Последний теракт. Книга 1

Глава 4

– В эфире Экстренный выпуск новостей, в студии Екатерина Андреева, здравствуйте.

Только что нам стало известно о покушении на президента компании «Голиаф», бывшего Министра Иностранных Дел Анатолия Меленкова, чей кортеж был подорван на Ленинградском шоссе сразу за поселком Пешки Солнечногорского района. С места событий передает наш собственный корреспондент Иван Козлов.

На экране справа появился Козлов.

– Добрый вечер Иван.

– Здравствуйте Катя! Все, что вы видите за моей спиной, не является сценой для современного боевика (пошли кадры отснятого материала оператора Атарова). К сожалению, это трагическая реальность. Реальность, унесшая жизни по меньшей мере тридцати человек, не оставив в живых никого. По словам оперативников – машина, начиненная взрывчаткой, протаранила кортеж Анатолия Меленкова, двигавшийся на солнечногорский военный полигон. По предварительным данным, автомобиль (крупным планом останки красного Мерседеса), ставший виновником этой трагедии, принадлежал бывшему руководителю аналитического центра, ныне члену совета директоров управляющей компании «Голиафа» «Первый Элемент» Платону Самсонову. (Фото Самсонова в верхней части экрана) Что заставило молодого, успешного руководителя, ближайшего сторонника Анатолия Меленкова, совершить столь чудовищный, бесчеловечный поступок, является большой загадкой для всех. Но это лишь один из множества вопросов, на которые предстоит ответить следствию. Нам же удалось задать пару из них заместителю руководителя Службы по защите конституционного строя и борьбе с терроризмом, полковнику Федору Корнилову. (Камера вернулась к Козлову, рядом с которым стоял Корнилов). Федор Викторович, расскажите, что удалось узнать к настоящей минуте о трагедии.

– Здравствуйте, – начал Корнилов, – как вы уже рассказали, кортеж Анатолия Меленкова был подорван автомобилем, начиненным взрывчаткой. В данный момент эксперты выясняют количество и наименование взрывчатого вещества. Вполне возможно, что был применен пластид. Сам же автомобиль Самсонова, с мигалкой и номерами московской администрации проехал в Солнечногорск со стороны малого кольца, так называемой бетонки, и направился на встречу двигавшегося кортежа Анатолия Меленкова, беспрепятственно миновав выставленные кордоны милиции. Большинство жертв трагедии, в том числе Платон Самсонов и Анатолий Меленков, не поддаются опознанию, поэтому в скором будущем будет проведена соответствующая экспертиза. Тем не менее, у нас нет причин полагать, что на их месте могли находиться другие люди. На данный момент это все, что удалось узнать.

– Скажите, есть ли, по-вашему, связь между покушением на Анатолия Меленкова и попытке подрыва жилого комплекса «Воробьевы Горы», что произошла накануне?

– Не могу и не хочу строить своих предположений, – нахмурился Корнилов, ожидавший подобного вопроса, – на первый взгляд это две, никак не связанные между собой трагедии. Остальное предстоит выяснить следствию.

– Спасибо большое! – интонацией Иван дал понять, что вопросов больше не последует, – напоминаю, что с нами беседовал заместитель руководителя Службы по защите конституционного строя и борьбе с терроризмом полковник Федор Корнилов.

(В телеэкранах снова пошли кадры взорванных машин). Сможет ли официальное расследование найти ответы на все вопросы, покажет время. Иван Козлов, Олег Атаров, Степан Родонин, Марина Семенова, с места происшествия специально для «Первого Канала».

– Спасибо Иван, – попрощалась с корреспондентом Екатерина. – Как нам стало известно, президент России Дмитрий Медведев уже связался с Генеральным Прокурором Юрием Чайкой, пожелав, чтобы следствию было придано самое пристальное внимание. По мере поступления новых новостей, служба «Первого Канала» будет знакомить вас с ними. В студии была Екатерина Андреева, до свидания!

– А я все равно не верю, что Платона больше нет, – неузнаваемым от хрипоты голосом произнес Артем Быстров, опрокинув очередную рюмку водки.

Сразу после роковых новостей друзья покинули ресторан, отправившись на квартиру Быстрова, где решили посвятить оставшуюся ночь воспоминаниям о друге.

Даже сейчас, сидя в своем широком, комфортабельном кресле, Артем не мог забыть выражения лица Макарова после сообщения о трагедии. Лицо словно онемело, кровь отошла, придав коже бледный оттенок, и лишь глаза жили, отражая отблески света, но сколько боли и отчаяния было в них, словно эти два чувства полностью охватили все существо Макарова. На самом деле, так оно и было, и внешне Быстров мало чем отличался от друга.

Вот уже два часа они одиноко сидели возле окна в гостиной, грустно смотрели на ночной город, и отчаянно пили, испытывая такой дикий страх, что буквально прижимались друг к другу. Пусть говорят, что настоящие мужчины не плачут, это все бред – после первых рюмок друзья рыдали взахлеб, выглядя гораздо хуже, чем Рассел Кроу из фильма «Гладиатор» в сцене с убитой семьей.

– И хоть убей ты меня, – сотый раз повторялся Макаров, – я ни хрена ничего не понимаю! Зачем было Платону взрывать себя и целый кортеж! Меленков же был для него вторым отцом!

– Согласен, – в сотый раз кивал Быстров, – все как в бреду. Может, мы просто перепили с тобой, и все это понарошку? Может, Платон просто не смог приехать?

– Кончай пороть ерунду! Ты видимо, правда перебрал, – с грустью заметил Макаров, – я хотел бы всей душой поверить, что так оно и есть, да не могу! У меня еще белая горячка не наступила! Мы все слышали своими ушами, видели собственными глазами!

Машина Платона, ее показали раз десять крупным планом! Эх, эта чертова машина!

– А что с ней? – удивился Быстров, уловив в интонациях друга непонятные нотки.

– Да странная она какая-то была, словно могла как-то влиять на Платона.

– Чего-чего?! Кусок дорогого железа мог влиять на человека? Стивена Кинга начитался или просто покурил перед игрой?

– Да говорю же тебе, – продолжал гнуть свое Макаров, – после ее появления Платона как подменили. Ты просто мало его видел в последнее время.

– Шел бы ты в баню, – обиделся на друга Быстров, направившись к холодильнику за очередной бутылкой ледяной водки, продолжая бурчать по пути, – машина у него волшебная. Ты еще скажи, что это она подговорила взорвать Голиафа.

– Ладно, прости, – сдался Сергей, – я может, и правда перебрал лишнего. Голова кругом идет от всего этого. Просто не могу понять, как такое могло произойти.

– Не ты один, – согласился Артем, открывая бутылку, – давай свою рюмку, или больше не будешь?

– Лей-лей, и принеси еще капусточки, пожалуйста. Блин, как вспомню новый год, – слезы новой волной накатили на глаза и Макаров безуспешно пытался остановить очередной приступ рыданий.

– Да-да, в загородном доме Платона, – подхватил друга Артем, – помню, он еще говорил, что устал от постоянного одиночества, в которое загнал себя сам, боясь вновь потерять семью. Он говорил, что обязательно посвятит свои мысли в новом году только семье, и попытается вновь обрести свое счастье, найти спутницу жизни.

– А еще он говорил, что первым делом заделает с будущей женой ребеночка, первенца!

– Ага, – кивал Сергей, – а ведь у него даже женщины на примете не было, с которой хотелось бы создать все это!

– Мысли, как говорил Платон, притягивают, стоит только захотеть. Эх, братишка дорогой, как же нам будет тебя не хватать.

– А вдруг… он все же не умер. Ну, я имею в виду, вдруг это был не он!

Первый раз Макаров сделал такое предположение еще в такси по дороге домой, но был резко раскритикован Быстровым. Сейчас же Артему эта мысль не показалась столь невероятной. Что способствовало этому, спокойствие мыслей или количество выпитого алкоголя – осталось загадкой. Сергей воспользовался замешательством друга, продолжив гнуть свою линию.

– По новостям же сказали, что трупы не поддаются опознанию, по крайней мере, на первый взгляд! А вдруг… мы ведь можем просто предположить, что Платона там не было?

– Предположить-то мы можем, – нехотя согласился Быстров, – вот только что нам даст такое предположение? Надежду, что Платон жив и ходит ногами по нашей земле? Хотя, это тоже неплохо.

– Надо будет принять участие в расследовании, – после минутного молчания продолжил Макаров, – по крайней мере, в той части, что связана с Платоном. И если вдруг выяснится, что наш друг действительно подорвал целый кортеж вместе с собой, похоронить его со всеми почестями.

Быстров лишь кивнул в знак согласия, не в состоянии больше вымолвить слово – большой ком снова накатил под самое горло.

– Давай отвлечемся немного, – предложил он чуть позже, справившись с собой. – Поговорим о хорошем, ну, в смысле, о том хорошем, что нас связывало с Платоном, а то от напоминания о трагедии у меня скоро крыша поедет!

– Ага, – поддержал друга Макаров, – я тут полностью солидарен, наливай. За Платона!

Они выпили.

– Пару месяцев назад Платон помог спасти мне мой бизнес, да и меня самого, пожалуй, – начал с «хороших» воспоминаний Макаров.

– Ты это об истории с Вороновым? Вором в законе?

– С ним с голубчиком, с ним, – подтвердил Сергей, – хотел подлюка все отобрать у меня, если в течение недели не принесу ему бессовестную сумму денег. А все из-за того, что я морду разбил его сыну, такому подонку, что отцу еще поучиться надо.

– Да-да, ты говорил – парень сбил на машине несколько человек на автобусной остановке, а потом еще вышел и учинил драку с пострадавшими, будто они были виноваты, что стояли там и ждали транспорт.

– Подонок был еще чертовски пьян…

– За что ты сломал ему нос и изрядно попинал, – закончил за друга Быстров.

– Да, согласен, не совсем гуманно, да и нос я ему ломать не хотел, сам знаю, как все это противно. Просто не рассчитал, настолько был зол. Так этому подонку даже ничего не предъявили, как я узнал позже, даже прав не забрали продажные твари! Зато его отец мне предъявил такой счет, что проще было продать контору с потрохами. Если бы не Платон, сидел бы я сейчас под забором, и было бы хорошо еще, чтобы в добром здравии.

– Да, разобрались с вором тогда тоже жестоко. Насколько там его засадили?

– На пару жизней хватит, – махнул рукой Макаров, – я помню, тогда еще подумал, не дай Бог мне когда-нибудь оказаться врагом Голиафа. Это ж ведь он прихлопнул Воронова как надоедливую муху.

– Нет больше Голиафа, как и нашего…

– Хватит! Договорились же не вспоминать!

– Прости, – извинился Быстров. – Ты жене-то своей сообщил, что у меня?

– Еще в ресторане звонил. Новости она уже смотрела, так что лишних вопросов задавать не стала.

– Понятно.

Артем поднялся и сходил в спальню за фотоальбомами, с трудом передвигаясь по прямой. Сергей, прочитав мысли друга, принялся расчищать стол от заставленной еды и закусок, аккуратно положив туда первый из принесенных альбомов.

– Смотри, это у твоего бати на даче, под новый год, помнишь? – открыл первую страницу Быстров, на которой была фотография троих друзей, стоявших в обнимку на фоне заснеженных деревьев. – Знатная была банька у Михаила Олеговича!

– Еще бы! Лучшая баня, в какой я когда-либо был! А я много где бывал. Мы как раз тогда с Платоном…

И понеслась беседа по лабиринтам памяти, петляя в них часа два, не меньше, и неслась бы дальше, как вдруг…

Неожиданно зазвонил телефон. Друзья вздрогнули как от удара грома, пытаясь сообразить, что за посторонние звуки вторглись в их уединенные воспоминания.

– По-моему, это телефон, – после пятого сигнала определил Макаров.

Быстров кивнул, направившись к аппарату.

– Алло! – ответа не последовало, в трубке отдаленно играла музыка. – Алло, говорите же! – музыка не прекращалась, но никто не ответил. – Ну и пошли в жопу! – отключился Быстров. – У людей горе, а они играются, суки! – И для верности выдернул телефон из розетки.

Вернувшись в родное кресло, Быстров опрокинул очередную рюмку, зажевал квашеной капустой, которую неумело выудил из тарелки рукой, обливая каплями рубашку и штаны, и уставился в окно. Повисла тишина, минут пять наполнявшая комнату, а потом послышался слабый храп.

Глава 5

Скорый поезд «Красная Стрела», назначением «Москва – Санкт-Петербург», покинул пределы столицы и устремился в область, пробивая светом непроглядную мглу. Машинисту сообщили, что все пути в порядке, и можно набирать необходимую скорость.

Дело в том, что двумя часами ранее Москву уже покинул самый быстрый поезд двух столиц «Сапсан», подобно одноименному соколу развивая скорость в триста пятьдесят километров, и неся за собой целые вихри снежного потока, который со стороны напоминал горизонтальное торнадо. Пассажирам на платформах областных станций заранее советовали отойти подальше от путей, дабы не поддаваться действию идущей вслед за поездом волны. Все бы хорошо, но отечественные пути не были готовы к такому натиску современных технологий (хотя в России поезд развивал не больше двухсот пятидесяти километров в час), и по слухам, после каждого такого полета некоторые, особо проблемы участки путей приходилось поправлять.

Сейчас же все было отлажено, и машинист «Красной Стрелы» вздохнул с облегчением, медленно двигая вперед рычаг скорости.

Вагон-ресторан был необычайно оживлен для этого времени, словно все пассажиры решили отвлечься от собственных проблем, и обсудить общественные за кружечкой пива или чашечкой кофе.

А тем для обсуждения на сегодняшний вечер было в избытке – недавний террористический акт в жилом комплексе на западе Москвы и взрыв кортежа всеми известного Анатолий Меленкова по прозвищу Голиаф, а также крупный пожар в здании башни Федерация на территории Москва-Сити, о котором сообщили совсем недавно. Вдобавок ко всему, сборная России провалила решающую для всей страны игру, распрощавшись с путевками на чемпионат мира, и многих это событие убивало гораздо больше, чем все взрывы и покушения вместе взятые.

Одиноко сидевший мужчина в самом конце вагона медленно потягивал зеленый чай, уставившись в окно, никоем образом не разделяя настроения остальных пассажиров. Поражение сборной, несомненно, удручало, а первые два инцидента, к которым мужчина имел непосредственное отношение, больше его не интересовали.

Ростом он был выше среднего. На вид лет не более сорока лет, с прямой, гордой осанкой уверенного в себе человека. Холодный взгляд больших карих глаз хорошо сочетался с волосами цвета вороньего крыла, убранными назад. Правильные черты лица, нисколько не испорченные временем – красивый прямой нос, слегка пухлые, чувственные губы, волевой подбородок – лишь дополняли общую картину. В этом человеке было все, чтобы расположить к себе, если бы не убийственно-холодный взгляд и вся внешняя аура, словно говорившая желающим подойти держаться подальше. Мало бы кто признал сейчас в сидевшем одиночке Платона Самсонова.

Да и сам он с трудом смотрелся в зеркало, хотя кардинальных изменений во внешности не произошло – всего-то поменяли прическу и цвет глаз при помощи линз, но на первое время этого оказалось достаточно, тем более что Самсонов не так часто светился на телеэкранах страны.

Платон прекрасно понимал, что в самое ближайшее время эксперты обнаружат, что в машине его не было, благодаря анализу ДНК всех, кто попал в ту мясорубку. И хотя у Платона не было живых родственников, с которыми можно было сверить полученные данные, образец его ДНК находился в специально оборудованном хранилище одной из структур «Голиафа», на случай непредвиденных обстоятельств, таких, как например авиакатастрофа…

«Или подрыв собственного босса».

После обнаружения правды на поиски пустят всех собак, подключат все самые засекреченные структуры. Наверняка сам премьер-министр даст указание доставить Самсонова живым или мертвым.

Но Платон очень надеялся, что успеет к тому времени покинуть страну. Пятнадцать миллионов евро, мирно ожидающих его в хранилище Национального Банка в Дубае, не Бог весть какая сумма, но начать новую жизнь хватит.

Как быть дальше, Платон старался не думать. Главное сейчас – остаться в живых. Он не строил особых иллюзий по поводу возможностей русской разведки, которая и зарубежом при необходимости могла найти иголку в стоге сена, но, тем не менее, надеялся максимально запутать свой след.

Сейчас же Платону больше всего на свете хотелось услышать голоса дорогих сердцу людей, ощутить хоть какую-то поддержку, но это было невозможно. Телефон, как и все оригинальные документы – паспорт, права, страховка, даже свидетельство о рождении – погибли вместе с машиной. Так было надо.

За соседний столик уселись два молодых парня, горячо обсуждающих последние новости.

– А я тебе говорю, что его взорвали свои же! – доказывал первый, видимо, имея ввиду Меленкова, – просто перешел дорогу не тем, кому надо!

– Ты чего, Коль, больной? – оспаривал его второй, – это же Меленков! Кому он мог дорогу перейти? Каким-нибудь подонкам из нашей власти? Я передачу про него смотрел, человек всю жизни свою посвятил на благо народа…

Платона передернуло.

– Да шел бы ты со своей передачей, – словно почувствовав негодование хмурого субъекта за спиной, возразил Коля, – Не верю я всему, что говорят по ящику. Сам товарищ Сталин говорил… блин, не помню точно, но смысл один – все, что по телеку, все ложь.

– Ну тогда извини, – развел руками собеседник, – других источников, как говорится, не имею.

– А ты читай между строк! Мне отец всегда говорил…

Платон вставил наушники, пытаясь настроить приемник на какую-нибудь волну, лишь бы не слушать ожесточенного спора. Плеер-радио японской фирмы «Тошиба», подарок Быстрова – единственное, что Платон оставил с собой из прошлой жизни. Он с грустью подумал о друзьях.

Быстров и Макаров, хлебнувшие горя в раннем детстве, по-настоящему умели ценить дружбу, да и просто были замечательными людьми. Опасаться за них не стоило – Платон был уверен, что сторонники Голиафа не станут мстить его друзьям. Да и какие там сторонники – ни одной достойной кандидатуры, хоть издалека напоминавшие острый ум и харизму Меленкова! В скором времени вся империя рухнет, как после смерти Александра Македонского и многих других выдающихся людей.

Даже сейчас Платон осознавал, какого человека загубил. Но так было необходимо, поскольку выдающиеся гении, выходя за рамки своей природы и обретая нечеловеческую власть мирового масштаба, становятся самыми злостными тиранами, рискуя привести все человечество к гибели.

Сквозь шипящие помехи прорезалась какая-то радиостанция.

– … доктор экономических наук, автор восьми монографий, более двадцати книг и десятков научных статей, Анатолий Меленков был для всех нас признанным тягачом…

Платон продолжил поиск, но безуспешно – видимо проезжали проблемный участок пути.

Парни за соседним столиком тем временем уже сменили тему, перемывая кости футбольным игрокам и потягивая пиво.

– Да говорю же тебе, продали игру! Продали страну, суки! Продали народ! Ты что, не видел, как они по полю бегали?! Да мы двором лучше отыграли бы! Продали! Продали! Продали!

Платон сложил плеер, покинул вагон-ресторан и направился в свое двухместное купе, которое скупил целиком. Общаться, да и вообще находится с кем-нибудь в одной компании, было выше его сил.

Дойдя до нужного вагона, Платон осмотрелся по сторонам – восемь двухместных купе, нужно восьмое, самое последнее, рядом с туалетом и выходом в тамбур. И хотя эти сведения вряд ли чем помогли, случись врагам найти его, память четко сохранила полученную информацию.

Закрыв дверь своего купе, Платон оказался в полнейшей тишине – звукоизоляция впечатляла. Две поднятые спальные полки, две плазменные панели телевизора над каждой, радио. На опущенном столике рядом со стандартным набором еды и питья лежали пульты управления.

За окном мелькали слабоосвещенные крыши небольших домиков, видимо, проезжали какую-то станцию.

Разобрав левую полку, Платон сел у самого окна. Рука автоматически опустилась на правое бедро, нащупав пристегнутый к ноге «Хамелеон», уникальный пистолет изобретателя Алмазова. Оружие очень сложно было обнаружить из-за его миниатюрных габаритов, разве что только при тщательном обыске, что в поездах если и случалось, то в самых редких случаях.

Сами стальные конструкции находились внутри такого слоя тончайшего алюминия, которого было достаточно для невозможности просвета стандартными рентгеновскими лучами.

Правда, в аэропорту это все равно не помогло бы – техника серьезная, просветит наверняка. На этот случай «Хамелеон» быстро разбирался и трансформировался в набор далеких от насилия предметов – магазин переоборудовался в узкий портсигар, пули (с виду похожие на пилюли) при этом складывались в специальные ячейки новейшего японского препарата, превращаясь в лекарственные средства; сам ствол превращался в миниатюрную, антикварную подзорную трубу, даже линзы имелись.

Из-за всего этого «Хамелеон» выглядел весьма комично с виду, но был отличным орудием ближнего боя – высокая скорострельность, калибр пуль (5 в магазине) приближенный к девяти миллиметрам, высокоточное попадание до семидесяти метров! Разумеется, специально сделанные пули было не достать, но в случае их отсутствия «Хамелеон» отлично стрелял и стандартными девятимиллиметровыми.

Платон смотрел в пустое окно, за котором вот уже десять минут не встречалось ни одного фонаря, и думал, правильно ли поступил, отправившись в Питер. Настя строго предупреждала об опасности лететь из Москвы.

«Все столичные аэропорты по самую крышу наполнены агентами Голиафа, – говорила она, – дабы контролировать основной поток передвижения интересуемых Меленкова людей. Разумеется, каждый из них, бывших сотрудников самых различных структур, как „Отче Наш“ знает всех сторонников Меленкова, так и возможных противников. Не стоит рисковать, в Питере с этим проще».

Минут через двадцать в купе постучались.

Платон насторожился, расстегнув маленькую, едва заметную молнию справа на штанах, чтобы в случае необходимости быстро выхватить «Хамелеон».

Стук повторился.

– Дорожная милиция, проверка документов! – послышалось за дверью.

Щелкнул замок, и два сотрудника дорожной милиции прошли в купе, представившись, попросили документы.

– Аршавин Сергей Владимирович, – сказал милиционер, просматривая предъявленный паспорт, – однофамилец?

– Двоюродный брат, – соврал Платон.

Настя, будучи первоклассным психологом, утверждала, что родство с известными людьми, которые могут похвастать народной любовью, располагает к себе в большинстве случаев.

Оба сотрудника с удивлением посмотрели на него, словно хотели найти внешнее сходство.

– Понятно, – произнес, наконец, второй, – я хоть и не болельщик, но передавай брату мои соболезнования. Багажа много?

Платон кивнул на маленький саквояж, стоявший на месте второй спальной полки.

– В Питер по делам?

– По родне соскучился.

Задав еще пару малозначимых вопросов, милиционеры удалились.

Платон наконец почувствовал, как сильно устал от постоянного напряжения, чувства опасности, тревоги. Стоило только голове прикоснуться к подушке, и он провалился в глубокий сон.

Ему снились родители, гуляющие под руку по зеленым полям; снились друзья, отдыхающие вместе у костра; потом вдруг приснилась Настя в белоснежном бархатном платье – она ходила по какой-то картинной галерее, пока не превратилась в ярко-красный, несущийся вдаль «Мерседес».

Все картинки, настолько реальные, переплетались друг с другом вполне гармонично, и каждая следующая словно дополняла предыдущую. Последним видением стал Голиаф, или Анатолий Меленков, с грустью и укоризной смотрящий прямо в глаза. От этого взгляда даже во сне стало не по себе, и невидимая нить быстро утащила спящий разум назад, в реальность.

Платон открыл глаза и с ужасом ощутил, что находится в купе не один. Еще засыпая, он не стал гасить свет, поэтому купе хорошо освещалось. Он еще не мог видеть, кто вторгся в его личное пространство, но зато чувствовал постороннего всеми фибрами души. Казалось, страх сковал все тело, мешая пошевелиться.

Тем не менее, он заставил себя вновь закрыть глаза. Во-первых, если его еще не убили, значит, убийцам нужна не только его жизнь. А во-вторых, вступать в бой нужно подготовлено, далеко не с таким настроем, который был.

«Ты должен отключить все свои мысли, войти в состояние полного спокойствия, – учил Александр Соколов, который когда-то тренировал его, – и только тогда ты сможешь состязаться с более сильным соперником. Забудь о страхе! Смотри на все, словно ты в компьютерной игре!»

Не зря Платон так долго постигал все это, чтобы в самый ответственный момент не воспользоваться. Усилием воли он разогнал тревожные мысли, заодно блокировал и все остальные. В голове стало тихо и спокойно. Страх ушел.

И только сейчас можно было побороться за свою жизнь, или, по крайней мере, продать ее подороже.

Платон резко вскочил, выхватывая «Хамелеон» из-под подушки, куда осмотрительно положил перед сном.

Справа, на второй спальной полке, сидела девушка, прислонившись спиной к окну и с книгой в руках.

– Как вы… – Платон не договорил, едва успев спрятать пистолет – девушка вздрогнула и от испуга выронила книгу.

– Ой! – Воскликнула она, и быстро затараторила, – простите! Я не хотела вас напугать! Я из третьего вагона. Так получилось, что в моем купе едет какой-то сектант, такой божий одуванчик с виду, а я их на дух не переношу просто, и боюсь как огня! Знаете, чего только в жизни не наслушивалась об этих личностях! И я сразу попросила проводницу поменять место, даже походила по соседним купе, но все отказывались поменяться со мной! Тогда я пошла по вагонам, но и там везде натыкалась на отказы, а в вашем проводница сказала, что вы едете один, и если я поговорю с вами, и вы будете не против, то она.… В общем, дверь была открыта…

«Я что, забыл запереть дверь?!»

– … а вы спали. Я попыталась вас разбудить, сказать о себе, но вы спали очень крепко, и никак не отреагировали на мои слова. А потом я…

По мере того, как девушка продолжала бегло говорить, словно пытаясь оправдаться, Платон передумал «всыпать» проводнице по первое число, заслушавшись милым голосом внезапной попутчицы. Зрение не отставало от слуха, созерцая спокойную, мягкую красоту девушки.

«Такая была у мамы».

– … а вашу сумку я не трогала, она так и стоит под моей полкой. Достать?

– Н-нет, не стоит, – запинаясь, ответил он.

На вид девушке было не больше тридцати, длинные светлые волосы аккуратно собраны в узел, полностью открывая очень выразительное, красивое лицо, на котором сочеталось все просто идеально, словно вдохновленный художник решил изобразить на картине собственную музу, награждая ее лишь самым лучшим. Миндалевидные глаза зеленого цвета заключали в себе такую насыщенность и яркость летних джунглей, как будто могли переливаться на солнце. Идеально прямые линии носа плавно скользили вниз, минуя выразительные, слегка манящие губы, внутри которых, казалось, пряталась такая чувственность и нежность, которых не могла скрыть даже напряженность момента, и попадали прямиком в идеально рассчитанную природой небольшую ложбинку над слегка заостренным подбородком. Это лицо невозможно было лицезреть по частям, невероятная цельность сквозила в каждом изгибе, словно оно было выдолблено из горного хрусталя гениальным мастером. Платон поймал себя на мысли, что чересчур залюбовался внезапной попутчицей, и тем самым мог смутить ее.

– Простите, вы сказали… ээ… а какую станцию мы проехали?

«Что за глупый вопрос? Какая мне разница?»

– Бологое, – ответила девушка, – я вижу, вы очень обескуражены. Извините, если бестактно вторглась в вашу поездку, просто не могла больше сидеть в своем купе, это так жутко.

– Нет-нет, это вы простите меня, – смутился Платон. Надо было срочно что-то делать, дабы разрядить обстановку. – Хотите чай?

– Не откажусь, до сих пор согреться не могу. Тем более что у меня с собой остался замечательный ягодный чай, который сестра привезла из Италии.

Ее сумка висела сверху на крючке, и когда девушка встала, потянувшись за ней, Платон с досадой обнаружил, что не может предъявить никаких, даже самых маленьких претензий к ее фигуре, на создание которой природа также не поскупилась.

Внутри что-то сладко кольнуло, совсем не по-взрослому, словно юный мальчишка впервые ощутил прилив волшебной, неведомой раньше волны влюбленности. Это была не просто мужская похоть, животная и безнравственная, за которой ничего, кроме желания овладеть женщиной, не скрывалось. Нет, природа нахлынувшей внезапно теплоты скрывала в себе начинку более глубокую, чем можно представить. Однако нельзя наивно полагать, что второе исключало первое.

По дороге за кипятком Платон корил себя за несвойственные возрасту переживания, наивно полагая, что с возрастом все происходит иначе. Он был не сторонником случайных знакомств, которые в свою очередь могли перейти к случайным связям, которые в свою очередь… в общем, Платон всячески их сторонился.

«Ведь я же совсем ее не знаю, разве можно судить по одной только внешности? Я что, баб красивых не видел?».

Последний раз он влюблялся слишком давно, чтобы вспоминать об этом, а остальные женщины, чьи ночи так или иначе пересекались с его, не оставляли на сердце долгих воспоминаний.

Казалось, поход за кипятком занял не больше двух минут, а в купе уже стройным рядом лежали готовые бутерброды с сыром и колбасой.

– Давайте стакан, я пока заварку приготовлю, – попросила девушка, – кстати, я Вика.

– Пла… – Платон откашлялся, – Сергей, очень приятно.

Он окинул взглядом сложенную на край стола книгу.

Чарлз Диккенс: «Посмертные записки Пиквикского клуба».

– Как вам книга?

– Ах, вы про Диккенса, – закончила приготовления Вика, – пару минут подождем, и будем пить чай. А о книге могу сказать, что третий раз пытаюсь ее начать, и пока не готова вынести вердикт.

– Знакомая история! – подхватил Платон, который в мировой классике плескался как дельфин в океане, – с третьего раза я и прочитал ее, и могу со всей уверенностью сказать, что это одно из лучших произведений в мировой литературе.

– Серьезно? – удивилась девушка, – тогда чем же вы объясните столь долгий процесс ее понимания?

– Нет, понимания здесь не нужно, – улыбнулся Платон, – просто книга, словно жесткий ревизор, старается открыться лишь просвещенным умам, или тем, кто так сильно стремится стать ими. Но это мое чисто субъективное мнение, могу ошибаться.

Виктория не на шутку задумалась, опустила взгляд на книгу и замерла, словно пытаясь просверлить несчастное произведение.

«Надеюсь, я ее не обидел?».

– Ну что ж, возможно в этот раз мой разум будет более просвещенным, чем раньше.

Платон рассмеялся.

– Несомненно, и вы получите море удовольствия. К слову сказать, это первое – не считая «Очерков Боза» – истинно гениальное творение Диккенса. Для меня всегда это было большой странностью.