– Как вы? – шепнула я Глебу.
– Собираюсь жить дальше, – улыбнулся он. – Кто они? На террористов не тянут, с таким вооружением…
– Похоже, их самих тут заперли. А нас они принимают за своих похитителей.
Тем временем толстяк радостно извлек из моей сумки ключи от номера. Девушка оживилась и подошла к нему, протянув руку:
– Проверим?
– Я сам схожу. Смотри лучше дальше, – и он направился в темноту.
Через несколько минут он вернулся разочарованный.
– Не подходит? – усмехнулся целитель, не пожелавший принимать участие в этом действе.
Ответа не последовало, человек лишь продолжил копаться в моих вещах. Еще несколько раз он и девушка по очереди ходили примерять найденные ключи к люку. Сначала – мои от московской квартиры, потом – связку из сумки актера. На этом осмотр был окончен.
Девушка разочарованно мерила шагами пространство, периодически пропадая в тени. Толстяк все еще уныло перебирал наши вещи. Я и Глеб старались сидеть тихо и не привлекать к себе внимания, не совсем понимая, на каких правах мы здесь находимся.
Вдруг девушка быстро направилась к нам и протянула руку.
– Елена, журналист. Вообще, обычно, меня зовут Элен. Мой псевдоним, если хотите.
Я неуверенно пожала руку.
– Марина, фотограф.
– Глеб, актер.
– Точно, – прищелкнула пальцами Элен. – Я же смотрю: лицо какое-то знакомое.
Несколько секунд она молчала, потом раздраженно добавила:
– Ну, представьтесь же. – Она обратилась к остальным. – Они теперь наши, – кривая усмешка, – товарищи по несчастью.
– Беркутов Николай Алексеевич, врач. – Нехотя кивнул наш недавний спаситель.
– Игорь Владимирович, заведующий финансовым отделом, – чинно представился толстяк.
– Еще есть Лариса Федоровна, – перебила его Элен. – Но ей было плохо, и доктор ей что-то вколол. Теперь она спит, – она указала куда-то в темноту.
Теперь я действительно заметила, что там что-то лежит.
– Плохо? Совсем? – встревожено поинтересовался Глеб.
– Она еще и нас переживет, если выберемся, – усмехнулся врач. – Обычная истерика.
– Как вы вообще сюда попали? – спросил Глеб, вставая. – Неужели нельзя отсюда выбраться?
– Попробуйте, – ехидно ответил финансист.
Его взгляд и интонация не оставляли никаких надежд на успешную попытку это сделать. Первый вопрос он предпочел проигнорировать, видимо, в душе еще думая, что мы должны знать ответ. Тем не менее, мы обошли нашу неожиданную темницу. В этом мрачном паломничестве нас сопровождала только Элен. Доктор так и стоял, прислонившись к стене, скорее напоминая статую. Стекло очков убивали всякую присутствующую в нем жизнь. Финансист с надменной усмешкой наблюдал за нашей прогулкой. Но то, что он вздрагивал и поворачивал голову, всякий раз, когда нам казалось, что стена непрочно сложена, выдавало то, что наша прогулка интересует его куда больше, чем он пытается показать.
Местом нашего затворничества оказалось большое подвальное помещение, разделенное перегородками на три зоны. Комната, в которую мы попали сначала, была самая большая и располагалась в центре. Пролом слева открывал путь в комнату поменьше с глубоким проломом в деревянном полу, в который я благополучно чуть не свалилась. Правая комната была ее точной копией, только ее полу удалось уцелеть. Странной задумкой архитектора была бескрышая башня, вход в которую располагался в центральной комнате и служил единственным источником света. Три ступеньки наверх отделяли это сооружение от подвала. То ли в силу времени, то ли по сумасшедшему желанию архитектора у помещения полностью отсутствовала крыша. На высоте второго этажа виднелись 2 в силу чьей-то прихоти замурованных окна. Следов двери я не заметила. Видимо, попасть сюда можно было только из подвала. Для каких целей служило это помещение, оставалось только догадываться.
Я стояла, запрокинув голову, и разглядывала квадрат облачного неба, служивший нам крышей. Не самая страшная темница, если подумать. Вдоволь воздуха и пространства. Сырость, но много дерева, чтобы от нее избавиться. Могло быть много, много хуже…
Елена все время была рядом с нами и, кажется, постоянно что-то говорила. Изредка ей кивал Глеб. Первая из сказанных ею фраз, смысл которой я осознала, была произнесена, когда мы вернулись в первую комнату.
– Давайте разожжем костер? У кого-нибудь есть спички? Зажигалка?
Я считаю, что у каждого есть история, которая, будучи рассказанной, ничего из себя не представляет. Редкий слушатель сможет увидеть в ней что-нибудь особенное. Но она навсегда врезается в память человека, ее пережившего. Зачем? Чаще всего это остается загадкой.
Пожалуй, я и начну.
«Приключение» (Марина)
Ей было лет 12. По давнишней традиции всех детей, только начинавших чувствовать себя взрослыми и всесильными, они собирались пойти ночью на кладбище. Тогда детям показалось, что эта идея пришла в голову единственно им. Кажется, так будет думать еще не одно поколение. Марину остановил какой-то мальчик.
– Не ходи.
– Почему?
– Просто не ходи.
– Не понимаю. Это же приключение, – ее глаза лихорадочно блестели.
– Пойдешь, я никогда больше не буду с тобой разговаривать.
– Ну и не надо, – разозлилась она. – Все равно я пойду с ними. Я хочу приключений.
Глава 2
…Шел второй день нашего вынужденного затворничества. Приступ паники первой ночи прошел, оставив головную боль и невыносимую усталость. Почти сутки лил дождь. С его помощью мы кое-как пополняли свои запасы воды. Из еды осталась пачка быстрой лапши и несколько ампул глюкозы у доктора. Вообще доктор оказался незаменимым человеком. Точнее его уколы успокоительного.
Первой ночью мы сидели у костра, пытаясь хоть немного согреться. Великодушно разделили на шестерых пачку лапши и шоколадку. Но есть почти все отказались: еще никто не перестал надеяться, что нас вот-вот спасут. Надежда стала угасать ближе к полуночи. Тогда кто-то предложил спать. Кажется, финансист.
– Идите, если можете. – Презрительно одернула его Лариса.
Она источала удивительное спокойствие. Похоже было, что она стоит в пробке и ужасно не хочет куда-то опаздывать, но ничего серьезного в этом бездвижном потоке ей не угрожает. Она раздраженно отказалась от еды и сказала, что мы сидим тут, как олухи, что нужно выбираться. Но сама не двинулась с места. Сказала тогда, когда Элен наконец замолчала. Она говорила почти все время. Рассказывала, что-то спрашивала и говорила дальше, не дожидаясь ответа собеседника.
После слов Ларисы Федоровны она прервала свое непродолжительное молчание. Казалось, за эти несколько минут в ней накопилась целая лавина слов. Сначала они звучали более или менее осмыслено, потом перешли в оскорбления и крики, потом она зарыдала. Не то что бы ее никто не пытался успокоить, но самым действенным опять оказался укол доктора. Когда Элен заснула, он предупредил, что у нас в запасе есть еще 3 нервных срыва. Дальше будем выкручиваться сами.
Я очень надеялась, что та ночь будет самой плохой. Временами мне казалось, что я исчезаю, вижу все это со стороны. А то впадаю в бессмысленное оцепенение. Я достаточно пришла в себя, чтобы осмысливать действительность только к 4 часам утра. Тогда я впервые посмотрела на часы. Финансист, Лариса и Элен спали. Доктор что-то читал при неровном свете костра. Глеб сидел рядом и задумчиво смотрел на огонь.
– Вы бы поспали, – шепнула я.
Актер вздрогнул.
– Я уже спал, – тихо ответил он. – А вы, кажется, так и нет?
Я отрицательно покачала головой.
– Так и спите. Ждать нам пока нечего, – грустно усмехнулся он. Потом добавил, – Правда, поспите. Ничего интересного не пропустите.
Я чувствовала себя смертельно усталой, но спать в этом месте казалось мне совершенно невозможной вещью. Будто сон здесь окончательно утвердит власть над нами этого места. Но я сняла плащ, благо помещение достаточно прогрелось, и положила его под голову. Почти мгновенно я провалилась в небытие.
Теперь был вечер второго дня, и я одна сидела в колодце, как с легкой руки Элен окрестили бескрышую башню. Небо немного прояснилось. Северный ветер сменился, и изредка сюда доносились теплые дуновения. Усталость брала верх, и я ощущала необычное спокойствие. Сквозь серые облака стали видны темно-синие лоскуты осеннего неба. Снаружи доносилось стрекотание запоздалых сверчков. Аккумулятор в фотоаппарате еще работал, и я с тоской просматривала сделанные снимки. Глядя на это здание снаружи, я с трудом могла смириться с мыслью, что нахожусь внутри него. Здесь был другой мир. Было странно понимать, что снаружи ничего не изменилось: день сменялся ночью, ветер колыхал траву, опадали листья. Временами мне казалось, что всех нас занесло в какое-то совершенно незнакомое и очень далекое место. На другую планету, в другую Вселенную, в параллельный мир, в чье-то воспаленное воображение.
На нас никто не нападал, за нами никто не следил. Напротив, царило удивительное спокойствие и безмолвие. Ночью Элен сказала, что ей было бы намного легче, если бы ее пытали, мучили, но она бы видела того, кто это делает. С непоколебимой уверенностью она твердила, что тогда бы точно нашла выход, тогда бы точно выбралась. После этого с ней случилась истерика. Для того чтобы выбраться, нам нужно было знать врага в лицо.
Иногда я казалась себе сумасшедшей, ловя себя на мысли, что временами чувствую себя здесь, как дома. Это место переставало меня не пугать, скорее убаюкивало и успокаивало. Но было в этом спокойствии что-то неестественное. Оно мешало нам выбраться больше всяких замков. Было в этом всем что-то бессмысленное, вроде насмешки. И никто не мог разобраться, кто же, наконец, над кем подшутил.