Новая встреча. Тот же год.
В середине апреля я заболела.
У меня вечером поднялась температура, и я стала сильно кашлять. Кашель был тяжелый, и он не давал освобождение от слизи.
Я пошла к врачу.
Терапевт меня послушала и сказала:
– Есть хрипы в груди… похоже на бронхит.
– Бронхит?!
– Дышать тяжело? – спросила она.
– Да, тяжело дышать.
– Не начнем лечение сейчас, будет хуже. Садись, давление померяю… нормальное – 110 на 75. Одевайся. Недельку полежишь в больнице. Пиши, Зоя, направление в наш стационар с сегодняшнего дня, – обратилась она к медсестре, сидевшей рядом.
– Сейчас мне идти туда? – расстроилась я.
– Да. Желательно попасть туда до обеда. Пойдешь сейчас домой, соберешь вещи: халат, тапочки, полотенце, кружку, ложку, средства личной гигиены и в больницу с направлением, с карточкой.
– Ясно.
«Конечно, отдохнуть от школы всегда охота, но только не в больнице. Видно, ничего не поделаешь, лечиться ведь надо».
Терапевт что-то записала в мою медкарту, поставила печать на направлении и все отдала мне.
– Вот направление, лечение. На первом посту принимают больных – от входа налево. Да, спросишь у них. Дорогу найдешь?
– А я знаю дорогу.
– Автобус идет туда. Доедешь на нем.
– Нет, я лучше пешком. До свиданья.
– До свиданья.
Я вышла на улицу. Густой снежок осыпал мое серенькое пальто и вязанную красную шапочку.
Мама очень расстроилась, когда узнала, что у меня бронхит. Она помогла собрать мне вещи, и я пошла в больницу. На улице было прохладно, по-прежнему валил снежок, и кругом еще лежали кучи не растаявшего до конца снега. Но, несмотря на холод, я почти не кашляла дорогой.
Какое-то волнение не покидало меня. Я долго шла, и вот показался местный стационар – старое одноэтажное здание из красного кирпича, с большими окнами.
Я зашла в больницу и спросила первого встречного мужчину, куда мне обратиться с направлением. Он объяснил. Я подошла к двери, где было написано: первый пост и постучала. Но, никто не ответил. Я заглянула туда. Комната оказалась очень маленькой. Там вплотную стояла мебель: письменный стол, большой шкаф и два стула, в углу имелась раковина.
За столом сидела главврач Мария Семеновна и что-то говорила больному мужчине. Возле окна стояла санитарка и протирала подоконник.
– Ты к нам? – спросила главврач.
– Да.
– Подожди. Посиди в коридоре.
– Сколько народа сегодня много поступило, – сказала тихо санитарка.
«Да, сочувствую вам, – подумала я, расстегивая пальто и садясь на мягкую скамейку, сумку с вещами держа в руке. – Сырая, холодная эта больница, пахнет неприятно лекарством и сыростью. И какие-то люди проходят, странные и суровые. Стены наполовину беленые, наполовину выкрашены в голубой цвет. Чистота, конечно, кругом не идеальная, но вполне сносно – мусора нет. А что больница старая и требует косметического ремонта, так это вина не врачей и санитарок, а Администрации поселка. Видимо, не выделяются деньги из бюджета на медицину. Ни разу здесь я не лежала. Вижу один очень длинный коридор, а что там дальше – не знаю»
Я сняла шапку и сунула в сумку.
Тут в коридоре появился Алексей – парень, который тоже занимался со мной в спортзале и который постоянно смотрел на меня. И мне нисколько не нравился.
– Привет! – весело произнес Алексей, улыбаясь и садясь рядом.
– Привет! – ответила я и улыбнулась.
– Что случилось? Заболела?
– Бронхит. А ты чем болен?
– Да, учиться надоело. Как там наши? Все здоровы? Тренируются качки?
– Да.
В коридоре появился невысокий и симпатичный парень. Он кивнул Алексею в сторону своей палаты и скрылся за дверью. Алексей встал и молча последовал за ним.
Меня приняла Мария Семеновна и отправила в восьмую палату.
Очень мрачной, сырой и холодной предстала передо мной эта комната с побеленными стенами. Высокий потолок и самый верх стен были покрыты кое-где черной плесенью. На большом деревянном окне имелась облезлая решетка. Белые подоконники чистые, но стекла между рамами уже закопченные и покрытые легким инеем, так как на улице еще довольно холодно. Пол несколько раз крашен, содран и снова крашен. Четыре железные койки, довольно старые с заржавелыми пружинами и сырыми матрасами, давно просились на свалку. Маленькие три тумбочки, еще со времен войны, крашенные в голубой цвет, стояли сиротливо возле кроватей. А самым противным был здесь воздух, пропитанный плесенью и лекарством.
Мне захотелось заплакать.
«И здесь, в этой плесени, я буду лечить бронхит?»
На кровати возле окна сидела девушка лет тринадцати. Она, увидев меня, мило улыбнулась.
– Привет! – произнесла я, съеживаясь.
– Привет! – ответила она ласково и грустно.
Где здесь свободная кровать? А, кажется возле окна, – я прошлась по облезлому полу из тонких дощечек и положила пальто на кровать. Хозяйскую сумку поставила на пол.
– А ты здесь одна лежишь?
– Да нет. Утром приходят дневные на лечение. А потом они уходят домой.
– Они уже ушли?
– Да, ушли.
– Давай познакомимся, меня зовут Ольга. А тебя?
– Вика.
– А ты давно здесь лежишь?
– Вторую неделю. У меня почки болят.
– Ясно, а у меня бронхит.
Я села на уже заправленную кровать с посеревшим постельным бельем и стала оглядывать комнату. Только сейчас я почувствовала давление в груди и першение в горле. Я закашлялась, закрывая ладонью рот.
– Как здесь холодно, – захрипела я.
– Да. Хотя сейчас здесь еще не так холодно, а когда в январе были морозы, так мы даже в пальто здесь ходили. Кстати, пальто можешь повесить вон возле входной двери на вешалку.
– Спасибо. Ты здесь уже лежала?
– Да, в январе, с почками.
– Понятно.
Тоненькая девушка казалась милой и приветливой. Я подумала, что мне не придется прозябать здесь одной, в этой мрачной больнице.
Итак, медленно потянулись дни за днями, тоскливые и одинокие. Утром еще было весело, потому что приходили дневные женщины и рассказывали какие-нибудь истории из жизни или просто болтали. После обеда они уходили, и в палате становилось тихо. Вика оказалась неразговорчивой, она все чаще сидела на кровати и читала книжку. Иногда уходила в соседнюю палату. А если я что-нибудь у нее спрашивала, она уклончиво отвечала, и мне становилось понятно, что разговаривать со мной у нее нет желания.
Чем же занималась я. У меня была с собой тетрадь и ручка. Я пыталась сочинять стихи и какие-нибудь истории. Еще я рисовала или просто лежала и смотрела тупо в потолок. Палата мне уже не казалась такой противной.
Лечение я получала: мне ставили уколы, банки и выдавали лекарство.
В столовой кормили неплохо, хотя многие больные жаловались.
Как-то вечером мы с Викой лежали на кроватях. Она читала книжку, а я смотрела на окно, покрытое инеем. Мне было очень грустно, и у меня болела голова.
Я сказала Вике:
– Так скучно. А спать не хочется. И голова болит.
– И у меня голова болит, – сказала она, зевая.
– Скорей бы выздороветь и уйти отсюда, – снова произнесла я.
Вика мне ничего не ответила, а только посмотрела на меня безразлично и снова уткнулась в книгу. Тут в дверь постучали, и мы молча повернули головы, ожидая увидеть мальчишек. Они иногда заглядывали в палату и вызывали Вику. Она выходила за дверь и быстро возвращалась, недовольная и расстроенная, ничего мне не говоря. Но в палату зашла моя подруга Лида. Я очень удивилась. Она была в желтом клетчатом пальто, в собачьей шапке-ушанке, в руках дамская сумочка.
– О! О! Привет! – сказала гостья.
– Привет! – ответила я и села.
– Ольга! Как ты сюда попала!?
– Да вот, смогла. Садись.
Лида села, сняла шапку и стала оглядывать комнату.
– Здесь ужасно, просто кошмар!
– Я сама уже устала от этой обстановки.
– Вот тебе компот из слив, чтобы было сил прилив, – сказала в рифму Лида, доставая из сумочки стеклянную банку со сливами, которые плавали в сиропе.
– Спасибо.
– У вас в палате так холодно и сыро.
– А мне жарко, нету сил, – ответила я шутя.
Вика недовольно посмотрела на нас и с книжкой вышла в коридор.
– Тут Дима лежит, я с ним раньше встречалась. Не познакомилась еще? Он очень общительный и симпатичный, – грустно произнесла Лида.
– Нет, не познакомились. А вы с ним расстались?
– Да. Ай! Мы встречались пару раз. Он сам не захотел со мной дружить… Я к тебе на минутку заскочила, так как уже поздно. Ладно, я пойду.
– Как, уже? Посиди еще немного.
– Ой, далеко домой идти, – ответила она зевая.
– Завтра что у нас?
– Суббота… Ой, как в школу не охота.
– Провожу тебя немного.
Мы вышли из палаты и пошли в сторону выхода. Из коридора вынырнули мальчишки: Алексей и Дима. Алексей поспешил вперед и расставил руки в стороны, пытаясь загородить нам дорогу.
– Здрасьте! Куда! Куда!
– Лида, привет! – радостно сказал Дима позади Алексея.
– Привет! – ответила она. – Это что еще за шутки? – обратилась она к Алексею.
«Их еще здесь не хватало!» – подумала я.
Мы отошли назад и сели на скамейку.
– Это он? – спросила я у подруги шепотом.
– Конечно он.
Парни сели рядом. Алексей справа от меня, Дима слева от Лиды. Они стали втискивать нас в середину. Я рассердилась и выскочила. Алексей схватил меня за руку. Я вырвалась и встала к стене напротив.
– Че покраснела? – спросил меня Алексей.
– Ничего! – грубо ответила я.
Меня удивила его наглость. На тренировках он смотрел на меня скромно и ни разу не подошел даже заговорить, а тут показывает такие дерзкие манеры. Меня это разозлило, и я захотела уйти в свою комнату. Но нужно проводить Лиду, которая не очень сопротивлялась. Мне кажется, что она даже рада их встрече.
Тут подруга попыталась встать, тогда сидевшие рядом Дима и Алексей, решили загородить ей путь.
– Леха! Здорово! – произнес Дима, протянув руку через Лиду.
– Привет! – в ответ протянул руку Алексей.
– Да вы что обнаглели? – спросила Лида, растроганная вниманием, делая вид, что сердится.
Я видела, что подруга была рада и не хотела уходить, а хотела покапризничать перед мальчишками. Мне же по-прежнему хотелось проводить подругу домой и уйти в свою палату. Меня такое внимание совершенно не радовало.
– Ой, Лида! Лида! Ой, что это? Что это? – сказал Дима, указав надпись на ее юбке.
Лида вырвалась и поспешила к стене. Она была счастлива. А я злилась на парней и на Лиду.
Алексей заржал, как конь, на что я даже вздрогнула.
– Ой, ладно, мне пора, – сказала мне подруга.
– Ой, у меня лицо горит, – прошептала я.
Теперь после слов Алексея я концентрировалась только на своем лице. Я знала, что оно красное, и мне было стыдно.
– Весело тут, и жениха себе найдешь, – произнесла тихо Лида.
– Ага. Приходи, Лида, если сможешь.
– Приду, – ответила она, надела шапку и поспешила к выходу.
Парни сидели на той же скамейке и, улыбаясь, смотрели на меня. Я же сделала серьезное и дерзкое выражение лица. Поспешила в свою палату. И у меня родилось стихотворение:
Сырая, холодная эта больница.
Повсюду чужие, суровые лица.
Угрюмые стены, из дерева пол.
А старый фундамент уж в землю ушел.
Стара! Сколько лет, сколько зим
Она удивляла терпеньем своим.
Стара!
На следующий день после обеда Вику отпустили домой на выходные. Я осталась одна. В больнице стало совсем тихо. Я достала свою тетрадку и стала придумывать стихотворение.
И вот что у меня получилось:
Ох, одиноко, слезы вот польют.
Палаты раздражает неуют.
Зачем решетку вставили в окно?
Здесь, как в тюрьме, и сыро, и темно.
Я не терплю больниц,
Где старомоден быт,
Где немощных лелеют до поры.
Где верх берут – тоска и стыд,
И тело изнывает от жары.
В других палатах – радио, камин,
Светлей, просторней, веселей.
А здесь – тоска.
Да, что тут говорить,
Домой бы поскорей.
Завидую дневным – ночуют по домам,
Теплом согреты, койки их пусты.
Я часто просыпаюсь по ночам
От страшных снов, где войны и кресты.
Потом я походила по комнате, вспомнила свою бывшую подругу Олесю, которой я решила больше никогда не писать. Олеся же мне прислала одно письмо в начале января, но я ей не ответила. И больше она мне не писала.
Походив по комнате, я легла и задремала.
Проснулась уже в сумраке. Встала, чтобы включить свет и услышала за дверью чей-то голос, шаги. Я поспешно включила свет и села на койку.
Послышался стук в дверь и она широко открылась. На пороге появились парни: Олег, Дима и Алексей. Олег – мой ровесник, очень высокий и худой.
Я не ожидала, что они заглянут ко мне. И мне этого вовсе не хотелось.
– Ну, привет! Чем занимаешься? – спросил смело Алексей.
– Да так, сижу, – тихо выдавила я.
– А что так тихо говоришь? Тебя что не кормят? Говори громче, – произнес Алексей.
– Ой, здесь еще хуже, чем у нас. Как ты только терпишь? – протянул Дима, глядя на меня.
Парни сели все на противоположную кровать и стали смотреть на меня внимательно, точно на смотринах. Мне даже стало не по себе. Я старалась отвести взгляд в сторону и думала только о том, чтобы они ушли. Но они продолжали сидеть и смотреть на меня. Я тогда соскочила с кровати и пошла к двери.
– Мне нужно взять лекарства, – сходу придумала я.
– Хорошо, – проговорил Дима.
Я вышла за дверь и стала искать повод, где бы протянуть время, пока парни не уйдут. Зашла в туалет. Там было ужасно: пахло мочой и сыростью. Простоять там я смогла недолго, да и дверь постоянно дергали больные. Столпился народ и стал возмущаться: почему так долго.
«А может у меня понос! – подумала я, выходя из туалета. – Вот нетерпеливые».
Я почувствовала, как снова вспыхнуло мое лицо от гнева. Поторопилась в свою палату, не обращая внимания на больных. Там уже никого не было.
Следующие два дня прошли спокойно. Приходила мама и принесла недовязанный мной носок. Я стала его вязать и вздрагивала при каждом шуме в коридоре.
Вскоре, выписали Вику, и стало очень скучно. Мне приходилось рано ложиться спать, чтобы быстрее наступил следующий день.
Но я все чаще вспоминала пристальный взгляд Димы. Его красивое смуглое лицо с карими глазами и длинными ресницами. И Лида с ним уже успела подружить и рассталась. Такому парню подошла бы очень яркая девушка. А Лида серая мышка и еще медлительная. А я вообще никуда не гожусь.
В один из вечеров я не находила себе место от тоски. Процедуры все были уже сделаны. Носок вязать при тусклом свете было неудобно. Писать стихи – лень. Да, и в палате по-прежнему было сыро и прохладно. Я решила поболтаться по коридору и кого-нибудь встретить. Больше всего мне хотелось увидеть Диму. Мне нравилась его обаятельная улыбка и нежный взгляд. Но мне почему-то казалось, что смотрел он на всех девчонок одинаково – нежно и мило. И я его внимание не воспринимала, как симпатию к себе, стойко понимая, что в любви мне не везет.
В коридоре было тихо. Все уже разошлись по палатам.
Я прошла до широкого вестибюля, где стоял телевизор и несколько скамеек для зрителей, которые были пусты. Телевизор был выключен. Я вернулась в палату огорченная. Легла спать.
Проснулась в полночь. Решила выйти в туалет.
В коридоре стоял Дима.
– Ольга, иди сюда! – произнес он встревоженно и нежно.
– Что? – удивилась я. – А сколько время? – спросила я, взглянув на часы, висевшие над дежурным столиком медсестры. Издалека было плохо видно стрелки. – Не поняла?
– Скоро кино будет. Пойдешь смотреть?
– А сколько время?
– 12 часов. Пойдем?
Мы пошли в вестибюль. Там уже сидело несколько человек, в том числе Алексей с Олегом. Мы сели на скамью подальше друг от друга.
«Притворюсь, что очень спать хочу», – подумала я.
Дима подсел ближе и сказал:
– Мне так жалко тебя.
– Да, я сегодня целый день сплю. Выпью снотворного и сплю, – проговорила я.
– Да какой тут может быть сон. Не пей снотворное больше.
– Ага. А когда кино? – зевнула я и прикрыла глаза.
– Во втором часу ночи.
– Во втором часу?! Нет, я пойду спать. Не дождусь, – спохватилась я, точно проснулась.
– А мы тебя разбудим. Я постучу три раза, – сказал Дима.
Алексей и Олег тоже смотрели на меня.
– Если разбудишь, я крепко сплю.
– Разбудим, – произнес весело Дима.
Я пошла в свою палату и услышала смех парней за спиной. Мне даже стало как-то неловко, точно я сделала что-то предосудительное. У меня даже вспыхнуло лицо, не то от расстройства, не то от стыда. И немного от злости. От злости на парней.
Но Дима не постучал.
В девять часов утра я пошла на завтрак.
Мрачная столовая с деревянным полом, наполовину побеленными стенами и наполовину выкрашенными в голубой цвет, наводила на меня тоску. Там стояло два длинных стола. Один для мужчин, другой для женщин. Частенько пахло чем-то подгоревшим, жареным луком и морковкой. Больные постоянно галдели, пробиваясь к раздаче. Повара ворчали и их одергивали. Мне не нравилась эта атмосфера. Мне последнее время совершенно не хотелось есть, именно здесь, где голодные больные, точно стадо баранов, толпились и пробивались вперед к раздаче еды. Я же всегда пропускала голодающих.
Я получила еду и пошла за женский стол. И тут увидела, что Дима садится напротив меня. Женщины удивились и завозмущались. Но Дима не обратил на это внимания. Он был каким-то дерзким и, похоже, без настроения. Я поняла, что сел он сюда именно из-за меня.
– Как дела? – спросил он вежливо.
– Да ничего, нормально, – ответила я растерянно.
Молчание.
Я слышала уже смешок женщин и красноречивые высказывания мужчин. Они явно говорили про Диму, потому что я несколько раз услышала его имя. Потом до нас долетел смех от мужчин. И Диму кто-то сзади ударил по спине. Он сердито оглянулся, увидев улыбающегося соседа. Он тоже улыбнулся какой-то дерзкой улыбкой. И вовсе он не выглядел потерянным и расстроенным. И он плевать хотел на смешки и разговоры. Чувствовалась стойкость в его характере.
Это неплохое качество для парня, но перегибать палку вовсе не стоит. Я сидела и размышляла:
«Подумаешь, сел рядом. Интересно – просто так или нет? Может его тянет ко мне из-за того, что я штангистка. Не знаю?» – Я изредка поглядывала на парня.
Но он же на меня старался не смотреть, чтобы не вызвать большего подозрения.
В Диме все же была какая-то суета и волнение, которые передались и мне.
Я с усилием проглатывала гороховый суп, который никак не лез в горло, изредка поглядывая по сторонам. У больных же был очень хороший аппетит. А женщина средних лет, которая сидела рядом с Димой, съела все до последней крошки хлеба и даже пошла попросить добавки супа.
Картошка же с гуляшом пошла у меня лучше, так как Дима покончил с завтраком очень быстро и уже торопился унести чашки в мойку. Я выдохнула. Теперь и я могу спокойно поесть. Женщины тоже стали расходиться.
Я решила еще какое-то время посидеть в столовой, пока все не разойдутся. Лицо у меня горело, и я чувствовала жар во всем теле. Мне даже не нужен был камин, так как я была всегда разгорячена. Энергия кипела во мне с невероятной силой. Я не могла расслабиться. И может, болезнь моя отступила очень быстро. Я выздоравливала хорошо.
День прошел почти в палате, как обычно.
Утром я отпросилась домой. Меня отпустили до вечера.
В пять часов вечера я уже была в больнице. Разделась в палате, повесила пальто и пошла за лекарством на первый пост. На мне был спортивный костюм.
В коридоре, на скамье, сидел дед из палаты Димы, а рядом стояла медсестра. Навстречу мне спешил сам Дима.
– Где ты была? Я целый день тебя искал, – взволнованно произнес парень.
– Я домой ходила.
– Ты его измучила, Ольга, – вмешался в наш разговор дед.
– А теперь ты куда? – спросил Дима.
– За лекарством. Сейчас вернусь.
– Ну, давай сынок, иди к ней, – сказал дед тихо, но я услышала.
– Ага, – ответил тот.
Медсестра под руку увела деда на процедуры. Дима стоял возле своей палаты растерянный. Я зашла в комнату первого поста. Когда вышла, Дима вздрогнул, как котенок, и пошел навстречу мне.
– Можно к тебе?
– Да, конечно, можно.
«Интересно, он действительно скучал. Он раньше не был так откровенен».
Мы зашли в палату, я положила таблетки на тумбочку. Дима неуверенно сел на соседнюю кровать. Я, взволнованная, направилась к выходу.
– Ты куда? – тоже взволнованно спросил он.
– Сейчас.
«Что мне делать, как поступить?» – думала я, идя в туалет.
Вернулась быстро.
– Почему, когда я прихожу, ты всегда убегаешь? – спросил парень.
– Просто так, – ответила я, опустив глаза.
– Сегодня суббота, и все ушли ночевать домой. Я ездил в город и купил ликер. Хочешь попробовать? Если пацаны не выпили…
– Не знаю.
Дима вышел из палаты.
Я взволнованная этим предложением, вышла в коридор набрать воды. На лице у меня вспыхнул румянец. Руки задрожали от волнения.
«Как же я сразу не заметила, что он подвыпивший. Вот он и смел».
Спиртное я пила лишь один раз в жизни – в свой День рождения, на пятнадцатилетие. Это было шампанское.
Пить мне совсем не хотелось.
Появился Дима с фарфоровой кружкой к руке, в ней было немного ликера. Он поставил кружку на мою тумбочку и протянул мятный пряник.
– На, выпей и закуси, – произнес он.
Я быстро выпила.
– Фу, какая гадость! – сморщилась я.
«Что-то голова закружилась, наверно из-за того, что я ничего давно не ела».
Дима лег правым боком на соседнюю кровать и спросил:
– Ну, как?
– Голова кружится.
Наступило молчание. Мы смотрели друг на друга.
«Он очень красив и хочется обнять его. Приласкать», – подумала я.
– Когда твой день рождения? – спросила я.
– 10 марта 1974 года.
– Я тоже в этом же году родилась.
– Скоро будет кино по телику, – произнес Дима.
– Мне нужно на укол. Ты пойдешь на укол?
– Да, конечно.
После укола я пошла в вестибюль.
«Все ушли домой. Он один из парней остался, неужели из-за меня», – думала я.
Телевизор был включен. Я села на скамью. Появился Дима и сел рядом со мной.
– Кино должно скоро начаться.
Я почувствовала, как будто что-то горячее разлилось по моему телу, когда наши коленки коснулись.
– Сейчас? – уже взволнованная спросила я.
– Да, должно сейчас, – он встал и начал переключать кнопки на телевизоре, ища нужный канал. Потом он сел.
Тут пришел Олег.
– Когда кино?
Я вздрогнула.
Дима, тоже взволнованный, соскочил с лавки и снова подошел к телевизору.
– Да, оно должно скоро быть, – сказал он поспешно и сердито, словно раздосадован тем, что этот человек вторгся на нашу территорию.
Олег посидел немного и ушел, а взволнованный его приходом Дима, долго не мог прийти в себя, нервничал.
Но вскоре Олег опять появился и сел сзади нас. Дима соскочил, как ужаленный, и ушел прочь.
По телевизору стали показывать какие-то космические зарисовки.
– Показывают какую-то ерунду, – сказала спокойно я, расстроенная тем, что ушел Дима.
– Не говори, – ответил Олег.
Подошел еще незнакомый мужчина, а следом спешил Димка. Он был по-прежнему расстроен и потерян. Он подошел к телевизору и снова стал переключать каналы, которых было всего три.
– Во, во, оставь этот канал! Ха, ха, ха! – загалдел мужчина.
Но Димке было не до смеха. Он сел дальше от меня, стер со лба пот платочком и затих.
Прошло еще несколько секунд, Дима подорвался, посмотрел на всех сердито и снова вышел из вестибюля. Я краем глаза наблюдала за ним.
Прошел час, а Димы все не было.
«Где же он?» – Я встала и пошла в свою палату.
Он стоял в коридоре.
– Ну, как кино? – спросил он расстроенно и сердито.
– Да, так, – ответила я и пошла дальше.
Уже поздно вечером я снова решила прогуляться по коридору. Дошла до вестибюля.
На улице стало совсем темно. Я села возле телевизора. Прошло уже несколько часов с тех пор, как мы виделись с Димой.
Я так сидела одна. Вдруг появился он, обиженный. Переключил другой канал, молча, не обращая внимания на меня. Сел рядом и молчит. Я оглянулась по сторонам.
«Как приятно он пахнет мужскими духами. Вот бы он меня обнял. Как он взволнован и нервничает».
– Можно обнять тебя? – спросил он.
От этих слов меня бросило в жар, и лицо опять вспыхнуло.
– Можно.
«Как хорошо нам вдвоем».
Но снова в дальнем коридоре послышались шаги. В зале не было света. Дима встал в полутьме и направился к телевизору. Тут включился свет, рядом стояла медсестра – полная женщина маленького роста, с грозным недоверчивым лицом. Дима сел на скамейку далеко от меня.
– Уже первый час ночи, – произнесла она строго, подошла к телевизору и выключила.
«Даже посмотреть нельзя», – подумала я и пошла в свою палату.
Медсестра и Дима остались.
В коридоре стало совсем тихо. Я взглянула на улицу и увидела, что на снегу не было ни одного отблеска света от окон, кроме моего. Значит, все спят, а мне не спится.
Я сняла с себя колготки и услышала приглушенный стук в дверь.
«Вряд ли это медсестра, она стучать не будет».
И тут дверь приоткрылась, я увидела на пороге Диму. Он был в том же голубом свитере, а на плече висел эспандер.
– Вот решил сделать зарядку. Ты не против, если я зайду?
У меня перехватило дыхание. Я была безмерно рада увидеть его.
– Медичка у себя в кабинете, а я прошмыгнул, пока ее нет.
Дима завалился на соседнюю кровать напротив меня. Он был пьян. Я легла на свою кровать. Мы смотрели друг на друга несколько минут.
– Свет что-то рябит и режет глаза… Не нравится он мне. Выключим? – сказал Дима. – Как здесь холодно и сыро. А хочешь я камин принесу из нашей палаты?
Не дождавшись ответа, он встал и вышел за дверь.
«Что же будет дальше? Что он задумал? Он, конечно, мне нравится, но спать с ним я не собираюсь».
Дверь снова открылась. Вернулся Дима, и у него в руках был большой камин-обогреватель.
– Теперь дольем сюда воды. – Он взял кружку с тумбы и налил в камин воду.
– Какой интересный камин, – удивилась я.
– Можно погасить свет. От камина будет очень светло, – предложил он.
– Да?
Дима выключил свет. Камин засветился ярко-красными лучами, они озарили маленькую комнату.
– Будет сейчас очень тепло, – сказала он и сел на соседнюю кровать.
– Садись рядом со мной, – вдруг неожиданно для себя произнесла я.
Он сел рядом и обнял меня.
Я думала о том, как мне хорошо. На какое-то мгновение я даже забыла об осторожности. А ведь в комнату могла войти медсестра или дежурная врач.
– Здорово, да? – спросил он.
– А вдруг кто-нибудь войдет? – опомнилась я.
– Кто? Все спят уже давно.
– Ну ладно, хорошо.
Лицо у меня начало гореть от камина еще больше.
– Лицо горит, – сказала я.
– А руки холодные. – Он потрогал мои руки. – Все тепло ушло на лицо. – Потрогал мое лицо и обнял меня еще крепче.
– Какие у тебя теплые и мягкие руки, так бы уснула в объятиях, – протянула я.
Но какая-то тревога вспыхнула в груди. Пришли мысли страшные и волнительные.
– Ты видел фильм на днях, где убивают животных? – вспомнила я.
И почему мне именно сейчас пришло это в голову. Неужели от страха и волнения.
– Немножко, не до конца.
– А видел, как убивали обезьян? Как страшно!
Своим лицом я прижалась к его лицу, закрыла глаза, успокоилась.
Молчание.
Я открыла глаза, камин сверкал красным пламенем еще сильнее.
«Я так взволнованна, точно камин горит в моих закрытых глазах, а люди бегают и тушат пожар. Нет, это моя душа горит. Все так тревожно, волнительно и так хорошо».
– Как жутко и страшно, – сказала я.
– Что ты? – Дима прижал меня очень крепко к себе.
– У меня все лицо горит от этого камина. А если кто увидит нас, то это будет кошмар.
«Боже, что будет, если нас увидят. И я с тобой вовсе не желаю спать», – размышляла я.
– Как хорошо, блаженство! – произнес он ласково.
«Нет, он очень хороший».
Молчание
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он и опустил руку ниже плеча.
– Хорошо.
– Обними меня. А то я все тебя, а ты ни разу, – предложил Дима.
– Что?
– Извини…
– Обними меня сейчас крепче, – прошептала я.
– Ты думаешь о чем-то?
– Я? – я была растерянна.
– У тебя наверно там мускулы под кофтой? – вдруг неожиданно спросил он.
– Да какие там… Я не такая сильная, как ты думаешь.
Я встала, чтобы попить из кружки воды.
– Дай мне тоже попить, – попросил Дима.
«Может он со мной из-за любопытства, как там фигура моя спортивная выглядит. Думает, что я великая спортсменка, а я так …Какая я все же наивная. Но он так спокоен».
– Ляжем, а то что-то спать хочется, – поправив подушку, Дима лег рядом со мной.
Он прижался ко мне вплотную.
– Как все же хорошо, – произнесла я.
Я тоже обняла его. И тут я вздрогнула, как ужаленная, и спросила: который час.
– Я не знаю.
Дима настойчиво лег на меня сверху и затих, ожидая моего ответа. Мне стало страшно и неловко. Я боялась, что кто-нибудь вот-вот заглянет в палату, боялась совершить немыслимый поступок. Переступить черту невинности. И мне ничего не оставалось, как остановить это, пока не поздно.
– Дима, тебе нужно идти, – выплеснула я настойчиво.
От этих слов он сел на кровати боком и задумался.
«Неужели он обиделся».
Я обняла его сзади и сказала:
– Но мне так неохота, чтобы ты уходил.
– Дай я тебя хоть поцелую.
Он прикоснулся к моим губам. Этот поцелуй был, конечно, приятным, но я думала только об одном: скорей бы он уже ушел, чтобы я спокойно могла все переварить и обдумать. И не дай бог, кто-нибудь увидит.
Целовалась я первый раз. И так у нас все вышло неумело и неловко, точно у Димы это было тоже впервые.
– Спокойной ночи, – сказал он и вышел в коридор.
Я разделась и легла, но долго не могла уснуть. Лишь оставшись одна, я осознала, насколько этот поцелуй был приятен.
В 9 часов утра я лежала на кровати, потягивалась сладко. В комнате больше никого не было.
Вставать мне не хотелось, но я знала, что скоро придут дневные больные.
Я взглянула на камин, и у меня поднялось настроение. В коридоре стояла тишина.
Я вышла, чтобы умыться у единственного умывальника в коридоре. Стояла прохлада. Раковина была слегка заржавевшей, но чистой. Потом пошла в свою комнату.
В дверь постучали, я вздрогнула. Эта была медсестра. Она открыла дверь и сказала:
– Идите завтракать.
«Раньше она не стучала».
Я находилась все еще под впечатлением от вчерашнего и не хотела выходить в холодный коридор.
Опять постучали в дверь. Зашла дневная больная – женщина средних лет, которую я называла Тоней.
– Здрасьте! Как спалось, девочка?
– Хорошо.
– Ну и хорошо.
Она разделась в комнате, повесила пальто на вешалку и вышла в коридор.
Опять в дверь постучали. Я снова вздрогнула. Это был Дима.
«Как он сегодня опрятен и красив».
– С добрым утром! Я за камином пришел. Мужики спохватились, а камина нет.
Говорил он строго, монотонно, как будто вчера и ничего не было. Я даже удивилась.
– У тебя голова болит? – спросила я.
– Да кажется нет, – как-то равнодушно и холодно произнес он.
– А мне что-то дурно.
Он, взглянув на меня мельком, вышел молча из палаты.
В палату зашла Тоня.
– Это от нас камин унесли?
– Да, я брала у них погреться, а то очень холодно.
– Ну, правильно. Надо будет еще у них взять.
Молчание.
Я села на кровати и стала смотреть потрепанный журнал Тони, которая перебирала свои лекарства, сидя на кровати. Потом она вышла в коридор.
– Да ведь в столовую надо идти, – произнесла я, взяла кружку и вышла из палаты. Даже холодок по телу пробежал и лицо загорелось. – Ой, неохота. Опять я наверно покраснела?