Закон подлецов

Глава тридцатая

Дочь простых работяг, всю свою сознательную жизнь вкалывающих на одном из московских заводов, Нина Барутина вошла в историю современной России как «одна из самых богатых и влиятельных женщин планеты, миллиардер, хозяйка бизнес-среды». Так, во всяком случае, указано в «Википедии». Этот же интернет-источник сообщает, что «до 1991 года о личной жизни Нины Барутиной ничего не известно». Если учесть, что к началу девяностых Нине Николаевне было уже тридцать, то нетрудно предположить, что никакой личной жизни у нее три десятка лет не было. Но интернетовские тексты создает отнюдь не беспристрастный компьютер, а вполне осязаемые люди, со своими симпатиями и антипатиями, привычками хорошо и вкусно питаться и отдыхать на берегу теплого океана.

В начале девяностых Нина вышла замуж за мэра столицы и ее звезда на бизнес-небосклоне не взошла, а взлетела так стремительно, как и положено звезде. Годы спустя, когда от ненасытной «градоначальницы» бизнесменам Москвы житья не стало, мэр счел необходимым выступить по телевидению. Он заверял граждан, что его супруга является уникально талантливым предпринимателем и в том, что она сама, без всякой его помощи, выигрывает все коммерческие тендеры, объявленные в Москве, нет ни малейшей его заслуги. «Что же мне, запретить ей заниматься бизнесом?», фальшиво недоумевал мэр. И не нашлось ни одного человека, который бы ему возразил, что по закону – да, запретить. Если она такой талантливый бизнесмен, то подавай в отставку с государственного поста и живи за счет супруги-миллиардера. Но самоубийц в окружении мэра не нашлось, как не нашлось желающих вызвать ему «кровельщика» – крыша у мэра явно потекла, когда он вылез на телеэкран с подобным заявлением.

Именно в тот период, когда Михеев вернулся в родной город, вознамерилась Барутина строить цементный завод в самом зеленом и экологически самом чистом районе Москвы. Даже то, что со времен Пимена в этом районе находилось патриаршее подворье, ее не остановило – ничего личного, только бизнес.

9 мая в родном Солнечном районе Сергей проводил организованный благотворительным фондом вечер, посвященный ветеранам войны. После торжественной части подошел к нему глава местной администрации.

– Сергей Анатольевич, на вас вся надежда, – обратился он к Михееву. – Барутина задумала строить здесь поблизости цементный завод. Это же не только самое чистое, в отношении экологии, место Москвы, но и одно из самых густонаселенных. О чем она думает, в городской черте вообще запрещено строить подобные предприятия. Мы, конечно, подготовили все документы, мнение ученых экологов, социологов – все впустую. А в администрации мэра такое в свой адрес услышал, что язык не повернется повторить.

– Я-то чем могу помочь?

– Вы знакомы с патриархом, всем известно, с какой теплотой и уважением он к вам относится. Обратитесь к нему, может быть, он сумеет помочь. Ведь патриаршее подворье тоже пострадает.

***

Патриарх Московский и Всея Руси на самом деле симпатизировал Михееву. Он понимал, что помощь, которую Сергей оказывает православной церкви, это не показуха, а искреннее движение души глубоко верующего человека. Они не раз встречались и в официальной обстановке, когда патриарх вручал Михееву ордена и иные награды православной церкви, и в домашней резиденции святейшего на патриаршем подворье, куда он с удовольствием приглашал Сергея вместе с женой и дочками, подолгу беседовал с ними.

После недолгих раздумий Михеев созвонился с помощником патриарха, попросил назначить ему аудиенцию, подчеркнув, что дело чрезвычайно сложное и отлагательства не терпит.

Святейший принял его у себя дома.

– Ваше святейшество, погибнет не один район, а целых три района Москвы. Этот завод грозит людям экологической катастрофой. Строить его в жилом массиве – преступление, – убеждал он патриарха.

– Мне понятна ваша озабоченность, Сергий. И вот что я вам посоветую, – сказал, после некоторого размышления, Алексий Второй. – Соберите подписи жителей районов. Как можно больше, чтобы было понятно: строительство завода вызывает массовое возмущение. И петицию составьте соответствующую, только лаконичную, самую суть изложите. Там, где я намерен эти аргументы предъявлять, длинных писем не читают.

Сергей энергично принялся за дело. Собственно, убеждать никого надобности не было, жители окрестных районов со страхом думали о том дне, когда цементная пыль покроет их дома, проникнет в легкие каждого, кто здесь живет. Активисты созданных инициативных групп собирали подписи в квартирах, магазинах, кинотеатрах, на рынках и в парках. В итоге на подписных листах расписались не тысяча, как предлагал патриарх, а несколько десятков тысяч человек.

23 февраля, в день рождения Алексия Второго, Сергей приехал поздравить святейшего с днем рождения. По дороге он все размышлял, удобно ли в такой день напоминать о делах. Но патриарх сам заговорил об этом. Когда Михеев рассказал, какое количество подписей удалось собрать, патриарх пришел в восторг.

Буквально через несколько дней у патриарха была назначена заранее запланированная встреча с президентом. Обсудив все, что было намечено, Алексий Второй, коротко, без эмоций, изложил ситуацию с цементным заводом, добавив, что письмо с протестом подписали десятки тысяч жителей района. Президент велел помощнику соединить его со столичным мэром.

– Что за цементный завод вы собираетесь строить в Москве? – без проявления каких-либо эмоций спросил президент.

– Не я, – не почуяв угрозы, смело возразил мэр. – Был проведен соответствующий тендер, после чего решение о строительстве завода принято на заседании правительства Москвы и прибрело законодательную силу. Я не имею права возражать…

– Завода не будет, – таким же бесцветным голосом перебил градоначальника президент и, не попрощавшись, повесил телефонную трубку.

Какое-то время спустя Сергею рассказали, как ярилась Барутина, узнав, кто встал на ее пути. «Передайте этому Михею: он еще горько пожалеет, что встал у меня поперек меня дороги. А завод на этом месте я все равно построю, не важно какой, но построю», – угрожала взбешенная Барутина. Но осуществить свою угрозу ей было не суждено. Лишился поста мэра ее муж, и закатилась звезда «самого талантливого бизнесмена Московии».

***

Еще в одиночке тюрьмы Шан-Долон Сергею пришли в голову несколько очень интересных коммерческих идей, которые он, после тщательных размышлений, намеревался осуществить по возвращению домой. И вот теперь настала пора претворять эти идеи в жизнь. Сил, энергии, знаний ему было не занимать. Но всякий раз, как только он начинал организацию нового дела, в прессе появлялись компрометирующие его статьи. В них не содержалось, как правило, ничего конкретного. Кем-то неведомым была разработана довольно примитивная схема. Предметом «журналистского расследования» становился очередной, попавший в опалу бизнесмен. Живописно преподнося, как неправедными путями были заработаны миллионы и миллиарды, автор непременно подчеркивал, что бесчестный предприниматель тесно связан с криминальным авторитетом по прозвищу Михей, по-прежнему возглавляющим «грозную Солнечную ОПГ». После таких публикаций потенциальные компаньоны враз теряли интерес к новому проекту и от сотрудничества под разными благовидными предлогами отказывались. Сергей не зря пообещал журналистам, на той памятной пресс-конференции в «Планете новостей», что не оставит без внимания ни один клеветнический выпад. Его адвокаты подавали иски о защите чести, достоинства и деловой репутации. Все иски, до единого, Сергей Михеев выиграл. Да иначе и быть не могло. У суда не было ни малейших оснований ему отказать. Никаких доказательств его преступной деятельности как не было, так и быть не могло. Копия вердикта жюри присяжных Швейцарского суда, неизменно представляемая адвокатам в суд, являлась мощным аргументом. Но отнюдь не закон торжествовал в удовлетворении этих исков. Судьи прекрасно понимали, что эти решения на улучшение имиджа истца повлиять уже не могут. Так оно и происходило. Один из судейских, ничуть не смущаясь собственного цинизма, после очередного судебного заседания даже спросил Михеева:

– Ну скажите на милость, зачем вам все это надо. Ну пишут, и пусть себе пишут: собака лает – караван идет. Что вам дают эти иски? Только деньги попусту тратите.

– А вы не думаете о том, что у меня есть семья, жена, дети, друзья. И я не желаю, чтобы они читали обо мне всякие гадости. Тем более что все это от первого до последнего слова – ложь.

– Это все лирика, – ответил судья, так и не понявший Сергея.

Выиграв очередной иск и получив решение суда, Михеев показал документ своему несостоявшемуся партнеру по бизнесу. «Вот видишь, суд признал клеветой, порочащей мои честь, достоинство и репутацию, все, что было напечатано в этой газетенке. Так что напрасно поторопился отказаться от нашего совместного проекта».

–– Ничего не напрасно, – возразил этот человек, с которым они к тому же уже много лет считались приятелями. – Ты пойми, я к тебе лично отношусь с уважением. Но совместный с тобой бизнес – это то же самое, что раскуривать сигару на пороховой бочке. Ты же умный человек, Сергей. Ну неужели сам не понимаешь, что все эти статьи – это предупреждение тебе: сиди, не высовывайся. Ты человек яркий, заметный, всегда был и будешь на виду. Так что не обижайся на меня.

Он не обижался. Он видел, что в стране, где царит правовой беспредел, защищенным себя не может чувствовать ни один человек. Люди превратились в серую массу бесправного населения.

Правящая каста утратила какие бы то ни было представления о чести, морали, даже о законе. Право решать судьбы людей они присвоили себе не на основании закона, даже не в силу занимаемых ими должностей, а от избытка власти. И только. К примеру, построил себе целое поместье чуть ли не в центре Москвы один из вице-премьеров. А через пару лет какой-то недальновидный застройщик выстроил поблизости высотный дом. Как подумал вице-премьер, что теперь из окон этого дома каждый желающий сможет на его владения глянуть любопытным взором, так даже аппетит у него пропал. Но над решением проблемы думал недолго. В стене, которая выходила на его владения, попросту замуровали все окна, глухой стала стена высотки. Один из возмущенных жильцов, так и не понявший, что к чему, пытался судиться с застройщиком, но неразумному дали понять, что он неправ и что окно в его спальне – это не более, чем архитектурное излишество.

И хотя церкви теперь не запрещали и даже молебны служили по всякому поводу, в стране, где у многих, вместо иконы красовался в углу рубль, а чаще – американский доллар, по заповедям жил далеко не каждый. Да и то – до чего удобная вещь, скажем, конституция или закон – что уголовный, что гражданский или процессуальный. Стал неудобен – вноси изменения, и вся недолга. Пришла новая власть – меняй конституцию, крои по-своему. Народ все проглотит и, если надо, в едином порыве проголосует. Все равно мало кто поймет, за что голосовать, а ссориться с властью – себе дороже. То ли дело заповеди. Как их поменяешь? Ну представьте себе, как бы выглядела, скажем, поправка к заповеди «Не укради». Если голоден – кради булку, если заметил, что у соседа излишки злата, – забери. О поправках к заповеди «Не убий» без ужаса и думать страшно. И уж трудно себе представить, чтобы сделало похотливое население с заповедью «Не прелюбодействуй». Ох, сложно соблюдать заповеди, а жизнь по ним прожить и того сложнее. Куда как проще законы поменять, скроить их под себя, под властей предержащих.

Иногда в прессе появлялись сообщения, что такой-то, имярек, разоблачен и даже осужден. Народ смаковал. Надо же, у полицейского полковник дома обнаружили деньжищ ужасть сколько. Сшитали-сшитали, со счету сбились и стали взвешивать. Три тонны, три тышши килограмм навзвешивали, во сколько! И мало кто задумывался, а откуда у полковника заштатного уездного городишки, занимавшего далеко не самую главную должность, в подвале три тонны бумажных денег в российских рублях и иностранной валюте. Сам ли он их там складировал, русский Гобсек, или его кто-то охранником назначил над этой «пещерой» полицейского Аладдина.

Надо сказать, подобные разоблачения особого возмущения масс не вызывали. Скорее – зависть. Прочитает обыватель, вздохнет на кухне под рюмочку – надо же, сумел такие деньжищи нахапать, а я сижу тут на кухне, пью дешевую водку и держу фигу в кармане. И уж вовсе невдомек обывателю, что разоблачали и наказывали только проштрафившихся, тех, кто берега потерял, забылся, перестал делиться и вышел из повиновения властей предержащих. Вот таких система не щадила, наказывала примерно и прилюдно. Чтобы, значит, другим инакомыслящим неповадно было.

***

Генералу Мингажеву позвонил его старый знакомый. Валерий Дмитриевич был явно чем-то взволнован. Из его несвязной, то и дело прерываемой астматическим удушьем речи генерал понял только одно: у Гараева пропал сын, а сам старик находится в больнице.

– Ладно, постараюсь к тебе сегодня вырваться, – нехотя пообещал Мингажев, он терпеть не мог неожиданно возникающих, как он выражался, «нештатных ситуаций», вносивших в жизнь одно сплошное беспокойство. – В крайнем случае пришлю к тебе толкового человека.

На следующий день один из помощников генерала докладывал. Дмитрий Гараев, предприниматель, владелец сети станций техобслуживания автомашин, два дня назад выехал из дома на своем «мерседесе». С тех пор ни бизнесмена, ни его водителя, ни даже машины никто не видел. В офисе Гараев в этот день не появлялся, так что с высокой вероятностью исчез он по дороге от своего загородного дома в Москву. Предусмотрительный сотрудник раскрыл перед генералом план-схему поселка, где проживает (или проживал, кто теперь знает?) Гараев.

– Непростой поселок, – комментировал помощник. – Вот красным кружочком я обвел дом Гараева. Вот этот, рядом, дом народной артистки Людмилы Гурченко, вот здесь, – он ткнул карандашом, – опять-таки народный, певец Александр Градский проживает, рядом парочку хоккеистов из сборной, здесь – Михеевские владения.

– Чьи, чьи? – заинтересованно переспросил Мингажев.

– Сергея Анатольевича Михеева, – уточнил помощник.

– Так они что, соседи?

– Так точно.

– Гараева, водителя, машину срочно объявляйте в розыск. Дело будет находиться у меня на контроле. Докладывать ежедневно. При поступлении оперативной информации – безотлагательно, – распорядился генерал.

«Нет-нет, война не проиграна, далеко еще не проиграна», – рассуждал он, меряя шагами свой новый просторный кабинет.

***

Люди в черном, в масках с прорезями, вооруженные короткоствольными автоматами, нагрянули ранним утром. Привычно-сноровисто приставили к высоченному забору раздвижные лестницы, лихо перемахнув, оказались во дворе. Выскочивший навстречу охранник получил удар прикладом и рухнул на траву. Но когда эти, в масках, с надписью «Пантера» на черных комбинезонах, ринулись к дому, охранник, превозмогая боль, достал мобильный телефон, быстро набрал номер начальника службы безопасности. Он успел произнести только первую фразу: «У нас гости», – когда один из бойцов «Пантеры» выбил телефон из его рук. Разбуженный шумом во дворе, Сергей накинул халат и стал спускаться по лестнице, когда раздался зычный повелительный окрик: «Лежать! Лицом вниз!» Даже не осознав, что команда относится к нему, он машинально спустился еще на одну ступеньку, но получил сокрушительный удар рукояткой пистолета по голове. Сознание потерял лишь на мгновенье, но поднялся с трудом – кровь из глубокой раны хлынула обильно, заливала лицо. Когда жена промыла и обработала рану, командир группы «Пантера» предъявил Михееву постановление на обыск, хмуро предложив: «Если в доме есть запрещенные к хранению предметы – наркотики, незарегистрированное оружие, – прошу предъявить.

Через час приехал адвокат. В дом его впустили только после длительных переговоров командира «чернорубашечников» со своим начальством. Первым делом адвокат поинтересовался у командира: «А для чего вам понадобился штурм забора и весь этот спектакль? Вы что, позвонили, предъявили документы, а вас в дом не впустили?» Ответа он не удостоился. Обыск продолжался почти шесть часов. Как водится, перевернули все вверх дном. Что искали, ни хозяева, ни адвокат – так никто и не понял. Даже когда извлекли из специального шкафа-сейфа охотничье оружие, спецназовцы особого интереса не проявили. Только сличили номера в разрешительных документах и поставили все на место.

А вот часы в кабинете Михеева рассматривали долго и тщательно. Старший группы потребовал, чтобы на каждые часы был предъявлен соответствующий паспорт. Сергей не раз подсмеивался над привычкой Люси педантично и аккуратно собирать все документы. Сейчас эта привычка жены оказалась весьма уместной. Она достала стопку паспортов к многочисленным часам. Только на дешевенький, по сравнению с другими часами Сергея, швейцарский «Лонжин» паспорта найти так и не удалось. Сергею показалось странным, что именно это вызвало какую-то особую нервозность старшего офицера, но в тот напряженный момент внимания особого не обратил.

– Ищите паспорт, мне нужен паспорт! – скомандовал тот.

– Послушайте, я думаю, что это часы вообще не мои, я таких не ношу, – заявил Сергей, теряя терпение. – Ну нет паспорта и нет, эка проблема.

– Так что же, вы чужие часы в своем доме храните?

– Ну, почему чужие? – возразил Сергей. – Наверное, кто-то моему отцу покойному эти часы подарил, вот и храню как память.

Ничего не возразив, офицер забрал часы и после этого поспешил завершить обыск.

Уставший, Сергей хотел прилечь, но адвокат настаивал, что нужно ехать в травмопункт, зафиксировать травму. Кровь продолжала сочиться, голова кружилась, подташнивало. Признаки сотрясения мозга были слишком очевидны, Сергей согласился. Едва только глянув на рентгеновский снимок, врач помрачнел и категорическим, не терпящим возражений тоном заявил: «Немедленно в больницу». В больнице, и того хуже, эскулапы объявили Михееву, что в травматологическом отделении ему придется провести не менее сорока дней – с тяжелым сотрясением шутки плохи.

***

– Мне позвонил журналист Уткин, хочет приехать в больницу, взять у вас интервью, – сообщил адвокат Михееву.

– А как он вообще узнал, что я в больнице?

– Уткин – известный мастер сенсаций, у него повсюду свои информаторы, не исключаю, что и в этой больнице тоже, – предположил адвокат.

– И вы полагаете, что если я ему расскажу, как и при каких обстоятельствах получил сотрясение, он это опубликует?

– Даже не сомневаюсь. Уж кто-кто, а Уткин сумеет раздуть из этого настоящую сенсацию.

– В таком случае пусть приезжает, – твердо решил Сергей. – Мне скрывать нечего, если кто-то думает, что этим обыском и ударом меня удалось запугать, то это глубочайшее заблуждение. Назначайте журналисту встречу.

На следующий день палатный врач сообщил Сергею Анатольевичу, что к нему пришли двое. Михеев вопросительно глянул на адвоката.

– Пойду разберусь, – сказал тот, вышел из палаты и, вернувшись, сообщил:

– Вместе с Уткиным явился фотокорреспондент. Я Уткина отругал, мы, говорю, так не договаривались, но он настаивает, утверждает, что снимок забинтованного Михеева произведет на читателей особое впечатление и ни у кого не оставит сомнений, что это серьезная травма.

– Ладно, раз пришли вдвоем, пусть вместе заходят, – разрешил Сергей.

В палату зашли двое – молодой, лет тридцати, вертлявый парень, от которого явственно попахивало спиртным, и атлетически сложенный мужчина. Уткин принялся пространно рассказывать о популярности газеты, которую сейчас представляет, но вопросов задавать не спешил. Второй посетитель тем временем извлек из кармана куртки фотоаппарат – дешевую «мыльницу», какую обычно покупают перед отъездом туристы, чтобы потом не жалко выбросить было. В это время Сергей стоял у окна, внешне ничем не проявляя своего интереса к гостям, но не упуская ни малейшего движения.

– Повернитесь ко мне, – попросил «фотокорреспондент».

Михеев, не скрывая, скептически улыбнулся – все стало на свои места. Никакой это не фоторепортер. Кто же станет фотографировать человека у окна, против солнца? Ясно же, что на снимке получится просто черное пятно, и ничего больше. Да к тому же достаточно взглянуть на сбитые костяшки пальцев этого человека, чтобы понять: отнюдь не к фотоаппарату привыкли эти руки, а к тренировочным снарядам в спортзале.

– В каком звании состоите, уважаемый? – напрямик спросил Сергей незваного посетителя.

– Майор, – не стал тот лукавить.

– Ну, и что вам, майор, от меня нужно?

– Поверьте, Сергей Анатольевич, я с добрыми побуждениями, – забормотал майор, – несколько слов с глазу на глаз, много времени не займу.

– Александр Александрович – мой адвокат, у меня от него секретов нет, и говорить я стану только в его присутствии, – твердо заявил Михеев. – Что же касается вашей подсадной «утки», сами решайте, оставаться ему или уйти, мне все равно, – пренебрежительно махнул в сторону Уткина Сергей.

– Никак невозможно, Сергей Анатольевич, – залепетал неожиданным фальцетом майор, – информация сугубо конфиденциальная, предназначена исключительно для вас.

– В таком случае – до свидания. Я своих решений не меняю.

– Ну хорошо, – вынужден был подчиниться майор, и произнес почти торжественно: – Сергей Анатольевич, коллеги уполномочили меня сообщить вам, что мы искренне сожалеем о том инциденте, который произошел у вас дома. У человека, который вас ударил, никаких указании на этот счет не было, он действовал по своему усмотрению и получил за э то строгое дисциплинарное взыскание. Мы все осуждаем его поступок и сожалеем, что такой человек служит в наших рядах. Поэтому мы решили назвать вам его имя…

– Стоп! – перебил Сергей. – Это вы так решили. А мне совершенно ни к чему знать его имя. Вы сами передайте ему – пусть спит спокойно, я его прощаю.

– Но… – что-то еще пытался пролепетать обескураженный майор, понимая, что его миссия провалилась.

Однако Сергей уже отвернулся от него и, обращаясь к адвокату, попросил:

– Сан Саныч, проводите гостей.

Репортер Уткин так и не задал больному ни одного вопроса.

– Провокаторы, какие мелкие дешевые провокаторы, – негодовал Сергей, когда в палате они остались вдвоем с адвокатом. – Эти мерзавцы всех меряют по своим мелким душонкам. Потому и подумали, что я сейчас начну разыскивать этого дуболома, который ударил меня по голове, чтобы ему отомстить, и схватить меня при этом за руку. С обыском ничего не добились, решили таким путем меня достать. Какие же кретины там работают.

– А как вы вообще так сразу поняли, кто перед вами? – изумился адвокат.

– Мне достаточно было посмотреть на его руки и на то, как он обращается с фотоаппаратом, чтобы понять, откуда он и кто таков.

***

Увы, Сергей Михеев ошибся, полагая, что те, кто затеял обыск в его доме, ничего не добились. Едва он выписался из больницы, его повесткой вызвали для дачи показаний в районную прокуратуру. Этому вызову предшествовало несколько событий и встреч, о которых Михеев, понятное дело, не только знать, но и предполагать не мог.

После того как помощник ознакомил Чингисхана с планом поселка, где жил пропавший бизнесмен, генерал снизошел до посещения старого друга – того уже выписали из больницы. Гараев-старший, рассказывая о сыне, по-старчески увлекся воспоминаниями, даже достал альбом с семейными фотографиями. Мингажев слушал, не перебивая: в липкой сети паутины, которую он плел, все звенья должны быть плотно пригнаны друг к другу. Ему могла пригодиться любая деталь. И пригодилась. Отец вспомнил, как на сорокалетие подарил сыну швейцарские часы «Лонжин». Долго копил, и вот сумел скопить на такую, для него, пенсионера, дорогую, покупку. Дима был тронут до глубины души. Держа в руках открытую коробочку с подарком, они с отцом даже сфотографировались. Сказав, что фотография может пригодиться в поисках сына, и пообещав ее непременно вернуть, Мингажев забрал снимок. Он покидал дом Гараевых с таким чувством, что это он сейчас получил дорогой, даже не дорогой, а просто бесценный, подарок. Правда, для осуществления заключительной фазы задуманной операции предстояло привлечь кое-какие силы извне, но это генерала не тревожило, он знал, что найдет понимание.

Через несколько дней офис районного прокурора посетили двое молодых людей, чем-то неуловимо похожих друг на друга. Предъявив удостоверения службы, с которой в России не принято пререкаться даже прокурорам, они потребовали объяснить, почему против Сергея Михеева до сих пор не возбуждено уголовное дело. Прокурор принялся объяснять, что для возбуждения дела недостаточно улик, но его грубо перебили. И хотя по возрасту он своим визитерам в отцы годился, они фамильярно ему «тыкали»:

–А то, что у Михеева дома часы пропавшего обнаружили, этого тебе недостаточно?

– Но это же не более, чем косвенная улика, – попытался возразить прокурор. – Ни один суд в качестве доказательства не примет…

– Не твое дело, – резко оборвали его. – И вообще, если ты, сука, не хочешь сам в камере оказаться, возбуждай дело немедленно.

Прокурору всего год оставалось дотянуть до пенсии, связываться с ФСБ у него не было ни малейшего желания. Безрассудная смелость никогда не входила в перечень добродетелей этого чиновника в погонах.

…На допросе в прокуратуре Михееву были предъявлены обнаруженные у него дома часы швейцарской фирмы «Лонжин», а также фотография отца и сына Гараевых с точно такими же часами в руках.

– И как вы это объясните? – спросил следователь прокуратуры. – Во время обыска, когда у вас были обнаружены эти часы, вы утверждали, что они принадлежали вашему отцу.

– Я не утверждал, а лишь предположил. А утверждал я, что эти часы не принадлежат мне.

– Конечно, не вам, – зацепившись за последнюю фразу, оживился следователь. – Это часы вашего пропавшего соседа Дмитрия Гараева, в похищении которого мы подозреваем вас.

– То есть я, по вашему мнению, похитил Гараева, снял с него часы и как реликвию, или важную улику против себя самого, хранил их дома. Вы так считаете? К тому же кем доказано, что именно это – часы пропавшего Гараева?

– Через несколько минут сюда для опознания часов приедет жена Гараева. Подождем, – сообщил прокурорский работник.

Молодая женщина, приехавшая в прокуратуру, мельком взглянула на предъявленные часы и сказала: «Да, это часы Димы. А откуда они у вас?»

– Эти часы во время обыска были обнаружены в доме вашего соседа, гражданина Михеева, – пояснил следователь.

– Нет, этого не может быть, – возразила Инга Гараева.

– Отчего же не может быть? – переспросил следователь.

– Мы недавно с мужем на Кипре отдыхали, он нырял в этих часах, говорил, что они воды не боятся, а часы остановились. Как раз неподалеку от нашей гостиницы была мастерская по ремонту швейцарских часов, мы туда и обратились. Часы оставили, получили квитанцию. А забрать решили в следующий свой приезд – мы на Кипр часто отдыхать ездим. Ездили, – грустно поправилась Инга и добавила: – Так что я не понимаю, а как Михеев мог без квитанции часы получить.

– Квитанция у вас сохранилась? – спросили Гараеву.

– Да, конечно, она у меня дома.

Прошло еще томительных полтора часа, пока Инга Гараева, в сопровождении сержанта полиции, съездила домой, разыскала пресловутую квитанцию и привезла ее в прокуратуру. Номер «Лонжина», принятого на ремонт в кипрской мастерской, с номером часов, обнаруженных при обыске, не совпадал.

– Надеюсь, к моему доверителю больше нет вопросов? – спросил адвокат.

– Не торопитесь, – ответил следователь и отправился на доклад к прокурору. Он вернулся не скоро, а вернувшись, заявил: – Мы отправим запрос и копию квитанции в полицию Кипра, чтобы проверили наличие часов в мастерской. Пока вы свободны, господин Михеев.

***

– Что-то гнетет вас, Сергий, – озабоченно произнес Алексий Второй, когда приехал на открытие и освящение нового храма Сергия Радонежского, самого большого на юго-западе Москвы, построенного Сергеем и его друзьями. – Сегодня такой праздник, а вы в печали, я же вижу.

Сергею и мысль в голову не приходила делиться с патриархом своими проблемами, но таким искренним и теплым было сейчас его участие, что он рассказал святейшему обо всем.

– Вы добрый христианин, Сергий, много делаете для нашей церкви. Много и от души – я это вижу и ценю. Я не большой любитель вмешиваться в мирские конфликты, – признался патриарх. – Но для вас сделаю исключение.

Попросив помощника кое-что необходимое уточнить, патриарх позвонил на      чальнику областного управления полиции. Пару раз они встречались на каких-то официальных сборищах, генерал святейшему был представлен.

– Я далек от мысли просить вас сделать для уважаемого мною господина Михеева какое-либо исключение, если закон нарушен, – весомо заявил патриарх. – Я лишь прошу вас лично тщательно в его деле разобраться и не допустить нарушения закона.

Сразу после этого разговора генерал ознакомился с материалами дела. Собственно, изучать их подробно к тому времени не было никакой необходимости. Комиссар полиции Кипра сообщал, что часы швейцарской фирмы «Лонжин», сданные господином Гараевым, по-прежнему находятся в мастерской. Областной генерал счел необходимым встретиться с Мингажевым и заявил ему без обиняков:

– Марат, я не готов из-за твоей возни с Михеевым вступать в конфликт с патриархом.

– Боишься Бога прогневить? – насмешливо осведомился Чингисхан.

– Не кощунствуй, – не принял шутки генерал. – Сумел нагадить, умей и подтереть. В те годы начальник областного управления еще мог себе позволить в таком тоне говорить с Мингажевым.

Садясь в машину, Чингисхан произнес так ему полюбившееся: «Проиграна битва, но не война». Водитель генерала не понял, но уточнять, о чем речь идет, не осмелился.

Судьба и Всевышний продолжали Сергея хранить. Несколько лет спустя один из отставников МВД, находясь в серьезном подпитии, поведал Сергею, что для него, Михеева, Мингажевым, в одном из следственных изоляторов Подмосковья, уже была заготовлена специально оборудованная всякими «сюрпризами» камера-одиночка. А также разработаны такие меры «воздействия», по сравнению с которыми пытки кандалами и бронежилетами в тюрьме Шан-Долон показались бы Сергею невинной забавой.