Основы методики уголовного преследования и профессиональной защиты от него (на примере уголовно-процессуального исследования должностных и служебных преступлений)

Она заключается в получении сведений как о личностных особенностях подозреваемого, так и о его образе жизни. Например, наличие у него и (или) его близких собственности (квартир, дач, автомобилей и т. п.), стоимость которых существенно превышает его легальные материальные возможности. Либо, напротив, возникновение в личной жизни подозреваемого неких обстоятельств, требующих существенных и срочных материальных затрат (тяжелая болезнь, потеря имущества в результате чрезвычайного происшествия и т. п.), необходимость которых, возможно, и обусловило совершение расследуемого преступления^[115].

В целом же допрос подозреваемого в получении взятки в данной ситуации должен быть направлен на выяснение следующих обстоятельств.

1. «Трудовой» путь допрашиваемого; функциональное назначение и структура системы, в которой он работает, занимаемая им должность на момент расследуемого факта и в настоящее время, круг его должностных (служебных) полномочий в то время, когда им, как предполагается, была получена взятка, и какими нормативными актами он регламентирован.

Заметим попутно, что, как правило, соответствующие должностные инструкции впоследствии изымаются и приобщаются к материалам уголовного дела.

2. Установленная процедура решения вопросов и принятия решений, аналогичных тем, за которые, согласно показаниям заявителя, допрашиваемому была дана взятка. Какими нормативными (в том числе ведомственными и внутренними) документами эта процедура регламентируется. Роль допрашиваемого в решении названных вопросов и в принятии по ним решений.

Обратим внимание на то, что при выяснении этих обстоятельств представляется тактически целесообразным уточнять, предъявляя допрашиваемому материалы, по которым из них с его участием принимались решения, по фактам которых у следствия нет сведений об их связи с возможной коррупционной его деятельностью.

3. Знаком ли ему заявитель? Обстоятельства знакомства и в каких личных, служебных и других отношениях он с ним находится. Последние обстоятельства, что очевидно, выясняются, если допрашиваемый не отрицает сам факт знакомства с заявителем.

Заметим, что если дача/получение взятки осуществлялась через посредника, то данные вопросы подлежат выяснению применительно и к этому лицу.

4. Обстоятельства решения им вопроса, за которое согласно показаниям заявителя подозреваемому была дана взятка. Если изъятые ранее документы о положительном разрешении вопроса с позиций интересов заявителя свидетельствуют о том, что допрашиваемым в этом случае была нарушена нормативно установленная или обычная процедура (принятие решения при отсутствии необходимых согласований, сокращение или увеличение сроков прохождения материалов и т. п.), которую он чуть ранее описал, то чем он может объяснить эти отступления?

5. Направленность дальнейшего допроса этого лица в целом будет обусловливаться позицией, которую займет допрашиваемый при ответе на предыдущий вопрос (если, разумеется, данное лицо не воспользуется привилегией, предоставляемой статьей 51 Конституции России). Она же, как нам представляется, может быть одной из следующих:

а) он не помнит обстоятельств решения им вопроса, интересовавшего заявителя;

б) он разрешил этот вопрос в пределах своей должностной (служебной) компетенции в полном соответствии с нормативно установленными или принятыми для этого процедурами;

в) имеющиеся в том нарушения объясняются его небрежностью и/или невнимательностью при разрешении материала, представленного заявителем;

г) эти нарушения носили не корыстный характер, а были обусловлены существующими между ним и заявителем (либо лицом, того представляющим, – посредником) личными/служебными отношениями;

В названных ситуациях основная тактическая задача следователя – подробно выяснить мнение допрашиваемого, а затем объективно его проверить, чем в таком случае, на его взгляд, объясняются показания заявителя о даче ему взятки. Несомненно, что, кроме того, при допросе следует выяснять обстоятельства, связанные с обнаруженными при обысках в жилище и в других занимаемых допрашиваемым помещениях предметов, денежных сумм, иных ценностей, документов, о которых говорилось выше).

д) он получил взятку за разрешение вопроса в интересах заявителя лично от него или через посредника.

В такой, оптимальной, но, увы, достаточно нечастой на данном этапе расследования взяточничества ситуации перед следователем при дальнейшем допросе этого лица, на наш взгляд, стоят две тактические задачи. Во-первых, подробно и детально выяснить все обстоятельства получения допрашиваемым взятки (при этом, думается, следует ориентироваться на предложенный выше алгоритм допроса взяткодателя с соответствующей, разумеется, его интерпретацией). Во-вторых, попытаться выяснить, не имели ли место другие факты получения допрашиваемым взяток за аналогичные расследуемому или некие другие принятые им решения и действия (бездействие).

Попутно заметим, что практика расследования подобных преступлений показала высокую эффективность применения в этой следственной ситуации такой группы тактических приемов, как «демонстрация возможностей расследования». Суть их сводится к подробному разъяснению подозреваемому возможностей следствия установить и другие эпизоды получения им взяток посредством осмотра документов, допросов, проведения других следственных действий по фактам принятия им аналогичных расследуемому решений. Для иллюстрации приведем следующий пример из собственной следственной практики.

Согласно показаниям Д. он дал взятку начальнику паспортного стола районного отдела внутренних дел майору милиции К. за свою регистрацию на постоянное жительство в г. Воронеже. К. зарегистрировал его в частном доме, в котором имелись излишки жилплощади, без ведома и согласия хозяина дома и постоянно проживающих в нем лиц (их подписи в соответствующих документах, как показали эти лица, были подделаны).

Следователь разъяснил К., что он изымет все документы, по которым лично им давались разрешения на регистрацию граждан в частных домах; допросит как этих граждан, так и владельцев домов, давалось ли ими согласие на регистрацию по их адресам данных лиц и их ли подписи в документах, после чего высказал свое убеждение, что в результате этих действий будут выявлены и другие факты получения К. взяток за подобные действия.

Осознав, что таким образом следователь действительно установит другие факты получения им взяток, К. в оформленной в ходе допроса явке с повинной сообщил еще о ряде фактов получения им взяток за принятие аналогичных решений и тут же был по этим фактам допрошен^[116].

Необходимо также отметить, что расследование любого преступления, совершенного по должности или службе, осуществляемое в рассматриваемой (ретроспективной) ситуации, в значительно большей степени, чем в той, которая будет рассматриваться далее, ставит перед следователем необходимость решения вопроса о законном или незаконном характере действий, совершение которых инкриминируется обвиняемому. Применительно к расследованию взяточничества эта необходимость актуализируется тем, что получение взятки за незаконные действия признается, как известно, квалифицирующим это преступление обстоятельством (ч. 2 ст. 290 УК). О незаконном характере действий как непременном элементе состава преступления говорит и статья 204 УК, устанавливающая ответственность за коммерческий подкуп.

При этом возникает как минимум две проблемы, требующие, на наш взгляд, освещения в контексте данной работы.

Первая проблема, думается, заключается в некорректном использовании Уголовным кодексом отдельных терминов, в том числе понятия «законность действия»^[117].

Говоря об этом, в первую очередь напомним, что создание уголовно-правовых понятий осуществляется по следующим основным направлениям:

а) использование правовых терминов других отраслей юридической науки и правовой системы;

б) заимствование терминологии неправовых дисциплин;

в) использование общеупотребительных слов^[118].

С учетом этого, можно ли, в частности, считать вменяемые обвиняемому действия незаконными, если при их совершении нарушен не закон как таковой, а некий иной нормативный акт?

Как известно, в русском языке и общей теории права сущность понятия «закона» ясна и не равнозначна иным нормативным правовым актам. «Закон – нормативный акт, постановление высшего органа государственной власти, принятый в установленном порядке и имеющий юридическую силу»^[119]. В соответствии с Конституцией Российской Федерации (см. ст. 76) есть федеральные конституционные законы, есть законы федеральные и есть, наконец, законы субъектов Федерации. В связи с этим в узком и прямом понимании этого термина о незаконных действиях применительно к диспозициям приведенных статей УК можно вести речь лишь в тех случаях, когда действия чиновника, привлекаемого к уголовной ответственности, нарушали какой-либо из перечисленных законов.

А если они, вновь напомним, нарушали не закон как таковой в точном значении этого понятия, а некий иной нормативный правовой акт? Подпадают ли они в этом случае под диспозиции указанных статей Уголовного кодекса? На наш взгляд, нет, хотя постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации «О судебной практике по делам о взяточничестве и коммерческом подкупе» и отождествляет категории закона и других нормативных актов. Под незаконными действиями должностного лица, разъясняет Суд в пункте 10 постановления, следует понимать «неправомерные действия, которые не вытекали из его служебных полномочий или совершались вопреки интересам службы, а также действия, содержащие в себе признаки преступления либо иного правонарушения».

Ракитов, являясь заместителем начальника отдела Государственного противопожарного надзора МЧС по одному из районов г. Воронежа, получил взятку от Кобзева за согласование вопроса о принятии в эксплуатацию законченного строительством объекта. Указав в постановлении о привлечении Ракитова в качестве обвиняемого, что своими действиями он нарушил ряд положений приказов МЧС России, УГПС МЧС России по Воронежской области, требований СНиПов, а также постановление Воронежской городской Думы, следователь (а за ним и суд) пришел к выводу, что Ракитов получил взятку за незаконные действия в пользу взяткодателя, и потому квалифицировал его действия по части 2 ст. 290 УК.

И все же, по нашему глубокому убеждению, нарушение Ракитовым положений указанных нормативных правовых актов нельзя расценивать как действия незаконные в точном смысле понимания термина «закон».

Нам представляется очевидным, что данную терминологическую неточность в диспозициях соответствующих уголовно-правовых норм достаточно легко устранить, заменив понятие «незаконные действия» более общим и корректным понятием «противоправные действия».

Попутно заметим, что данная проблема, на наш взгляд, имеет повышенную актуальность, так как Уголовный кодекс использует категорию «незаконные действия» не только применительно к взяточничеству и коммерческому подкупу, на которые в настоящее время распространяется приведенное выше разъяснение Верховного Суда. Она используется в диспозициях многих других составов преступлений: от незаконного производства аборта (ст. 123 УК), незаконного получения кредита (ст. 176 УК) до незаконного пересечения Государственной границы Российской Федерации (ст. 322 УК).

Вторая проблема состоит в возможности назначения, проведения и использования в доказывании юридической (правовой) экспертизы на предмет установления законности или незаконности совершения субъектом расследуемых действий, повторим, наиболее острой стоящей при расследовании именно преступлений, совершаемых по должности или службе, в том числе прямой коррупционной направленности.

Если говорить вкратце, суть проблемы заключается во мнении, что дознаватель, следователь, прокурор, адвокат, суд в настоящее время вряд ли могут углубленно владеть всеми разнообразными, весьма динамично развивающимися отраслями права российской правовой системы (гражданским, коммерческим, земельным, финансовым, трудовым и т. п.). Поэтому эти лица вынуждены обращаться к юридическим знаниям в этих отраслях права как специальным для уголовного судопроизводства^[120].

Нам такой подход, при всей его внешней неортодоксальности, представляется совершенно обоснованным. Эти отрасли права, в принципе, отстоят достаточно далеко от криминалистических отраслей права, специалистами в которых работники уголовной юстиции быть не обязаны, а потому для исследования вопросов, лежащих в сферах этих отраслей права, должны привлекаться сведущие в них лица.

A. А. Эксархопуло описывает и детально анализирует материалы следующего уголовного дела, расследованного по фактам, несомненно, думается, связанным с коррупцией (хотя автор об этом не упоминает).

B., Б. и 3. организовали внеочередное общее собрание акционеров АОЗТ «Принт», на котором приняли решение об отстранении генерального директора общества М. от занимаемой должности за однократное нарушение им своих обязанностей; тут же на эту должность был назначен 3.

Через несколько дней проводится еще одно собрание акционеров этого общества в том же составе, которое принимает решение

о продаже принадлежащего обществу имущества. На следующий день генеральный директор 3. подписывает соответствующий договор с покупателем.

Ни в первом, ни во втором собрании прежний генеральный директор М. участия не принимал и какое-то время, ничего не подозревая о состоявшихся решениях, продолжал исполнять свои обязанности генерального директора.

Очевидно, что решение таких вопросов, как имели ли право участники собраний В., Б. и 3. принимать указанные решения от имени акционеров АОЗТ, законность оснований для увольнения генерального директора М. и назначения на эту должность 3., правовые аспекты заключенной сделки по отчуждению имущества, верно отмечает автор, требовали углубленных специальных познаний в соответствующих отраслях права, без привлечения которых в виде юридической (правовой) экспертизы самим следователем обоснованно разрешены быть не могли^[121].

Это мнение имеет и своих оппонентов из числа как теоретиков, так и практиков, полагающих, что правовые знания для участников уголовного судопроизводства не могут быть отнесены к специальным^[122].

По одному из уголовных дел, фабула которого была в целом аналогична приведенной А.А. Эксархопуло, суд отказал в удовлетворении ходатайства защитника подсудимого о приобщении к делу полученного им заключения специалиста в области коммерческого права и в его допросе, мотивируя свое решение именно тем, что данные знания не являются специальными.

Нам такая позиция представляется необоснованной. Юридические (правовые) знания как специальные в уголовном судопроизводстве, по нашему глубокому убеждению, имеют право на самостоятельное их использование для установления обстоятельств, подлежащих установлению по уголовным делам. Это касается в первую очередь преступлений, относительно которых диспозиции предусматривающих за них ответственность уголовно-правовых норм являются бланкетными^[123] (а таковыми является большинство должностных и служебных преступлений экономической и коррупционной направленности).

Иное дело – и здесь мы полностью согласны с В.Г. Ульяновым, – что на разрешение привлекаемых специалистов в отдельных отраслях права непозволительно ставить «чисто» уголовноправовые и уголовно-процессуальные вопросы: о квалификации преступления, о законности (незаконности) действий^[124] (нам факты постановки на разрешение «правовых специалистов» таких вопросов, заметим, не известны). Их решение, несомненно, входит в исключительную компетенцию следователя и других профессиональных субъектов уголовно-процессуального исследования преступлений.

Однако вопросы, какими нормативными положениями соответствующей отрасли права, действующими в момент совершения исследуемого деяния, чиновник должен был руководствоваться, в чьей нормативно установленной в то время компетенции находилось решение проблемы заинтересованного в том лица, оценка с позиций отраслевых правовых норм обоснованности действий, в том числе экономического характера, определенного чиновника и т. п., далеко не всегда могут быть разрешены самим субъектом такого исследования без привлечения специалистов.

Попутно заметим, что, насколько нам известно, ни у кого из исследователей не возникает сомнений в правомерности постановки на разрешение судебно-экономической экспертизы такого, в частности, вопроса: «Не допущено ли в бухгалтерском учете фонда оплаты труда за период (обозначаются границы исследования) работников конкретного подразделения предприятия (или при оформлении конкретного расчетного документа) отступлений от установленных норм и правил (курсив наш. – О.В.), в чем они выразились и как повлияли на реальность балансовых остатков предприятия на определенную дату?»^[125]. Однако разве приведенная формулировка сама по себе не предполагает необходимость разрешения экспертом, как об этом писал еще в 1964 году И.Л. Петрухин^[126], сугубо правовых вопросов (об установленных, следовательно, юридических нормах и правилах, регламентирующих изложенную проблему)?

 

Если для обоснованного разрешения возникшего правового вопроса требуются сложные исследования правовых источников, тем более в случаях наличия в них противоречий и лакун (применительно к расследуемым обстоятельствам), специальные правовые знания подлежат привлечению в виде назначения экспертизы; если необходимо знать мнение (суждение) юриста-профессионала в соответствующей (вновь подчеркнем, некриминалистической) отрасли права, его знания вовлекаются в уголовный процесс в виде его заключения как специалиста в смысле, придаваемом этим понятиям статьей 80 УПК.

Особую сложность в ретроспективной следственной ситуации представляет расследование фактов дачи/получения взяток за законные действия (а также других должностных и служебных преступлений, связанных с совершением законных действий).

Заместитель директора управления финансов одного государственного учреждения принимал в пределах своей служебной компетенции решение о приобретении строительных материалов и топлива в тех организациях, где он либо сам являлся одним из учредителей, либо его родственники. Стоимость поставляемых материалов на 15–20 % превышала среднюю по региону. Оплата поставленных ценностей осуществлялась путем передачи приобретенных этим государственным учреждением векселей, которые на самом деле погашались преступниками, а вырученные средства делились.

А.М. Каминский, из работы которого заимствован данный пример, отмечает, что в литературе, посвященной этим проблемам, подобные факты определяются как «коррупция по закону» или «коррупция в соответствии с правилами»^[127].

Дело в том, что если действие, выполненное должностным лицом в интересах заявителя, в сути своей являлось противоправным, а тем более в прямом смысле незаконным или выполненным с грубым нарушением соответствующих процедур, то это объективно подтверждает показания последнего о даче им взятки, что, в свою очередь, естественным образом существенно облегчает осуществление уголовного преследования данного лица.

Однако, когда эти действия были законны или носили, например, характер общего покровительства по службе, а потому не влекли за собой возникновения следов, материально (документально) свидетельствующих об удовлетворении должностным лицом интереса заявителя именно за взятку, расследование таких фактов представляет особую сложность.

Так, к примеру, С.А. Машков, описывая конкретное уголовное дело в отношении взяточника-судьи, отмечает, что подсудимый получал взятки за постановку мягких приговоров и назначение осуждаемым наказания, не связанного с лишением свободы; при этом приговоры им выносились в рамках закона и не было оснований для их отмены^[128].

Даже если названный заявителем предмет взятки будет у подозреваемого обнаружен (установлен факт оказания ему услуги имущественного характера), обычная в таких случаях его версия, что он возместил заявителю стоимость данного предмета (оказанной услуги), практически неопровергаема. Единственному в таком случае доказательству обвинения – показаниям заявителя противостоит не менее веское с позиции презумпции невиновности доказательство в виде «отрицательных» показаний подозреваемого в получении взятки.

Более того, возьмем на себя смелость предположить – и это подтверждается как опубликованной, так и неопубликованной следственной и судебной практикой, – что в рассматриваемой ситуации по заявлению одного лица о даче им взятки за законные действия изобличение оговариваемого им чиновника, как правило, невозможно.

Однако столь пессимистический на первый взгляд вывод отнюдь не свидетельствует о бесперспективности расследования подобных уголовных дел. В качестве основной версии таких расследований должно быть предположение о том, что (как выражаются следователи) «если человек взяточник, то это надолго». Иными словами, версия, что сообщенный заявителем факт дачи им взятки за законные действия далеко не единственный в «трудовой биографии» данного должностного лица.

А потому алгоритм направлений расследования в этой ситуации должен, как представляется, состоять из следующих двух шагов:

а) проверка версии о получении заподозренным взяток за выполнение им аналогичных законных действий в интересах других лиц;

б) установление отсутствия связи между этими лицами, наличие которой могло бы свидетельствовать о единстве их умысла на ложный оговор данного должностного лица во взяточничестве.

Проиллюстрируем сущность этих методических особенностей расследования взяточничества за законные действия в ретроспективной ситуации примером из собственной следственной практики.

Уголовное дело, возбужденное в отношении Точкина по факту совершения им ДТП, повлекшего тяжкие последствия, следователем Кусеневым было прекращено в порядке пункта 2 ч. 1 ст. 24 УПК РФ (за отсутствием в его действиях состава преступления).

Несколько недель спустя Точкин обратился в прокуратуру с заявлением, в котором сообщил, что за прекращение дела он дал следователю взятку в размере 1000 долларов США, ибо в противном случае тот обещал направить дело в отношении его в суд. Сам факт своего обращения в прокуратуру Точкин объяснил тем, что, ознакомившись с материалами дела и проконсультировавшись с адвокатом, он убедился, что в произошедшем ДТП его вины нет, а потому следователь просто обязан был прекратить дело.

В рамках возбужденного по заявлению Точкина уголовного дела в первую очередь было изучено прекращенное в отношении его дело (изъятое в числе других уголовных дел из архива с соблюдением изложенных выше тактических рекомендаций по производству выемки документов). Оно показало, что решение следователя Кусенева полностью законно и обосновано.

Не сомневаясь в том, что Кусенев при допросе, разумеется, будет категорически отрицать факт получения им взятки от Точкина, а вероятность обнаружения у него при обыске предмета этой взятки крайне невелика, следователь отложил производство этих действий. Он сосредоточил свои усилия на изучении других уголовных дел, в свое время также законно и обоснованно прекращенных Кусеневым.

В результате тактически грамотных допросов всех лиц, в отношении которых Кусеневым принимались такие решении (их оказалось около ста человек), следователь получил «признательные» показания 14 человек о фактах дачи ими взяток Кусеневу за принятие таких решений при обстоятельствах, аналогичных указанным Точкиным.

Кроме того, у этих лиц выяснялись их взаимоотношения между собой, и оказалось, что никто из них друг с другом вообще незнаком.

Несмотря на то что Кусенев на протяжении всего предварительного и судебного следствия отрицал свою вину, суд постановил в отношении его обвинительный приговор. В опровержение доводов стороны защиты о недостоверности показаний взяткодателей суд положил то установленное по делу обстоятельство, что эти лица до суда не только не были между собой знакомы, но и вообще не знали о существовании друг друга.

Таковы, думается, виды и сущность следственных действий, производимых на первоначальном этапе расследования взяточничества в ретроспективной ситуации, наиболее острые и дискуссионные связанные с ним проблемы и возможные пути их разрешения. Дальнейший этап расследования, на наш взгляд, состоит в проверке ранее полученной и вновь поступающей информации на основе вытекающих из нее версий как обвинительного, так и защитного характера (производство очных ставок, назначение и проведение соответствующих экспертиз и т. п.).