Хроники русского быта. 1950-1990 гг

Гаражный быт

Во «времена зрелого социализма» зародилось кооперативное гаражное строительство. Оно несло в себе «выпуск пара» подавляемых государственным кормилом инстинктов частной собственности, а посему мгновенно расцвело и превратилось в настоящее народное движение. Тема эта во многих отношениях неисчерпаема: она представляет научный интерес для социологов и содержит массу материалов для литераторов, летописцев в особенности.

Для строительства гаражей использовались исключительно ворованные материалы, – к вынужденному воровству или покупке краденого людей приучила советская власть, недалёкая и ко всему, кроме собственного благополучия, безразличная. Уродливые гаражные «улицы» состояли из безобразных кирпичных, бетонных или металлических халуп, неумело слепленных либо самим хозяином, либо лихими шабашниками. По мере возведения гаражи образовывали целые гаражные кварталы или даже городки, – угрюмые, зловещие лабиринты, располагавшиеся в самых неприглядных местах: вдоль железнодорожных путей, в оврагах или на заболоченных участках. Однако внутреннее устройство этих махареек с каждой новостройкой быстро прогрессировало: пламя стихии своего собственного разгоралось неутомимо. Чудеса народного изобретательства, реализованные внутри гаражей, были поистине потрясающи. Сначала смотровая яма выросла до размеров полноценного, площадью во весь гараж, погреба. Затем этот погреб постепенно превратился в подобие жилой комнаты. Под новоявленной жилой комнатой располагался собственно погреб, образующий третий ярус сооружения; там хранились запасы овощей, а также заготовки: соленья, квашенья, варенья и прочая снедь. Многие гаражники, не взирая на ярость жён и время года, проводили в этих диковинных апартаментах все свои уикенды, с ночёвками. Для них гаражи превратились в заветное пристанище, второй родной дом, в ту самую «мою крепость», отгороженную от внешнего мира крепкими воротами с хитроумными запорами, тяжёлыми люками и «стуковыми паролями». За ними формировался и развивался особый, гаражный образ жизни. Социальный состав гаражников представлял все сословия, зачастую противостоящие друг другу в официальной жизни, – от простых рабочих до разнообразного начальства и работников спецслужб. Однако здесь всех объединяла атмосфера своеобразной политической нирваны, подпольной психотерапии, – заветная иллюзия нашей воли, основанной на исповедовании вечной, родной перманентно-протестной морали.

Гаражный быт содержал солидный набор развлечений и занятий по интересам: поголовное пьянство, азартные игры, сбыт краденого, разврат. Наиболее устойчивыми в своих гаражных пристрастиях были разнокалиберные картёжники, от арапов-таксистов и гаишников (очко, бура, "21", сека) до обходительных интеллигентов (преферанс и даже покер). Другой, более тайной группой, были прирождённые блудодеи: их апартаменты, как правило, имели перегородку, отгораживавшую ложе для любовных утех. Некоторые из них сдавали это место свиданий в почасовую аренду. Наиболее предприимчивые распутники извлекали из гаражей ещё большую прибыль: они переоборудовали свои «боксы» в маленькие зрительные залы и устраивали подпольные демонстрации узкоплёночных порнофильмов, а затем, по мере расцвета глобализации, перешли на видеомагнитофоны. На совершенно особом счету находились «доноры» – специалисты по снабжению дешёвым ворованным бензином, реализующие интересы начальства крупных автохозяйств. Все эти группы и индивидуалы являли собой разновидность совершенно самобытной русской оппозиции, официально нигде не заявленной, и, тем не менее, фактической, монолитной и от века чугунно стабильной. Основными её принципами было затаённое приятие изъянов общественного устройства (то есть повального попущения воровству и безнаказанности) и ханжеское его охаивание.

Казалось, более глубокий уровень моральной деградации невообразим. Однако во времена лихих девяностых гаражное бытиё подтвердило мудрую древнюю истину: падение нравов может быть бездонным. Катаклизмы этих лет не повлияли на основную константу жизни гаражей: они по-прежнему служили привычным прибежищем, укрытием от ударов социальных реалий. Недоверие к властям и худшие опасения подтвердились, поэтому старая привычка закрыться от яви в своём гараже, пропустить по стаканчику-другому, и после этого разбирать по косточкам текущее международное и внутреннее положение не только сохранилась, но и укрепилась. В то же время рыночные отношения неумолимо превратили часть гаражей то в личные склады челноков, то в авторемонтные мастерские, то в тайники для хранения оружия, боеприпасов, угнанных машин и краденых товаров. Отдельные подземные комнаты преобразовались в рэкетирские офисы, а некоторые из них использовались как места заключения несчастных, похищенных в целях получения выкупа. Стали обычными бандитские сходки и разборки, иной раз даже с перестрелками. Так гаражный образ жизни отобразил наше новое общественное устройство.

Герой своего времени

Министр Среднего Машиностроения СССР Ефим Павлович Славский задолго до ухода на пенсию стал живой легендой, недосягаемым по размаху и влиянию государственным деятелем, хозяйственником с совершенно исключительными полномочиями. Его Министерство не подчинялось Госплану СССР; напротив, его пожелания учитывались всемогущими Госпланом и Госснабом при вёрстке годовых и пятилетних планов безоговорочно, в первую очередь, а потом уж приступали к распределению ресурсов между другими ведомствами.

Сам Министр был удостоен всяческих наград и почётных званий: трижды Герой Социалистического Труда, кавалер десяти (!) Орденов Ленина, Лауреат Сталинской, Ленинской и Государственных Премий – и это только самые высшие награды, перечень остальных занял бы слишком много места.

В посвящённых кругах было известно, что ведомство Славского добывает и перерабатывает уран, разрабатывает и изготавливает ядерные боеголовки, проектирует и строит атомные реакторы для АЭС, подводных и надводных кораблей, изучает строение материи, работает над энергетикой будущего. Знающие люди были в курсе, что в непосредственном подчинении Славского были не только руководители бесчисленных заводов, НИИ и комбинатов, но и адмиралы и генералы, командиры крупных воинских частей и подразделений различных спецслужб. Но мало кто знал о финансовых показателях и колоссальном размахе хозяйственной деятельности, обеспечивающей эти и другие направления работ самого закрытого ведомства с бывшим будёновцем во главе.

Его УРС (Управление Рабочего снабжения, один из главков центрального аппарата Минсредмаша) по объёмам продаж продуктов и товаров не уступал всему Министерству Торговли. Его Министерство сдавало государству половину золота и других драгметаллов, добываемых в стране. Оно вырабатывало серной кислоты больше, чем Минхимпром. Объёмы строительно-монтажных работ атомного колосса по стране превышали объёмы специализированных строительных ведомств: Минсредмаш строил целые города, сложные комбинаты, заводы, полигоны, санатории, жильё. Строил по всей стране, от Прибалтики, Украины и Грузии до Средней Азии и Восточной Сибири, строил и во многих странах за рубежом. Все эти сопоставления с другими ведомствами официально не разглашались, однако Ефим Павлович во время своих устных выступлений регулярно о них напоминал.

Личность Е. П. Славского была загадочна и недоступна: он настолько оброс снаружи непроницаемой бронёй государственности, партийности, огромной ответственности, секретности, легенд, неисчислимых наград и почётных званий, что заглянуть за неё было невозможно. Несмотря на весьма почтенный возраст, он был очень подвижен: часто выезжал на бесчисленные объекты Минсредмаша, ходил по цехам, строительным площадкам, выступал перед коллективами, беседовал с простым людом, принимал участие в банкетах. Но во всех этих мероприятиях он участвовал в своей непробиваемой броне. А поверх этой брони была ещё прочная накидка: неизменный набор тезисов, которые он постоянно повторял и на заседаниях коллегии, и в торжественных речах перед коллективами, и на деловых совещаниях, и в тостах на банкетах:

– первая забота директора – обустроить рабочего и его семью;

– цех №1 любого предприятия – это столовая;

– любая стройка нового объекта должна начинаться с цеха №1;

– каждое предприятие должен иметь развитое подсобное хозяйство;

– перечень трудовых достижений подсобных хозяйств Минсредмаша (конкретные цифры удоев, урожаев хлеба и овощей, сдачи мяса и рыбы);

– последние данные о сдаче жилья и объектов соцкультбыта

– приведенные выше сравнения объёмов работ Минсредмаша с объёмами других Министерств и ведомств.

О запросах трудящихся

Было недоступной тайной, как он относится к тому, что происходит в нашем государстве. Он, как бы априори стоящий выше простых смертных, производил впечатление очень одинокого гордого человека, знающего себе цену. Казалось, что такая Личность, скорее всего, видит, что мы катимся к пропасти, и имеет своё собственное мнение о том, в каком направлении должны развиваться наше общество и государство. Не могло этого не быть у человека, который действовал и вёл других сам, без подсказок, в течение многих лет.

Во время одного из своих выступлений, развивая свой непременный тезис о столовой как цехе №1, он всё же проговорился:

– Недавно встречался я с Бахиревым (министр одного из оборонных министерств – прим. автора) на его новом объекте. Мы ему помогаем, строим ему новый завод. Говорю ему: Вячеслав, а где же столовая? Что ты мне всё корпуса производственные показываешь? Ты столовую покажи! Он отвечает: столовая – во второй очереди строительства. Что же ты, говорю, сукин сын, делаешь? Сколько эта столовая стоит? Один процент от этих корпусов? Как же ты в глаза своим рабочим смотришь? Ты, говорю, подумай: как мало им нужно! Быть сытыми, чтобы работать в этих корпусах! Да поспать чтобы было где, да детей где пристроить! Им ни ресторанов, ни дворцов не надо! Понимаешь ли, говорю, что не народ у нас, а золото: если ему самый минимум условий дать, он горы свернёт. Запросы-то его, по существу, ничтожны! А если обеспечить получше, так он за это чудеса сотворит, а понадобится – ещё и горло врагам перегрызёт зубами! Запросы у него малы, а благодарность огромна! А если так, то отдели ты малую часть от этих корпусов на столовую, да на жильё, дай людям пожить нормально! И это, говорю, к тебе вернётся, и вернётся сторицей!

Характерный эпизод.

О значимости и общегосударственном статусе нашего министерства и его всемогущего Министра может поведать один небольшой эпизод из бурной повседневной жизни этого ведомства. Непосредственным его свидетелем я оказался благодаря отлучке моего начальника главка, В. Н. Якутика. Будучи его первым замом, я принял участие в работе Коллегии Министерства.

После рассмотрения запланированных вопросов Ефим Павлович спросил, имеются ли какие-либо текущие, но важные вопросы, требующие немедленного решения Коллегии. В ответ выступил замначальника первого (горнорудного) главка. Чётко и кратко он изложил суть вопроса: для выполнения плана и особого задания Правительства горнякам необходимо было продвинуться за пределы государственной границы с Монгольской Республикой и быстро развернуть там сложное горное производство. Проблема эта носила не столько производственный, сколько дипломатический характер.

Помолчав минуту, Министр промолвил:

– Так. Ясно. Кто у нас сегодня есть из военных?

Все военные, бывшие в этот день в форме, поднялись, в том числе генерал-лейтенант И. Ф. Камышан, Командующий Центрального Управления Военно-строительных частей Минсредмаша СССР. Обратившись к нему, Министр спросил, готовы ли его подразделения немедленно выдвинуться в означенный район и обеспечить проведение строительных работ, участие в организации производства и его охрану.

– Так точно, готовы, как только получим Ваш приказ! – ответил генерал.

– Тогда приказываю вам перейти монгольскую границу и немедленно начать выдвижение военно-строительный отрядов и организацию работ. Слишком далеко не углубляйтесь. Когда выясните площадь дислокации, доложите. Вопрос с МИДом я улажу.

Встреча Титанов

Контролируя колоссальные ресурсы, Е. П.Славский постоянно подвергался энергичным атакам, целью которых было оказание разного рода помощи другим министерствам и ведомствам. Атаки «снизу» рассматривали верные помощники из ближайшего окружения; атаки равного уровня, то есть просьбы министров, он рассматривал на личных встречах, подавая своим помощникам примеры государственного подхода. Наконец, просьбы высших инстанций, а нужно подчеркнуть, что и эти обращения носили характер именно просьб, а не указаний – таков был авторитет этого выдающегося государственного деятеля, – удовлетворялись только в том случае, если решали действительно актуальные проблемы советской державы.

Зная все эти обстоятельства, хитрый лис Шеварднадзе сумел-таки присосаться к благодатному вымени Минсредмаша СССР. Будучи в те времена первым секретарём ЦК КП Грузии, членом ЦК КПСС, депутатом ВС СССР и прочая, он провернул выпуск постановления о строительстве в Грузии нового приборного завода Минсредмаша.

Средмашевские царедворцы в кулуарах шептали, что Славский очень долго противился этому решению, считая, что Грузия не готова к столь сложному производству и вообще без него обойдётся. Но Шеварднадзе провёл атаку по всем правилам: обласкал ближайшее окружение министра, подготовил почву в партийных и государственных верхах. Зная подход Славского к решению подобных вопросов, все они по наущению ушлого лиса просили его пойти на этот шаг прежде всего для того, чтобы обеспечить решающий скачок в технологическом развитии целой союзной республики. В конце концов, Министр дал согласие, и работы по созданию нового завода начались. Завод было решено строить в городе Зугдиди.

После завершения предпроектных исследований и предварительной привязки к местности, как водится в таких случаях, Шеварднадзе пригласил Славского прибыть в Зугдиди, осмотреть лично будущую промплощадку и дать окончательное добро на развёртывание проектных и строительных работ.

К прибытию легендарного гостя готовился весь город; решено было в программу его пребывания включить посещение местного музея, в основном с целью демонстрации его главного экспоната, настоящего исторического сокровища – посмертной маски Наполеона Бонапарта. По данным грузинских историков, один из потомков великого императора ещё при его жизни взял себе в жёны знатную красавицу из древнего грузинского княжеского рода. Когда Наполеон скончался, тотчас же были сделаны три экземпляра посмертной маски, один из которых в связи с вышеозначенной матримониальной связью оказался в Грузии, в зугдидском музее.

Во время своего визита Славский выглядел несколько сердитым; может быть, он был всё ещё недоволен принятым решением о создании нового завода. Во всяком случае, его выступление перед руководителями республики и города было суровым и назидательным:

– Вы не думайте, что я построю вам здесь какую-то косую махарейку, избушку на курьих ножках, где могут заправлять делами Иван-дурак да Баба-Яга! Нет, здесь будет стоять не живопырка несчастная, каких у вас я увидел немало, а современный красивый завод со сложными технологиями! И не в стенах дело, а в начинке – дураки здесь работать не смогут, хоть Иван, хоть Гогия, хоть Тамара! Будет установлено современное, очень сложное оборудование. Так что пока мы строим, готовьте кадры, потребуется много людей со специальным и высшим образованием!

Продолжая оставаться чем-то недовольным, Министр позволил провести себя в музей; там он походил по залам, послушал комментарии учёных гидов и под конец был торжественно препровождён к посмертной маске Наполеона. На глазах немногих допущенных встреча двух исторических знаменитостей состоялась.

Надо сказать, что каждый, кто видел эту маску, прежде всего обращал внимание на её малые размеры. По своей величине запечатлённое лицо вполне могло бы быть принято за лик отрока. Затем наблюдателю бросались в глаза мягкие, изящные черты лица покойного. Представление же об облике человека, покорившего кровавой военной силой полмира, требовало, по крайней мере, отображения крупной, может быть грубой, физиономии.

По-видимому, Министр также был поражён этим несоответствием. Будучи чрезвычайно крупным мужчиной, он пристально, недоверчиво и долго всматривался в бесценный экспонат; по непроницаемому лицу его пробежала тень недоумения и разочарования… Здесь же его усадили за стол и попросили сделать запись в книге почётных посетителей. Раскрытую на нужном листе книгу и готовую ручку положили прямо перед ним. Министр вновь был слегка озадачен и раздражён. Давно уже письменные средства, среди которых у него любимым был синий карандаш, он использовал для того, чтобы поставить свою подпись под заранее подготовленным документом или написать короткое «согласен» или «такому-то разобраться и доложить», опять-таки поставив свою подпись. Сейчас же перед ним лежал большой чистый лист. Подумав некоторое время, он начертал:

– Видел голову Наполеона. Славский.

После этого он, нахмуренный и недовольный, встал и во главе всей свиты быстро пошёл к выходу. Покидая музей, он, всё ещё обескураженный увиденным изображением великого человека, наклонился к одному из сопровождавших его генералов и бросил ему вполголоса:

– Херня какая-то!

Горноалтайские селяне

Зимами 1976–1978гг мы время от времени охотились в горах Алтая, к западу и востоку от селения Онгудай, что на Чуйском тракте. В Онгудае жил хороший знакомый Доктора (см.); он заведовал местной подстанцией, был заядлым охотником и давал нам «наводку» с учётом текущего момента. В один из приездов он направил нас к отдалённому зимнему стойбищу, где со своей семьёй всю зиму жил молодой алтаец-чабан. Пообещав нам хорошую, то есть ясную, безоблачную погоду, энергетик предупредил о надвигающемся морозе, ещё раз разъяснил дальнюю дорогу и заметил, что если не собьёмся с пути, то за десять вёрст до конечной цели мы должны миновать маленькую алтайскую деревушку. В качестве особой приметы этого селения, насчитывающего, по его данным, человек шестьдесят, он указал странную особенность. По его словам, деревушка эта была экспериментом горно-алтайских властей по изменению образа жизни коренного населения края. Привыкших к кочевой жизни скотоводов решили приучить к новым способам ведения животноводства, для чего бесплатно построили им пяток добротных бревенчатых домов с хорошими печами и с просторными приусадебными участками. После того, как несколько отобранных из ближайшей округи семей вселились в новенькие дома, а высокие власти приняли новостройку и уехали, хозяева новых изб спешно возвели на приусадебных участках милые их сердцу юрты из дерюг и шкур, переехали туда со своими семьями, а избы использовали как удобные, просторные складские помещения.

– Как только увидите новые избы без дыма из труб, а возле них юрты с дымами наверху, – значит, вы на правильном пути, проезжайте мимо и через десять вёрст будете на стойбище.

Мы выехали морозным солнечным утром и приготовились к двухчасовому первому броску до странного селения. Пролетело три часа, мы не сбились с пути и подъехали к живописному архитектурному комплексу из новых изб и неопрятных «дымящих сверху» юрт. Никого не было ни возле юрт, ни возле изб, – ни людей, ни собак. Стояла полная тишина, горы сияли снежным солнцем, небо светилось тёмной, прекрасной голубизной.

Мы с Доктором решили всё-таки поздороваться с селянами и двинулись в сторону ближайшей юрты. Недалеко от неё мы наткнулись на какой-то тряпичный свёрток; подняли, отряхнули, – оказался маленький ребёнок, голышом в телогрейке и валенках на босу ногу, без сознания. Приблизив лицо к его рту, чтобы проверить дыхание, я ощутил запах сивухи. Донесли мальчика до юрты, зашли за полог. Вокруг дымного очага на тряпье лежали в забытьи пьяные алтайцы, одна лишь старая женщина с трубкой в зубах полулёжа, молча и безразлично смотрела на нас. Попробовали заговорить с ней, – не получилось. Прошли ещё несколько юрт – такая же картина. Все в этом селении, от мала до велика, были совершенно пьяны. Поискали на снегу маленьких детей, – больше не было. Мы поехали дальше.

Снова вокруг нас воцарился чистый, с белым, голубым, зелёным и синим цветами солнечный мир. Мы проехали около часа по твёрдому насту, лежащему на крепком льду речки в глубине ущелья, свернули на плавный подъём и ещё через час оказались у большого бревенчатого дома, из трубы которого поднимался играющий в солнечных лучах бело-синий дым. Недалеко от дома стояла юрта, а подальше – два длинных деревянных строения. Нас уже поджидал хозяин – молодой, с очень выразительным тонким лицом чабан. Он показал место для машины, помог нам разгрузиться, провёл в подготовленную комнату. В доме было тепло и очень чисто; где-то слышались возбуждённые детские голоса, но видно никого не было. В отведённой для нас комнате прямо на полу, на чистой скатерти располагалось угощение (варёное маралье мясо, копчёный бараний сыр и рубец из бараньих желудков). Мы добавили к нему свои припасы, вручили хозяину гостинцы, уселись на расположенные вокруг скатерти постели и как раз в этот момент солнце зашло за горы, – как это бывает в горах, сразу стемнело.

Чабан зажёг керосиновую лампу, чокнулся с нами из вежливости, ни капли не выпив, первой стопкой, и начался обед. Трудно передать все оттенки торжества такой трапезы, когда помимо зверского аппетита, навеянного солнцем и чистейшим воздухом, вкусным самим по себе, человека наполняют ощущения уютного крова, девственной безлюдности огромных окружающих пространств, ярко освещённых теперь уже пронзительным лунным светом. Несмотря на двадцативосьмиградусный мороз, мы, захмелев, дважды выходили на волю, чтобы вдоволь насмотреться на сверкающий лунный мир и испытать невероятно острое ощущение глотка чистого спирта, спрятанного в машине и охлаждённого до столь низкого порога.

Во время долгого обеда нам удалось узнать кое-что о жизни нашего гостеприимного, но неразговорчивого хозяина. Он был родом из здешней округи, в положенное время был призван на службу в армию и прослужил два с половиной года за границей, в ГДР. Ни до армии, ни во время службы, ни после, спиртного никогда не употреблял. После армии женился и стал работать чабаном, в одиночку, то есть только с семьёй. Работа его заключалась в охране и уходе за большим стадом скота, которое располагалось в расположенных рядом двух больших строениях. Корм скоту время от времени подвозили колхозным транспортом. В его стаде было десятка полтора коров и более трёхсот баранов. Он и его жена ухаживали за скотом, отправляли с оказиями излишки молочных продуктов, воспитывали троих детей. Труд нелёгкий, говорил он, но мы – одни и зависим только от себя; никто нами не командует, только изредка навещает колхозное начальство. Оно приезжает для проверки ведения хозяйства и для того, чтобы взять мяса и масла, выпить, поесть и поохотиться. Потом начальство переезжает к другому чабану, потом – к следующему, пока ему не надоест.

Как и в других подобных случаях, наше любопытство по организации работы колхоза, выборов, учёта и начислений за труд натыкалось на глухую стену, за которой мелькали неясные тени своего, незыблемого древнего порядка. Он регулировался негласными советами старейшин, родовыми авторитетами и даже, как убедились здешние русские старожилы, шаманами. Новые революционные схемы управления наполнялись старой, вечно живущей кровью племенных традиций и частной собственности.

В отличие от других колхозников, заработки у семейных чабанов были очень хорошими; стадо обеспечивало семью мясом, молоком, маслом, шкурами и прочим с избытком, а деньги тратились на одежду, охотничье снаряжение, боеприпасы, на детей. Раз в месяц семью навещала специальная «передвижная лавка чабана», своего рода особая привилегия этих неутомимых трудяг; лавка привозила муку, сахар, соль, керосин, дефицитные товары, одежду, обувь, книги, детские учебные пособия. Иногда к чабану на помощь по уборке скотных дворов попутными колхозными машинами или на лыжах приезжал брат из той самой пьяной деревушки. На наш рассказ о том, что мы там увидели, он не сказал ни слова, только покивал головой.

Как настоящий потомственный охотник, он заготавливал зимой на лето одного-двух маралов, разделывал туши и по частям поднимал их в ледяной тайник высоко в горах, – туда, где снег не таял круглый год. Так он обеспечивал питание семьи мясом на лето. На наш вопрос о том, почему семья не питается бараниной или говядиной, которые всегда под рукой, он отвечал, что семья, конечно, ест баранину, реже – говядину, но без марала просто нельзя. Охотился он также на горного козла и на мелкую дичь, всю округу знал до последнего камешка; погоду определял по своим приметам. Он указал нам место завтрашней охоты, предупредив, что километрах в пяти вверх по реке, в охотничьей хижине, поселились двое незнакомых людей, не алтайцы, и без здешних навыков. Лучше к ним не спускаться, сказал он; пока он наблюдает за ними, не показываясь, в бинокль и подозревает, что это беглые. Скоро придут за едой, надо понять, кто такие и как себя с ними вести.

Утром, выходя на волю умыться и обтереться по пояс сверкающим снегом, мы увидели в прихожей двух маленьких ангелов. Это были мальчик в зелёном, с коричневой отделкой вязаном костюмчике, в коричневых кожаных ботиночках, и девочка в ещё более ярком красном костюмчике и красных туфельках. Рядом стояла так же приодетая красивая мама с маленьким ребёнком на руках. Все они были тонколицые, изящные, чистенькие и полны чувства собственного достоинства.

– Ну не алтайцы, а чистые японцы, и по повадкам, и по лицу! – сказал поражённый Доктор, никогда в жизни японцев не видевший.

Они поблагодарили нас за гостинцы и пожелали нам удачной охоты. Видно было, что отец и мать времени даром не теряли, а учили детей не только выживать, но и хорошим манерам. По-русски дети почти не говорили. Я попросил мальчика показать мне его игрушки, сбежал пораньше с завтрака и немного поиграл с ним в солдатиков, уже расставленных, правда, не в боевые, а охотничьи порядки. Тем временем мама рассказала мне, что всю эту красивую одежду привозит им упомянутая лавка чабана, которая обеспечивает их и книгами. Книги, вернее, школьные учебники, меня совершенно поразили.

К стыду своему я не знал, что для маленьких детей-алтайцев выпускался букварь на их родном языке – красочный учебник с азбукой, слогами, рисунками, самый настоящий букварь, по которому можно было учиться читать и писать по-алтайски! В основу алтайского алфавита были заложены русские буквы. Я никак не мог простить себе такого незнания, да и немудрено – ведь по «официальным данным» алтайцев насчитывалось всего-то не более ста тысяч человек. И этот язык сохранялся и поддерживался официально, а букварь распространялся бесплатно, и его изучение в алтайской школе было обязательно. Вот перед такими усилиями советской власти до сих пор хочется снять шапку.

Больше мне не пришлось увидеться ни с чудными ребятишками, ни с их милой мамой: с удачной охоты мы вернулись поздно, а уехали чуть свет. Но до сих пор я вспоминаю эту семью, которая наперекор всему, всем своим существом утверждала полное торжество воли, труда и светлого разума.