Закон подлецов

Глава двадцать седьмая

Швейцария издавна кичилась своим пресловутым нейтралитетом во время всех войн современности и любых международных политических конфликтов. Правда, этот имидж был изрядно подпорчен простым уборщиком в банке. Убираясь в архиве, уборщик наткнулся на документы, вывалившиеся из рассохшейся от старости папки. Не удержавшись от любопытства, он, едва взглянув на бумаги, сел на своей велосипед и отправился в редакцию ближайшей крупной газеты. Вскоре весь мир узнал, как во время Второй мировой войны швейцарские банкиры скрупулезно вели учет зубных золотых коронок и ювелирных изделий, изъятых фашистами в концлагерях у евреев.

Известно, что беспристрастность Фемиды и амбиции ее служителей – это понятия разные. В западных тюрьмах заключенные могут получать высшее образование и защищать докторские диссертации, писать книги и вступать в брак. В тамошних тюрьмах можно иметь свой расчетный счет и питаться как в приличном ресторане. Все это действительно осуществимо и все это – не более, чем внешняя оболочка. А на поверку в стране, которая считается чуть ли не образцом демократии, без всяких на то оснований арестовывают человека. Арестовывают только на том основании, что он родился в России.

Отправив ряд запросов и получив информацию от российских коллег, швейцарцы воспряли духом. Генеральный прокурор Конфедерации Пунта Дель Карла мгновенно смекнула, какой громкий международный процесс – не против неведомого ей Михеева, а против русской мафии – можно создать на этом деле. В своем воображении она уже видела крупные заголовки на первых полосах самых популярных изданий мира: «Швейцарский прокурор Пунта Дель Карла бесстрашно вышла на бой против русской мафии», «Пунта Дель Карла отрывает голову российской мафии», – ну или что-то в этом роде. По ее инициативе в криминальной полиции был срочным образом создан отдел по борьбе с русской организованной преступностью, получивший название «Стребен», что со швейцарского переводится как «Борьба». В подразделение «Стребен» были набраны лучшие из лучших инспекторов, которым определили достойное их новому статусу жалованье. Назначенный по этому делу следственным судьей Жорж Загген в первые же дни связался со своими коллегами в самых разных странах мира – Австрии, Бельгии, Венгрии, Германии, Дании, Израиле, Чехии, США. Подобно настырному пауку, он плел густую и липкую паутину. Настолько густую и липкую, чтобы выбраться из нее было невозможно.

***

Первые дни в тюрьме на допросы его не вызывали и вообще никто не беспокоил. Михеев и вообразить не мог, что следователь Загген в основу обвинения положил один-единственный материал – ту самую статью из бельгийской «Вечерней газеты» – и теперь лихорадочно пытается собрать на подследственного хоть какой-нибудь изобличающий его материал.

В 5:30 в каждую тюремную камеру заглядывал охранник, по-здешнему «гардиан». Сергей невольно улыбнулся, когда узнал, что «гардиан» с французского переводится как «вратарь». Вратарю достаточно убедиться, что заключенный на месте, будить он его не собирается. Подъем в семь, через полчаса развозят завтрак. Очень много молочных продуктов, каждый выбирает, что ему по вкусу – йогурты, сыры, молоко. В обед в коридорах накрываются столы, за которые усаживается человек по тридцать. Обед далеко не тюремный, скорее по качеству и обилию блюд напоминает среднего уровня ресторан. Не следует, однако, думать, что так кормят во всех тюрьмах Швейцарии. Шан-Долон тюрьма образцовая, во всех отношениях. Здесь даже существуют внутренние инструкции, предписывающие персоналу быть с заключенными исключительно любезными. И если кто-то этим правилом пренебрежет, то коллега, не испытывая ни малейшей неловкости, тотчас напишет рапорт начальству, за что непременно получит вознаграждение.

Шан-Долон с полным основанием можно назвать тюрьмой международной. Кого здесь только не встретишь из самых отдаленных уголков мира. Основной контингент – подследственные по экономическим делам, но хватает и уголовников. Во время прогулок и в спортзале заключенные исключительно любезны друг с другом, общаются охотно. Кроме итальянцев и албанцев – те предпочитают держаться особняком.

Поначалу Сергей в отведенные часы гулял вместе с другими заключенными, вместе и в спортзале занимались. Это пока его отношения с Заггеном окончательно не испортились. Тут уж следственный судья отыгрался во всю силу своего мерзопакостного характера. Заключенного Михеева теперь выводили гулять на крышу под натянутой металлической сеткой, где прогулки он совершал в одиночестве, так же как для него были отведены индивидуальные часы для занятий спортом. Таким образом, с другими заключенными Сергей мог переброситься несколькими незначительными фразами лишь во время обеда.

***

Рассылая многочисленные запросы, швейцарский следственный судья уповал главным образом на российскую прокуратуру, полагая, что уж кто-кто, а российские правоохранители выдадут на Михеева полную информацию о его преступной мафиозной деятельности. Но неделя проходила за неделей, а из России ответа все не поступало. После многочисленных напоминающих запросов и телефонных звонков Загген, наконец, заручился обещанием, что в Женеву может выехать ответственный сотрудник криминальной полиции России, у которого Михеев долгое время находится в разработке. Мстительные бандиты даже похитили ребенка этого полицейского, и он готов дать по этому эпизоду самые подробные показания. Если швейцарская сторона обеспечит российскому офицеру проезд, проживание и безопасность, он готов вылететь в самые ближайшие дни и привезет с собой все ранее запрашиваемые у прокуратуры документы.

Согласования не заняли у Заггена много времени, и уже через две недели инспектор группы «Стребен» стоял в аэропорту Куантрен с табличкой «Укоров» в руках, встречая московского коллегу.

***

– Ты говорил, что за твоей дочкой бабушка присматривает, правильно я помню? – спросил Мингажев Укорова, вызвав в свой кабинет.

– Прабабушка, – уточнил капитан, – бабка моей жены.

– Завтра будем выкрадывать твоего ребенка.

– Как это?! – опешил Никодим.

– Как это, как это – экий ты, братец, тугодум. Я этому приставучему следаку из Швейцарии наплел, что у тебя ребенка «солнечные» похитили, ну вот и будем завтра «похищать». Зайдут пару громил, разобьют какую-нибудь тарелку, бабуля услышит звон, закричит, они и смоются.

– Марат Дамирович, бабка-то уж больно старенькая, а вдруг она со страху того.., ну, сами понимаете.

– Э, да если б твоя бабка крякнула, это для нас такой бы подарок был. Но старики у нас живучие, так что на это надежды немного.

– Да ладно бабка, хрен с ней, с бабкой этой, а с дочкой-то моей как же?

– Да дочку никто не тронет. Когда приедешь, скажешь этому, – Мингажев заглянул в ежедневник, – Заггену, да точно, Жоржу Заггену. Скажешь, значит, что он неправильно понял. Похищения, мол, в итоге у бандитов не получилось, но попытка похищения налицо, что сути дела и преступных замыслов Солнечной ОПГ не меняет. Ясно?

– Так точно, ясно.

– Ну а раз ты у нас такой понятливый, то принято решение о присвоении вам, капитан Укоров, очередного звания – майор. Я, между прочим, объяснил начальству, что неудобно как-то отправлять с такой ответственной миссией капитана, что ехать должен непременно старший офицер. Так что цени. Да, чуть было не забыл. Предупреди эту стерву, Горчинскую, чтобы о похищении дочки пожалостнее написала, слез побольше и страхов, в общем не мне тебя учить.

– Все сделаю. Не сомневайтесь, товарищ подполковник, – проникновенно сказал новоиспеченный майор.

– Не по форме обращаешься, – с напускной строгостью пожурил Мингажев. – Со вчерашнего дня – полковник.

***

Жорж Загген с нетерпением ждал, когда поступит официальный перевод документов, что привез в засургученном пакете этот русский майор. И когда пришел посыльный, он буквально вырвал у него конверты из рук. Раз за разом вчитывался он в скупые строчки первого документа:

«Межрайонная Солнечная прокуратура г. Москвы.

№ В-614.

Сообщаю, что в соответствии со ст.57 УК РФ гражданин МИХЕЕВ Сергей Анатольевич, прописанный по адресу: г. Москва, ул. Дубицкого, д.30, кв. 15, является лицом,

НЕ ИМЕЮЩИМ СУДИМОСТИ.

Прокурор Солнечной

Межрайонной прокуратуры

Старший советник юстиции

Д. Н. Бессонов.»

Загген дрожащими руками открыл второй конверт и, прочитав, застонал: «Идиоты, какие же они идиоты». В документе было сказано:

«Генеральная прокуратура

Российской Федерации

№5-444

Сообщаю, что сведений о господине Михееве Сергее Анатольевиче, проживающем по адресу: г. Москва, улица Дубицкого, дом 30, квартира 15,

НЕ ИМЕЕТСЯ.

Сотрудники следственного управления, а также другие следственные подразделения Генеральной прокуратуры Российской Федерации,

Следственные органы Министерства внутренних дел Российской Федерации,

Федеральная служба безопасности (ФСБ),

Налоговая полиция Российской Федерации

сведениями о судимости господина Михеева Сергея Анатольевича

НЕ РАСПОЛОГАЮТ.

Заместитель Генерального

прокурора Российской Федерации,

Государственный советник юстиции,

Генерал-лейтенант

Кузнецов Н. Ф.

Г. Москва».

– Они что там, в Москве с ума все посходили? Да на основании этих бумаг я должен немедленно выпустить Михеева из тюрьмы и проводить его до аэропорта, – вопил Загген, обращаясь к топтавшемуся в его кабинете инспектору. – Послушайте, Ваннер, свяжитесь немедленно с российским представительством Интерпола и попросите их установить компетентность этого прокурорского генерала.

Ваннер, забрав документы, вышел. Он вернулся через неделю, принеся ответ, из которого ополоумевший следственный судья ничего не понял и лишь подшил его в папку с делом № К-8890/87 вместе с рапортом полицейского.

Рапорт инспектора Ваннера гласил:

«Господину судебному следователю Заггену

Касательно: № К-8890/87, дело господина Михеев Сергей, организованная преступность.

Мне было поручено выяснить у служб Интерпола достоверность и компетентность господина Кузнецова Н. Ф. из следственных органов Российской Федерации. По поводу подписи упомянутого документа сообщаю следующее:

На самом деле существует человек по имени Николай Федорович Кузнецов, 1927 года рождения. Он является народным депутатом с 1991 года.

Закончил институт, работал инженером, начальником цеха Ленинградского машиностроительного завода. С 1947 года на руководящих должностях в КПСС в Ленинграде, член ЦК КПСС.

С 1970 по 1973 год – заместитель председателя Совета министров РСФСР. Награжден орденами Ленина и Трудового Красного знамени».

Эти данные на однофамильца генерала Кузнецова были состряпаны талантом все того же полковника Мингажева. Поняв, что прокуратура заняла нейтральную позицию и поддерживать «хитроумные» комбинации МВД не намерена, Мингажев отправил в Интерпол данные не прокурорского зама, а его однофамильца, крупного партийного функционера – пусть, дескать, швейцарцы голову ломают, чтобы это значило.

***

Не лучшим образом обстояло дело и с показаниями Укорова. Допрашивая его на конспиративной квартире – Укоров наотрез отказался приезжать к следователю во Дворец юстиции, – Загген все отчетливее понимал, что эти рассказы скорее годятся для авантюрного романа, нежели для следственных протоколов. Сам Укоров, не в состоянии каждый раз выдумывать что-нибудь новенькое и потому, повторявшийся изо дня в день, обленился и опух от беспробудного пьянства. Швейцарское пиво полюбилось ему так, что ни о чем другом и думать не хотелось. А тут требовалось придумывать, какой он злодей, этот Михей, и какую угрозу всему миру являет собой его преступная организация.

Отчаявшись, Загген попросил о встрече Генерального прокурора. Устроившись под тентом, они наслаждались окрестными пейзажами, плывя на катере по Женевскому озеру. Но разговор их никак не соответствовал воспетой поэтами швейцарской природе.

– Мы подняли финансовые документы всех европейских филиалов фирмы Михеева. Кроме подтверждения, что он собирался осуществлять свой проект в разных странах, мы ничего не получили. А Россия прислала на наш запрос ответы, из которых следует, что у Михеева нет судимостей и он перед законом чист.

– Дело Михеева – это не уголовное, а политическое дело, – своим скрипучим голосом вещала Дель Карла. – И подход к этому делу тоже должен быть не такой, как к другим уголовным. Мы обязаны показать всему миру, что Швейцария, и никто другой, покончит с русской мафией раз и навсегда. Я уже предприняла некоторые шаги. По моему приглашению к нам скоро приедет генеральный прокурор России. Вместе с ним приезжает следователь по особо важным делам. Это их лучший специалист по организованной преступности. Он допросит Михеева на месте и, я уверена, сумеет получить у него нужные нам показания.

Глава двадцать восьмая

В Швейцарию прибыл генеральный прокурор России. Прибыл при полном параде – на погонах сияли звезды, на мундире многочисленные ордена и медали. (И откуда взялось столько-то…) Вместе с прокурором приехал старший следователь по особо важным делам Юрий Викторович Прибой. За два дня до вылета ему, полковнику, внезапно присвоили генеральское звание, хотя не светило оно Прибою даже в перспективе. Но начальство решило, что с такой важной миссией перед иностранцами должен представлять российскую прокуратуру генерал, и никак не меньше. Ох, уж это неистребимое в веках преклонение перед иностранщиной. Не зря, нет, не зря высмеял эту дурацкую русскую черту Грибоедов, едко приметив в «Горе от ума»: «Иностранцу хорошо: он и дома у себя иностранец».

Швейцарцы поначалу даже растерялись от такого обилия генеральских звезд на мундирах гостей, и ужин, который дала Пунта Дель Карла в честь высокопоставленных российских коллег, проходил в обстановке чопорной и натянутой.

Сергея в этот день разбудили, едва забрезжил рассвет. Вместо обычного завтрака всучили сухой паек, затем в сопровождении «гардиана» спустили в подвальное помещение, где на него надели наручники, на ноги – кандалы, да еще и два бронежилета, тяжелый и легкий. Вот в этих оковах, с трудом передвигаясь, Михеев взобрался в бронированный микроавтобус, который двинулся к центру Женевы, окруженный несколькими машинами сопровождения. Этот грозный кортеж, сверкая мигалками и ревя сиренами, распугивая прохожих и оттесняя в сторону попутные автомобили, направлялся к Дворцу юстиции. Шоу было впечатляющим, горожане останавливались, смотрели на кортеж с любопытством.

Во Дворце юстиции, в тесной камере, да даже не камере, а каком-то пенале, где коленки упирались в стену, его продержали несколько часов. В помещении без вентиляции было нестерпимо душно и жарко, пот заливал глаза. Кое-как Сергею удалось освободиться от тяжелого бронежилета, но пришедший за ним стражник, увидев такое нарушение, строго велел снова надеть. В кабинете, куда его привели, Михеева встретил высокий человек, облаченный в форму генерал-майора российской прокуратуры. Прибой не стал тратить время на расспросы о содержании земляка в местной тюрьме, а сразу приступил к делу.

– Что вам известно о покушении на жизнь предпринимателя Сосновского и взрыве его автомашины?

– То же, что и всем. Узнал из телевизионных новостей.

– У вас был конфликт накануне взрыва?

– Я бы не сказал, что это был конфликт. Мы рассматривали одно коммерческое предложение, Сосновский предложил цену, которая меня не устраивала. И вообще, я не понимаю, почему вы допрашиваете меня по событиям, которые произошли в России. Если я чем-то провинился перед своей страной, то пусть меня депортируют туда и там предъявляют обвинение. Меня задерживают в Швейцарии, отправляют в тюрьму, предъявляют какие-то голословные обвинения, не подтвержденные ни фактами, ни документами. Тут являетесь вы и начинаете допрашивать меня по эпизодам, к Швейцарии не имеющим ни малейшего отношения.

– Господин Михеев, я сам буду решать, по каким эпизодам вас допрашивать, ваше дело – отвечать на мои вопросы, желательно правдиво. Меня интересует, владели ли вы акциями российских телевизионных каналов и в каких отношениях были с покойным директором телевидения Владиславом Листьевым.

– Господин следователь, хочу напомнить, что я родился в 1960 году.

– Причем тут год вашего рождения?

– При том, что в 1963 году, когда был убит президент США Джон Фицджеральд Кеннеди, мне было всего три года. Если вы вздумаете обвинить меня и в его убийстве тоже, то прошу учесть это обстоятельство как смягчающее.

– Вы забываетесь, Михеев, – повысил голос генерал, но Сергея его гнев ничуть не испугал.

– Ничего я не забываюсь, – с уверенностью в голосе возразил он. – Российского гражданина хватают в другом государстве, держат в тюрьме, а российская прокуратура, вместо того чтобы выяснить, на каком основании творится этот беспредел, и защитить своего подданного, присылает сюда вас, и вы допрашиваете меня о каких-то убийствах и покушениях, к которым я не имею никакого отношения. Вас интересует, владел ли я акциями телеканалов. Нет, не владел. С Владиславом Листьевым знаком не был, о чем сожалею, говорят, он был интересным человеком. Что еще?

Бессмысленный этот допрос продолжался шесть часов. Понимал ли опытный следователь Прибой, что его допрос всего лишь профонация, спектакль, устроенный в угоду швейцарцам? Наверняка понимал. Но руководство велело допросить Михеева на месте. Какой же дурак откажется от такой заманчивой командировки, в связи с которой даже генеральские звезды раздают.

Столь же бесплодным для следствия оказалось и пребывание генерального прокурора. Он охотно и многословно говорил своей коллеге о необходимости самого тесного взаимодействия между правоохранительными органами России и Швейцарии, не избегал темы погоды, высоко отозвался о великолепной оздоровительной природе здешних мест, но по существу интересующих Дель Карло вопросов не произнес ни единого слова.

***

После отбытия гостей из России Жорж Загген понял, что дело нужно брать в свои руки. Он побывал в тех странах, где вел свой бизнес Михеев, и даже там, где его нынешний подследственный только отдыхал. Это были чрезвычайно дорогие командировки, но генеральному прокурору удалось убедить финансистов в их необходимости.

В Америке Загген познакомился с офицером ФБР Робертом Левинсом, крупным специалистом по русской преступности, как его представили Жоржу. Левинс сообщил, что как раз собирается в ближайшее время лететь в Москву, где у него уже создана достаточно надежная агентурная сеть, и твердо заверил швейцарского коллегу, что с пустыми руками не вернется.

Из Бельгии Загген притащил килограммов двести бумаг – результаты аудиторской проверки михеевских фирм, но в дело «крестного отца русской мафии» не легло пока ни единого листочка, свидетельствующего хотя бы о том, что он где-нибудь дорогу на красный свет перешел.

***

Восемь месяцев, долгих восемь месяцев судебный следователь вообще не допрашивал Сергея, а когда, наконец, вызвал, то заявил, что допрос сегодня будет чрезвычайно коротким, потому что он, Загген, видите ли, торопится.

– Господин следователь, восемь месяцев вы держите меня в неведении, с материалами возбужденного против меня дела не знакомите, а когда вызываете на допрос, заявляете, что торопитесь, – едва сдерживая гнев, произнес Сергей.

– Фи, господин Михеев, какой вы неучтивый. Сразу завели речь о себе. Не похвалите мою прическу, – он бережно поправил свои пышные волосы, – не оцените парфюм. Но я ничего не могу сегодня изменить, я действительно тороплюсь, мне нужно к стоматологу.

– К гинекологу тебе нужно, – уже не сдерживаясь, выпалил Сергей.

– Что?! Что?! Он так и сказал? – возмущенно переспросил Загген, когда переводчица перевела эту фразу.

Сергей видел, что вывел этого лощенного самодовольного человека из себя, но ничуть об этом не жалел. Он сделал шаг вперед и, указывая на открытое окно кабинета, напугал Заггена:

– Вот сейчас сделаю шаг, и я на твоем столе, еще шаг, и я на подоконнике, а потом – на улице. Как перед начальством будешь оправдываться?

Загген побледнел от ужаса, судорожно вдавил кнопку звонка, вызывая охрану. Через несколько дней он все же вызвал Михеева на допрос. Первое, на что обратил внимание Сергей, – отливающее стальным блеском бронированное стекло в окне кабинете и мерно жужжащий кондиционер. Швейцарская юстиция не поскупилась на меры предосторожности, защищая своего следователя от русской мафии.

– В нашу страну приехал офицер русской полиции, имя которого в интересах следствия не оглашается, – напыщенно произнес Загген. – У этого офицера пытались похитить дочь. Он уверен, что это сделали члены «Солнечной» организованной преступной группировки по вашему указанию.

– Он ошибается, господин следователь, – спокойно возразил Сергей. – Я уверен, что его дочь пытались похитить инопланетяне.

– Не забывайтесь, господин Михеев, вы находитесь на официальном допросе. И мне не до шуток.

– Я помню, что нахожусь на официальном допросе, и мне, уже более восьми месяцев пробывшему в вашей тюрьме, тем более не до шуток. Однако смею утверждать, что у меня не меньше оснований обвинять инопланетян в похищение дочери вашего свидетеля, чем у него и у вас предъявлять мне обвинение в связи с какой-то неведомой преступной организацией.

– Отчего же неведомой? – искренне удивился Загген. – Все газеты пишут о том, что «Солнечная» группировка самая опасная в России.

– Вряд ли газетные публикации, не подтвержденные никакими фактами и документами, могут являться юридическим доказательством. А разве вы располагаете приговором какого-либо суда, подтверждающим наличие такой преступной организации?

***

Как-то раз во время встречи с адвокатом в тюрьме защитник показал Сергею весьма необычный документ, в котором было сказано:

«Господину Жоржу Заггену,

Судебному следователю

По оперативным данным из двух совершенно разных следственных органов России стало известно, что в самое ближайшее время просьба о выдаче Михеева Сергея будет передана российскому руководству. Источник информирует, что после выдачи и прибытии на территорию России Сергей Михеев будет убит».

– Как ты думаешь, это серьезное предупреждение? – спросил Михеева адвокат, немного знающий русский язык. – Лично мне кажется, что это очень тревожный сигнал.

– Думаю, что так оно и есть. Когда сюда приезжал из нашей генпрокуратуры следователь Прибой, он пытался «повесить» на меня целую кучу нераскрытых политических преступлений, в том числе и убийств. Ликвидируй они меня в России, и тогда все эти преступления можно без всяких проблем списывать на Михеева.

***

Больше двух лет провел Сергей Михеев в женевской тюрьме Шан-Долон, пока, наконец, не было объявлено о дне судебного заседания. Площадь Бург-де-Фур перед Дворцом юстиции была огорожена металлическими барьерами, в небе над зданием, где должен был состояться суд, с раннего утра барражировали полицейские вертолеты. На всех пролетах Дворца правосудия стояли автоматчики в бронежилетах. Зал судебного заседания был заполнен до отказа, в ложе прессы находились журналисты самых крупных мировых изданий. Пунта Дель Карла могла гордиться: еще до начала заседания репортеры назвали суд над Михеевым процессом ХХ века.

Накануне генеральный прокурор будто случайно забрела в комнату прессы, где обычно собирались репортеры, чтобы обсудить последние новости в криминальном мире. Прокурор сделал вид, что зашла взять стаканчик кофе из автомата. Увидевшие знаменитое на всю Швейцарию неизменное мутно-коричневого цвета платье, с наглухо застегнутым под горло воротом, журналисты ринулись к Дель Карле, наперебой засыпая ее вопросами о предстоящем процессе.

Пренебрегая тем, что любое высказывание генерального прокурора в такой момент расценивается исключительно как оказание давления на суд, и никак иначе, Пунта Дель Карла была предельна четкой в своих формулировках.

– Это процесс политический, – вещала она, – мы судим не отдельного человека, мы судим всю русскую мафию. И наказание будет адекватным тому, что предусматривают наши законы. Господин Михеев будет приговорен к восьми с половиной годам тюрьмы. Если же приговор окажется более мягким, нам придется пересматривать наше законодательство как слишком гуманное.

Произнеся эту фразу, она юркнула в боковую дверь.

– Какая удача! – восхищался юный репортер, похлопывая по своему блокноту. – Интервью с генпрокурором накануне суда!

– Тоже мне – удача. Ты еще скажи, что она случайно забрела в комнату прессы кофейку попить, – скептически хмыкнул видавший виды другой журналист. – Специально приперлась, чтобы нам свою декларацию озвучить.

***

Утром в день суда вся Женева была заклеена листовками с портретом Сергея Михеева. Броский заголовок, набранный крупным шрифтом, гласил: «Швейцария судит русскую мафию». Первые полосы газет пестрели высказыванием генерального прокурора Пунты Дель Карлы о том, что «крестный отец мафии» будет приговорен к восьми с половиной годам тюрьмы.

До отказа заполненный зал гудел как улей до тех пор, пока на высокий подиум не вынесли лототрон с костяными шарами. На каждом была изображена цифра. Шаров было сто двадцать, по числу находящихся в зале претендентов на место присяжных заседателей. Началась процедура выборов. После того как секретарь озвучивал номер выкатившегося из лототрона шара, на подиум поднимался один из присяжных. В итоге было выбрано шесть основных и шесть запасных присяжных заседателей.

По призыву секретаря зал поднялся, свое место заняла президент суда Антуанетта Шталдер. Говоря о том, что приговор в отношении Михеева может быть несколько иным, чем предполагает генпрокурор, Дель Карла знала, о чем говорит. Узнав, что президентом процесса над Михеевым назначена именно Шталдер, прокурор была неподдельно раздражена. Эта самая Шталдер без всякого почтения относилась к потугам прокуратуры вести борьбу с преступностью. Для нее существовал только его величество Закон, и больше ничего. Если она видела, что доказательств недостаточно, то никакие иные аргументы на нее не действовали.

***

Всю первую неделю в суде выступали свидетели обвинения. Судебный зал рассмотрения уголовных дел отнюдь не место для веселья. В зале, где слушалось дело Михеева, смех возникал то и дело. Свидетели обвинения были тому виной.

Охранник бельгийской фирмы, с которой сотрудничал Михеев, давал показания: он, дескать, лично слышал, как Михеев говорил, что с конкурентами нужно расправляться самым жестоким образом, вплоть до убийства.

– На каком языке велся разговор? – спрашивал Сергей свидетеля.

– На русском.

– Значит, вы понимаете русский язык. В таком случае я задам вам вопрос на русском языке, а переводчик для уважаемого суда и жюри присяжных переведет.

– Дело в том, что тогда я русский язык знал, а сейчас забыл, – залепетал лжесвидетель под смех зала.

И как было не смеяться, когда свидетель из США, доказывавший, что «солнечные» рэкетиры вымогали у него деньги и он вынужден был им отправить крупную сумму, предъявил банковские бумаги, из которых явствовало, что деньги он отправил сам себе – с одного банковского счета на другой.

Некий свидетель, прибывший по программе защиты свидетелей из Америки, и вовсе отказался назвать свое имя из соображений собственной безопасности.

– Я прибыл сюда под другим именем, а не под тем, которое фигурирует в уголовном деле, – пояснил свой отказ свидетель.

Он находился в изолированной комнате, в зале суда лишь из телевизионного динамика раздавался специально искаженный голос, а изображение на экране было скрыто размытыми цветными пикселями.

– Если я приду к вам, в помещение для свидетелей, вы назовете мне свою нынешнюю фамилию? – спросила госпожа судья.

– Нет, – последовал категорический ответ.

– Я, Антуанетта Шталдер, являюсь федеральным судьей Швейцарской Конфедерации, – строго сообщила президент суда. – А вы лишаете меня доверия назвать свое имя. В таком случае я вообще не понимаю, присутствует ли здесь данный свидетель обвинения.

При этих словах один из адвокатов Михеева, человек невысокого роста, довольно тщедушной комплекции, юркий и чрезвычайно подвижный, лихо сдвинул на затылок парик с косичкой, смешно подобрал полы мантии и стал заглядывать под стулья, выкликая: «Свидетель, ау. Свидетель, где ты? Я тебя не вижу». Зал покатился от хохота.

Настал черед давать показания Никодиму Укорову. Майор криминальной полиции, чье изображение также было скрыто от подсудимого и от зала, поведал госпоже президенту суда и уважаемым присяжным, что на протяжении многих лет он разрабатывал «Солнечную» преступную группировку, лидером которой является Михеев. На счету этой группировки многочисленные преступления, о чем свидетельствуют оперативные данные. К сожалению, майор российской полиции лишен возможности назвать свои источники, так как это оперативная информация сугубой конфиденциальности. Далее майор нагнал ужасу на присутствующих страшным рассказом, как ему решили отомстить «солнечные», намереваясь похитить его маленькую дочурку. Но бабушка, присматривающая за девочкой, рассказывал майор, закричала так громко, что похитители испугались и позорно бежали из квартиры.

– Сколько было похитителей? – спросил Михеев свидетеля.

– Трое.

– Сколько лет бабушке ребенка?

– По-моему, восемьдесят пять или восемьдесят шесть, – неуверенно ответил Укоров.

– И вы всерьез хотите нас уверить, что трое бандитов-громил испугались древнюю старушку и сбежали от ее крика? – насмешливо спросил Сергей. – А кстати, как себя сейчас чувствует ваша дочь? Вы приняли какие-то меры для ее безопасности или она по-прежнему находится в той же самой квартире?

– Точно не знаю, – опрометчиво ответил Укоров. – Я ее уже давно не видел.

– Но позвольте, насколько мне известно, в Швейцарию вы прибыли по программе защиты свидетелей со своей семьей. А разве дочь не с вами?

– Это уже другая семья, – вынужден был сознаться Никодим.

– Значит, сюда вы приехали с новой семьей, а ту самую девочку, которую хотели похитить, оставили в Москве и даже не знаете, что с ней сегодня, – констатировал Сергей и, обращаясь к адвокату, попросил: – Господин адвокат, зачитайте, пожалуйста, свидетелю ту статью уголовного кодекса Швейцарии, которая предусматривает наказание за лжесвидетельство.

Адвокат зачитал статью, из которой стало ясно, что кодекс предусматривает за ложные показания пять лет лишения свободы. Был двенадцатый час ночи, судья объявила заседание закрытым.

Утром, как только возобновился процесс, свидетель обвинения заявил, что хочет сделать заявление.

– Все данные, о которых я вчера говорил, являются почерпнутыми мной из оперативных донесений, и поэтому за их достоверность я не могу ручаться и нести ответственность. А потому не настаиваю на приобщении их к делу.