– Да.
В этот раз получилось еще лучше. Мастерство приходит с практикой. Сила мысли, объединенная с яростью огнестрельного оружия, разметала многоруконогов по стенам тоннеля, только куски мяса и брызги крови в разные стороны. Отдачи в голове почти не ощущалось.
Мы остановились отдышаться. Шаги уцелевших зверят быстро удалялись. В ушах стоял звон от выстрелов, пахло пороховой гарью и чем-то еще, очень вонючим. Наверное, потрохами убитых тварей.
– Надо будет в следующий раз вместе попробовать, как с Аннунаками. – предложил я.
– Нет. – покачала головой Настя. – Сложно. Тогда все на пределе было, вот и получилось. По щелчку такое не повторишь. Вон, свет впереди. Олимпийская…
Интересно, зачем на станциях горит свет? Хотя, искать какой-то смысл в этом месте вообще бесполезно, это я понял давным-давно, все равно интересно.
Снова платформа, покрытая мрамором, ряд расширяющихся кверху колонн, поперечные балки перекрытия под потолком шагом метра в три уходят в перспективу, на стенах – изображения спортивных баталий, выполненные в советской стилистике. Все, как я помню. Только пассажиров нет. Вместо них – безобразные многоруконоги. Ждут. Не поезд, а нас. Упрямые…
В тусклом свете Олимпийской твари предприняли последнюю отчаянную попытку сожрать два непонятных и наглых деликатеса, которые вместо того, чтобы послушно замереть, подчиняясь беззвучным приказам со всех сторон, размазали по стенам больше половины популяции.
Попытка успехом не увенчалась. Дождались, когда мы окажемся примерно на середине платформы, и бросились сразу с двух сторон. Спереди, со стороны следующей станции – Космической и из параллельного тоннеля, пытаясь взять в кольцо. Но мы еще не успели выйти из режима "мысль-пуля", поэтому строгий интерьер Олимпийской быстро оказался забрызган черной гадостью и завален фрагментами тел. А когда я под конец, совсем озверев, взял в руки топор и пошел прямо на них, исполняя еще один танец смерти, как с Косяками, только намного быстрей и сокрушительней, подземные жители окончательно поняли, что добыча им не по зубам. До нас донесся отголосок их коллективных переговоров, после которого произошла безоговорочная капитуляция. Твари исчезли.
Перед нами темнела дыра перехода до Космической. Тихого и спокойного. Вместе с ним до конца пути оставалось четыре перегона. Почти половину прошли. И не сказал бы, что очень тяжко было. Хотя, с другой стороны, это сейчас, с высоты приобретенных навыков и качеств многорукие чудовища казались не такими уж и опасными. Я вспомнил, как мы с Лешим вылезли из подвала на проспекте Сталелитейщиков и охренели от витающей там ауры. Тогда проняло даже Леху. А ведь здесь, под землей, эти черные ребята фонят намного мощнее. Это мы с Настей игнорируем это давление, а обычного человека просто прижало бы к рельсам. А скорость и сила многоруконогов, я думаю, намного превосходит боевые качества тех же Косяков, например. Не говоря уж о количестве. Так что людям здесь делать нечего. Совсем.
Спустя минут двадцать оказалось, что я в который раз ошибался. Люди здесь жили. Хотя слово "жили", как выяснилось позднее, вряд ли было применимо, но все-таки присутствовали. Когда в левой стене начали появляться двери, а круглый свод над головой постепенно стал прямым, вместо электрических огней станции Космической мы увидели глухую кирпичную стену, перегораживающую выход на платформу. Заложено от души, да еще усилено арматурой. Ближе к правому углу, на высоте подбородка, – небольшой квадратный проем, по глубине которого можно судить о толщине стены. Три кирпича. Семьдесят семь сантиметров. Нормально. Проем закрыт металлической дверцей с внутренней стороны. Пролезть можно, но только вытянувшись всем телом. Понятно. Человек протиснется, а вот жуткие местные жители точно нет. За стеной чувствуется присутствие людей. Настоящих. Только каких-то странных. Не могу понять в чем эта странность, но что-то с ними не так. Ладно, лучше один раз увидеть…
– Ну и что будем делать? – спросила Настя. – Взорвем или постучим?
– Такое не взорвешь. – ответил я. – Самих только завалит. Давай стучать, не назад же идти.
Я просунул автомат в проем и несколько раз сильно ударил прикладом в металлическую поверхность двери. Получилось бодро и громко. Отошел чуть в сторону на всякий случай. Вдруг там совсем нервные живут?
Эмоциональный фон за стеной почти не изменился. Мелькнула пара тревожных мыслей, но в целом – никакой суеты и переполоха. Стук вроде слышали, но особого значения не придали.
– Им, что каждый день тут в гости приходят? – недоуменно пробормотала Настя. – Вообще, непонятные они какие-то, чуешь?
– Ага. – ответил я и постучал еще раз. Громче и продолжительней.
Прошло минуты две. Я уже начал размышлять о том, как выбить на хрен эту дверь, когда заскрипел засов, и тоннель осветила узкая полоска света.
Мы прижались к стенам, готовые к чему угодно. Могут ведь и гранату кинуть… Но вместо этого раздался шепелявый хриплый голос:
– Ну? Чего надо?
Я заглянул в проем. Напротив меня торчала голова мужика. Где-то далеко за полтинник, небритый, лохматый, грязный, под глазами – темные круги.
– О! Солдатик! – радостно сказала голова и улыбнулась, продемонстрировав почти полное отсутствие передних зубов. – А как ты Миксеров прошел?
– Ты кто? – спросил я.
– Я? Карбюратор! – ответил тот, будто очень удивленный, что я его не знаю.
– Пройти дашь, Карбюратор?
Сзади подошла Настя. Подняла очки на шлем, заглянула через мое плечо.
– О! Девчуля! – снова обрадовался Карбюратор. Потом выражение его лица резко изменилось, он быстро оглянулся назад, просунул голову в проем и уже серьезно и испуганно прошептал. – Валите на хер отсюда, ребята…
– Кто там, дед? – раздалось из-за его спины. Голос властный, сильный, уверенный. Очередной вождь. Я их уже даже по голосу определяю.
– Дык! Солдатики какие-то пришли. – прошепелявил Карбюратор, видя, что валить отсюда мы не собираемся.
– Какие, бля, солдатики? Совсем в маразм впал, старый? Дай-ка!
В проеме появилась другая голова. Она мне сразу не понравилась. Бывают такие люди, на которых смотришь и чувствуешь отвращение, словно не человек перед тобой, а змея. Ты его не знаешь, он тебе еще ничего плохого вроде не сделал, но где-то в глубине души ты безошибочно определяешь, что это – та еще сволочь. Так и сейчас. Вроде обычный мужик, ничего примечательного, примерно мой ровесник, но меня аж передернуло. А взгляд! Глаза маньяка. Опасного, очень хитрого, но совершенно безумного.
Он внимательно рассмотрел меня, перевел взгляд на Настю и улыбнулся. Лучше бы он этого не делал. Сначала я подумал, что передо мной очередной будущий Урод, пока еще похожий на человека. Потом пригляделся – нет, все-таки человек. Только совсем шизанутый. Все дело было в зубах. Этот долбогрыз то ли сам, то ли с чьей-то помощью, расточил все передние зубы, придав им треугольную форму. Прямо как у акулы, только в один ряд и не белоснежные, а серые, чернеющие по спиленным краям кариесом из-за разрушенной эмали. Но явно очень острые.
– Привет. Редко к нам гости захаживают. – сказал он, снова глянул на Настю и добавил. – Да к тому же такие особенные. – затем невинно, как бы невзначай, поинтересовался, – А вас только двое?
– Да. – ответил я, без всяких зазрений совести ковыряясь у него в мозгах.
– Тогда, милости просим! Примем, так сказать, со всем радушием. – и снова улыбнулся.
Вот, сука! Я уже знал, что он задумал сделать с нами, и еле удержался от того, чтобы не завалить его прямо сейчас.
– Егор! – напряженно прошептала у меня в голове Настя. – Ты в курсе, куда мы попали, и что с нами хотят сотворить? Особенно со мной?
– Да, в курсе. Сейчас внутрь пролезем, будем решать. А то закроют дырку, что будем делать?
– Ладно… – неуверенно согласилась она.
– Тебя как звать-то? – спросил я у неприятного типа.
– Евгений. Для вас – просто Женя. – он протянул руку. – Прошу! Даму вперед!
Ага, Евгений! А потрахаться тебе не завернуть? Проигнорировав его слова, я полез первый. Кое-как протиснулся в квадратный лаз, спрыгнул на рельсы. В нос ударил плотный смрад. Воздух станции был пропитан адской смесью запахов немытых тел, дерьма и гниющей плоти. Рядом стоял грустный Карбюратор. Правой руки у него не было. Вместо плеча торчала короткая, толком еще не зажившая культя. Я помог спуститься Насте, мысленно посоветовав ей выключить обоняние, и посмотрел на Евгения.
– Ну так мы пройдем? Через ваш… Дом…
– Конечно! – растянул акулью пасть в улыбке тот. – Но сначала настойчиво советую отдохнуть и пообедать! Прошу!
Он показал на стремянку, по которой можно было подняться на платформу, и продолжил любезничать:
– Гости у нас – событие особенное, надобно отпраздновать. Ну? Соглашайтесь! Негоже хозяев обижать. Сейчас стол накроем, посидим, поговорим. Вы, вообще, откуда такие грозные?
Пипец, Евгений! Да тебе в театре надо выступать! В Большом. Такой талант пропадает.
– От верблюда! – не очень вежливо ответил я.
Поднявшись вслед за ним по лесенке, я понял, что очередной раз оказался в аду. Здесь их много. И все разные, непохожие друг на друга. Настя за моей спиной не смогла сдержать стона отвращения. Кругом были люди. Тощие, грязные, оборванные, они лежали на каких-то тряпках в пролетах между красивых колонн. Многоугольных, с металлическими капителями, символизирующими сопла ракеты. Больше ничего красивого на платформе не оказалось, все остальное было отвратительным и жутким. Все люди были калеками. У кого-то, как у Карбюратора, не было руки, у кого-то – обеих, некоторые были одноногими или безногими. Попадались даже полностью лишенные конечностей тела. Страшный обрубок, шея и голова. И все они были живы! Одни лежали тяжело дыша и уставившись мутными, равнодушными глазами в потолок, другие без особого интереса пялились на нас, третьи даже куда-то передвигались, кто как мог. Торчащие отовсюду культи были и старыми, полностью зажившими, и совсем свежими, неровно и криво зашитыми. Некоторые явно гнили. Человек тридцать, а то и больше. Госпиталь времен Первой мировой, наполненный ранеными после продолжительного артобстрела, наверное, выглядел картинкой из детской книжки по сравнению с тем, что видели мы.
В торцах станции темнели ребристые ленты эскалаторов. Что, вот так просто? Ничем не заложено, поднимайся, спускайся.
– А наверху чего у вас? – спросил я, указывая рукой на ближайший эскалатор.
– Да, ничего интересного. – отмахнулся Евгений. – Мы туда последнее время и не выходим почти. Нечего там делать. Нам и здесь вполне неплохо.
Ну, кто бы сомневался…
– А не лезут оттуда зверята?
– Не-а, боятся чего-то. Нас только Миксеры напрягают. Все мозги проели. Но мы, ничего, привыкли, уже почти внимания не обращаем.
Ближе к дальнему концу платформы стояла хибара без потолка, сооруженная из шпал. Дворец местного короля Евгения, который гордо вел нас через свое царство. Из кобуры, прицепленной к его поясу, торчала рукоятка ТТ-шника. Я почти сразу определил его придворных, прикинувшимися инвалидами. Двоих мы только что прошли. Здоровые бугаи одинаково подогнули под себя ноги, сидят на самопальных ружьях, опустив голову и постанывая. Еще, как минимум, один, впереди, за хибарой.
– Егор! – Настя показала мне их образы. Молодец.
– Вижу. – ответил я. – Твои – задние.
Мы наконец дошли до сооружения в конце, вокруг стало посвободнее. Помощники Жени потихоньку спустились на пути по обе стороны и, пригнувшись, крались к нам. Евгений подошел к хибаре, повернулся и с широкой улыбкой положил ладонь на рукоять пистолета.
– А вот и мое скромное жилище!
Он, что, вообще, за дебилов нас принимает? Или просто придуряется, считает, что мы никуда не денемся теперь? Мы вообще-то в бронежилетах и с оружием. Тем более, сам факт того, что мы прошли этих многоруких Миксеров, должен наводить на определенные выводы. На самом деле, псих…
– А что это, Евгений, у Вас население такое покоцаное? – спросил я его. – Циркуляркой баловались?
Тот непринужденно улыбнулся:
– Так, опасность кругом! Миксеры в тоннелях. Уроды наверху. Только так руки-ноги откусывают.
– А питаетесь чем?
– Улитками. – ни один мускул не дрогнул. Прирожденный Смоктуновский!
– Какими улитками?
– Такими! Выращиваем сами и едим. Очень вкусно, сейчас попробуете – пальчики оближите! – Он потянулся к отверстию в своем домике, завешенному грязной тряпкой, отодвинул ее и торжественно сказал. – Прошу!
– Благодарю! – не менее торжественно ответил я и сильно ударил его в кадык. Кадык, а вслед за ним и шейный отдел позвоночника сочно хрустнули, голова Евгения ударилась подбородком о грудь, а потом откинулась назад под совершенно неестественным углом. Ноги подкосились, и главный людоед рухнул на пыльный мраморный пол.
Король умер! Да здравствует король!
За моей спиной раздались короткие очереди Настиного автомата. Я рванулся вперед, за угол хибары, на ходу выдергивая топор, и лицом к лицу столкнулся с высоким парнем с оскаленным ртом, из которого торчали треугольные зубы. В руках у него был милицейский АКСУ, направленный на меня, в глазах плескалось безумие. Выстрелить он не успел, мой топор развалил его почти на две половины. Наискосок, от плеча до таза. Отскочил, уворачиваясь от брызнувшей крови, непривычно красной, развернулся к Насте. Стоит, опустив дымящийся ствол, прищурившись смотрит на расстрелянный труп у колонны метрах в шести от нее. Около трупа валяется ружье, которое так и не выстрелило.
– Где второй? – тревожно спросил я.
– Обратно на рельсы свалился. Можешь не проверять, там точно наглухо, прямо в лоб три пули.
Я понял, что потихоньку начинаю опасаться своей любимой подруги. Что-то в ней просыпается… Дикое и первобытное. Может материнский инстинкт так заработал?
Все представление заняло секунд пять. Раза в три короче, чем металось между стен эхо от этого представления. Эхо смолкло, на станции наступила тишина. Даже особо обглоданные бедолаги без рук и ног перестали стонать и повернулись в нашу сторону. Счастья или радости на лицах я не видел. Только растерянность и страх. Ну вот. Организовали им революцию, свергнули злобного диктатора, восстановили демократию, а они не рады! Неожиданно я ощутил себя одним из тупых пиндосов, которые вот точно также всегда удивлялись после очередной успешной ликвидации банды террористов, смотря на совсем невеселое местное население где-нибудь в Ираке или Афганистане.
К нам подошел Карбюратор и еще несколько более-менее целых мужиков. Встали, молча смотрели на поверженного мною каннибала.
– Вот и кончился Евгений. – пробормотал Карбюратор. Повернулся ко мне. – Зря вы их завалили. Оглушили бы, да и шли себе дальше.
– Да ты что, дед? – возмутился я. – Как это зря? Они же вас жрали!
– Ну и мы тоже жрали. Они нас подкармливали, чтоб мы не сдохли, культи бальзамом мазали. Хоть какой-то порядок был. А теперь?
– Да лучше, блядь, сдохнуть, чем так жить! – начал заводиться я. – Ты мне тут моралью своей больной не дави. Я убил мразь! И ни капли об этом не жалею! Иначе мразь могла убить меня, все просто.
– А нам, что теперь есть? – спросил он.
– Вот их и ешьте. – Я с отвращением показал на четыре трупа. – Надолго хватит. Пошли, Настя.
Настя задумчиво смотрела на Карбюратора.
– А давно у вас такой вот… образ жизни? – спросила она.
– Давно. С тех пор, как периоды поломались. Раньше нормальной общиной жили, магазин почти над нами, вода есть. Только Миксеры иногда кого-нибудь выманивали в тоннель, но редко. А потом магазин соседи сверху заняли, там много народа вокруг было, три команды, ну и началось у нас вот это все… безобразие. Сначала верхних ловили, сюда волокли, а последние месяцы совсем туго стало. Оружия-то у нас мало. Пухнуть начали с голодухи. А эти четверо всегда тут за главных были, вот они и решили, что теперь жребий среди своих каждые три дня кидать будем. Причем сами в лотерее не участвовали. Они же совсем на голову двинутые стали, как человечину попробовали, вон даже зубы наточили.
Настя помолчала, потом повернулась и пошла к заложенному тоннелю в сторону следующей станции. Я двинулся следом, чувствуя спиной десятки голодных растерянных глаз. Карбюратор шел сзади.
– А часто к вам вот так, как мы, из тоннелей приходят? – спросил я его.
– Вы – первые.
Мы остановились около стены. Я посмотрел на него. Старый, уставший от жизни, мужик. Каннибал. В глазах – какая-то просто вселенская обреченность.
– Слушай, а почему Карбюратор?
Он задумчиво потер уцелевшей рукой лоб:
– Ну, на инжектор-то я точно не похож.
Логично. Они тут все сумасшедшие. Наверное, Миксеры так на мозги влияют своей аурой, что со временем наступает полная шизофрения.
– Ну, бывай, Карбюратор! – сказал я, отодвинул засов и приготовился лезть в узкий лаз.
– Спасибо. – сказал он.
Я повернулся к нему.
– Даже не знаю, что тебе ответить, старый. То ли – на здоровье, то ли – извини. В любом случае – это не жизнь. Это мерзость.
Протискиваясь через узкий проем, я услышал тихий грустный голос Насти:
– Прости нас, Карбюратор.
По тоннелю долго шли молча. Не хотелось ни говорить, ни думать об увиденном.
Есть тупые мутанты, которые хотят жрать. Есть Уроды, которые разумные, но настолько извращенные изменениями сознания, что само понятие морали для них исчезает. Есть Аннунаки – это, вообще, отдельный разговор. Что творится в их вытянутых бо́шках, знают только они. Но это же – люди. Обычные люди, пусть оказавшиеся в сложной ситуации, поставленные на грань выживания, но, чтобы творить такое… Мы в Сарае тоже через это проходили, нашли же выход. Хотя, если быть честным, там, конечно, все было не так критично и, кто знает, если б еды не было совсем, чем бы все кончилось. Лично я верил, что не этим. Лучше застрелиться.
Наконец я не выдержал, спросил у Насти:
– Ты считаешь, я не прав?
Она секунд десять молчала, потом вздохнула:
– Прав, Егор. Прав. Так нельзя. Просто… Жалко мне их, вот и все.
***
Три креста. Грубо, наспех сколоченных и кривых торчат из вытоптанных остатков сухого репейника. Доски наши, из Сарая, узнал по фрагменту трафаретной надписи "не кантовать!". Валялись у нас такие ящики здоровенные в углу. Борода все хотел из них этажерки сделать, да руки так и не дошли.
Руки…
Борода, Светик, Бабушка, Валуев и Чапай. Кто из них? На крестах не написано. В душе проскочила подленькая надежда, что первый и последний из перечисленных – здесь, под землей. Просто, Чапая хорошо узнать я толком не успел, а Командира недолюбливал всегда. Тем более, в свете информации, сообщенной мне про него Лешим, он как бы уже был наполовину мертв. Конечно, я не желал им смерти, но, если бы чисто гипотетически пришлось выбирать… Свету, Валуева и Бабушку я считал своими друзьями, а вот двух оставшихся – просто партнерами по выживанию. Так что, не стоит кривить душой, приоритеты я для себя расставил.
Печально… Ладно хоть только трое, и похороненные, как надо. Значит не Борода обратился и всех порвал, чего я опасался, идя сюда, тогда бы могил точно не было.
Мы с Настей стояли на вершине склона. Вокруг ни души. За спиной – молчаливый строяк, перед нами широкая панорама Реки, пивзавод и ГРЭС. И бывший вход в наш Сарай, где вместо железной двери, покореженной Дятлом, белеет прямоугольниками силикатных кирпичей свежая кладка. Придется проникать с заднего хода. Как в кино для взрослых…
Вообще, пейзаж несильно изменился, хотя пока я здесь отсутствовал, прошло два периода. Мутный поток все также бьет из-под земли недалеко от нас, стекая ровной полосой вниз к Реке, красивые старинные здания пивзавода такие же, как были, ГРЭС тоже сохранила свой прежний облик. Только пароход "Хирург Разумовский" окончательно закрепился на электростанции, съехав по трубам прямо на крышу главного корпуса, немного проломив ее и погрузившись внутрь до уровня первой палубы.
Настя долго рассматривала эту композицию, потом молча покачала головой. Непроизнесенное слово повисело в воздухе и растворилось. Сколько раз его тут можно повторять.
– Сочувствую. – сказала она, немного погодя, показав на кресты. – Наверное, хорошие люди были, если ты ради них вернулся.
– Спасибо. – ответил я. – Пошли-ка спустимся и обойдем всю эту архитектуру, там еще один вход есть. Надо выяснить, кто остался. Заодно рисунки в подвале покажу, может выскочит еще что-нибудь из воспоминаний этих запертых.
Мы осторожно спустились на Речной проспект прямо вдоль глубокой борозды, оставленной Дятлом, когда он катился вниз, обернувшись диском. Огляделись. Красота! Красота и пустота… Ни людей, ни зверей. Двинулись на Север по середине улицы. Слева – грязно-розовый забор ГРЭС, в котором темнеет огромная дыра, оставленная тяжелым полупрозрачным телом все того же Дятла, справа – кирпичные стены складов. Дошли до места, свернули направо в нагромождение бетонных конструкций. Вот он вход. Черный прямоугольник, из которого тянет холодом и гнилью. Опасности вроде никакой внутри не ощущается. Нырнули в подвал. Опа! Растяжка! Перешагнули. Знакомый темный коридор, поворот, где сидел в засаде Урод, и опять длинный коридор с темными проемами с обеих сторон. В комнату с рисунками заходить пока не стали. Потом. Сначала надо выяснить, есть ли в Сарае вообще кто-нибудь, а если есть, узнать, что произошло.
По пути миновали еще два сюрприза в виде лески и гранаты, а затем коридор закончился запертой стальной дверью со следами множественных ударов. Похоже, что били руками, но уж больно вмятины глубокие. Даже Валуев так не ударит. Значит ломились какие-нибудь обезьяны…
Я напряг память. За этой дверью – просторная комната с костями, в которой по соседству с нами жил Урод, за ней должна быть Светкина кухня. То есть, главный и единственный вход в Сарай теперь здесь. Я, ощущая непривычный мандраж, негромко постучал. Тишина, однако кто-то там есть точно. И этот кто-то – человек.
Постучал погромче. Десять молчаливых секунд, а затем изнутри по двери долбанули чем-то тяжелым и раздался громкий и такой родной мат Бабушки.
– Ты че, бажбан, совсем не волокешь, бля?! Опять прикандыбал?! А ну, пошел на хуй, пидор! Корягу твою оторву ща и ею же тебя разломаю во все дыры, маслобой гребаный!
Настя картинно заткнула уши руками, а я счастливо улыбался, слушая нескончаемый поток непонятных в своем большинстве слов. Через минуту дед устал, начал задыхаться и затих. Слышно было только недовольное злое ворчание.
– Бабушка! – громко позвал я. – Ты чего разорался-то? Это я, Егор!
Снова взрыв брани, общая суть которой сводилась к тому, какой я плохой человек, насколько нетрадиционна и позорна моя сексуальная ориентация и, что он мне ни капли не верит.
– Ну ты голос не узнаешь, что ли? Совсем одурел, старый? Позови кого-нибудь, кто там еще?
Наступило напряженное молчание, потом негромкий голос:
– Егорка! Че, в натуре ты чтоль?
– Дверь открой, да посмотри!
Скрипнул засов, дверь немного отворилась, оставив узкую щель, в которой показался любопытный прищуренный глаз. Затем дверь снова захлопнулась, послышался тяжелый лязг металла, и снова щель, правда на этот раз немного шире, протиснуться можно.
– Давай, давай заходи, не стой! – быстро и тревожно проговорил Бабушка, заглядывая за мое плечо, увидел Настю, подслеповато прищурился. – Леший, ты что ли?
– Нет. Это со мной. – сказал я, помогая ей пролезть.
Дверь тут же была захлопнута, здоровенный металлический брусок задвинут в паз, а крупная цепь закреплена на раме.
А потом меня заключили в крепкие объятия, да с такой силой, что я еле смог вздохнуть, и заорали прямо в ухо.
– Егорка! Егорка, сука! Живой! Живой, засранец!
Он подпрыгивал, трепал меня по волосам, хлопал по спине, морщинистые, покрытые седой щетиной щеки, вдруг прорезали мокрые дорожки слез.
– Живой… – уже почти шепотом сказал Бабушка. – Живой.
Я с теплотой и жалостью всматривался в знакомое лицо. Тощий, осунувшийся, словно лет на десять постаревший…
Он повернулся к Насте, снявшей шлем и очки.
– Живой! Да маруху то какую центровую приволок, епта!
– Бабушка! – прикрикнул я. – Ты давай заканчивай по фене ботать! Не на зоне. Это Настя.
– Извиняйте, робяты! Я тут нормальный язык уж почти позабыл, все один, да один.
– Один? – спросил я напряженно.
Он потускнел, сгорбился еще больше, отвернулся.
– Один, Егорка. Остальные уж отмучались…
Сердце заныло, в душе начала подниматься ярость.
– Кто? – спросил я. – Борода?
Бабушка метнул на меня быстрый, пронзительный взгляд через плечо. Нет, все-таки, урка – это на всю жизнь.
– Как догадался?
– Потом. Давай ты рассказывай.
Он помолчал. Повернулся, пошел вглубь Сарая.
– Пойдем хоть кипятка налью. Посидим, помянем. – донеслось из-за его спины.
Знакомые бетонные стены, койки, широкий стол, за которым мы расселись, держа в руках исходящие паром кружки с водой. Только вместо нашей банковской двери – кирпичная кладка. А так, словно вчера только отсюда ушел. Зато сколько всего произошло, как все поменялось, будто в другом мире побывал, вернулся обратно, а и этот уже не тот…
– Ты мне тоже, Егор, сразу за Лешего и Вову обозначь, чтоб я в курсе был. – попросил Бабушка перед тем, как начать рассказывать.
– Погибли. – коротко ответил я. – То есть, насчет Лехи на сто процентов не могу сказать, там странно все было. Вроде расстреляли в упор, он с четвертого этажа упал, а тело потом не нашли. А вот Володя умер. Своими глазами видел. Нас Борода, когда кинул, мы до Луговой добежали, и Вова на Гвоздя напоролся. А потом его Дятел накрыл. Но тот успел гранаты подорвать, так что ушел вместе с Дятлом. Героически… Как в книжках.
Бабушка грустно покивал головой, вздохнул, потом спросил:
– Так значит этот гондон вас все-таки кинул тогда? А мы тут гадали…
– Ну, с одной стороны, конкретно нас он, конечно, бросил, с другой – он же вас ушел защищать.
– Лучше б не дошел, защитничек, бля… – проскрипел Бабушка.
Помолчали, дуя и прихлебывая сладкий кипяток. Потом дед начал рассказывать:
– Короче, Борода тогда прибежал, толком ничего объяснять не стал. Ни про Дятла, ни про вас. Сказал, что вы его сейчас подальше уведете и скоро вернетесь.
Я грустно усмехнулся:
– А ты так хотел Дятла посмотреть…
– А-а! – махнул рукой Бабушка. – Я здесь такого насмотрелся, что мне больше вообще ничего видеть неохота. Вобщем, вы не вернулись. Ночью грохнул период, утром Чапай и Борода пошли вас искать. Прошлись по Речному, не знаю докуда, никого не нашли, а на обратном пути в Шестерке затарились. Я так понял, Командир больше не вас хотел найти, а жратвы надыбать. А потом вроде все устаканилось помаленьку. Он нас в первые дни так работой загрузил, что искать кого-то и некогда было. Трубу наверху, на склоне, починили, ее в натуре, этот бешеный Дятел порвал. Вода появилась. Старую дверь перекошенную выломали еле-еле, два дня корячились, заложили дыру, а ту железку, через которую я вас запустил, укрепили, сделали новый вход. А дальше все по-старому – сидим в Сарае, припасы подъедаем, вроде все как обычно, только вы все не возвращаетесь. К Бороде и Светка, и Валуев ходили, а он нет и все! Искать не пойдем. Итак, народу мало осталось. Если выжили, сами вернутся.
А недели три назад мне Света на ухо шепнула, что с Командиром не так что-то. Сама толком понять не может, но бояться его стала, как прокаженного. Я тоже потом на него повнимательней глянул, а он на Урода похож! А обедали как раз тогда, у меня аж ложка из руки выпала, сижу, рот открыл, смотрю на него и охреневаю. Он тоже на меня глянул быстро, глазами как-то сверкнул и улыбнулся, типа, что – нравлюсь? Бля, Егор, у него не зубы во рту были, а эти, как у кадавров разных, клычищи! На следующий день все уже видели, что Борода в кого-то превращается, даже Чапай, с которым они вроде как сдружились. Ну, собрались за ужином и разложили ему: так и так, ты кто такой есть-то? А он и ухом не повел. Вы че, говорит, граждане, травы курнули? Я – Командир ваш, защитник и предводитель. Что, типа, за вопросы такие бредовые? И как-то вроде прямо в мозгах говорит, да так убедительно, что все и успокоились. Я вот сейчас вспоминаю и понять не могу – три дня с ним жили потом, он уж вообще на человека не похож, а нам как бы по хрен. Гипноз, что ли какой?
– Ну да. – вставил я. – Можно и так сказать. Гипноз. Он к вам в подсознание залез и глаза отводил. Они теперь умеют.
– Во! – вскинулся Бабушка. – У него когти вместо ногтей, а всем по барабану!
Допил воду, помолчал.
– Он эти три дня вообще ни с кем не разговаривал, не ел почти, а только Светку трахал. С утра до вечера – скрип из подсобки. Она уж, бедная, еле ходила и тоже, как будто, так и надо. А на четвертый день все и случилось. Да так быстро, бля… Я в толчок шел, эти там в подсобке скрипели, а дверь открытая. Ну я мельком и глянул. Светка голая на верстаке лежит, голова ко мне свесилась, а Борода сзади там что-то ковыряется. Я уж хотел дальше идти, смотрю, у нее глаза открытые и как бы стеклянные, а из носа – струйка крови течет. Я на месте застыл, и тут Борода голову-то и поднял. Меня будто с кислоты какой резко отпустило, как повязку с глаз сняли! Светка мертвая, а ее Урод жрет! Морда страшная, рот весь кровищей измазан, глаза прямо в мозг мне смотрят. Ну я заорал благим матом и к остальным ломанулся. Пока объяснял че почем, этот в дверь влетает и Чапая с ходу рвет пополам почти! Валуев его схватить пытался, тот ему по лицу и ноге прошелся, да так, что мясо шмотками полетело. Я калаш успел схватить и давай по нему херачить. А он быстрый, скачет по стенам, уворачивается, смеется, падла! Потом обратно в дверь прыгнул и пропал куда-то. Я – к Валуеву, тот живой, но порванный, мама не горюй. Но ничего, встал, оружие взял, со мной пошел. Ходим по Сараю, ищем Урода, с Валуева кровь течет ду́ром просто, смотрим – оружейка закрыта, а он там песни горланит. Мы ему – выходи, сука, а он опять ржет, щас, говорит выйду! И правда вышел. Снарягу нацепил, подсумки, Вал в руках. Дверь распахнул и давай в нас стрелять. Мне бочину прострелил, а великану нашему живот. Хорошо Валуев парень крупный, сильный, он Бороду в охапку одной рукой взял и к выходу с ним побежал. Метра два не успел, рухнул прям перед порогом. Борода поднимается, улыбка до ушей, ручищи по локоть красные, а ты что, Бабушка, говорит, носки не штопаешь? Только хотел ко мне рвануть, я в него весь магазин и выпустил. Его за дверь выбросило, еле успел захлопнуть и засов задвинуть, он с той стороны уже долбит, да так, что стена ходуном ходит. Минут тридцать долбил, орал, потом свалил куда-то. С тех пор почти каждую ночь приходит, долбит, рассказывает мне, как меня жрать будет. Прямо у меня в голове рассказывает…
Бабушка замолчал. Его заметно потряхивало, словно он заново переживал, эти страшные события.