон. Ше-Бара не будет свободным, пока ты здесь!

– О, боги… Ну хоть искупаться можно?!

Аори развела руки в стороны, предлагая полюбоваться, во что она превратилась за последние сутки.

Двуликая посмотрела на нее так, словно перед ней оказался мерзкий слизняк, по недоразумению освоивший человеческую речь.

– Тоо желал покинуть Ше-Бара до заката. Если ты останешься на мгновение дольше, то останешься навсегда.

Оакс вскочил с кушетки и бросился навстречу, стоило тоо переступить порог своего номера. Брат схватил Шукима за руки, заглянул в лицо и, ничего не спрашивая, прижал к себе.

– Милостивый Харру, я думал, что больше никогда тебя не увижу! Я пришел, когда небо загорелось, и лишь для того, чтобы узнать, что ты ночью покинул дом и так и не вернулся! Что произошло? Что с тобой? Выглядишь так, будто тебя на вертеле жарили.

Оакс попытался было ощупать тоо, но тот отодвинул руки брата в сторону. Прищурившись, Шуким смотрел на ту, что отдала бы все сокровища мира за право хранить его сердце, и не мог ощутить ничего, кроме безразличия.

– Мой тоо… – Дафа светилась радостью, какая бывает лишь после бессонных, заполненных ожиданием худшего дней и ночей.

– Я уезжаю в Таэлит на закате, – тоо показалось, что слова разрывают горло изнутри, как толченая чешуя. – Займись ящером.

– Харру лишил тебя разума? – всплеснул руками Оакс. – Видел ли ты, во что превратился Священный путь?

– Я знаю больше твоего, и я погибну счастливым, если это то, чего желает Двуликая.

– Это она тебя посылает? О, Харру, неужели нет других вестников в эти черные дни?

– Я должен исправить свою ошибку. А…. А… – он не смог произнести имя. – Я совершил непоправимое, позволив ей прийти в Ше-Бара с моим караваном. Если бы я мог умереть, чтобы этого не случилось!

– Это не разум говорит, брат. Что такого натворила змейка, что ты с кровью вырвал ее из собственного сердца?

– Она – демон.

– Не говори глупостей. Демоны не могут проникнуть в Священный город.

– Она – демон, который знает, как попасть в Ше-Бара! Демон, которого я сам отвел к Сердцу Харру!

Оакс прижал ладонь ко лбу, словно тот мог взорваться, не выдержав разрывающих сознание мыслей.

– Скажи, что ты шутишь, и мы забудем этот разговор.

– Двуликая подарила жизнь демону за то, что она остановила гнев Харру. Она знает то, что неведомо больше никому. Я… Я должен верить божественной, но что мне до высших забот, когда горит душа?

Тоо яростно грохнул кулаком по стене, едва не проломив тонкую отделку.

– Мой тоо…

– Замолчи! – рявкнул он на коренастую арашни. – Я больше не знаю, что в моей жизни правда, а что – ложь! Она сражалась с Верховными, а я не мог выбрать, молиться Харру за мою никчемную жизнь или схватить Двуликую, остановить это безумие, дать демону шанс спастись!

Дафа отшатнулась, опаленная его словами. Душа тоо предстала перед ней, обнаженная, трепещущая, зовущая вонзить сталь и прервать мучение мятущегося разума.

Но вся сталь мира не сумеет исцелить свободного, попавшего во власть чужой воли.

– Я молчала, когда ты подобрал чужачку. Чем это кончилось? Долгом крови! Я повиновалась, я лечила ее, кормила. Чем кончилось это? Ложью Двуликой! Я позволила вернуть ей свободу, когда она явилась в ошейнике, и караван потерял брата, а ты – разум! Нет, мой тоо, я не буду больше молчать. Она околдовала тебя, забрала душу и смеется над нами! Я убью демона, и ты будешь свободен! Где она?

Тоо изумленно смотрел на Дафу. Та, что никогда прежде не смела осуждать его поступки, та, что всегда была его тенью, сегодня обрела голос. Голос страха, но не за себя – за него.

– Отдыхает в храме. Ты не сможешь убить демона. Даже Верховные не смогли.

– Потому, что она знала, кто попытается забрать ее жизнь, – Оакс тяжело покачал головой, словно не мог поверить в то, что собирался сказать. – Ошибусь ли я, предположив, что змейка доверяет лишь одному человеку?

Рубиновый огонь серьги полыхал, как разрывающие небо огненные слезы. Они встретились взглядами, и тоо увидел в зрачках Оакса ту же тьму, что терзала его душу.

– Брат… Не в моих силах помочь, не в моих силах исправить содеянное. Но Харру смотрит на каждый наш шаг, а я… Я не сумел распознать зло. Я не увидел ни малейшей тени на лице змейки.

– Сделай это, когда она отвернется, – исступленно прошептала Дафа. – Вырви с корнем заразу и освободись.

– Я поклялся выполнить свой долг.

Тоо обессилено опустился на край кушетки.

– Так выполни его, мой тоо. Защити Ше-Бара от тех, кто придет по ее следам. Верни свою душу, верни свой путь!

– Я не потерял путь, я во тьме! – простонал тоо в сложенные ковшом руки. – Все, что было моей правдой, сгорело вместе с небом. Чего стоят все мои годы, все мои бури, все пути через пустыню, если я не узнал демона в ребенке? Я видел тысячи рабов, я знал, что она была одной из них, но даже не почувствовал, когда стал им сам! Я спас ей жизнь, лишь бы предоставить Двуликой право судить нас двоих. Ты бы посмел смотреть, как она танцует с Верховными, танцует быстрее и лучше? Твое сердце продолжило бы биться, пытаясь понять, демон она или посланник Харру? Что мне делать? Что?!

– Иди, брат. Исполни долг, раз не видишь света собственного сердца.

Within Temptation. And We Run.

19.

Похожие на вату кучевые облака поднимались горами у самого горизонта. Они плыли так низко, что, казалось, вот-вот царапнут брюхами по вершинам сияющих дюн. Солнце медленно опускалось, лаская обращенные к нему лица мягким, чистым теплом.

Таэлитцы смотрели в небо. Синее, с белыми облаками, с едва заметными нитями пыли там, где она не успела сгореть на пути выстрелов. Гнев Харру миновал и подарил им мир, которого никто из них не видел. Мир, ненадолго очистившийся от грязи, до тех пор, когда новая буря не закроет ликующее высокое небо. Прошлой ночью в нем горели пожары; этой будут сиять звезды.

Шахин кружил над городом, кувыркаясь в солнечных лучах. Он следовал за его сиянием, медленно смещаясь на запад, и ветер доносил его ликующие крики. Его провожали такими же свободными, очищенными от страха взглядами все те, что собрались на площади у храма. На закате Двуликая спустится по ступеням, и они встретят ночь вместе.

Ящер ждал Аори задолго до назначенного времени. Тоо привел его к неприметному выходу на одной из извилистых тонких улочек, опутавших служебную часть комплекса. Храмовники наблюдали за чужачкой с каждого перекрестка, но не особо беспокоились о том, чтобы контролировать пришлого демона. Простые арахи сновали мимо, пытаясь утрясти все свалившееся на их головы в последние дни, как и в переносном смысле, так и в самом что ни на есть прямом, и Аори тоже не собиралась рассказывать им, кто на самом деле спас Ше-Бара, и что за диковинные зонтики уходят за горизонт, следуя Священному пути.

Изменяющая ускользнула из-под присмотра раньше дозволенного, и теперь расплачивалась за своеволие томительным ожиданием. Тоо бросил ей шест вожака и без единого слова ушел к храму. Интересно, будет ли он счастлив, если не найдет чужачки там, где оставил?

Очередной темнокожий житель Ше-Бара засмотрелся на небо и врезался в черный чешуйчатый бок. Обругав ящера и его погонщицу заодно, он продолжил свой путь, все так же пялясь на шахина и налетая на встречных.

Аори попыталась было оттянуть вожака к стене, но он и не пошевелился. Зато с другой стороны вытянутой морды показалась смуглая рука, украшенная рядом звенящих при каждом движении браслетов. Тонкие пальцы пробежались по оттопыренным на носу чешуйкам, почесали их так, что вожак низко заворчал от удовольствия.

– Потоки возвращаются в пустыню, чувствуешь? Скоро вернутся и в город.

– Я думала, ты ушла, – Аори покрутила в пальцах застежку фарки из рыбьей кости и ойкнула, уколовшись острым кончиком.

– И упустила такую возможность погулять по Ше-Бара, не оглядываясь на каждом шагу? Не так быстро. А вот кому-то уже пора. В Приграничье ждут твоего сигнала.

Амина юркой ящеркой обогнула ящера, потянула за кольцо в носу и фыркнула вместе с вожаком на два голоса.

– Уже?

– Ты не обязана его подавать, – арашни ничуть не смутилась, что противоречит сама себе.

– Да нет… Просто как-то все быстро, – Аори невольно рассмеялась, когда ящер боднул руку Амины, намекая, что неплохо бы продолжить его ублажать. – Я не хочу в Таэлит, что я там забыла? Но если начну отказываться, будет только хуже, да?

– Двуликая спешит прогнать одного демона, чтобы следом не явились другие, – недобрая ухмылка исказила полные губы арашни. – Какая запоздалая предосторожность.

– Теперь вы знаете путь.

– Не вы, а мы. Арканиум.

Аори резко отвернулась, передернула плечами. Еще одно маленькое зло, причиненное ей ради того, чтобы не было большого. Чем оно кончится? Зная Арканиум – ничем хорошим.

Браслеты тихо зазвенели рядом, и Амина осторожно коснулась руки изменяющей.

– Хочешь, я посмотрю, лучше тебе уехать или лучше остаться?

– Нет, – Аори прижалась щекой к крутому боку зверя.

– Не веришь мне?

– Верю. Но хочу верить и кому-то еще.

– Кому-то! – насмешливо протянула Амина.

– Сиэ советовала никогда не жалеть о том, что сделано. Так что я собираюсь делать снова и снова, чтобы этому научиться.

– Что ж, это твой путь, – отпустив ящера, Амина бросила взгляд вбок и коротко поклонилась. – Прощай, изменяющая.

– Прощай?

Аори выпрямилась и выглянула из-за зверя, но Амина уже растворилась в толпе. И, как ни старалась, изменяющая так и не смогла различить серебристую прядь в калейдоскопе лиц, разноцветных одежд и любопытных взглядов.

Неужели все-таки посмотрела?

Тоо появился из-за спины, отобрал шест, первым забрался в седло и застыл, не предлагая руки. Стоило Аори вскарабкаться наверх, и вожак пошел недовольной шаткой рысью, раскачивая седоков. Шуким ткнул его пяткой в бок, и ящер, обиженно рыкнув, выпрямился и перестал вихлять задом.

Тоо по-прежнему выглядел так, словно не спал последние сутки, но, по крайней мере, привел себя и одежду в порядок. Храмовники загодя разогнали горожан с пути вожака, и он без остановок пронесся сквозь Стальные врата. Алая лента казалась раной на груди аду, и он своей властью запер вход Ше-Бара, стоило последней чешуйке на хвосте ящера оказаться снаружи.

Его лапы мягко касались гребня бесконечной широкой стены, в которую превратился Священный путь. Порой она поднималась на высоту человеческого роста, и между каменных плит не осталось ни единой песчинки. Когти ящера высекали из них искры, и ритмичный скрежет вплетался в едва ощутимый гул, исходящий от нацеленных в небо антенн. Время от времени то одна, то другая издавала короткий ухающий звук, но Аори не замечала ни выстрела, ни его цели до того момента, как высоко в небе вспыхивало облачко белого дыма.

Воздух казался сладким от того, как легко и свободно дышалось, но на губах, как в первый день, поселился едва заметный привкус гари. Тень вожака становилась все длиннее, и, когда солнце коснулось скрывшегося за дюнами Священного города, тоо свернул со стены и направил вожака вглубь песков.

– Что случилось?

– Мы срежем петли там, где не прошли бы грузовые ящеры, – ответил тоо, не оборачиваясь. – Наших припасов не хватит на лишний день.

Аори нахмурилась, цепляясь за седельный ремень. Ладони ныли, намекая, что не все так хорошо, как показалось поутру, мизинцы и вовсе отказывались сгибаться. Показалась ей дымка, закрывшая собой потемневший край неба, или нет? Не понять за песчаными боками. Ящер скакал по распадку между двух дюн, вздымая пыль, но та не успевала догнать чешуйчатую зверюгу.

Сумерки наступали куда быстрее, чем садилось солнце. Изменяющая подняла голову, пытаясь найти хоть одну звезду, но небо уже утратило свою густую синеву, превратившись в прежнюю серую бесконечность. Закат вымарал его бок неопрятной охрой.

– Тоо…

Он не ответил. То ли не услышал, то ли не захотел услышать.

Ударив ящера концом шеста по крупу, Шуким пустил его галопом. Аори изо всех сил сжала ноги, чувствуя, как пляшет из стороны в сторону узкое седло.

– Тоо!

Вожак в несколько мощных прыжков взлетел на гребень дюны и понесся по нему, тяжело припадая на передние лапы. Восточный ветер хлестал щеку, и бурый горизонт клубился, надвигался на его крыльях.

– Тоо, буря!

Аори отвернулась от ветра, пытаясь спрятать лицо в складках фарки. Ей страшно было отпустить седельный ремень даже на секунду, чтобы дотянуться до закрывающей шею куфии.

Задняя лапа вожака соскользнула с гребня, он едва не покатился кубарем, подминая седоков, но сумел выровняться и, хрипло взвыв, запрыгнул обратно. Ремень выскользнул из пальцев изменяющей, и она полетела бы-таки по намеченному ящером пути, если бы тоо, развернувшись на седле за доли секунды, не схватил ее за фарку, помогая удержаться.

– Еще немного, – убедившись, что Аори обрела равновесие, тоо разжал ладонь и отвернулся, так что последние его слова она едва разобрала в свисте ветра. – Держись, змейка.

Показалось, не иначе. Шуким даже не смотрел ей в глаза.

Вожак снова оступился, и тоо дернул за повод, направляя ящера в сторону. Он практически лег на брюхо и, растопырив лапы, съехал по крутому боку. Аори едва успела поджать ноги, чтобы они не попали под выпуклое брюхо.

Хрипя и брызгая пеной, увязая в рыжем песке, вожак снова поскакал вдоль дюны. Теперь она хотя бы закрывала седоков от ветра, и Аори смогла выпрямиться и немного отдышаться.

Стена справа оборвалась неожиданно, превратившись в широкое плато. Песок водопадом сыпался с его края, следуя руслу пересохшей столетия назад реки. Но, чтобы отправиться в полет, ему приходилось огибать нависающую козырьком скалу, и именно к ней тоо направил изможденного ящера.

Вожак рухнул под скалой и отвернулся, предоставляя людишкам самостоятельно устраивать свой ночлег.

Тоо спрыгнул первым, тут же вытащил из-под седла свернутый в несколько раз тент и, зацепив за крючки на упряжи, соорудил знакомое Аори убежище. Когда Шуким присел на корточки, раздувая крохотный костер из смазанных черным маслом углей, она отошла к обрыву, не зная, чем помочь.

Ветер притих, отчаявшись догнать безумцев, доверивших жизни пустыне. Все, что она умела – убивать, да еще ворочать дюны день за днем, придавая смысл своему существованию. Надежда на то, что неугомонные блохи прекратят суетливо топтать лицо своими крохотными лапками, в очередной раз оказалась пустой… но ничего. Пустыня умела ждать. Сейчас или спустя четыре сотни лет, она останется наедине с вечностью.

Аори прищурилась, пытаясь разобрать если не очертания, то хотя бы отблеск Ше-Бара вдали. Но они то ли ушли слишком далеко, то ли город и вовсе остался с другой стороны. Внизу расстилалось бесконечное рыжее море, и с его волн поземка то и дело срывала длинные пряди песчаных капель.

– Наш мир не изменился от того, что ты сделала.

Голос тоо раздался за спиной, тихий и какой-то безжизненный. Поежившись, Аори обняла себя за плечи и склонила голову, щурясь известным ей одной горьким мыслям.

– Я пыталась сохранить его, а не изменить.

– Скажи, почему Арканиум не мог прийти в открытую? Объяснить, что должно быть сделано? Защитить, уберечь?

– Потому, что вы ему не нужны. Потому, что Двуликая никогда не поверила бы демонам. Может, теперь это изменится.

– Не нужны? – тоо подошел ближе. – Почему тогда ты пришла?

Аори потерла кончиками пальцев виски, подбирая слова.

– Когда у меня на руках умерла изменяющая с Таэлита, я пообещала, что приду и спасу то, ради чего она стала… демоном.

– Тогда останови бурю. Преврати песок в воду. Верни небу его цвет, заставь вырасти лес!

– Я не могу. У меня больше нет сил, чтобы творить чудеса.

Еще один крадущийся, тихий шаг привычного к оплетающему ноги песку араха. В ином мире, где вечера практически беззвучны, если не считать голосов цикад, Аори уже ощутила бы его дыхание.

– Ну же, тоо. Я знаю, зачем мы здесь.

– Ты не пришла бы, если б знала.

– Поверь, я знаю. Чтобы тоо не заметил, что близится буря…

– Тогда почему?

– Я не люблю оставлять что-то незаконченным. Люди уходят из моей жизни так быстро, и расстояние растет с каждым днем. И сожаление о несделанном, мысли, как оно могло быть. Ведь сущей мелочи не хватало иногда… но уже поздно, слишком поздно. Непоправимо.

– Ты так уверена в себе?

Голос Шукима стал холодным, бесчувственным. Голос верного слуги Двуликой, голос того, кто исполняет невысказанную волю.

– Я? Почему? – опешила Аори, но тут же догадалась, что он имеет в виду. – Нет, я не собираюсь драться с тобой… Я – инструмент, тоо. Мной пользуется кто-то иной, назови его волей мира или Харру, но все равно все будет так, как должно быть. Если мне нужно умереть сейчас, это случится, от твоей руки, от бури, от свалившегося на меня ящера. И уж лучше ты, честное слово. Все, что в моих силах изменить, – те самые сущие мелочи. Ты куда свободнее, поверь.

Она почувствовала, как что-то острое, холодное уперлось в спину, прорезав фарку.

– Демон… Ты искушаешь меня.

В голосе тоо не было уверенности, одна лишь бессильная ярость.

Если он ударит с такого расстояния, никакая защита не спасет. И даже так есть миллион способов отбросить тоо или убить, один другого болезненнее. Миллион простых способов и всего один сложный.

Аори медленно развела руки в стороны.

– Чем я могу искушать, тоо? Зачем? Я выполнила свое обещание, я защитила твой мир, и теперь одна славная девушка не станет демоном. Настоящим демоном, а не тем, которым ты меня воображаешь. Мое время заканчивается, и я уйду, как только откроется путь.

– Уйдешь? – Тоо отказал дар речи. – Куда?

Бесконечные годы слетели с Шукима, словно песчаный покров с неподвижной скалы. Он стал таким же беспомощным, как в тот день, когда отец увел караван, оставив семью в надежных руках тех, кому доверил бы собственную жизнь. Они пришли в их дом в предрассветный час, пришли все, кто мог взять оружие.

Юный арах едва удерживал саблю двумя руками. Он ворвался в детскую, рубанул наотмашь и ринулся дальше, не заметив малыша в колыбели. Отмечая путь кровью, Шуким схватил брата и выскочил в окно, в сад, полный пустынных лилий. Они расцвели в ту ночь, бледные белесые пятна в непроглядном мраке.

Тоо ненавидел их запах.

Дом пылал позади, освещая путь. Шуким бежал по Священному пути по следам отца, и на рассвете наткнулся на другой караван, и покрытый морщинами тоо принял их, позаботился о ранах и, выбросив товар, укрыл в корзине, когда на горизонте показались всадники. Оакс не плакал, посасывая смоченную опиумом тряпицу, и Шуким держал его так бережно, как только мог.

Харру раскрыл ладони над ним в тот день, от складки на ковре, о которую мальчик споткнулся за миг до удара, и до света костра, вопреки всем правилам разожженым в караване старика. О да, тот сразу понял свою выгоду в возвращении доверенному тоо его единственных сыновей, но знал он и риски, если за дни пути хоть один из его погонщиков пожелает быстрой выгоды.

Шуким больше никогда не сомневался в любви Харру. Никогда до сегодняшнего дня.

Не опуская рук, Аори медленно повернулась. Теперь кинжал, который обратным хватом держал тоо, смотрел ей прямо в грудь.

– Туда, откуда пришла, – изменяющая попыталась усмехнуться, но ее губы дрогнули. – В другой мир. Ты спросил, теперь моя очередь. Почему ты хочешь меня убить?

– Ты… Ты обманула меня, демон. Ты проникла в мой караван, в мою семью. Ты нарушила заветы Харру и предала нас.

Комок в горле мешал, но Аори все же хмыкнула и отвела взгляд от изуродованного шрамом и гневом лица тоо. Небо за его плечом стало совсем бурым – еще немного, и песчаный дождь рухнет сверху стеной, погребая под собой все, что не успело найти укрытие. Тело обычного человека он спрячет так, что никто и никогда не найдет.

На то и расчет тоо. Знал бы он, что зря мучается, может, и решился бы раньше.

Глаза Аори заблестели.

– Предала? Вот уж чего не помню. Куда еще я проникла? Чем еще тебя обидела?

– Все твои слова – ложь. Ты никому не расскажешь, где бьется Сердце Харру.

– А что бьется в твоей груди? Камень? Сколько раз я должна умереть, чтобы мир принял меня? Чтобы хоть кто-то протянул мне руку? Я потеряла все, что любила, и ты думаешь, что я пришла за вашими тайнами?

– Замолчи, демон!

– Я не демон, тоо! Если бы ты видел хоть одного, ты бы никогда не ошибся! Я человек и всегда им буду, до последнего вдоха, даже если это будет мой следующий вдох!

Слезы все-таки брызнули из глаз, когда она закричала. Отвернувшись, Аори зло размазала соленую каплю по щеке. Еще одна успела сорваться и растаяла в песке.

Слабость, которую нельзя никому показывать.

– Почему… Почему ты плачешь?

– Потому, что только демоны не плачут, когда им больно. Они умирают, переполненные ненавистью.

– И ты?

– Я не буду тебя ненавидеть, никогда. Грань… Она все равно меня ждет, раньше или позже.

Аори улыбнулась уголками пересохшего рта.

– Я ведь уже умирала. Это не страшно.

Она закрыла глаза, когда острие прокололо кожу и горячая струйка побежала вниз по животу. Пусть тоо останется в памяти иным. Тем, кто ведет за собою караваны и рассказывает наполненные иронией сказки у ночных костров, тем, кто бережно сжимает твое плечо и бросает монету в бездонный колодец, тем, кто смеется, получив отказ, тем, кто готов отдать свою жизнь, лишь бы не прервалась твоя.

Кинжал упал на заметенный поземкой камень.

Шуким застонал так, словно сталь пронзила его собственное сердце. Согнувшись, он впился скрюченными пальцами в лицо. Из горла тоо вырвался вопль, полный боли, отчаяния, ненависти к себе самому за непоправимое, последний крик, которым обращаются к богу.

– Я не могу… Не могу!

Он рухнул на колени, запустил руки в песок, пытаясь отыскать окрашенный алым кинжал. И нащупал, и занес, но не успел ударить – тонкие пальцы легли поверх и отвели лезвие от его груди.

– Не надо. Пожалуйста, не надо. Тоо… Прости меня, прости, прости! Неужели ты не видишь, что нужен своему миру, Харру, Двуликой, Дафе, всем, кто идет за тобой? Неужели не видишь, что нужен… мне?

Шуким медленно провел ладонью по щеке изменяющей.

– Ну почему ты опять плачешь?

– Я не хочу уходить. Я не хочу, чтобы ты уходил. Да что ты прицепился к этим слезам? Я не могу перестать… прости.

– Ты забыла? Слезы не имеют цены в пустыне. Ты отдаешь часть себя, часть своей жизни. Может, в твоих мирах плачет каждый, но я видел, как ты улыбаешься в ответ на боль.

Всхлипнув, Аори уткнулась носом в плечо тоо. Жесткая черная ткань саднила кожу, но изменяющая не чувствовала ее так, как прикосновение его руки. Бережное, едва ощутимое. Так держат младенца, так держат чудо, еще не вполне поверив в его присутствие.

– Сейчас самое время ударить, тоо, – прошептала Аори, зная, что он услышит.

– У меня есть имя, змейка, – вздохнув, Шуким бросил быстрый взгляд поверх ее головы. – Пойдем. Буря будет здесь через несколько минут.

Под вибрирующим на ветру тентом едва хватало места для двоих, но у самого бока ящера Аори могла сидеть, не пригибая головы. Пропустив спутницу вперед, Шуким передал ей согретые на костерке лепешки, полоску сушеного мяса и заманчиво булькающую флягу, а сам принялся методично стягивать шнуровку на горловине клапана.

– Это все мне? – поинтересовалась Аори с набитым ртом.

– Ешь, если голодна.

Закончив возиться с ремешками, тоо сел рядом, устало запрокинув голову.

– Не настолько, – Аори смущенно протянула ему начиненную изюмом лепешку. – В храмовой тюрьме неплохие завтраки.

Она попыталась разорвать пополам жилистый огрызок, но не слишком-то преуспела. Бросив на изменяющую насмешливый взгляд, тоо зажал лепешку в зубах, вытащил кинжал и одним ударом разделил мясо на две примерно одинаковые части.

– Мне вот интересно, – Аори проглотила свой кусок, почти не жуя, и стараясь не задумываться, ползало раньше то, из чего его вырезали, бегало или изящные таэлитские фразы строило, – откуда у вас вино?

Тоо фыркнул и, отобрав у нее флягу, от души отхлебнул.

– Оттуда, откуда и светлокожие чужачки или те, кто ими притворяется. Таэли берет начало в предгорьях, и там же находятся виноградники. Моей семье принадлежат три или четыре… не помню точно, ими Оакс управляет. Все, что остается мне, – огорчать брата, устраивая редкие набеги на его запасы.

– Настолько разрушительные?

– Настолько редкие. Но я не готов оставить путь и променять шум бурь на затхлое спокойствие Ше-Бара. Пока не готов.

– Я тоже. Но иногда мне хочется, чтобы было место, которое я могу назвать домом.

Шуким повернулся к ней, едва видимый в последних отблесках затухающего за тканью костра. Алый отблеск мелькнул на стали, но прежде, чем Аори успела испугаться, она услышала, как лезвие разрезает песок. Тоо вонзил кинжал между ними, то ли оберегая себя от демона, то ли, напротив, показывая, что ей нечего бояться.

– Расскажи о своем мире.

Аори тихо хихикнула и, вытерев пальцы о край рубашки, закинула ногу на ногу. Так носок упирался прямо в тент, и она чувствовала, как буря пробует на крепость их жалкое убежище.

– Их несколько.

– Расскажи о каждом. Или о том, который хотела бы называть своим.

Песок барабанил по ткани, задавая ритм, предлагая в последний раз развлечь духов пустыни. И позволить прикоснуться к чему-то большему тому, кто сегодня впервые увидел настоящее небо.

– Это мир, в котором все сплетается воедино. Простые люди и те, кто умеет делать что-то особенное, изменяющие в человеческом облике и те, кто его давно утратил, и даже те, кто никогда им не обладал. В самом центре возвышается белая башня, по ее граням бегут огненные сполохи, и это лишь слабое отражение той силы, которая кроется внутри. Изменяющие используют ее для того, чтобы приходить в другие миры, и для того, чтобы защищать собственный. Несколько лет назад они остановили целую армию, способную уничтожать вселенные, и пощадили только одно существо. Может, потому что знали, чем оно может стать… Но, мне кажется, больше из любопытства.

– И чем он стало?

– Ты мне скажи. Кем стала девочка, чей мир уничтожили, которую пытались сделать инструментом одни, но сделали совершенно другие?

– Той, что лишь разжигает любопытство глупого, отсталого тоо.

Темнота рассмеялась его тихим добрым смехом.

– Я никогда не считала тебя глупым, – возмутилась Аори. – Ты мудрее всех, кого я знаю. В десять раз. Или даже в одиннадцать! Мудрость – она совершенно не в количестве зазубренных формул!

– Ну так а в чем же?

– Не знаю! В чем-то еще!

Он снова рассмеялся в ответ на ее запальчивую обиду.

– Скажи, змейка… Ты и в самом деле не можешь колдовать, или разыграла меня?

Аори прищелкнула пальцами, и тусклый оранжевый огонек на секунду выхватил из темноты их лица и беззвучно истаял.

– Это все, на что сейчас хватает моих великих магических сил. Таэлит исчерпал себя, но луна без магии – не слишком большая цена за жизнь, правда?

– А раньше? – продолжил допытываться тоо. – Одна крохотная сережка лишила тебя дара?

– Дара меня лишила одна совершенно не крохотная изменяющая. Амулет лишь зафиксировал это состояние.

– И ты могла снять ее раньше? Исцелить рану, защитить убежище? Ты едва переставляла ноги, когда я впервые тебя увидел!

– Ты скоро станешь главным специалистом Таэлита по демонам, – улыбнулась Аори. – Мы не можем изменять себя самих. Все, что я могла бы сделать, – позвать на помощь. Признать, что неспособна пройти этот путь.

– И ты не могла меня заколдовать?

Голос Шукима не изменился ни на тон, но Аори ощутила, что этот ответ важнее всех предыдущих, вместе взятых.

– Ты поверишь, если я скажу, что нет? А ты, тоо?

– Я?

– Помнишь, как в самый первый день мы вместе смотрели в лезвие твоей сабли? – Аори перевернулась на бок и устроила голову на свернутой рулоном фарке. – Ты не верил, что я умею драться.

– Я помню каждый миг.

– Тогда, знаешь что? Давай ты когда-нибудь сочинишь сказку о чужачке, которая обернулась демоном? И будешь рассказывать ее у ночного костра, и Дафа будет плевать прямо в огонь, вспоминая меня. И каждый раз у сказки будет другой конец… Почему ты меняешь истории?

Сбоку зашуршало, словно тоо тоже лег и теперь разглядывал неразличимый во тьме полог над головой.

– Когда в твоей жизни всего одна история, ты подбираешь каждое слово. Как бедняк, который пересчитывает спрятанные в старом носке книры. Он знает каждую на ощупь, он помнит, на какой щербинка и где вытерт нос Двуликой. Но когда историй много, ты складываешь их одну за другой, ты мостишь путь, а не шлифуешь отдельный камень. Те, кто пройдут его, простят мелкие шероховатости. Открывая тропу, я думаю об идущих, чтобы камни не рассыпались под их ногами.

– Я же говорила, ты самый мудрый из всех, кого я знаю. Ну почему я не могу остаться, тоо?

– Если хочешь остаться, научись называть меня по имени.

– М-м… Хорошо, Шуким, – фыркнула изменяющая. – А ты так и будешь звать меня змейкой?

– Буду.

Аори вздрогнула, когда он безошибочно нашел в темноте ее ладонь и осторожно сжал.

– Если ты сейчас наденешь сережку, то другие демоны не смогут тебя найти?

– Не смогут. Шуким, если ты все-таки хочешь меня зарезать, сделай это во сне, а?

– Перестань, змейка. Останься и раздели мой путь.

Она замерла, не в силах поверить в то, что услышала. Его осторожные расспросы, его тихий голос с таящимся в глубине неимоверным напряжением, тепло его руки… Все – лишь для этого?

Лучше бы ты пытался узнать мои слабости, чтобы убить, тоо.

– Я же говорила. Я связана обрядом.

– Обрядом иного мира? Это все, что останавливает тебя, маленький демон?

– Этого мало? – она вырвала руку, села, едва не стукнувшись затылком о полог. – Как насчет того, что ты то пытаешься меня убить, то предлагаешь разделить путь? Спасаешь, чтобы отдать жрецам? Как было бы здорово, если бы меня продали, и я стала рабыней! Как удобно, и всего этого бы не случилось! Мы бы погибли на следующий день, но ты был бы счастлив, да, Шуким?