Под таким, говорят, успокоился Цой,
а ты уже крепко старше него, живой,
и это, наверное, хорошо.
Хорошо вообще, что к тебе приставлена смерть.
Ты впервые заметил её лет где-то в семь,
врубился, что рядом всегда – такая супер-баба-яга,
сильнее папы и старше бабушки и так у всех:
вот ни фига себе!
Когда тебе было пятнадцать с ней ушел твой пёс, а потом и дед.
Ты так и не понял, почему его номер в книжке вдруг помертвел,
и вообще – где эти двое теперь.
Решил, что дед, где-то топит по ярославке
на своей украине с жёстким седлом и высокой рамой,
с колобком за плечами спускается в васильки,
пёс, конечно же, рядом с ним,
гоняет бабочек, на шерсть собирает репьи.
Дед закатал рукава: предплечья его загорелы, крепки,
иногда подзывает пса – загривок потеребить,
оба счастливы, как ни крути.
Теперь же, если подумать, смерть – это такой оффлайн.
Пока заметят, что в соцсетях давно не писал,
позвонят – не ответишь (наверное, чем-то занят),
не увидят нарядное твое туловище в похоронном зале,
хлопнут стопку, скажут, что положено при таких раскладах,
ну и все – давай до свидания,
и особый статус аккаунта вместо памятника.
Теперь, зная, что все умрут, чувствуешь не страх, а вселенскую правоту.
Когда пассатижами сделали чер-те что с лицом и пальцами знакомому чуваку,
(задолжал он, там, штуку или вроде бы две),
ты всю ночь сидел и смотрел на дверь,
иногда всерьёз чесал дулом висок,
казалось, что жизнь – галимый развод,
от страха мысль в голове одна: «может я лучше сразу и сам?»
Потом кто-то тебе показал,
как с утра дочь бежит за йогуртом,
а тут – ты и башка разворочена,
как кричит потом вслух или про себя – всю жизнь
так, что никто не может остановить.
Тогда-то и понял, что это такая работа – жить.
Пока руки можешь поднять на уровень головы,
пока помнишь в лицо своих младших – можно и ныть,
только вот "старший" теперь это именно ты,
хочешь-не-хочешь, встань, пожалуйста, и живи.
Позлился, перекурил это дело разик, потом ещё.
Пошёл, ладонь на голову положил ей:
спи, мой хороший, нормально, нормально всё,
утром пройдёт.
7
Её папа обнаружил привычку храпеть не в такт:
атомоход в полярном тумане, мать его так.
Засыпаешь в наушниках с одной и той же кассетой квин,
мама гундит, что масло ты мажешь не с той руки.
В одной комнате – вчетвером, потом – впятером.
После свадьбы денег не густо: жрали чаще капусту,
да папин запас тушёнки и макарон.
Легко умереть за любовь, когда тебе чуть за двадцать,
а вот как жить в круглосуточной депривации сна, места, денег и сил?
Дочь научилась сидеть, затем ползать, затем ходить.
И когда засыпала у тебя на руках,
ты телом вдруг знал, что оно давно было лишено куска,