Разбегающиеся миры, или Вселенская толкотня локтями

– Ну, мотри, – сказала старушка ему вслед.

Студент, то перепрыгивая ступеньки лестничных маршей, то съезжая по перилам, спустился на первый этаж. Шагнув из полутьмы подъезда на улицу, он зажмурился от яркого солнечного света, и в ту же секунду ощутил, что кто-то схватил его разом справа и слева, вывернул руки вбок и вверх так, что он скрючился в три погибели, едва не уткнувшись лицом в асфальт. Невидимые злодеи – судя по числу ног, их было двое (а то и четверо, если они вдруг относились к одноногим монстрам?) – оттащили его в близлежащие кусты. В зарослях «черёмухи душистой» один из них вовсе не поэтично рявкнул:

– Кто таков?

– Да вы хоть разогнуться дайте, – скромно попробовал возмутиться похищенный.

– Ты у меня щас побакланишь, так не то ли что не разогнёшься,

а в окончаловку загнёшься, чухан! – реально пообещал обладатель нелирического баса. – Какое у тебя погоняло?

– По-погоняло? Какое погоняло?

– Имя, б-блин!

Тихон учёл, что верхняя пара конечностей одного из возможных монстров-уродов ощупывает его и уже лазит по карманам. Следовательно, через миг-другой студенческая карта, которая на сей раз была при пермяке, будет обнаружена. То есть, запираться по очевидным фактам становилось бессмысленно. И юноша натужно прохрипел:

– Тихон я…Тихон Заковыкин. Отпустите меня, так я вам сам документ покажу…

– Показывают член, а документ предъявляют, ак-кадемик докторских наук, – поучающе фыркнул бас.

– Ну, предъявлю…

– Стой тихо и не бухти, – проворчал незримый собеседник. – Тады, может, и мочить тебя не придётся. Дошло, лузер ты обыкновенный?

От многообещающих намёков у «лузера» пропала не то что способность «бухтеть», но и желание громко пыхтеть. В том числе и пыхтеть «устами, которые не говорят по-фламандски», к чему его неимоверно вынуждала поза «йога, внезапно впавшего в созерцание вечности в момент поклона прошлому».

Под кряхтение противоборствующих сторон монстры завладели содержимым карманов парнишки. Выполнив «аудит» по полной номенклатуре, невидимки позволили Заковыкину разогнуться. Тот распрямился и увидел перед собой двух нечёсаных мужиков средних лет, «одежду» которых преимущественно составляли «наколки», слабо прикрытые несвежими шортами и футболками. Один из них, с причёской типа «ирокез» и с многообещающим выражением на физиономии типа «Кому по роже – милости просим!», сказал уже знакомым басом:

– Чё те надо от Листрата?

– Э-э-э, – невразумительно затянул юноша, придумывая отговорку. – Задолжал он мне. Заказ я оплатил, а он его не исполнил.

– Ишь ты, кредитор, ли чё ли? – неопределённо проговорил второй, с носом как у Сирано де Бержерака, списывая в блокнотик данные «кредитора» со студенческой карты. – Может его того…на Калачёвскую, сорок? Там из него повыбивают…

– Глохни, рыба! – резко оборвал напарника «Ирокез». – А ты, Тихон, дёргай отсюда. Ещё раз поймаем – ноги повыдергаем!

– А заместо них спички вставим, – поддакнул старшему «Сирано де Бержерак».

Паренька отпустили, вернув экспроприированое, а также придав «стартовый импульс» в виде смачной оплеухи.

Отойдя от места «морального осквернения» на приличное расстояние, Тихон обиженно проворчал: «На Калачёвскую, сорок, на Калачёвскую, сорок…Я вот вас как сдам на Большую Дмитровку Гэ-Гэ, так зачешетесь!»

2

Утреннее приключение более или менее образумило Заковыкина. И поначалу оно, благоразумие, справлялось с опасными помыслами Тихона. Но после перекуса кровь пермяка прилила к желудку, мозги затуманились, и…всё пошло по-старому.

В два часа пополудни студент, уже вооружённый технической новинкой, «подземкой» добрался до станции «Юго-Западная». Там он поднялся на эскалаторе к выходу и вышел на проспект Вернадского. Здесь, близ гостиницы «Салют», должна была проживать Милена Кузовлёва. По мере приближения к искомому адресу поступь юного разведчика явственнее и явственнее выдавала неуверенность: сказывалась перипетии вылазки на улицу Подлесную. Потому «пермяк-солёные уши», приближаясь к нужному подъезду, замедлял и замедлял шаги, держа «ушки на макушке».

Прибыв на место, Заковыкин не стал дожидаться доверчивых бабуль. Озирая окрестности, он достал из кармана скиммер. Прикрепив считывающее устройство к кодовому замку на входных дверях в подъезд, юноша нажал тумблер: на экранчике прибора замелькали циферки, пляска которых прекратилась с появлением числа «837». То был пароль электронного запора. Тихон снял портативный сканер, набрал зашифрованное число и юркнул внутрь.

Установив число квартир на этаже, чужак поднялся лифтом на седьмой этаж, выйдя на странную лестничную площадку, ибо стены её были разукрашены картинками из весёлых мультфильмов. Незваный гость приблизился к металлическим дверям с овальной табличкой под номером сто тридцать два.

Тихон, набирающийся опыта не по дням, а по часам, убедился, что квартира не опечатана, и приложился к кнопке звонка – сигнальное устройство безмолвствовало. Полагая, что он слабо нажал на кнопку, Заковыкин энергично и столь же безрезультатно надавил ещё пару-тройку раз.

Бесцельно послонявшись по пустому межквартирному пространству, упорный паренёк опять направился к жилищу Кузовлёвых. Преодолевая вполне объяснимую внутреннюю неловкость, он настойчиво постучал в дверь. Стук гулко раздавался в пустом подъезде, теперь отдававшим холодной враждебностью. Визитёр невольно оглянулся: позади никого не было, в том числе и бабулек. Ему стало жутковато, ибо померещилось, что в квартире притаился неизвестный, злобно взирающий на него через «глазок». Заковыкин из духа противоречия приблизил к дверному «зрачку» свое лицо и, фиглярничая, усмехнулся: «Тьфу, тьфу, чтоб не плюнули!» – однако различил в нём лишь свою физиономию, искажённую кривизной линзы и нервным напряжением.

Студент застыдился собственной робости, и толкнул дверь ладонью, словно проверяя её на прочность. Та, проявляя физическое свойство, именуемое в науке сопротивлением материала, не подалась ни на миллиметр. Тихон зло толкнул металлическую преграду плечом, которая на хулигански вызывающий толчок плечом ответила индифферентным металлическим противодействием.

На Заковыкина, соответственно возрасту, частенько накатывало

эдакое мальчишеское лихачество и безрассудство, попирающие взрослые нормы поведения. Вот и сейчас, нетерпеливо «крутанувшись» по просторной лестничной площадке, озоруя и подражая волку-каратисту, нарисованному на стене, он с разбегу прыгнул на «непокорную» дверь, лишь обозначив ногами то, как вынесет металлическую преграду с петель…

Тихон совсем несильно ткнул в стальную плоскость кроссовками, но та внезапно распахнулась, и атакующий её «каратист» влетел в темноту прихожей. Продолжению полета поспособствовал и невидимый коварный внешний фактор, втянувший его вглубь. О коварном факторе парнишка догадался чуть позже, в квартире, куда так стремился. Некто, уже на излёте, квалифицированно нанёс ему акцентированный удар точнёхонько в солнечное сплетение, сбив дыхание, а затем резко врезал по «загривку» так, что у пермяка кратковременно отказало зрение. Тут же Заковыкина безжалостно бросили на пол и затворили за ним вход. О последнем обстоятельстве «взломщик» догадался по характерному стуку и щелчку замка.

Тотчас, без передышки, пленённого несколько рук ткнули носом в паркет, перехватили чем-то горло, загнули все четыре конечности за спину и профессионально обыскали методом похлопывания.

– Чисто, – облегченно просипел некто в темноте. – Без стволов. Только какая-то коробочка есть.

– Глянь, что за Зорро-попрыгунчик пожаловал, – приказал другой мужской голос.

В прихожей вспыхнула лампочка, пленника уложили на бок. И тогда Тихон, издавая от апперкота урчащие звуки воздухом, выходящим из легких (и может, не только оттуда), разглядел, что над ним наклонились два возбужденных мордоворота, нацеленные на дальнейшие, более решительные действия. За ними стоял

щеголеватый худощавый молодой мужчина.

– Кто таков? – осведомился щёголь.

– Э…Э…Э…, – приходя в себя, попытался ответить Заковыкин, натужно хватая ртом воздух и с удивлением опознавая во франте следователя Геннадия Геннадьевича Затыкина.

– Что, попрыгунчик, в зобу дыханье спёрло? – насмешливо

полюбопытствовал тот.

Громилы тем временем обыскали паренька и извлекли содержимое из одежды.

– Здра-здрасьте, Гэ-Гэ, – с трудом, и не без неожиданно прорезавшегося подобострастия, выдавил из себя Тихон.

– Чо-чо? – улавливая знакомые черты в лице и в тембре голоса задержанного, по-деревенски переспросил его сотрудник следственного комитета, теряя ведомственный лоск.

– Ой…Здрасьте, Геннадий Геннадьевич, – поправился студент. – Не узнаёте?

– Эта…, – припоминающее нахмурился следователь. – Хм…Никак, бабай с Урала? Пермяк-солёные уши?

– Он самый, – не стал хорохориться «бабай».

– Поднимите его, – отдал начальственное указание Затыкин, которое мордовороты исполнили неукоснительно, прихватив юношу за локти. – З-заковыкин?

– Я.

– Какого чёрта вы тут делаете, Заковыкин? – осматривая портативный сканер, услужливо поданный помощниками, осведомился амбициозный Гэ-Гэ. – Так-с, скиммер…Ясненько… Ишь, как экипировался! Какого чёрта вы тут делаете, Заковыкин, я вас спрашиваю? – вторично прозвучал вопрос теперь в несколько угрожающей интонации.

– Прибыл на аудиенцию к Милене Кузовлёвой, а тут на тебе – вы, – обретая традиционно ироничное расположение духа, съехидничал Тихон, двусмысленно и чуть ли не по-приятельски подмигивая Гэ-Гэ. – Вам не снится её записка?

– Кстати, Заковыкин, а где, в самом деле, записка? – оживился представитель федерального органа.

– Какая записка? Не знаю я никакой записки, – поюродствовал паренёк, припомнив, как днями ранее Затыкин от послания Милены всемерно отбояривался. – Да ведь вы её и не признавали.

– Прекратите паясничать, Заковыкин, – строго одёрнул его следователь. – Я имею в виду записку, адресованную Кузовлёвой своей подруге Диане Лонской.

– Лонской? – изобразил непонимание Тихон, мигом сообразив,

что про Лонскую, о коей он прежде не был осведомлён, Гэ-Гэ сболтнул лишнего. – Если вы про записку, которую я давно выбросил, так там какая-то Милена писала какой-то Диане…

– Кончай дурочку ломать, – насупился Геннадий Геннадьевич. – А ну-ка, обшарьте его от и до, – приказал он громилам.

Последовал повторный личный обыск – теперь при дневном освещении и в большой комнате. На сей раз к методу похлопывания прибавились методы раздевания и беззастенчивого прощупывания, не возымевшие, впрочем, результата – собаку съевший в таких переделках «бабай с Урала» носил при себе минимум улик.

Зато, пока его крутили, будто белку в колесе, он огляделся и увидел на стене комнаты семейную голограмму. На ней было двое: старик, похожий на Станиславского, и смеющаяся девушка, доверчиво прильнувшая к его груди. На голограмме она была как живая. И девушка была не просто красива – она была прекрасна! «Милена!» – догадался Тихон. У него сердечко даже сделало перебой, а потом его кольнуло от глупой ревности по поводу того, что такую богиню целует какой-то земной Гоша.

Обыск завершился ничем, а голый, как пупс, Заковыкин всё стоял и стоял, недвижимо и зачарованно глядя на изображение Милены.

– Чево стоишь-то? Понравилось? – раздражённо осведомился у студента один из громил, только что ощупывавший его.

– Угу, – не глядя на амбалов, со вздохом признался им Тихон.

– Извини, но продолжения не последует, – разведя руки, поскабрезничал разговорчивый мордоворот под хихиканье сотоварищей. – Может того…Сам оденешься?

Только тогда до Заковыкина дошло, что над ним насмехаются.

– Что, скушали?! – придя в себя, не без дерзости осведомился парнишка, надевая одежду. – Нашли золото партии?

– Ах, даже так?! – нешуточно осерчал на Тихона Затыкин, выходивший во время поисков записки в другую комнату. – Ничё-ничё, пим с уральского улуса, сейчас мы тебя доставим куда надо. Там ты запоёшь по-другому. Я тебя закрываю на десять суток по закону о борьбе с терроризмом!

Глава восьмая

1

Если Георгий Листратов прошедшей ночью совсем не сомкнул глаз, если Тихон Заковыкин встал непривычно рано, то Рокотов с пассией «изволили почивать» до полудня. И разбудил Юрия вовсе не солнечный лучик, заглянувший в окно, а ощущение беспокойства. Рождено оно было интуицией, предупредительно шепнувшей ему: «Подъём! Хватит валяться. Приведи себя в порядок, мужик – моложе Кощея Бессмертного, но старше Бабы-Яги. Ты должен выглядеть тип-топ».

Юрий открыл глаза и медленно перевёл взгляд налево от себя: Диана ещё спала, прикрывшись простынёй лишь до колен. Она лежала нагая, навзничь, чуть повернув голову. Посмотреть было на что! «И эта роскошная девушка сегодняшней ночью…Нет, не так…И эта роскошная девушка с неповторимыми пикантненькими атрибутиками сегодняшней ночью принадлежала мне? – недоверчиво подумал журналист. – Долбануться!»

Он бесшумно поднялся с ложа, подарившего ему непередаваемые мгновения, ощущая себя добрым молодцем из сказки, и на цыпочках засеменил в ванную. Настенное зеркало махом отрезвило его. «Ну и рожа! – констатировал он, увидев собственное отражение. – Можно предположить, что на ней черти справляли бесовскую свадьбу». Насыщенный предшествующий день и бурная ночь высветили и его морщины, и усталость, и бледность, выдавая подлинный возраст.

Потому Рокотов в течение получаса скоблил щетину дядиной бритвой, мылся, с ожесточением чистил зубы и вообще всячески освежался, восстанавливая относительно приличный вид. Добившись маломальского отличия от мертвеца с людоедского кладбища, он пробрался на кухню и приготовил кофе, который и принёс на подносе в спальню.

Диану он вернул в чувство не слишком уверенным поцелуем в щёчку, держа поднос с кофейными приборами обок от постели. Она с лёгким и томным стоном разомкнула глаза, повернула к нему лицо и размягчённым от сна сопрано с хрипотцой попросила его: «Поставь, кофе, пожалуйста». Недоумевая, Юрий опустил поднос на тумбочку. И в ту же секунду проказница схватила его за ягодицы и резко потянула на себя. Чтобы не опрокинуть чашечки, мужчина спешно разжал пальцы и неуклюже, мешком свалился на девушку. А той только того и надо было: она сильной и ловкой самкой выскользнула из-под него, оседлала и принялась выделывать с ним такое, что Юрий сам себе показался детсадовским шалунишкой, которого решила совратить многоопытная воспитательница.

Никогда Рокотов не позволял женщинам держать верх в любовных играх. Точнее, не то чтобы не позволял, а просто выполнял природой предписанную миссию лидера. Видимо, настала пора, когда самка командовала им, напитывая его избыточной энергией. И скоро тень мимолётной неловкости оставила его – он с наслаждением подчинился Диане. И в тандеме они получили то, что жаждали. И всё у них было хорошо, как написали бы в сказке со счастливым финалом. Так что, в конце концов, Юрию почудилось, что за эти несколько минут счастья он проделал путь от наивного мальчонки до мужчины в самом соку.

Понемногу возвращаясь из животного царства чистой физиологии, они, как бы уже скатываясь с вершины Эвереста по пологому склону, ведущему к подножию, периодически истомлённо целовались, трогали друг дружку за те сверхчувственные места, что подарили им фейерверк услады, и болтали непристойности. Болтали непристойности в том смысле, что отпускали комплименты и превозносили причинные места друг друга, называя их пошлыми, вульгарными словами. Вряд ли со стороны зрелище выглядело пристойным, но ещё не отошедшим от спаривания божьим тварям оно дарило усладу.

Первым в посюстороннюю реальность вернулся Рокотов. В его мозгу вдруг возникла мысль о том, что он не возражал бы относительно перевода таких отношений в постоянную плоскость. А начальная ступенька рассуждений закономерно привела его к следующей, которая родила в нём тревогу: что будет дальше с Дианой, что станет делать она сегодня, завтра и послезавтра, какие ответные меры предпринимает её…собственник?

И Юрий, уподобляясь пьяному мужику, у которого что на уме, то и на языке, приподнявшись на локоть, стеснительно спросил у возлюбленной:

– Милая, какие у тебя планы…на будущее?

– Ты меня гонишь? – лениво приподняла изогнутую соболиную бровь красотка. – Я тебе надоела?

– Ну что ты, Ди! – упрекнул девушку Рокотов. – Я…Я переживаю за тебя. Спору нет, ты куда как лучше знаешь…м-м-м… Лонского, но и я неплохо представляю, что это за тип. Он способен тебе жестоко отомстить за…за непослушание, мягко выражаясь…

– …и за ветвистые развесистые рога, грубо говоря, – улыбаясь, подхватила та.

– Зря ты веселишься. Я вполне серьёзно.

– Уймись, Юра из юрского периода, – урезонила его своенравная девица. – В первый раз, что ли? Побесится пару недель и простит.

– А до того?

– До того…До того мне надо где-то перекантоваться.

– У меня есть…м-м-м…влиятельный покровитель, – подобрал обтекаемую формулировку журналист, не решаясь прямо назвать фамилию Рокецкого. – Он может припрятать тебя на этот срок в недоступной берлоге. Хотя…

– Хотя, что?

– Хотя две недели – промежуточный вариант. Мне же хочется, так сказать, устаканить наши с тобой отношения в долгосрочной перспективе.

– Ты можешь говорить яснее?

– Яснее, – глубоко вдохнул воздух Юрий, набираясь духу. – Я

был бы не против, взять тебя в жёны.

– Ты – меня?! – теперь уже и Диана приподнялась на локоть, глядя на него дерзкими блестящими очами.

– Я всё понимаю, – смутился новоявленный женишок, – предложение неожиданное, по-казацки лихое…

– Ой! Ой, держите меня! Ой, не могу! Ха-ха-ха! – звонко расхохоталась смазливая бестия, упав на подушку. – Да из всех казаков мне нравятся только яицкие! Ха-ха-ха!…Юрочка, милый, думай, о чём говоришь! Тебе что, тоже не терпится заполучить рога? Желаешь также изойти на желчь, что и Лонской? Так в твоём возрасте это вредно. Ну, посмотри на меня…Разве я похожа на дуру набитую, готовую на верность до гроба? А ты прикинул, во что обойдётся тебе моё содержание?…Я же избалованная! Всех твоих праведных сбережений хватит, максимум, на неделю…Ха-ха-ха!

И она, увидев, как посерел лицом и сник её партнёр, резко оборвала свой смех. В напряжённом молчании текли минуты. Потом студентка тронула Рокотова длинным холёным пальчиком за подбородок:

– Ты обиделся?

– Да нет…Что ты, – пожал плечами он.

– Ну, прости меня, – в несвойственно мягкой манере произнесла девушка, обняв его. – Ах ты, зверушечка моя реликтовая! Я же правду сказала. Не злись, но головка у тебя работает лучше головы. Так и быть, я согласна пару недель провести с тобой «в берлоге», пока тот придурок перебесится…А там видно будет. Договорились?

– Договорились, – кивнул, ставший непривычно отходчивым Юрий.

– Ну и славненько, – взъерошила ему волосы на голове и везде, где попало, взбалмошная девица. – Мир?

– Мир, – вздохнул Рокотов. – …Знаешь, милая, что меня в тебе пуще всего удивляет? – срезая «острые углы» и идя на компромисс, сменил он тематику общения.

– Знаю: моя развязность.

– Бе-бе-бе! А вот и не угадала! – по-детски дразнясь, показал ей язык Рокотов. – Хотя я не против фривольности, ибо от неё и мне перепадает лакомая клубничка. Нет, поражает нечто другое…Вот ты эгоцентричная, зацикленная на самоудовлетворении, и вдруг проявляешь такую трогательную заботу о подружке. Парадокс, не так ли?

– А вот и нетушки, – последовало возражение со второй половины кровати. – Не вижу противоречия. Ведь противоположности притягиваются. Милена – это я наоборот. Она очень добрая! – потеплели красивые, но дерзкие карие очи балованной стервы. – По некоторым причинам, частично тебе ставшим понятными, – вздохнула Диана, – мне не дано стать матерью. И Миле тоже, вроде бы, не дано: из-за сердечной недостаточности она может умереть, не дотянув даже до родов… Тем не менее, она и забеременела, и отказалась от всяких реторт и суррогатных матерей. Вынашивает сына. Дурочка!…Единственная дурочка, которую мне жаль в этой идиотски устроенной вселенской толкотне локтями…

– Толкотня локтями? – чисто профессионально подметил журналист. – Образно сказано, Ди! – одобрил он.

– Сказано образно, но не мной. И не Миленой. Так её отец говорит, – потянувшись как-то по-русалочьи, от кончиков волос до пяток, проговорила Лонская. – Юр, давай минуток на пять впадём в отключку. Йес? Я после актика люблю вздремнуть. Потому что соснё-ёшь, и опя-яать захочется а-актика, – уже в полудрёме проворковала она, поворачиваясь на бок и закрывая глаза.

И любовники «разбрелись» по разные половинки ложа…

Беспечность и сонная вальяжность Дианы была напускной – она вовсе не уснула. Про себя она всерьёз озаботилась тем, что ей делать дальше. Если в принципиальном плане побег от Лонского был делом решённым, то сам момент разрыва был выбран ею не слишком удачно. Поспешно. Под влиянием эмоций. Равно как и многие другие поступки импульсивной по природе «манкой вещички».

Спровоцировало её на спонтанное бегство то, что она завладела компроматом на Лонского. О добыче порочащих сведений она заранее условилась со своим любовником Коданским. Оплошность же заключалась в том, что в настоящее время Коданский находился с визитом в Китае. И до его возвращения Диане надо было «как-то перебиться». Оттого она и ухватилась за «соломинку» в виде предложения Рокотова.

Лонская осторожно взглянула на Юрия: тот мерно сопел носом. Она протянула руку к тумбочке и взяла с неё свою дамскую сумочку. Оттуда Диана извлекла гигиенический тампон, в котором прятала миниатюрное электронное устройство в виде мушки-дрозофилы – технический носитель компромата. В мушку был вмонтирован микропроцессор с записывающей камерой, настроенный на автоматическое включение и видеопоиск при звучании голоса Льва Лонского. Девушка особым образом поместила мушку в тампон, который затем ввела в полость, расположенную между крайним влагалищем и анальным отверстием. Древнекитайские мудрецы пафосно окрестили бы эту полость «розовеющим ущельем». Более прагматичная и знающая себе цену студентка данное «пикантное вместилище» про себя называла «Сезам-2». И Сезам-2 принял и укрыл то, за что Лев Максимович Лонской без колебаний раскошелился бы очень и очень щедро.

2

Восстановив тонус в квартире Асеевых, Рокотов и Лонская после «семейного совета» отправились в резиденцию Рокецкого. Диану охрана пропустила только до приёмной магната. Непосредственно «к высочайшему телу» допустили одного Рокотова. Да и то не сразу. «Вадим Юрьевич занят», – играя глазками, шепнул журналисту «бывшая фаворитка» босса секретарь Зиновий Пунькин, которого в финансовой компании звали «секритутка Зинка».

Магнат всероссийского значения Рокецкий Вадим Юрьевич не спешил принять творческого лидера своего медиа-холдинга. Он крутился в кабинете перед трельяжем, замазывая тональным кремом прыщик на кончике носа. Трельяж был изготовлен по индивидуальному заказу и подогнан под рост и вес Рокецкого, равнявшихся, соответственно, ста пятидесяти трём сантиметрам и ста одному килограмму.

Покончив с прыщиком, магнат чуть подбриолинил волосы и расчёской аккуратно подправил проборчик. Наводя заключительные штрихи в причёске, он поправил кокетливый чубчик и освежился дорогими французскими духами. Священнодействуя над собой, Вадим Юрьевич напевал музыкальную фразу из английского шлягера: «Возьми меня скорее, милый!», и предвкушал, как это с ним проделает грядущим вечером активный (ну очень активный!) телохранитель Сёма Бакулин.

В свете сказанного становится более или менее ясным, почему в

высшем свете одни звали Рокецкого Полуметросексуалом, а вторые – Сладеньким Мерзавчиком. Лонской же относительно Вадима Юрьевича кратко замечал: «Личность, педерастическая во всех отношениях».

Почти завершив макияж, Полуметросексуал заметил, что тональный крем несколько вульгарно выделяется на кончике носа, и принялся припудривать его. И в этот наиболее ответственный момент в кабинет «на полголовы» заглянул Зиновий:

– Вадим Юрьевич, прошу прощения, вы не забыли про Рокотова?

– Ну, ла-адно, прос-си-и уж! – ещё не вполне выйдя из образа, капризно отмахнулся Полуметросексуал.

Когда Юрий вошёл, то кабинет магната уже был привычно погружен в полутьму, и только приставной стол, за которым предстояло разместиться журналисту, освещался узким направленным лучом света, падавшим от настольной лампы. Такой антураж объяснялся обычаем большого капиталиста иметь всё на виду, но самому при том оставаться в тени. От порога Рокецкого невозможно было разглядеть, однако Юрий знал, что тот сидит за письменным столом, в чём и удостоверился, сделав полтора десятка шагов вперёд.

– День добрый, Вадим Юрьевич! – энергично обозначил лёгкий поклон журналист хозяину кабинета и некоторой части подлунного мира.

– Хэллоу, Юрик! – колыхнулся тот в обширном мягком кресле дебелой тушей, из интереса и уважения обозначив тем самым, что хочет, но не может привстать.– Есть сенсэйшн, как всегда?

Рокецкий занимал высокое общественное положение, достиг финансового процветания, но о полной умиротворенности говорить не приходилось, так как абсолютная реализация его амбиций предполагала: первое – захват доминирующих позиций в политической системе страны; второе, и тоже несбыточное – отдаться всем «пра-а-ативным мужчинкам мира».

В общем и целом вальяжный магнат умел держать себя «в рамках», его мало что могло вывести из равновесия. Однако на всякое правило имеется исключение. И такое исключение Рокотов

знал: Лонской – его ярый враг.

Вот почему взамен словесного ответа журналист перво-наперво продемонстрировал на компьютере запись с «флэшки» о ночной погоне подручных Вована Палача и дал развёрнутый комментарий к ней, припасая «сенсэйшн» напоследок.

– Занятный материалец, – поощрительно кивнул Вадим Юрьевич, выслушав его. – Пустим его в эфир в прайм-тайм. Ну, а болид, уж не взыщи, я у тебя, на всякий случай, изыму. У тебя всё?

– Почти, – сделал невинную оговорку Рокотов. – Есть кое-что о нашем общем знакомом…

И он привнёс в уже изложенную историю сюжетную линию, связанную с Дианой Лонской и с желательностью обеспечения её неприкосновенности. Личные моменты им, естественно, были опущены.

– Вау! – воскликнул богатей, едва замолчал его наёмный работник. – Вау! Я, конечно, мечтал подложить хар-рошую свинку этому живодёру, но чтоб такую грязную…, – колыхнулся он упитанной биомассой. – Это ж тебе не шпильку в задницу засунуть, это война…Це дило трэба разжуваты, – внезапно перешёл он на украинскую «мову». – Хым-м, заманчиво…

И Рокецкий задумался. От безделья Юрий успел про себя наизусть прочитать главу из «Евгения Онегина», прежде чем шеф вывел его из состояния «творческого простоя».

– Умаслил ты меня, Юрий Сергеич, – зашевелил Вадим Юрьевич полненькими, словно сардельки, пальцами. – Уж больно красиво я умою Лонского. Будь по-твоему, припрячу я его зазнобу. И тебя не обижу – воздам сполна. Но…Баш на баш: ты мне за

услугу отквитаешься той же монетой.

– То есть?

– Х-хе, не зря, Юрочка, говорят, что на ловца и зверь бежит, – впал в фамильярность Рокецкий. – Попал ты со своей Дианой, словно яичко к Христову дню: срок в срок. Н-да…Ты Корейко помнишь?

– Корейко? – с недоумением напрягся собеседник. – Что-то я…

– Да Корейко же! С которого Остап Бендер выдоил миллион.

– А, вон в каком смысле! Корейко из «Золотого телёнка», -

сообразил, наконец, Рокотов, что речь идёт о нетленном произведении классиков литературы Ильфа и Петрова. – При чём же тут Корейко?

– При том, что объявился взамен Бендера новый великий комбинатор. С той разницей, что он хочет подоить меня.

– Что вы говорите…

– Ага. Детектив из Перми. Собрался через меня сделать гешефт.

– И товар того стоит?

– Если подлинный – стоит. Понимаешь ли, он тоже наскрёб чернуху на Лонского. Подлинность документов и юридическая сторона сделки – не твоя забота. За тем едут мои юристы и эксперты. Твоя печаль – состряпать гламурненький материальчик. И перед выборами мы и выкинем на всероссийский прилавок дурно пахнущий товарец с гнильцой. Мелодрамку с Дианкой также обыграем. И Лонской – в клоаке.

– Вадим Юрьевич, но чтоб девушку не подвести.

– О чём ты говоришь, Юрочка!

– И как скоро подвезут этого пермского детектива?

– Да не подвезут. Ты же сам меня поучал, Юра, что настоящий репортаж – с места события. Придётся тебе с командой сгонять в Пермь.

– Хо! А чего этот пермский фрукт такой капризный?

– А того, что, заполучив лакомый кусман, он сваливает в ту степь, где его не достанут длинные лапы Лонского.

– А-а-а…

– Ага.

– И сколько же мне отводится на сборы?

– Завтра.

– Завтра! Не-е-е…Мне же надо собраться. И Диану…того… устроить…

– Я сказал: завтра, значит, завтра! – перебил его Рокецкий. – А о бабе Лонского я позабочусь. Или ты на неё, Юрий Сергеич, имеешь особые виды? – с хитрецой прищурился он. – Или меня к ней ревнуешь?

– Скажите тоже, Вадим Юрьевич, – смутился Рокотов.

А про себя с брезгливостью выдал: «Ага, грыз орех один

беззубый!»

Глава девятая

1

Капличная Ольга Николаевна готовилась к приёму высокого гостя – председателя КГБ Крутова. Ведь Григорий Иванович в финале совещания «Антитеррор» отнюдь не спонтанно помянул её мужа – тот был у генерала армии, что называется, на слуху и в оперативной памяти. И сегодня час рандеву пробил.

К назначенному сроку Ольга Николаевна сделала генеральную уборку в маленькой однокомнатной квартирке. Порядок был практически наведён, когда она заметила гвоздик, торчавший из вешалки в тесной прихожей. Хозяйка ахнула: что будет, если высокий гость зацепится за него? Женщина заторопилась, выдирая непокорный металлический стерженёк старыми плоскогубцами, и, что и случается в спешке, сильно поранила палец. Хлынула кровь, но Капличная, вместо того, чтобы прижечь рану йодом и перевязать палец, беспомощно сползла на пол и беззвучно и обессилено заплакала.

Она плакала очень тихо потому, что боялась напугать шестилетнего сынишку Егорку, который в комнате играл на компьютере. А просто плакала потому, что очень устала быть фактической вдовой при формально живом муже.

А как замечательно складывалась её семейная жизнь, когда Ольга, обучаясь в университете, вышла замуж за студента Евгения Капличного. За симпатичного парня Женьку, который, на условиях страшной клятвы, смеясь, рассказал ей, как его вербовали в шпионы. Вернее, его вербовали в разведчики – для наших, но в шпионы – «для ихних»…

Пути Господни неисповедимы. Вот и студент четвёртого курса Московского высшего технического университета Женька Капличный помыслить не мог, что станет резидентом. Он учился компьютерному делу настоящим образом, специализируясь по системам управления базами данных. В качестве наиболее перспективного студента он был привлечен академиком Данишевским в экспериментальную группу, где исследовал выдвинутую самим же Капличным проблему самопрограммирования электронных систем. Для него академик загодя зарезервировал место аспиранта, когда Женьку вызвали в деканат.