Хирурги человеческих душ. Книга вторая. Моё время. Часть первая. Вторая оттепель

8

На КПП оперативно-следственную группу встречал целый эскорт. Помимо начальника колонии Сырцова и уже знакомых постового и ДПНК Плющева, здесь также были два дежурных контролёра и несколько поднятых по тревоге прапорщиков. Оперативно-следственную группу впустили в караульное помещение, и Сырцов с Подлужным принялись обсуждать детали того, каким образом и где будет производиться оперативный отбор осуждённых, имеющих остаточные признаки опьянения и повреждения на теле и одежде.

Внезапно и не по уставу в диалог двух руководителей вклинился один из дежурных контролёров – невысокий мужчина средних лет в чине старшего сержанта.

– Извините, товарищ майор, товарищ прокурор…Разрешите обратиться. Старший сержант Антипов. Зачем нам отсматривать всех поселенцев, если известно, кто из них прибыл в колонию с опозданием и «под градусом»?

– Да-а?! – приятно поразился Алексей. – И кто же это?

– Это осужденные Жерздев, Мелюзик и Сидорчук. Прибыли перед самым отбоем.

– Почему они так поздно вернулись?

– По разнарядке они числились на ремонтных работах в посёлке. Но по факту после обеда кололи дрова у прапорщика Растащилова, – «крыл правду-матку» старший сержант под злобное пыхтение майора Сырцова. – Поэтому мы с капитаном Плющевым сразу позвонили Растащилову.

И Антипов указал на рядом стоящего прапорщика, помятую и похмельную физиономию которого перекосило от страха.

– Так-так, – подбодрил его Алексей.

– Растащилов доложил, что осужденных он отпустил в семь часов. К ужину.

– Что пояснили осуждённые по этому поводу? Где они пропадали более двух часов?

– Жерздев сказал, что они за складами пили «самопал», которые им дал Растащилов.

Тут все присутствующие повернулись к прапорщику, у которого подленькая натура загнанно металась, не находя выхода. И Растащилов понял, что апокалипсис уже наступил. И объявился конкретно для него.

– Я…кха-кха…до ветру, – придавленным кочетом заклекотал он, а его откормленная рожа налилась багровой краской натуги. – Я до ветру…

– Куды?! – рявкнул Сырцов.

Но было поздно. Растащилов на прогибающихся ногах стремглав выскочил наружу. Там его начало беспощадно «полоскать». В караульном помещении было слышно, что недобродившая и несварившаяся блевотина подлеца хлещет о дощатый помост трапа. Сюда же примешивалась столь же отвратительная «анальная канонада», из которой становилось ясным, что презренный «прапор» смердит в вёпсовскую атмосферу не только ртом.

– Где сейчас Жерздев и…двое других? – брезгливо скривившись, продолжил опрос прокурор.

– Жерздев и Мелюзик в ШИЗО, то есть в штрафном изоляторе, – докладывал Антипов. – Жерздев был пьян, а Мелюзик – подвыпивши. И мы их туда водворили. А Сидорчук должен спать во втором бараке. Он был трезв. До вчерашнего он нарушений режима не имел, и за опоздание его решили не наказывать. Ясно, что его Жерздев придержал. Он же в авторитете.

Антипов закончил исчерпывающий монолог, и сотрудники колонии посмотрели на него как на самоубийцу. Как на оригинального самоубийцу, который решил свести счёты с жизнью, протестуя по поводу присуждения ему дискредитированной Нобелевской премии. Зато Подлужный признательно пожал его мужественную длань. И тотчас распорядился, обращаясь к майору Сырцову:

– Меняем алгоритм действий. Отведите нам кабинет, где бы я мог допросить товарища старшего сержанта. А затем поочерёдно туда доставьте Сидорчука, этого… Мелюзика и, напоследок, Жерздева. Прошу для всех троих приготовить сменные робы, обувь и нижнее бельё. Одежду и прочее у них мы изымем, судмедэксперт их освидетельствует, а я их допрошу. Плющеву и прочим также быть наготове. К допросу. На первых порах…Пока, всё.

9

Для производства следственных действий отвели комнату свиданий (в просторечии – «свиданка»), также находившуюся при караульном помещении. В ней Алексей и допросил Антипова. Едва последний подписал протокол, как Подлужный его искренне похвалил:

– Какой же вы молодец! Без вас нам бы тяжко пришлось. Вы – не то, что Плющев и иже с ними. Что за негодяи? Казалось бы, убили женщину и ребёнка.. А телефонистка – тоже женщина и, наверняка, мать…Так нет – туда же.

– Никакой я не молодец, – потупился Антипов. – Я же местный. От совести не скроешься. И на зоне я – без году неделя. Не моё это. Ну, уволят и уволят. Шут с имя. Махану в Нижнезаводский район. Зовут меня в леспромхоз. Опять на трелёвочник трактористом сяду. А Плющев – совсем другой оборот. Аттестованный офицер. Пришлый. Чужак. Ему до пенсии по выслуге лет – четыре года. Вот он и прогибается. Против командно-административной системы не попрёшь. Что до телефонистки Шуры, то вы про неё плохо не думайте. У неё семейные проблемы. И она щас сама не своя.

Следом за Антиповым в «свиданку» привели Сидорчука. Поселенца не пришлось подвергать изнурительному психическому прессингу. Печальную историю расправы над женщиной и девочкой он поведал без давления и полно.

Да и следовавший за ним Мелюзик не слишком запирался. Он «раскололся», едва Мудрых, присутствовавший при допросе, грозно изрёк: «Станешь херовину городить – погибнешь при попытке к бегству». И показал рукоять пистолета Макарова, торчавшую из подмышки. Посеревшее от нерадужной перспективы «подметало с зоны» в поисках спасения заискивающе посмотрело на прокурора. Однако Алексей сделал вид, что что-то ищет в следственном чемодане и не слышит инфернальных намерений начальника сыска. Тут-то Мелюзика и обуял словесный понос признания.

10

В ожидании Жерздева, коего должны были доставить из ШИЗО, Подлужный вышел из комнаты свиданий через КПП наружу, на площадку перед зоной. Убийца фактически был изобличён. Напряжение спало. Захотелось подышать свежим воздухом.

Ворота колонии были распахнуты. Уже наступило восемь часов утра, и при свете фонарей шёл так называемый развод. То есть распределение и вывод осуждённых на работы. Ввиду неординарности ситуации на разводе, кроме колонистов и дежурного состава администрации, присутствовало также и руководство колонии.

ДПНК Плющев называл производственный объект и выкрикивал фамилии осуждённых, стоявших рядами на территории зоны. Очередной поселенец, услышав себя, отзывался и переходил из отряда в состав рабочей бригады, стоявшей перед воротами.

Подлужный отвлёкся от развода, так как увидел, что сбоку от рядов осуждённых появилось два прапорщика, сопровождавших высоченного и плечистого детину к пропускному пункту. «Жерздев, – догадался он. – Здоров, гусь!»

Для допроса Жерздева должны были провести через КПП. Однако случилось непредвиденное. Непредвиденное для тех, кто недооценил Жерздева. Того самого Жерздева, которому терять было нечего. Того самого Жерздева, для которого чужая жизнь – ничто в сравнении с собственным «я». И потому на него не распространялась общая закономерность: «в зоне зэк, что щука в ведре с карасями».

На подходе к КПП Каратист двумя рассчитанными ударами уложил обоих контролёров наземь, точно прихлопнул двух мух полотенцем. Освободившись от опеки, он играючи перемахнул через символический хилый забор, разделявший проход к КПП и внутренний плац перед воротами, где сейчас теснились ряды колонистов. Расталкивая их, беглец ринулся к воротам. Там его манёвр уже засекли тяжеловесный Сырцов и крепыш Антипов. Они кинулись наперерез.

Однако Жерздев двигался напролом, подобно ледоколу, таранящему льды. В высоком прыжке он так «звезданул» в челюсть хозяина колонии, что тот с клацаньем отлетел прочь, попутно сбив пару прапорщиков и роняя «на бреющем полёте» костяное крошево из собственных зубов. Вторым движением Каратист наотмашь нанёс разящий удар ребром ладони по боковой поверхности шеи Антипова, и сержант рухнул, как подкошенный, сложившись смятой в гармошку картонной хлопушкой.

«Стоя-а-ать!», – преодолев оцепенение, заорал Подлужный, бросившись наперерез дерзкому беглецу. Ан в обиходе законники далеко не всегда бьют жуликов. Это им не санкцию на арест давать…Выпад Алексея не приостановил Жерздева и на полсекунды. Монолитный верзила всего-то резко, маятником, качнулся чугунным плечом ему навстречу (так сталкиваются футболисты в борьбе за мяч), отчего прокурора отбросило обратно – на дощатый помост перед КПП. И будто постыдно обмаравшегося на ковре кота задницей по наждачной бумаге протащило. Ему даже почудилось, что он угодил под скорый поезд «Среднегорск – Москва».

На болельщицкий гвалт поселенцев и обалделый гомон сотрудников колонии из комнаты свиданий выскочил Мудрых. Он в два счёта смекнул, что к чему, и бросился вдогонку за Каратистом, мерившего дорогу к посёлку четырёхметровыми прыжками. За ними с воем, проклятиями и отборным интернациональным матом, удивительно полно передававшим многогранность переживаний советского человека, устремилось не менее дюжины офицеров и прапорщиков всех мастей. И уже «в третьей волне» преследующих двигались участковый Порошин, Пылёв и очухавшийся Подлужный. Короче говоря, картина трагикомически напоминала типичную милицейскую операцию по плану «Перехват».

Жерздеву до посёлка оставалось всего ничего. А там, среди стариков, женщин и детей, загнанный в угол зверюга мог натворить много новых бед. Видимо, об этом же подумал и Мудрых. Потому он на бегу достал из подмышки пистолет, произвёл предупредительный выстрел вверх, а затем открыл огонь на поражение. Третья пуля «нашла» Каратиста. Она угодила в спину, сбив его с ног.

Когда преследователи настигли беглеца, то увидели кровь, стремительно и обильно пропитывавшую одежду колониста. Жерздев быстро терял силы. На УАЗике его доставили в вёпсовский фельдшерско-акушерский медпункт в бессознательном состоянии. Там Каратиста осмотрел поселковый фельдшер и беспомощно развёл руками: выстрелом был повреждён подключичный отдел артерии. Требовалась срочная хирургическая операция и переливание крови, что в почти таёжных условиях не представлялось возможным.

…Жерздев умер от острой кровопотери. Судмедэксперт Старков здесь же произвёл вскрытие трупа – третье за три часа. Тело Каратиста передали по акту администрации колонии для захоронения. Поскольку после вскрытия фельдшерский стол не успели привести в порядок, то Подлужный присел за тумбочку, на которой от руки и под копирку написал постановление о прекращении уголовного преследования по факту правомерного применения оружия Мудрых Владимиром Степановичем, что повлекло смерть Жерздева. В действиях начальника уголовного розыска он усмотрел необходимую оборону и крайнюю необходимость. Один из экземпляров постановления он вручил «под роспись» беззубому Сырцову.

Приговор человеконенавистнику был вынесен. Однако проблема Сылкаспецлеса всё более властно заявляла прокурору Красносыльского района о себе. Её надо было решать. И частным проявлением этого стало задержание прапорщика Растащилова, которого Подлужный вместе с Мелюзиком повёз в Красносыльск.

11

В город оперативная группа возвратились уже под вечер. В том числе и начальник следственного отделения Хохолков Егор Григорьевич. На Вёпсе он тоже не терял времени даром, раскрыв кражу, совершённую ещё одним колонистом.

И когда члены группы, уладив все неотложные следственные вопросы, стали расходиться из милиции, Хохолков предложил Подлужному:

– Алексей Николаевич, я только что жене звонил, она борщец знатный сварганила и котлеты. Да свежую картошечку с нашими сылкинскими боровичками пожарила. И прочие местные деликатесы…Всё кипит и шкворчит. Давайте ко мне. Вы же пока в гостинице обитаете? Так чего вам столовский ширпотреб хлебать? И Володя к нам присоединится.

– Хотелось бы с вами сегодняшний выезд обсудить, – подтвердил Мудрых, стоявший рядом.

– Даже и не знаю, – ответил прокурор, застигнутый врасплох. – Боюсь помешать. У вас же дети, наверное, есть?

– Трое, – подтвердил Егор Григорьевич. – Парням – семь и пять лет, дочке – два года.

– Что вы говорите! – оживился Алексей. – А у меня два сына: старшему – семь лет, а младшему ещё и года нет.

– Тем более, – подмигнул Хохолков начальнику угро. – Общая тема для разговора найдётся. У Володи – тоже трое по лавкам.

– Ладно, – определился Подлужный. – Но прежде давайте в магазин завернём. Я для детишек сладостей каких-нибудь прихвачу.

Так Алексей оказался в гостях. Он познакомился с женой Хохолкова Еленой Ивановной и с детьми. Затем взрослые расположились на кухне за уже накрытым столом и стали ужинать. Подлужный искренне нахваливал кулинарные шедевры хозяйки, а Егор Григорьевич рассказывал жене перипетии выезда на Вёпс.

– Да уж, если бы Владимир Степанович не срезал Жерздева, – в нужном месте поддержал монолог хозяина Алексей, – то страшно даже подумать, что мог ещё натворить этот изувер.

– Алексей Николаевич, так может по рюмашечке за Володин прицел, за вас? Вы ж вдвоём знатно за Сылку постояли? – неожиданно предложил Хохолков.

– Нет- нет, – категорично отказался гость. – У меня спортивный режим.

– По чуть-чуть, – подключился к диалогу Мудрых. – За настоящее боевое крещение. Вы, Алексей Николаевич, себя настоящим командиром показали. И всех, кого надо, по каким надо углам посадили. А я сколько нервов потратил? Ведь впервые в жизни оружие применил. Этот Каратист хоть и порядочная сволочь, но стрелять по живому…Тоже, знаете ли, испытание…

– Понимаю вас…, – замялся прокурор.

– Тем более что мы выпьем-то по-нашенски, по-сылкински, – оценив колебания Алексея, подключился Егор Григорьевич.

– Это как? – недоверчиво осведомился Подлужный.

– У нас про этот способ говорят так: сначала – чо-о-о? потом – ничё-ё-о! – выставляя на стол бутылки и расставляя между тарелками с борщом стаканы и

стопарики²⁰, зачастил Хохолков.

Продолжая просвещать важного гостя насчёт местных обычаев, он налил Елене Ивановне вина, мужчинам в микроёмкости – водку, а в стаканы – красивую на вид тёмно-тёмно-вишнёвую (почти коричневую) густую жидкость.

– А это что такое? – не без прокурорской подозрительности осведомился Подлужный, кивнув на стакан.

– Это пиво…Ну, или бражка. Кому как больше нравится называть, – усмехнулся Егор Григорьевич. – Не сомневайтесь, Алексей Николаевич! Экологически чистая вещь. Настоянна на пророщенной ржи, смешанной с овсом, и на закваске из хмеля. Да с медком от горных пчёлок!

– Ладно, – взялся за стопарик тот. – За боевое крещение грех не выпить.

– Ту-ту-ту, – остановил его начальник угро. – Надо по порядку, Алексей Николаевич. Сначала пьётся на «чо-о-о?». Стало быть, сначала берёте стакан и делаете два глотка бражки, а потом, без передыху, сдабриваете её водочкой. Вот так.

И Владимир Степанович синхронно с Хохолковым продемонстрировал новичку в области северных традиций, как это делается.

Подлужный под стимулирующим взглядом трёх пар глаз последовал примеру. Прохладное кисло-сладкое пиво оказалось столь же приятным на вкус, что и на цвет. Но когда Алексей «сдобрил» его противной, раздирающей рот водкой, то у него поневоле вырвалось: «Ёк-кэ-лэ-мэ-нэ!»

– Вот это и есть «чо-о-о?!», – засмеялась Елена Ивановна.

– Бр-р-р, – передёрнуло прокурора, и он потянулся за закуской.

– Извините, Алексей Николаевич, – остановил его Мудрых. – А сейчас, опять же без передыху и закуси, мы с вами пьём уже на «ничё-ё-о!». В обратном порядке: сначала водочку, а заглаживаем пивком.

И начальник угро с начальником следственного отделения дружно опрокинули стопочки, «заполировав» «сорокоградусную» самодельным деревенским напитком.

Тяжко вздохнув и покачав головой (угораздило же вляпаться!), Алексей на волевом усилии опрокинул второй стопарик, который сходу запил медовой настойкой. В сравнении с первым актом контраст был разительным…В хорошую сторону.

– Ну? Как? – в напряжении уставилась на него «дружная парочка», опасаясь, что опростоволосилась.

– Так ведь это…, – щёлкнув пальцами, не смог сразу подобрать нужные слова прокурор. – Так ведь это – совсем другое дело!

– А мы что говорили?! – выдохнув с облегчением, отрепетировано выпалили два милиционера. – Ведь взаправду – ничё-ё-о!

И компания дружно расхохоталась. А когда все успокоились, Подлужный перешёл к мучавшему его вопросу.

– Владимир Степанович, Егор Григорьевич, мне хочется, чтобы после сегодняшнего «чо-о-о?!» на Вёпсе, наступило «ничё-ё-о».

– Это как? – дружно отозвались милиционеры.

– Как же вы, товарищи, впустили В-52 чуть ли не в дома граждан?

Глава третья

1

Утром следующего дня Подлужный прибыл на работу (впрочем, как и всегда) заблаговременно. Несмотря на это, отпирая двери учреждения, он услышал, как прокурорский телефон буквально надрывается от звонков. Пока Алексей снимал объект с охраны, надоедливые трели прекратились. Но едва он вошёл в свой кабинет, как аппарат затрезвонил снова. Подлужный поднял трубку и ответил. Выяснилось, что с ним тщетно пыталась связаться секретарь областной прокуратуры.

– Я к вашим услугам, Августа Васильевна, – полушутя-полусерьёзно ответил Алексей.

– Алексей Николаевич, с вами будет разговаривать Юрий Юрьевич Лубов, – не приняла его тон секретарь, соединив его с прокурором области.

Подлужный наивно предположил, что нового начальника волнует ход расследования зверского группового убийства на Вёпсе. Заодно тот хочет принести извинения за то, что не смог выкроить в плотном графике встреч окно для знакомства с подчинённым. Ан не тут-то было! Разговор протекал совсем в ином русле.

– Алексей Николаевич, – посчитав, что приветствие излишне, взял с места в карьер руководитель областного ведомства, – не слишком ли много ты себе позволяешь? Ты почему поднял на уши всю Москву? Кто тебе позволил, минуя меня, обращаться в республику и Союз?

– Здравствуйте, Юрий Юрьевич, – унимая поднимающуюся злость, попытался вести диалог в корректном тоне молодой и горячий прокурор. – Так мне позволили действовать чрезвычайные обстоятельства. Иначе убийство было не раскрыть. Ведь полковник Шварц дал команду не допускать нас до осуждённых. Всячески противодействовал…

– Да знаю я всю эту тряхомудию, – перебил его Лубов. – Ты почему наверх лезешь? Через голову? Почему мне из России звонят и выволочку устраивают, а? Или ты никогда по ушам не получал? Или ты…

– Попрошу вас, Юрий Юрьевич, разговаривать со мной на «вы», – настал черёд Алексея отнюдь не почтительно перебить начальника. – Иначе я кладу трубку.

– …Че-чего-о?! – заорал босс после замешательства.

– Да того-о-о! – вспылив, легко перекрыл его вопль подчинённый. – И последний раз говорю: иначе я кладу трубку.

– Ах ты…А-кха-кха, – задохнулись от ярости по ту сторону эфира. – Э-э… Га! Ладно…Говори…Э-э-э…Говорите. Тем более, что это может…

– …твоё последнее слово, – невольно съязвил Подлужный, которого часто подводил острый язык. – Пусть даже и так, но я скажу. Если бы я действовал по инструкции, то следы доказательства преступления были бы утрачены. Убийца избежал бы наказания. А так мы с опергруппой не только раскрыли изуверское…деяние, но и покарали злодея. А победителей не судят. Как говорил Фидель Кастро: «История меня оправдает!»

– Языком…некоторые…горазды, – выбирал слова Лубов. – Вот что, Подлужный, пишите на моё имя объяснение по поводу происшедшего. Ясно?

– Ясно. Напишу, – многообещающе откликнулся тот. – И обязательно укажу, что колония находится в черте Вёпса, а спецпрокурор Рылов заодно с облпрокуратурой на это не реагируют. Писать?

– О-он мне ещё условия ставить будет! – вскипел от бешенства Лубов. – Ладно. Я тебя вызову к себе…На ковёр…Тогда и поговорим.

И прокурор области поспешно бросил трубку. На всякий случай. Не дай бог, его опередит младший по чину.

Часть бурной перепалки слышала Ковригина, которая тоже пришла на работу пораньше. Она молча покачала головой и закрыла дверь кабинета. Разгорячённый же Алексей открыл форточку и жадно вдохнул прохладного осеннего воздуха. Ан прохлаждаться было не суждено, ибо жизнь настоящего прокурора следует принципу: «И вечный бой! Покой нам только снится…»²¹

Не минуло и пары минут, как в кабинет зашла Зинаида Ивановна. Секретарь прикрыла за собой дверь и чуть слышно доложила:

– Алексей Николаевич, тут к вам рвётся одна…гражданка. Я ей сказала, что сегодня неприёмный день, а она всё одно толмит своё.

– А почему шёпотом? – улыбнувшись и тоже еле слышно, осведомился прокурор.

– Дык, это же припёрлась Нехертититеребити.

– Простите, не расслышал?

– Нехер-тити-теребити, – ещё тише, зато более внятно пояснила секретарь.

– Это что, фамилия такая?

– Нет, её прозвали так. Она ваще: чё кочу, то и делаю. Говорит, ей надо.

– Ну, раз надо, зовите, – негромко засмеявшись, махнул рукой Подлужный.

И в прокурорские владения влетела черноглазая, темноволосая, очень высокая и очень молодая женщина. Почти юная девушка. Фигурка её была не просто стройной, а даже астеничной. Пальто посетительницы было расстёгнуто и под тонкой тканью платья прорисовывались торчащие напружиненные и донельзя маленькие сисечки-кулачонки. Про такие в народе говорят: титьки тараканьи. Лицо визитёрши было бы красивым, если бы его не портило выражение некой немилосердности.

Для Подлужного атрибутом подлинной женщины всегда была нежность. Здесь же это качество не угадывалось. Прокурор, будучи неплохим физиономистом, тотчас уловил, что перед ним пока ещё редкий экземпляр фемины. Так сказать, новый типаж женской личности. Нарождающаяся формация. В которой было так мало черт, роднящих её не то что с его, Алексеевой, Татьяной, но даже и с, казалось бы, акселераткой Оксаной Соболевой.

– Крылова, – отрекомендовалась посетительница. – Крылова Светлана Сергеевна.

– Здравствуйте, – поприветствовал её Подлужный, жестом предложив присесть за приставной столик.

– Меня к вам привела последняя надежда, – устроившись на стуле, заговорила невежа, так и не поздоровавшись (видимо, такой уж день выдался). – Я бы к вам ни за что не пошла, но мне рассказали, как вы себя вели с колонистами на Вёпсе, и я подумала, что, быть может, вы не такой сухарь, как прочие ваши коллеги…

«Вот это да! – успел дать оценку услышанному реактивный Алексей. – Провинция. Здесь слухи распространяются быстрее скорости света». Вслух же он заявил несколько иное.

– Давайте не будем давать преждевременных оценок ни мне, ни моим коллегам, которых я уважаю, – перебил визитёршу Подлужный, раскрывая журнал приёма посетителей. – Сейчас я занесу ваши данные…

– Вот видите! – торжествующе вскричала грубиянка. – И вы, оказывается, тоже бюрократ! Для вас тоже главное – не человек, а закорючка на бумажке. «Сейчас я занесу ваши данные», – довольно достоверно передразнила она прокурора.

– Светлана Сергеевна, – спокойно осадил её главный законник района, – вы пришли по важному делу?

– По более чем важному!

– Вы заинтересованы в том, чтобы по нему было принято законное и обоснованное решение?

– Ещё бы!

– Так вот, когда цель вашего посещения будет зафиксирована в журнале, в этом не просто стану заинтересован и я, но и буду нести за это ответственность.

– Кхе, – поперхнулась Крылова. – …Ладно, записывайте. Что вас интересует?

– Ваш домашний адрес?

– Красносыльск, улица Причальная, дом пять, квартира два. Что-то ещё?

– Место работы?

– Дом культуры «Бумажник», художественный руководитель коллективами любительского искусства. Для непросвещённых – художественной самодеятельностью.

– Любопытно, – оторвавшись от журнала, взглянул на Крылову Алексей, – при столь юном возрасте, и уже руководитель.

– Да, – ворчливо пояснила нахалка, – мне девятнадцать лет, но я заочно учусь в институте культуры и у меня стаж артистической деятельности с двенадцати лет.

– Понимаю-понимаю, – умиротворяюще протянул Подлужный. – Не лишним будет номер вашего служебного телефона – вдруг возникнет экстренная необходимость. А затем я выслушаю вас по существу вопроса.

Визитёрша с явно выраженным нетерпением, ёрзая тощими ягодицами по стулу, дождалась, пока буквоед-служака запишет её контактные данные. И лишь Алексей поднял на неё свой взгляд, она застрочила подобно пишущей машинке:

– Я дочка Крылова Сергея Григорьевича, которого убили в августе 1986 года. Он тогда ушёл на охоту в верховья Сылки и исчез. Пропал. Как в воду канул. Обещал вернуться через неделю-полторы, но не вернулся. Я забила тревогу. Обращалась по поводу папы и в милицию, и к Смыслову, который до вас тут штаны протирал. Все меня отфутболили: придёт, никуда не денется. Миновала ещё неделя, у папы отпуск закончился, он работал главным геологом в Сылкинской геологоразведочной партии, а его всё нет и нет. Только тогда завели розыскное дело, а потом объявили…Как это?

– Пропавшим без вести.

– Да-да, – впервые согласилась с прокурором скандальная особа. – Пропавшим без вести. Я, естественно, такое не признала и написала Смыслову одно за другим три заявления, чтоб завели уголовное дело. Но он его не только не завёл, а наоборот…Как это?

– Вынес постановление об отказе в возбуждении уголовного дела.

– Именно, что так. Да ещё накорябал, что…как это…Ну, что данных об убийстве папы нет.

– За отсутствием события преступления.

– Вот-вот! И папы уж больше года нет, а никто палец о палец не ударил. Я и в область жаловалась, и в Москву, а толку никакого. Примите, наконец, меры!

– У вас всё?

– Всё.

– Верховья Сылки – это Вёпс?

– Да. Но он поднимался ещё выше.

– А труп…М-м-м…А тело вашего отца обнаружили?

– Нет. Папу так и не нашли.

– Вы не допускаете, что ваш отец действительно пропал: несчастный случай, зверь, тайга…Мало ли что.

– Не допускаю. Мой папа – лучший охотник на Урале. Он пятачок с полусотни метров простреливал. У него же карабин был. А ещё он знаете какой?

– Какой?

– Здоровенный и сильный. Доведись медведю на него в одиночку выйти, так папа его бы без рогатины заломал! Для него тайга – родной дом.

– Кгм. Хорошо, а вдруг, к несчастью, утонул в реке?

– У-утонул…Да папа плавал лучше тайменя! – вспылила Крылова.

– Видите ли, Светлана Сергеевна, – раздумчиво проговорил её внимательный собеседник, – пропажа вашего отца – установленный факт. Год отсутствия сам за себя говорит. А теперь приведите хоть одно доказательство, что имело место убийство.

– Хым, – зло оскалилась гостья. – Да не мог он ни утонуть, ни от зверя погибнуть!

– Понимаете, это ваши веские, аргументированные, но предположения, – резонно возразил ей опытный специалист по фактам исчезновения людей. – Ладно. А враги у вашего отца были?

– Враги? – как-то разом поутихла работник культуры.

– Да, враги?

– Н-нет. Врагов не было.

– Его не тревожили по телефону? Не угрожали? – почувствовав слабину в поведении собеседницы, впился в неё бдительным взглядом Алексей.

– Н-нет. Не припоминаю такого, – опустила жгуче-чёрные глаза хамоватая персона, определённо теряя спесь.

– Он никого не опасался? Не предупреждал вас, что с ним что-нибудь может случиться? – даже наклонил голову прокурор, восстанавливая зрительный контакт с Крыловой.

– Нет! – с вызовом вперилась в него девушка.

Однако её порыва хватило буквально на две-три секунды, после чего она отвернула голову. Это само по себе говорило о многом.

– Никто не встречал его, так сказать, в тёмном переулке? – продолжил настырные расспросы правоохранитель.

– М-мне такое не известно…, – определённо что-то скрывая, недоговаривала скандалистка.

– Светлана Сергеевна, – позвал Крылову Подлужный, чтобы видеть выражение её лица. – Он спокойно спал, не кричал по ночам?

– О чём вы говорите?! – повернувшись к Алексею, но глядя мимо него, выкрикнула та. – …И потом, мы же спали в разных комнатах.

– Возможно, вы кого-то подозреваете?

– П-подозреваю, – фыркнула посетительница, пытаясь восстановить статус-кво, при котором виноват весь мир, кроме неё. – Это ваше дело – подозревать, выискивать…Вам за это деньги платят.

– Хорошо, – отнюдь не хорошим тоном проговорил прокурор. – Тогда, по крайней мере, скажите, Светлана Сергеевна, вы любите своего отца?

– Я-а-а? Конеч…, – растерянно начала, было, девушка, но тут же, осознав свой промах, залилась краской стыда и вспыхнула: – Да как вы смеете?!

– Ещё как смею, – внушительно проговорил Подлужный, привставая и заглядывая собеседнице в глаза. – Срамота! Ваш отец вот уж год как пропал…Го-од! А у вас недомолвка за недомолвкой. Уж в таких-то вещах я собаку съел, поверьте.

Крылова молчала, стиснув зубы и сжав губы в куриную гузку, но и сцен уже не устраивала. Да и с места не сдвинулась, уцепившись побелевшими пальцами в сиденье стула.

Алексей нажал на кнопку вызова. В проёме двери тотчас показалась Ковригина.

– Зинаида Ивановна, у нас есть отказной материал по факту пропажи гражданина Крылова Сергея Григорьевича?

– Да, есть.

– Как быстро вы его сможете поднять?

– А чего его поднимать-то, – усмехнулась секретарь. – Он у меня всегда под рукой. Его уж сколько раз проверяли.

– Вот и прекрасно. Принесите, пожалуйста.

Прокурор не успел сделать необходимые пометки в журнале приёма, а Ковригина уже положила на стол аккуратно сшитое досье – такое же тощее, что и девица, ёрзавшая на стуле. Подлужный приступил к изучению материалов проверки. Впрочем, особо штудировать было нечего: заявления Крыловой, приказ геологоразведочной партии об отпуске главного геолога, рапорта участковых по месту жительства пропавшего и по месту его последнего предполагаемого пребывания, формальный опрос оперуполномоченным уголовного розыска вёпсовцев, которые Крылова в августе-сентябре 1986 года не видели…

Перевернув последнюю страничку, Алексей, умело разыгрывая недоумение, поднял глаза на Крылову и проговорил:

– Светлана Сергеевна, вы что…Всё ещё здесь? Я думал, вы уже исповедь пишите. Давайте договоримся так: вы являетесь ко мне завтра. И не одна, а с искренним заявлением. Не то, что эта пародия…, – ткнул он пальцем в подшивку. – Ради памяти вашего отца, опишите всё чистосердечно. Со значимыми, на ваш взгляд! обстоятельствами, предварявшими пропажу Сергея Григорьевича. И ваши версии случившегося. Что вы действительно предполагаете. Со своей стороны твёрдо обещаю: если вы мне – правду, то я вам – всемерную прокурорскую помощь. И осознайте, наконец: уж если вы истиной не дорожите, то кто ж ей дорожить будет?! Идёт?

– Угу, – через силу буркнула девушка.

И сгорбившись, не попрощавшись, она выскочила из кабинета.

– Зинаида Ивановна, – позвал секретаря Подлужный, едва за визитёршей-кривдой хлопнула входная дверь.

– Я здесь, – показалась Ковригина.

– Присядьте, – попросил её прокурор.

– Ага, – опустилась та на самый дальний стул, чтобы через притвор контролировать обстановку в приёмной.

– Напомните, пожалуйста, прозвище Крыловой.

– Кхе…Нехер-тити-теребити, – краснея за свою предшествующую промашку, доложила секретарь.

– А за что её так окрестили?

– Ейная мама, покойница, царствие ей небесное, – вздохнула секретарь, – заведовала всей культурой в районе. И дочку выучила танцы танцевать. Восточные. Хорошо выучила – Светка ещё соплячкой всякие призы брала. И здесь, и в области. А девка она видная. И про неё в газетах писали: «Наша Нефертити». Она и зазналась. Местных парней всех бортанула. Балякала наподобие того, что токмо за принца заморского выйдет. Корчила из себя невесть чё: мол, никому не дамся. А у самой …ну…эти самые…хуже, чем дойки у паршивой козы. Вот ей кличку и приляпали.