На исходе первого года у старшей из девочек открылась кровь. Она, пообтершись среди пэри, наивно попыталась это скрыть. Но первым же утром старый пес, прежде не обращавший на служек никакого внимания, вскочил и уперся носом в низ ее живота. Хвост возбужденно замолотил по косяку двери, и привратник, выглянув на стук, понял все в один миг.
Год выдался не из лучших, и потому, поразмыслив, каманши подняла связи и продала девчонку в весенний гарем, прибавив три года на бумагах и убрав один в разговоре.
Амина больше никогда о ней не слышала.
Теперь их осталось двое, и она почти не приходила в себя от тяжелой работы. День превратился в ночь с коротким пятнышком солнечного света посередине, но у Амины уже не было сил подставлять ему лицо.
В один из таких темных дней она исчезла. Комнаты теперь приходилось убирать прямо в рабочее время, и одна из пэри клялась, что видела, как гость скользнул в ту, где копошилась служка. Но ни гостя, ни Амины там не нашли – только пятна крови на полу. Пэри вовремя прикусила язык и никому не рассказала ни про всхлипы за дверью, ни про торопливый шепот: “Тихо, тихо… Я уже почти кончил”.
Ее выследили на улицах несколько дней спустя и страшно избили за побег. На теле не осталось ни клочка одежды, и каманши, лично осмотрев девочку, неиствовала еще несколько дней. Амина пластом лежала в углу у печи и бормотала в бреду про собак, с которыми не хочет играть.
Когда сошли синяки, на замену ей уже взяли двух других девчонок, помладше. Теперь они просыпались в темноте и неслись наперегонки к реке. Но и в зал новенькую отправили не сразу – каманши не хотела рисковать. Поэтому ее навещали по договоренности и лишь проверенные клиенты.
Пэри считали Амину порченой. За молчание, за странные взгляды, за появившийся в волосах серебряный ручеек, за то, что так и не замарала белья, даже когда ей исполнилось целых четырнадцать лет. В ее годы некоторые успели даже выкинуть, несмотря на горькое варево, которым их потчевала каждый вечер каманши.
И за то, что Амина неведомым образом чувствовала, когда к Дому Терпимости приближался очередной клиент из тех, после которых комнаты приходилось закрывать. Она исчезала буквально на пару минут, и другие пэри не успевали заметить ее отсутствия, пока не становилось поздно.
Однажды вечером, еще до того, как проснулись остальные, Амина оделась в лучшие из обносков и встала под разбитым фонарем. Привратник насмешливо посматривал в ее сторону – если попытается бежать, будет и ему развлечение на вечер.
Таэлитцы брезгливо переходили на противоположную сторону улицы, словно не знали, в какую часть города попали. Взгляд Амины перелетал от одного лица к другому, заставляя прохожих отворачиваться.
Двухколесная повозка громыхала на каждой трещине в рассохшейся земле, и единственный пассажир цеплялся за сидение так, словно боялся улететь. Два накачанных раба, прикованных к оглоблям, едва успели остановиться и хором осыпали выскочившую из-под фонаря девушку отборной руганью.
Глаза в тени глубокого капюшона впились в нее изумленным взглядом, и Амина улыбнулась в ответ. Первый раз с тех пор, как река убаюкивала ее на носу утлой лодочки, а лучина разгоняла холод и мрак.
Woodkid. Ghost Lights.
14.
Амина не спорила с неизбежным. Возглавляя его или изменяя, она делала это исподтишка. Получив приказ, она устроилась, поджав ногу, на спинке дивана и, похоже, вполне комфортно чувствовала себя в позе, из которой Аори грохнулась бы на пол уже через несколько секунд.
– Я что, действительно толстая? – изменяющая нервно вертелась, пытаясь рассмотреть себя со всех сторон.
Сиэ устало закатила глаза, не отвлекаясь от проступающей на черном камне пентаграммы.
– Ну вот не начинай опять, а? Не бывает у таэлитцев столько подкожного жира.
– Жира?! А-а!!!
Застонав, она ущипнула себя за бедро.
– Таэлит – это умирающий мир, в нем здоровье могут себе позволить разве владельцы тех земель, что по случайности остались плодородными. Вода загрязнена, для богатых ее фильтруют или испаряют, а у рабов зачастую паразиты. Там не то, что жира, там мышц нет!
– Прям не терпится отправиться, – буркнула Аори.
– Тогда, может, хватит собой любоваться? – насмешливо спросила Амина.
– Я не любуюсь!
– В логике тебе не откажешь.
За спиной Аори тихо заворчало. Грайси протрусил мимо легкой иноходью и уселся на ковре прямо напротив Амины. Наклонив голову набок, он посмотрел на изменяющую, сгорбился и начал кашлять, как кошка, отхаркивающая комок шерсти. Только, в отличие от нее, глотка демоненка практически выворачивалась наружу на каждом звуке.
– Морт, перестань! – давясь от смеха, приказала Аори.
Грайси фыркнул и улегся на пол. Хоть он и обиделся на подругу, но не настолько, чтобы бросить ее с этой мерзкой пришелицей.
– Вы с ним идеально друг другу подходите, – насмешливо пропела Амина. – Никогда не любила некромантию, а она, оказывается, может быть безобидной и даже забавной.
– А что не так?
– Я еще не встретила ни одного живого, кто бы обрадовался компании чего-то похожего на это, – Амина презрительно ткнула пальцем в направлении грайси.
– Ну да, от средней прожарки боевым изменением все в восторге, – саркастически ответила Аори.
– Боевые маги хотя бы дружат с головой! Если дар – это случайность, то призвание – итог того, какой ты стала. И некромантия… Надо ну очень многое потерять, и разум в том числе, чтобы отвергнуть все, что есть в жизни нормального.
Почувствовав взгляд Аори, Сиэ передернула плечами. И в кои-то веки у подопечной хватило такта не спрашивать, что потерял изменяющий с Мишруми.
– А отправляться без силы – это обязательно? – Аори с усилием потерла пальцами бедро, но особого липосакционного эффекта не добилась.
– Обязательно, обязательно, – Амина выпрямила ногу, рассматривая цепочки на щиколотке. – Даже если забыть про отворот, на входе в Ше-Бара тебя будут проверять. Жрица, не жрица, опасна, нет… быстро и крайне неэффективно.
– Откуда такая уверенность?
– Из надежных источников.
– И они не могли соврать?
– Если десять человек под пыткой говорят одно и то же, я считаю гипотезу проверенной, – отчеканила Амина с интонациями вечно недовольного полумайда.
Сам Тавир, к слову, уже их покинул, сославшись на дела. Спать он, похоже, не собирался, ни в гробу, как повелитель из сказки, ни на более ординарной мебели. Интересно, он вообще спит?
А Сиэ?
Аори не на шутку задумалась, не припоминая, когда бы засыпала второй. Почти всегда сон приходил, когда измененная ласково, лениво поглаживала ее плечо, словно передав роль кошки в их крохотном прайде.
– Погоди, – сообразила она, наконец. – Так если в Ше-Бара нет изменения, как может быть защита?
– Изменения нет, – проворчала Сиэ, подравнивая кривую линию. – А шаманство – есть. В чем отличие?
– Я на экзамене?
– Да.
– Использование куриных ног, древесных опилок и слез девственницы, – издевательски ответила Аори.
– Координация, – Амина принялась раскачивать ногой, вслушиваясь в перезвон браслетов. – Шаманы могут фокусировать силу через упомянутые тобой амулеты, но подпитку силой обеспечивают те, до кого они дотянутся. Дар для этого абсолютно не нужен, хотя он вполне может найтись у какой-нибудь жрицы. Не знаю, я-то в Ше-Бара никогда не добиралась.
– Так а я как доберусь?
– Как и все – с караваном, – Амина откровенно насмехалась. – Другого пути, кроме Священного, у меня для тебя нет.
– С караваном, ага… А они не удивятся дикарке?
– Поверь, мы об этом позаботимся. Главное – не вытвори какой-нибудь ерунды.
– Например?
– Может случиться, – она спрыгнула со спинки и медленно принялась обходить Аори по кругу, – что мужчинам каравана станет одиноко. Или среди них найдется тот, кто пленит твое сердце. Так или иначе, тебя припрут к ящеру предложением, от которого нельзя отказаться.
Грайси поднял голову, провожая взглядом смуглую изменяющую.
– И что мне делать, если силы нет? Соглашаться?
– Фиу, – Амина изобразила, как стреляет из лука прямо в Аори. – Все, ты рабыня. Хозяин заберет то, что тебе принадлежит, а саму изнасилует и продаст.
Аори невольно поежилась и повернулась лицом к изменяющей.
– Как будто он не может это сделать без моего согласия!
– Караванщики ставят заветы Харру превыше всего, и никогда их не нарушат. Но в Своде четко определено, что отличает свободного от раба. Если ты согласишься – подтвердишь, что рабыня. Что бы ни говорили, как бы прозрачно не намекали, помни: это ловушка. Они будут хитрить, обманывать, и очень искусно, они будут ловить тебя на ошибке, так что не сделай ее. Поняла?
– Не совсем. Что, секс в браке и только?
– Ты слушаешь или оргии под пальмами представляешь? С рабами можно делать все, что угодно. Кроме одного.
– Освободить?
– Да. Свободу каждый добывает сам.
– Готово, – Сиэ поднялась, отряхивая с ладоней остатки краски.
Амина скептически покосилась на изломанный узор и, осторожно шагнув между линий, стерла подошвой все в пределах центральной части.
– Думаешь, так будет лучше? – Сиэ ничуть не возмутилась ее вмешательством.
– Знаю, – улыбнулась изменяющая. – Аори, ты поела?
– Да. В меня, оказывается, половина дыни влезает.
– Она во всех влезает, – хмыкнула Сиэ. – Главное – хорошо запихивать.
– С чего такое беспокойство?
– Вчерашние студенты так уверены, что изменение – это единственный способ управления потоками! – Амина присела на корточки, изучая узор. Краска постепенно впитывалась в камень, и он начинал светиться сам собой. – Как будто люди не жили в Сущем до Пробуждения… Любая религия использует пост для маленького шаманства. Человек преодолевает страдание, и его тело неосознанно тянет энергию всеми возможными способами. Эмоции делают пространство менее стабильным, высвобождают нити. Люди обновляют и себя, и места своего обитания.
– Амина права, – вздохнула Сиэ. – Без свободных потоков реальность умирает, как обескровленный человек. В Третьем полисе еще поймут, что натворили, когда дети начнут рождаться искалеченными один за другим.
– Поэтому пост на беременных и не распространяется. Вреда больше, чем пользы. А, ну и на путешественников, – бесполезно, они нигде не задерживаются надолго.
Она снова коснулась светящейся линии. Краска полностью впиталась в камень, и на пальцах не осталось ни крошки. Амина поднялась и одернула расшитую по подолу рубашку.
– Становись в круг.
Осторожно переступая через линии, Аори добралась до разрыва. Изменяющие казались ей черными силуэтами в отблесках пляшущего в камине пламени.
– Сюда бы жрицу вместо меня, – горько усмехнулась Сиэ. – Серьезно, она бы справилась лучше. У меня не получается забирать чужое.
– Забудь о них, – Амина повернулась к ней и коснулась кончиками пальцев ее подбородка. – Холодные, навеки лишенные страсти… Ты намного лучше.
Сиэ прищурилась, чуть склонила голову, внимательно глядя в глаза подруги.
– Как хорошо, что мы не жрицы.
Амина прильнула к ней, с нешуточной страстью терзая губы. Пальцы впились в рубашку на спине, проехались вниз, натягивая ткань, жестко сжали бедро. Всплеск силы уколол изменяющую, но она улыбнулась, не прерывая поцелуя, и прижалась к подруге еще плотнее.
И, если Сиэ напоминала огонь, то Амина – взрыв. Нет, даже не взрыв, а тот неуловимый миг наибольшего напряжения, когда он вот-вот грянет. Ни следа не осталось от ленивого спокойствия, от глубины наполненного стылой водой омута. Страсть вырвалась наружу, страсть, способная превратить любовь в насилие. Одержимость, выжигающая души.
– Я слышала, Сиэ нравится играть с нестабильными сознаниями, – задумчиво заметила Аори, рассматривая пляшущее в камине пламя. – С теми, кто поломан.
– Она любит боль, свою и чужую, – прошептала Амина. – Но очень немногие смогли это понять.
– Мне все равно.
– В этом и проблема, – вздохнула Сиэ и, взяв подругу за запястья, осторожно расцепила ее объятья. – Ты напоминаешь женщину, которая живет с нелюбимым стариком. В их редкие ночи она ждет не дождется, пока он, наконец, закончит об нее тереться. А потом запирается в своей комнате, чтобы выпить, чтобы с помощью десятка мазей дойти до короткой вспышки. Как можно быстрее, не для удовольствия, а лишь бы доказать себе самой, что еще может чувствовать. Но на самом деле ей все равно.
– Я изменяю, я делаю все, что мне скажут, – Аори не отводила взгляда от огня. – Что тебе еще нужно? Чтобы я эйфорию от этого изображала? Извини, нет.
– Чтобы ты, наконец, приняла себя и свою жизнь. Я знаю, что ты думаешь. Если мне сейчас хорошо, значит, потом будет плохо. Если мне плохо, значит, я это заслужила.
– Разве нет?
– Нет! Что бы ты ни чувствовала, тебя привели к этому все события, все шаги, а не только плохие или только хорошие! Что бы ты ни сделала, твой выбор был правильным. Ты, ты сама не могла поступить иначе в тот час, в том месте!
– А кто-то другой – мог!
– Разве там был кто-то другой?
– Почему мы обсуждаем это сейчас?
Аори подняла на нее взгляд. Изменяющая в центре магического узора, муха в гигантской паутине.
– Ты избегаешь боли, и ради этого жертвуешь счастьем, любовью, радостью, всем! Ты запрещаешь себе чувствовать дальше определенной границы, а мне нужно, чтобы ты исчерпала себя до дна.
– И ведь так недалеко черпать, – Амина принялась невинно накручивать серебристый локон на палец.
– Хватит уже! – рявкнула на нее Сиэ. – Ты в героя не наигралась?
– Из-за нее уже погибла одна изменяющая. Ты хочешь забыть меня до встречи на Грани?
– Амина!
– Она права, – Аори выдавила кривую улыбку. – Хотела бы я вернуться в тот день и все изменить.
– Пока ты живешь прошлым, настоящее проходит без твоего участия. День, миг, который ты и в самом деле можешь изменить, исчезает впустую.
– Но я не могу взять и забыть! – выкрикнула Аори.
Глаза горели, но не было слез, чтобы погасить этот пожар.
– И не нужно. Позволь памяти стать твоей силой.
– Обычно она становится кошмарами.
– Я знаю, – сделав два шага, измененная щелкнула переключателем фонографа.
Разноцветные огни раскрасили упрятанное за стеклом нутро аппарата. Завертелись бесчисленные шестеренки, и можно пытаться уследить за одной из них, но тогда никогда не увидишь целой картины. Не крохотная деталь создает музыку, она бессильна, бессмысленна сама по себе. Она вертится на заданной оси и не может понять, зачем существует среди тысяч других.
Но если убрать ее, одну ее, музыка исчезнет. Застынут все остальные шестеренки, потому они и заставляют друг друга крутиться до последней крошки металла в истертых зубчиках.
– Разве ты не подчинила свой самый первый кошмар?
– Первый?
– Синее пламя, разрывающее реальность. Эрги и огонь. Лучи прожекторов между деревьев сада. Твоя память стала силой прежде, чем ты обрела дар.
Музыка заглушала ее слова, мелодия, придуманная в мире Теней, безошибочно находила путь внутрь и била молоточками по ставшему колоколом сердцу. Как она оказалась здесь, какое чудо совершила Сиэ, чтобы напомнить?
Аори опустила голову, не в силах больше выносить ее взгляд.
– Стань изменением и позволь себе быть.
Так хочется рассмеяться в ответ, оскалиться подобно грайси, затолкать поглубже боль и отчаяние. Но тогда они останутся внутри, останутся навсегда, и будут пытаться выбраться снова и снова. Им не место в плену, их судьба – пошатнуть ту стену, в которую уперся мир.
Сияющие бирюзой потоки заструилась через Аори, и разорванные линии внутреннего круга вспыхнули, притягивая их. Энергия перетекла во внешнее кольцо узоров, и из него поднялась прозрачная полусфера. Вначале едва видимая, она постепенно наливалась силой, отрезая все внешние потоки от запертой внутри изменяющей.
Аркан опустошил основной энергетический центр, и теперь вытягивал то, что составляло саму Аори. Потоки сплелись в груди, и узел разгорался все ярче вместо того, чтобы угасать, отдавая последнее.
– Она погибнет, – тихо произнесла Амина.
Сиэ даже не заметила, когда подруга оказалась за ее плечом.
– Нет.
– Не сегодня. Она не сплетет узор для тебя, Сиэ, и ты не сможешь его изменить. Аори слишком далека от реальности, неужели ты не видишь?
– Почему ты думаешь, что меня это волнует?
– Потому, что ты не разрываешь аркан. Ты смотришь, как она строит призыв, как пытается вырвать у Грани то, что ей давно принадлежит. Ты знаешь, что Грань сильнее, и может позвать в ответ. И ты не разрываешь аркан.
– Грань никогда не будет сильнее нас.
Сиэ шагнула к пляшущим в каменной клетке языкам пламени и кончиком ботинка отбросила в сторону овчину, на которой раньше сидела Аори. Освобожденный узор вспыхнул, оттягивая на себя часть сил. Измененная осторожно наклонилась к нему и опустила в центр прозрачный кристалл – то ли драгоценный камень, то ли простой обломок стекла.
– Второй аркан…
Не найдя слов, Амина схватилась за голову и отвернулась.
Аори подняла невидящий взгляд. Реальность превратилась в сумасшедшую пляску бирюзовых потоков, и они проходили сквозь изменяющую без будущего и прошлого, и где-то далеко, у самого их истока, был кто-то еще. Тот, чья боль, чья жизнь всегда останутся последней искрой света, даже если весь мир провалится во тьму.
Как позвать, как дотянуться с этой стороны, без слов и без силы? Она утекает, опустошая тело, и чем ближе, тем быстрее.
Слепо шагнув вперед, Аори налетела на барьер внутреннего круга и вскинула руки, защищая лицо.
Капитан заставлял ее повторять движение, пока рефлексы не вытеснили разум. Снова, снова… Она ошибалась бы только для того, чтобы смотреть, замирая от восторга, как он показывает, но не могла и подумать о том, чтобы разочаровать его специально.
Слабый отклик долетел с той стороны реальности. Несуществующий, едва ощутимый, тень движения, след ветра, рассекшего марево Грани.
Тар… Он всегда откликается на ее зов, и даже смерть не способна его остановить. Он – прошлое, которое сделало ее сильнее. Не будь этих воспоминаний, сражений, потерь, не было бы Аори. Не Кат – именно Аори. Той, что способна остаться, когда он командует уходить. Той, что способна не только просить о помощи, но и дать что-то тому, кто никогда не просит.
У капитана Теней не было шанса узнать Аори. Но она может прожить несколько минут… хотя бы несколько минут… для него.
Дотронувшись до барьера, Аори развернулась и шагнула обратно в центр. Если предстоит расстаться с тем, что тебе дорого, вовсе необязательно его выбрасывать. Можно ведь и отдать.
Потоки покалывали кожу. Голоса за сияющей гранью затихли, а за той, что отсекала тьму, и не звучали никогда. Запертые за порогом, ставшие демонами души молча взрывали миры одной лишь силой своего безудержного и беспощадного желания.
Прошлое. Сияние межмировых порталов – она сильнее. Взрыв на полигоне – она сильнее. Тройн… Лейт… Дракон и кровь на кончиках пальцев, кровь гвардейца. И беспощадный взгляд тех, ради кого готова умереть.
Она – сильнее. И всегда будет.
Аори раскинула руки в стороны, будто распятая на невидимом кресте. Так не начинается ни одна связка, и так она начнется. Больше нет эрг-пилота, нет копии, которую Тар лепил из себя, не имея больше ничего в огромном мире, лежавшем у его ног. Есть изменяющая, и ей не нужно повторять чужие движения, чтобы создать что-то лучшее.
Когда кончики пальцев коснулись груди, так, как коснулся бы он, потоки обратились вспять. Изломанный ритм подчинил тело, и с каждым движением Аори рассекала их на части, на мелкие осколки белесого от трещин хрусталя. Вонзаясь в парящий в воздухе узор, они исчезали, но те, что подхватывала изменяющая, соскальзывали по невидимой нити на обратную сторону реальности.
Сражение – его выбор и воля, его жизнь и его смерть. Ему не нужен рядом никто, и так будет. И остается лишь одно, то, для чего она создана.
Изменить.
Сделать его тем, чем он не был раньше, и чем не мог стать.
Она сражалась с ним и за него. Под холодными немигающими взглядами тех, кто выжигал из себя настоящие чувства, кто не позволял им вырваться из-под контроля. Ее удары отталкивал сияющий барьер, ее руки обжигал холод потусторонних потоков, ее тело разрывало на части отголосками боли, что терзала Тара на Грани каждую секунду существования.
И ничто не могло остановить их потому, что они всегда сражались до конца. До последней капли крови, до последнего слова, до последней искры изменения.
Один за другим внутри Аори взрывались хрустальные шары, выпуская изначальную силу. Тысячи игл волнами прошивали тело. И, когда взорвался последний, в груди, изменяющая медленно осела на пол.
Нет.
Больше не изменяющая.
Человек.
Обеими руками Аори уперлась в покрытый потухшими узорами камень. Локти дрожали, едва выдерживая ее вес. Вот оно как, значит… Неужели и прежде она была настолько слепой? Мир словно отвернулся от нее, как ребенок от сломанной игрушки – с сожалением и надеждой, что беда как-то исправится сама собой.
Может, это и было целью Сиэ, а все остальное – просто красивая легенда? Потому и Тавир заставил вспомнить связки и присоединить к ним изменение. Нет никакого Таэлита, никакого задания, никакой смуглой изменяющей, почему-то получившей силу Нексуса. Есть лишь пустая оболочка на полу башни, которая больше не будет притягивать неприятности.
Сиэ отвела волосы от лица подруги таким привычным, таким теплым движением, что Аори захотелось взвыть от тоски. Пальцы коснулись уха и осторожно вдели крохотную черную сережку – точную копию той, что осталась на Астрали.
Похоже, и у них появился свой ритуал.
– Все, – Сиэ ласково погладила ее по щеке. – Теперь ты не одаренная.
– Угу.
– Как только вынешь сережку, энергия окружающего мира начнет понемногу впитываться в тело. Все быстрее и быстрее, так что спустя три-четыре минуты сможешь изменять. Но обратной дороги не будет, так что постарайся…
– Сиэ, я помню. Я не буду вынимать.
Измененная заглянула подруге в глаза.
– Постарайся не делать глупостей, – с напором повторила она. – Если окажешься в опасности – спасай себя, а не кого-то или что-то еще. И возвращайся. Поняла?
– Неужели я ничего не умею, кроме фокусов? – скривилась Аори и, пошатнувшись, поднялась. – И совершенно разучилась думать, охренев от силы и безнаказанности? Я справлюсь… милая.
Лицо Сиэ исказила гримаса боли, когда подруга насмешливо посмотрела на нее исподлобья.
Горький смех Амины за спиной прозвучал издевательством. Смуглая изменяющая обессиленно закрыла лицо ладонями, и ее плечи едва заметно вздрагивали.
– Нам нужно чудо, чтобы спасти Таэлит – глухо прозвучало из-под упавших на пальцы локонов. – Харру, смилуйся…
Аори шагнула к ней и с энтузиазмом похлопала по плечу.
– Харру послал тебе меня, так что лимит чудес уже исчерпан.
Изменяющая застонала, не найдя слов для ответа.
Сиэ молча наклонилась, подобрала с пола каплю кулона и спрятала в кулаке.
– Что это?
Аори прищурилась. Опять ее использовали втихую?
– Хранилище энергии, – безэмоционально ответила Сиэ. – Отдам, когда вернешься.
Кристалл тихо потрескивал в ее пальцах, горячий от распирающего грани бирюзового пламени.
Закат накрыл Ше-Бара покрывалом из плотного, набитого пылью воздуха. За белой стеной бушевала буря, и труха из истертых песчинок проникала сквозь нее и сквозь невидимый барьер с одинаковой легкостью. Она скрипела на зубах, забивала нос, и даже привычные к духоте обитатели старались лишний раз не покидать уютных комнат за разноцветными витражами окон. Наполненные до середины черным маслом, лампы горели ровно, почти без чада, и в час, когда буря сеяла песок, арахи сеяли совсем иное.
Не все, увы. Не все.
За закрытыми и, на всякий случай, подпертыми стулом дверьми прямо на полу устроились чужачка и ее рабыня. Их переселили в темную угловую комнатку на первом этаже, и Аори дорогого стоило не выдать своей радости от прощания с кривоногой арашни.
Неизвестно, что сказал бы тоо, увидь, как они сидят в центре насыпанного песком концентрирующего круга, взявшись за руки и соприкасаясь лбами. Шуким остался в шатре брата даже после того, как окончился день, приказав охранникам проводить женщин домой. Об остальном позаботилась Дафа.
– Долго еще?
– Спешишь куда-то? – Амина, вздохнув, отпустила руки Аори и выпрямилась. – Не знаешь, как работает аналитическое изменение?
Изменяющая в ответ пожала плечами.
– В общих чертах.
– Я не спрашиваю у воздуха или всеведущего Харру, что бы мне такое сделать, чтобы во всем мире настало счастье. Я соотношу вводные данные и конкретный результат, который хочу получить.
– Но это почти то же самое, нет?
Аори поерзала и потерла лоб. Когда они сидели так близко, она чувствовала запах кожи, волос арашни. Незнакомый, совершенно чуждый, непохожий ни на что прежде встреченное. И она не хотела показывать, что ей нравится эта тайна.
– Нет, – Амина дышала медленно и тяжело, как смертельно уставший человек. – Я перебираю варианты, которые приходят в голову, и все, что могу сказать, – какой из них ближе всего к цели. Мне редко удается найти идеальный, который бы вот прям в дырочку.
– Боги, где ты таким выражениям научилась?
– Догадайся, – Амина покосилась на тюфяк в углу комнаты и, бесцеремонно ухватившись за плечо Аори, кое-как поднялась. – Ты ж умненькая девочка, за редкими исключениями.
– Ты правда сказала “редкими”, или мне показалось?
– Я сарказмирую, – опустившись на жесткое ложе, она закинула руки за голову и уставилась в потолок.
Аори не без удовольствия перебралась на узкую кровать и практически утонула в подушке.
– Издеваешься… У меня и так постоянно от чипа голова болит. Но, вроде бы, никто ничего не заподозрил.
– Ты звучишь вполне прилично. Не как арашни, но и на диалект изменяющих совершенно непохоже. Ради чего, собственно, все и затевалось.
– Почему нас так мало на Таэлите?
– Потому, что он никому не нужен.
– Почему тогда мы здесь есть?
– По праву рождения, – похоже, Амина смирилась с ролью учителя. – Любой мир, в котором появился на свет изменяющий, получает протекцию Арканиума. Если ты когда-нибудь найдешь свой собственный, можешь устроить там маленькое посольство.
– А если я не хочу?
Аори передернула плечами, представив, как пытается найти выгоревший сад среди развалин столицы. Наверняка и от дома еще что-то осталось…
– Значит, не устроишь, – хмыкнула Амина. – Я лет десять просила сохранить Таэлит, и Владыка согласился только из-за Двуликой. Уж очень ему интересно, как на одном шаманстве проходят ритуал поиска одаренной и превращения ее в… это.
– Так я и думала, – Аори перевернулась на живот и, свесив руку вниз, принялась водить пальцем по песку. – Изменяющая не в Арканиуме… Я думала, так не бывает.
– Все бывает, но она не изменяющая. Двуликая никогда не проходит инициацию, чтобы не потерять дар. Даже спящий, он позволяет ей работать с амулетами и создавать артефакты вроде медальонов доверенных тоо.
– Как печально, – рисунки на песке плавно перетекли в не самую приличествующую девушке плоскость. – Управлять всем миром, держать в руках все потоки, и потратить всю жизнь не для себя. А еще говорят, что мы – инструменты.
– Ты заметила?
– Да. Ше-Бара – огромная паутина, с храмом вместо паука, и мы с тобой влипли по самые мушиные крылышки. Скажи “бзз”.
– Бзз.
Они встретились взглядами, когда Аори ошарашенно повернула голову. Амина усмехнулась ей, приподняв бровь. Кончик языка скользнул между губ быстрым, едва уловимым движением.
– Нам нужно попасть в храм, – Аори перевернулась обратно на спину и глубоко вздохнула. – Пункт управления должен быть там, где заканчивается линия планетарной защиты. Осталось придумать, как.
– Через задний проход всегда было самым безопасным способом…
– Амина!
Прозрачный алый полог над кроватью вздрогнул, словно испугался возмущенной изменяющей.
– Прости, не удержалась, – Амина рассмеялась и вытянула вверх руку, любуясь съехавшими к локтю браслетами. – Мы его так и называли. Жрицы соблюдали целибат, а мужчины втихую позволяли себе маленькие удовольствия. Нас не встречали и не провожали, словно духов в опустевшем храме.
– Разве ты была в Ше-Бара?
– Храмы везде одинаковы, как и люди в них, как и порядки. Жрецы в полночь собираются внутри на короткую молитву, и у тебя будет около десяти минут, чтобы забраться внутрь через балкон второй ступени. Это несложно.
Аори резко села на кровати.
– Что значит – у меня?
Сено в тюфяке захрустело, когда смуглая изменяющая повернулась на бок. Она устроила голову на локте и согнула ногу так, что крутой изгиб бедра оказался выше плеча. Казалось, что Амина уснула, но Аори видела, как тонкие ниточки изменения покидают и без того истощенное до предела тело.
– Ты должна отправиться одна сегодня ночью. Я провожу тебя, покажу путь, но я должна уйти. Понимаешь?
– Только так? – Аори принялась невольно кусать пересохшие губы. – Ты с самого начала знала, и все равно пришла в город?
– Я не смогла найти ничего лучше. Только эта ночь. Только ты. – Амина посмотрела на нее длинным взглядом, чуть прищурив подведенные черным глаза. – Как твой шрам? Покажи.
Одним плавным движением она поднялась и, сделав два шага, присела на край кровати. Аори вздрогнула, когда прохладные руки скользнули под рубашку.
– Ты была права. Я действительно не понимала, во что ввязываюсь.
– Хорошо зажил, – Амина погладила рубец кончиками пальцев. – Жаль.
– Хотела, чтобы я помучилась?
– Нет. Жаль, что теперь его не свести до конца.
– Плевать.
– Шрамы – это наша плата демонам за слабость, говорит Харру. Прости, что мне пришлось это сделать.
Аори лишь криво улыбнулась. Что стоит физическая боль по сравнению с той, когда вырываешь часть себя, когда прошлое раскалывается на мелкие кусочки и ты остаешься наедине с разноцветной мозаикой? Каждый осколок ранит пальцы, и этой кровью надо склеить новое будущее.
Только не останавливаться. Не позволять страху и боли взять верх, и когда теряешь что-то важное, и когда из небытия всплывает то, что так хотела забыть. Собрать картинку.
И провести линию, которая навсегда ее отделит.
Poets of the Fall. Where Do We Draw the Line.