– Алмазы?
– Да. Теперь я знаю, чем хотел заниматься твой отец, он хотел связаться с контрабандистами.
– Контрабандистами?
– Да. Они постоянно проникают на территорию, их ловят, они все равно проникают, потому что алмазы очень дорогие. Месяцев шесть назад здесь захватили банду контрабандистов, пять человек. Всех убили. При них нашли алмазы. Контрабандистам нужен транспорт. Чтобы верный человек ждал их с машиной в нужном месте. Чтобы они могли быстро скрыться.
– И ты думаешь, мой отец?..
– Придумай другое объяснение.
Он силился придумать и не мог. Все сходилось. И большие деньги, которые должны были у них появиться, и стремление попасть сюда, и работа шофером, и даже эта надпись на коробке. Отец, отец. Ты же всегда говорил, что нужно жить честно, а сам польстился на легкие, но грязные деньги. За это тебя и убили. Не захотели делиться или побоялись, что выдашь… Еджик отвернулся к стене и заплакал. Не стесняясь Шинентак. Слишком уж много на него свалилось за этот день.
Девушка присела рядом и стала гладить его по голове.
– Бедный, бедный Ежи, но поверь старой Асан, все еще будет, и семья, и дети, и любовь…
Прошел месяц. Еджик снова втянулся в работу, работал, стараясь ни о чем не думать, кроме работы. Старался никого не видеть, кроме Шинентак, да еще заходил к старушке Асан. Послушать про бабушку. Об отце старался не вспоминать. Отец совершил ошибку. Он хотел как лучше, хотел счастья для сына, для него, для Еджика. Но он ошибся: счастья не добиться такой ценой. Отец ошибся, но не стоит осуждать его за это, он хотел как лучше. Лучше всего будет не думать об этом, забыть…
В тот день он вернулся поздно. Шел усталой походкой, день выдался тяжелый. Войдя в калитку, остановился. Возле дома стояла взволнованная Шинентак.
– Где ты пропадаешь, к тебе гости.
– Гости?
– Точнее, гость.
Через несколько секунд Еджик с удивлением рассматривал сухого старика с короткой белой бородой в темно-красном вязаном свитере. У старика был торжественный вид.
– Вы Еджи Литой?
– Да, – ошарашенно кивнул Еджик.
– Я рад сообщить вам, молодой человек, что вы получили наследство.
– Наследство?
– Да. Покажите мне ваши документы, благодарю. Итак, вы стали владельцем участка земли в четыре с половиной гектара, как единственный наследник покойного Раздана Литого.
– У отца был здесь участок?
– Да. По стечению обстоятельств, он стал официально владеть этой землей уже после смерти. Оформление бумаг шло больше месяца. Еще некоторое время мы искали вас…
– Когда отец купил этот участок? – перебил старика Еджик.
– Четырнадцатого апреля сего года.
– И где он находится, этот участок?
– Между горой Ану-тан, березовой рощей, небольшим оврагом без названия, и холмом Ревущим. Вот карта-схема, на ней участок нарисован точно.
– Четыре гектара. Сколько же отец за него заплатил?
– Согласно купчей, за участок Раздан Литой заплатил больше семи тысяч танов.
– Невероятно, – Еджик сел на стул.
– Еджик, тебе нужно подписать бумаги и отвезти человека на базу, – коснулась его плеча Шинентак. – Уже вечер, дорога длинная.
– Подписать бумаги – да, отвезти – нет, – улыбнулся старичок. – Меня привезла машина, она меня ждет и отвезет назад.
– Вы так потратились из-за меня…
– Наши услуги оплачиваются, не переживайте. Итак, вашу подпись, спасибо, еще здесь и здесь, и вот вы полноправный владелец. Моя копия… А теперь всего доброго вам, юноша, и вам, девушка.
Старик вышел, Еджик и Шинентак склонились над столом. Еджик почесал затылок, мысли путались.
– Ты что-то понимаешь?
– У твоего отца были деньги от контрабанды, и он купил этот участок…
– Чушь. Зачем ему участок?
– Чтобы там контрабандисты могли там прятаться…
– Почему же он тогда и рощу не купил? Участок – голое место. Где там спрячешься?
– Ну а ты что думаешь?
А Еджик вдруг все понял. И поездку, во время которой отец все решил, и гору, которая постоянно фигурирует.
– Смотри. В январе отец приехал на похороны, так?
– Так.
– На обратном пути машина сломалась, так?
– Так.
– Водитель велел отцу не мешать. Отец отошел в сторону, прогулялся по участку и нашел алмазы, понимаешь!
– Ты думаешь, там месторождение?
– Уверен. Он не связался бы с контрабандистами, слишком опасно, да и не такой он. А тут все честно. Нашел месторождение, продал алмазы, купил землю и стал богатым человеком.
Еджик вдруг почувствовал необыкновенную легкость во всем теле, исчез груз, давивший его с того времени, как он подумал, что отец занимался контрабандой.
– Почему ты так уверен? Одна надпись на коробке еще не доказательство.
– А где он взял семь тысяч на покупку участка?
Шинентак задумалась, брови сошлись на переносице.
– Но тогда его убийца…
Еджик замер.
– Ты права. Он знал об этой тайне. И, скорее всего, он знает, что теперь знаю я.
Их мысли работали в одном направлении, они понимали друг друга с полуслова.
– Во всяком случае, он будет охранять это место. И если ты там появишься…
– Мы должны сделать ему ловушку…
Было раннее утро, моросил дождик. Еджик сидел в засаде, приготовив нож, и ждал. Сегодня утром он с трудом отпросился «съездить посмотреть одно местечко у горы Ану-тан». Все слышали, как он спорил с председателем, а потом видели, как Ежи уезжает в машине, один. На самом деле их здесь двое, по дороге он подобрал Шинентак. А теперь девушка сидит у машины в его куртке, шапке, словом, изображает его. А сам Еджик лежит в кустах и наблюдает. Место для засады неплохое, бандит сможет подобраться к машине лишь с двух сторон. Потому что справа от горы лежит размякшая от дождя земля. Еджик попробовал там пройти, увяз по щиколотку. Только дурак сунется с той стороны. С другой стороны местность ровная, как стекло, равнина, тут суслика за километр видно. Оставалась роща, в ней залег Еджик, и склон горы. В роще все будет просто. Еджик услышит, как кто-то крадется, и нападет на него.
Хуже, если бандит пойдет по склону горы. Склон неплохо просматривается, но кое-где растет кустарник, скрываясь за ним, можно незаметно подобраться к машине. Но все равно Еджик уверен, что он сумеет засечь человека с ножом. Засечь – да, но вот одолеет ли? Должен одолеть, учитель Неклан говорил, что Еджик хорошо дерется ножом. К тому же на стороне Еджика внезапность. Ну а если что-то пойдет не так, можно выскочить и спугнуть его, наверняка, бандит испугается. Главное, запомнить лицо, чтобы потом можно было его опознать. А самое главное, не пропустить его к девушке, и Еджик в сотый раз принялся изучать склон горы. Тихо, ни души. Кажется, дождь кончается. Неужели никто не придет? На горе растет одинокое дерево, с его ветки птица взлетела, вспугнули ее что ли?.. вспугнули! В этот момент возле дерева появилось облачко дыма, и Еджик услышал звук выстрела и крик Шинентак. Он сам закричал от страха и в этот момент услышал еще один выстрел и еще один крик, злой, отчаянный мужской.
Но Еджик уже бежал, ломая ветки, туда, где на земле лежала девушка. Он остановился в шаге от нее, страшась непоправимого. Выстрел. Почему выстрел, они же ждали удара ножом? Он убил отца ножом, почему сейчас он выстрелил? Шинентак, почему она так тихо лежит? Еджик упал на колени и легко дотронулся до плеча девушки.
Шинентак застонала. Еджик осторожно приподнял ее за плечи, положил голову к себе на колени.
– Тише, болит.
– Где болит!?
– Бок.
Он хотел осторожно расстегнуть куртку, но девушка не дала:
– Нет. Не надо.
– Как же нет, а перевязать?
– Подожди, скажи… скажи, как ты съездил?
– Куда? Дай я посмотрю…
– Подожди, не трогай. В город, к Найде. Что она сказала? Я все хотела у тебя на лице прочитать и не могла.
– Какая Найда? Ах, Найда, хорошо. Она сказала, чтобы я был счастлив, у нее другой парень.
– Почему же это хорошо?
– Потому что я ее уже не люблю. Я люблю другую… дурочку с косичками.
– Правда?
– Правда.
Еджик говорил, не вдумываясь в смысл, думая об одном: только бы не умерла, только бы не умерла…
– Не переживай, – вымученно улыбнулась девушка, – я не умру…
Сзади послышался шум шагов, Еджик испуганно вскинул голову. Если это убийца, то у него нет времени с ним возиться, он должен перевязать Шинентак. Хрустнула ветка, из кустов показался запыхавшийся Емина. Ни слова не говоря и не обращая внимания на слабые протесты, охотник опустился возле девушки, расстегнул куртку.
– А подушки зачем? – спросил он через секунду.
Шинентак через силу слабо улыбнулась.
– Чтобы он думал, что я толще, а то куртка мешком висит.
Емина засмеялся и ласково потрепал девушку по щеке.
– Спасли тебя подушки, легко задело. Бок поцарапало, кожу содрало. Сейчас забинтую.
– Я сама.
– Лежи. Сами вы уже нагородили.
Еджик потупил голову.
Когда Шинентак положили в машину, и Еджик осторожно, чтобы, не дай бог, не трясло, поехал, Емина сказал:
– А он пускай там лежит.
– Кто?
– Кашан. Отчим ее.
– Значит, это он?
– Он. Хитрая бестия. Ботинок чужой одевал, следы путал, но я его все равно отыскал.
– Как?
– По следам. Человек не может вечно по воде идти, где-то выйдет, обувь переоденет. Я неделю ходил, вдоль по ручью ходил, и нашел.
Еджик вспомнил, как Емина описывал убийцу на собрании у старейшины: тяжелое тело, невысокий рост. Скудные приметы, но все сходятся. Потом вспомнил первую встречу с Кашаном, маленькие узкие глаза, горящие ненавистью, и содрогнулся. Правильно отец говорил, волк…
– Знаешь, что он перед смертью сказал? – спросил охотник. – «Я ничего не нашел». Что он искал, Ежи?..
Еджик не ответил.
Их провожали всем поселком. Еджик и Шинентак уезжали в город. Женщины обнимали девушку, поздравляли. Мужчины жали руку Еджику, а он все искал глазами бабушку Асан. Она утирала слезы и ласково улыбалась ему…
– Тебе не страшно? – спросил он девушку, когда они сели в поезд.
– Нет.
– А вдруг тебе не понравится в городе?
– Я буду счастлива там, где есть ты.
– Если тебе не понравится, мы вернемся.
– Мне понравится.
– Фу-ты, упрямая. Я говорю, если…
– Это ты упрямый, я же говорю, мне понравится, значит, знаю.
Еджик решил переменить тему.
– Кстати, я разгадал последнюю загадку, почему Кашан ничего не нашел.
– Почему?
– Там ничего и не было.
– А алмазное месторождение? А что нашел твой отец?
– Отец нашел алмазы, но смотри, – Еджик развернул карту. – Помнишь, ты рассказывала про банду контрабандистов, которых выследили и убили?
– Да.
– Я взял старые газеты, проверил их маршрут. Вот он, синей полоской отмечен. Они шли от колючей проволоки, к горе, к месту гибели. Смотри, прямая проходит через отцовский участок и вскоре заканчивается. Думаю, они стали выбрасывать добычу, когда увидели, что им не уйти, либо потеряли несколько камней. Отец их нашел, и это было все.
– Значит, участок – это не золотоносная жила?
– Нет.
– Ты огорчен?
– Нет.
– Ты счастлив?
– Да.
– Я тоже.
Девушка прижалась щекой к его плечу.
– А где мы будем жить?
– Снимем квартиру. С вокзала заедем к Крестам, закинем вещи и поедем искать квартиру.
Шинентак нахмурилась.
– Ты ревнуешь? – склонился к ней Еджик. – Зря, с Найдой все кончено.
– Нет, не ревную.
– А почему хмуришься?
– Так…
Перед домом Крестов Шинентак закапризничала.
– Это твои знакомые, я не пойду.
– Не переживай, Найды нет дома, – уговаривал ее Еджик.
– Я не потому.
– Ну как я себя буду чувствовать, бросил жену…
– Ты же быстро?
– Ну да.
– Я подожду.
Пришлось идти самому.
Еджик волновался, что сейчас день, и у Крестов никого не будет дома. И чего он не захотел оставить вещи в камере хранения? Еджик знал, почему, хотелось похвастаться, что нашли убийцу отца, он нашел.
К его удивлению, дверь открыли, это был сам хозяин.
– Заходи, – обрадовался Катон. – Опять без предупреждения! А Найды нет.
– Я на минутку, забросить вещи, – заверил его Еджик. – А вы не на работе?
– Я уволился, ищу место.
Еджик поставил в прихожей два чемодана и сумку.
– Я не буду заходить.
– Зайди на секунду. Присядь и расскажи, как там у вас, – взмолился Катон.
– Ладно, – охотно согласился Еджик.
Он сел на табуретку, Крест сел рядом. Еджик посмотрел ему в лицо и улыбнулся.
– Дядя Катон, я знаю, кто и за что убил отца.
– Знаешь? – с каким-то испугом переспросил Катон.
– Да, я все знаю. Его убили из-за алмазов.
Катон опустил голову и засмеялся. Это был смех истерика, человека, который не в силах больше терпеть. Еджик удивился, но Катон не смотрел на собеседника, поэтому ничего не видел.
– Значит, ты все знаешь… И чего ты теперь хочешь? Мести? – хрипло спросил мужчина и поднял голову.
Еджик молчал. Он уже понял, что бывают случаи, когда лучше молчать.
– Ты пойми, я не хотел никого убивать. Я даже подумать не мог, что его убьют, – торопливо продолжал Крест, прижимая руки к груди.
– Это все Кашан, – подсказал Еджик.
– Ты не веришь, но это правда, святая правда! Раздан пришел ко мне: я нашел алмазное месторождение, помоги продать камни. Я не поверил, но камни-то были настоящие! Необработанные алмазы! Семь тысяч за них дали! У меня есть знакомый ювелир, он взял. Ну а я стал думать. Я не хотел убивать, я только хотел найти это место и взять немножко, пару алмазиков, месторождение должно быть большое, от нескольких камушков не убудет… Я позвонил Кашану, брату…
– Кашан ваш брат!?
– Двоюродный, ты этого не знал? Как же довериться незнакомому в таком деле? Я попросил проследить, только проследить, а он убил; Кашан – страшный человек… но самое страшное не это. Раздан обманул нас. Понимаешь, обманул! – Крест тонко захихикал. – Он показал не то место! Кашан ничего там не нашел! Я не поверил ему, я нанял двух геологов, все деньги потратил, они тоже ничего не нашли, сказали место бесперспективно, ха-ха-ха! А Кашан думает, что это я его обманул, что я все придумал, никаких алмазов не было и в помине! Теперь я сижу и жду, кто придет раньше, полиция или Кашан!? Я уволился, не работаю, жена и дочка решили, что я сошел с ума, а я все не могу решить, что лучше: тюрьма, смерть, или сумасшедший дом, ха-ха-ха!
Еджик молча встал, взял вещи и вышел.
Возле дома его ждала Шинентак.
– Что с тобой? – испуганно спросила девушка. – У тебя такое лицо… почему ты не оставил вещи?
– Пошли, – сказал Еджик, – нечего нам здесь делать.
– Но что случилось?
– Крест – двоюродный брат Кашана, все это время они были заодно. Ты поэтому не хотела к нему идти, ты знала?
– Нет. Конечно, нет, – испугалась девушка. – Просто когда мы уезжали, бабушка Асан сказала: будешь в городе, избегай Катона Креста, негодный человек. Я не хотела тебе говорить, раз это друг твоего отца, ты всегда так хорошо о нем отзывался…
– Ладно, пошли искать квартиру.
В доме номер семь, в двенадцатой квартире по улице Ясная снимают квартиру муж и жена. Всю неделю они работают, а вечерами он учит ее кататься на велосипеде.
– Шина, держи ровнее руль, ты сейчас упадешь.
– Я стараюсь.
– Плохо стараешься, смотри прямо, не в сторону.
Из садика за ними наблюдают две пожилые женщины.
– Какая любовь, – говорит одна.
– Вы полагаете? – не верит вторая.
– Уверена. У него-то велосипеда нет, я интересовалась. Где вы еще встретите мужчину, который бы сначала купил велосипед жене, а потом себе?
– Вы правы.
А молодые начинают притворно ссориться.
– Зачем ты остригла волосы?
– С каких это пор ты полюбил косички?
– Не знаю.
– Соскучился по косичкам, поехали в Алай. Там тебя красавица Салана ждет.
Это невинное замечание почему-то заставляет мужчину задуматься. Он замедляет шаг, а потом останавливается, держа велосипед с женщиной.
– Знаешь, Шина, тебя это удивит, но, возможно, так и будет.
– Что случилось, почему ты думаешь уехать? Ты разлюбил город?
– Сам не знаю, почему-то меня тянет в степи. Я часто вспоминаю бабушку Асан, учителя Неклана, Емину, старейшину… Я думаю, почему сельчане не отдали меня в детский дом и начинаю понимать, что они считали меня своим, алпатом. Прошел год, и я уже скучаю без них. Здесь у нас нет друзей, а там есть. Если я уеду отсюда, то мне не о ком будет жалеть. А как ты, Шина? Ты привыкла, ты будешь скучать без города?
Девушка улыбается:
– Я тебе уже говорила, я буду счастлива там, где есть ты.
Правда
– Меня к директору вызывают, начинайте классный час без меня, – сказала Лидия Михайловна своему 7-му Б. – У вас есть тема?
– Есть, Лидия Михайловна, – встала Зина Симонова, староста класса. – Я хотела поговорить о правде.
– Очень хорошая тема, будьте молодцами, я побежала, – торопливо сказала учительница и вышла.
Семиклассники – не первоклашки, люди опытные. Зачем шуметь, если есть множество интересных занятий. Вовка Кожин с Митькой Серовым резались на задней парте в «дурака». Зиновий Коконов с Марком Сечиным играли в «морской бой». Влада Мамкина торопливо строчила русский, словом, класс не шумел. Делом занимался класс, а собранием пускай занимаются мечтательная идеалистка Зинка и те немногие, кому это нравится. Все роли были распределены несколько лет назад, ребята их хорошо знали, поэтому времени не теряли.
– С чего это ты, Зина, такую тему выбрала? – удивился Игорь Шумихин.
– Понимаешь, я недавно Пристли прочитала: «Скандальное происшествие с мистером Кеттлом и миссис Мун». Там человек начал говорить правду, только правду, и это вызвало такой переполох, взрыв, я бы даже сказала. И вот я подумала, мы же постоянно врем. Врем, что выучили домашнее задание, врем, почему опоздали в школу, друг другу врем. А если попробовать говорить правду? Что тогда получится?
– Ничего особенного не получится, – пожала плечами Света Мухина. – Скажу, что не учила математику, потому что в компьютер играла, влепят двойку. Скажу, что опоздала, потому что проспала, поставят неуд по поведению, вот и все дела!
Та часть класса, которая вела собрание, рассмеялась.
– Ну и поставят, а вы думали, правда – это так просто? – возразила староста.
– Опять-таки, говорить учителям, что кто-то не выучил урок, так это стукачество! – бросил реплику Вовка Кожин, на секунду оторвавшись от карт.
– Никто не говорит стучать, человек сам должен про себя правду говорить! А друг другу нам тоже врать!? – злясь, воскликнула Зина, она чувствовала, что из обсуждения темы может ничего не получиться.
– А что мы, постоянно врем? – удивилась Нина Игнатьева.
На секунду ребята задумались. В самом деле, врут или не врут? Вроде нет, но если задуматься…
– Ну случается, – пробасил Борька Квасов, – но правду же тоже не всегда скажешь.
– А почему? – притворно удивилась Зина. – Что такого страшного в правде?
– Ну скажу я, что Марк жрет, как свинья, сильно ему от этого радости будет? – крикнул Генка Сомов.
Марк Сечин, который действительно габаритами напоминал упомянутое животное, бросил играть и повернулся к Генке.
– Чего, чего? – зловеще спросил он.
– Марк, лично я против тебя ничего не имею, – приложил руки к груди Генка. – Я объясняю Зинке, что правда не всегда приятна.
– Ты мне на Зинку не указывай, ты думай, чего несешь! – Марк встал, подошел к Сомову и толкнул его в плечо. – На себя смотри, двух раз подтянуться не можешь!
– Вот такие у нас будут отношения, если мы начнем говорить правду, – театрально развел руками Генка.
Класс рассмеялся, а Сечин сел на место.
– Или вот еще, – продолжал Генка, который любил быть в центре внимания. – Скажу я, что Владкина мать каждый вечер из садика продукты таскает, сильно ей радости будет?
Влада Мамкина перестала писать, рот девочки немного приоткрылся. Потом она повернулась назад к Сомову.
– Ты что, сдурел!?
– Но это правда. Мы же на одной площадке живем, что я, не вижу.
Быстрее молнии схватила Влада с парты свой пенал и изо всех сил треснула Сомова по макушке.
– Дурак!
Класс ошеломленно молчал.
– Ты чего, Влада? – удивленно спросила Света. – Ну носит, подумаешь.
– Действительно, – возмутился Серов, – из-за такой мелочи так бить. У тебя даже пенал треснул.
Влада мельком посмотрела на пенал, на пластмассовой крышке проступила трещина.
– Не ерунда, – сказала Зина. – Это же… воровство.
– Не воровство!! – вскочила Влада. – Моя мама – не воровка! Знаете, какая у них с папой зарплата!? На что нам жить!? А эти продукты… остаются! Их все равно выбрасывать! – и, сев за парту, закусила губу. Голову Влада не опускала, но в глазах у девочки стояли слезы.
Класс молчал. Большинство ребят смотрели на Владу сочувственно.
– Вот видите, какая опасная штука правда, – прозвучал в тишине самодовольный голос Сомова.
– Да, Сомов, правда – опасная штука, – зло сказал Вова Кожин. – Особенно для тебя.
С того момента, как задели Владу Мамкину, к которой он был неравнодушен, Кожин не на шутку разозлился. Разозлился на эту дуру Зинку, которая судит о жизни из своих книжек, но, по сути, в ней не разбирается, а теперь на Сомова, которому все равно что молоть, лишь бы его слушали.
– Почему это для меня особенно? – мгновенно ощетинился Генка, инстинктивно чувствуя опасность.
Резко взвизгнул стул, отодвинутый Кожиным. Вовка быстро вскочил, выбросил длинную руку и поймал не успевшего убежать Сомова.
– Ты хотел правду, Сомик? – спросил он, крепко схватив одноклассника за загривок. – Так вот, правда такова, что если ты свой глупый язык распускать будешь, я тебе башку откручу.
– Пусти, Кожух, – прохрипел Сомов, потому что воротник рубашки его душил.
– Я спрашиваю, будешь еще трепаться!?
Сомов пробормотал что-то невнятное.
– Не слышу!! – Вовка напрягся и приподнял Сомова над полом.
Генка захрипел, задергался. К ним подошла Зина.
– Ты же видишь, что не будет, пусти его, Вова, – попросила она.
Кожин разжал руку, Сомов плюхнулся на пол. Пару секунд посидел, хлопая глазами, потом поднялся, сел за парту. Выглядел Генка жалко: испуганный взгляд, крепко сжатые губы, того и гляди заплачет. В довершении ко всему его лицо пошло красными пятнами.
Класс молчал, все чувствовали, что это уже были не шутки, вполне могла разразиться драка. Точнее, избиение, потому что здоровый Кожин из маленького Сомова лепешку бы сделал.
– Давайте оставим эту тему, – предложил Серов. – Вон Кожух чуть Сома не прибил.
– Если ты, Сом, еще раз… – угрожающе пообещал Кожин.
Генка испуганно вздрогнул.
– Нет, действительно хватит, – поддержала Света Сахарова. – Ну ее, эту правду.
Зина медленно прошла вдоль доски, посмотрела на одноклассников. На нее смотрели все, даже те, кто всегда занимался на собраниях своими делами. Это было непривычно.
– Ребята, я вот сейчас думала, – задумчиво сказала она. – А может, люди не могут говорить правду, потому что у них черные души? Вот смотрите, мы начали говорить правду, а она такая неприглядная оказалась. Но если бы мы вели себя лучше, то нам и нечего было бы стыдиться. Воровать у детей еду, разве это хорошо? (Влада резко вскинула голову, сверкнула глазами, но ничего не сказала). Мне кажется, что мне кто угодно может говорить правду, и я не обижусь.
– Да что ты говоришь, Зиночка? – ехидно спросил ее Кожин, которого разъярил очередной выпад в сторону Мамкиной. – Можно смело говорить?
– Да, можно, – твердо ответила девочка.
– Ну а если все узнают, что ты в Шумихина влюблена, тогда как!?
Игорь побледнел, а Зина покраснела.
– Это неправда! – закричала она и, сев за учительский стол, закрыла лицо ладошками и зарыдала.
Игорь Шумихин поднялся и подошел к Кожину.
– Скажи, что это неправда, – угрожающе сказал он.
Встал и Кожин. Он был на полголовы выше Игоря и не боялся его. Он давно хотел поставить эту зазнайку Симонову на место. К тому же, он уверен, что сказал правду. Несколько месяцев назад он видел, как Зинка написала записку, потом подумала, разорвала и выбросила в ведро. Кожин не поленился достать обрывки и сложить вместе. Так он узнал Зинину тайну.
– Это правда, Шумихин.
В следующий момент Игорь бросился вперед. Одноклассники сцепились, не удержались, упали на пол, стали кататься между парт. Ребята вскочили, кто бросился помогать Кожину, кто Шумихину…
Лидия Михайловна вошла в класс.
– Извините, задержали меня, ну как… – фраза осталась незаконченной. Учительница остановилась и изумленно посмотрела на своих учеников. Взъерошенные волосы, расхристанная форма, оторванные пуговицы… У Кожина под глазом ссадина, у Шумихина на щеке царапина… – Что тут произошло? Зина…
Зина сидела за своей партой, глаза у старосты были красные.
– Вы можете сказать, что тут произошло!?
– Мы, Лидия Михайловна, классный час провели, – ответила ей Света Мухина.
– На какую тему, ах да, о правде… И что же случилось?
– Правда, она кусачая, Лидия Михайловна, – мрачно сказал Кожин.
– Тебя она укусила, я вижу.
Никто даже не засмеялся.
– Так что, это из-за темы? Вы подрались из-за темы классного часа!?
– Так ведь тема какая, Лидия Михайловна, – пробасил Квасов. – Правда!
– Погодите, – учительница засмеялась и присела, – давайте еще раз: вы из-за правды подрались?! Ребятушки вы мои, какие же вы еще маленькие и глупые!
Лидия Михайловна не была на собрании, ничего не слышала. А войдя в класс, не разобралась, не успела проникнуться атмосферой. Вообще-то 7-й Б неплохо относился к Лидии Михайловне, можно даже сказать, что ребята любили свою учительницу. Но сейчас был не тот момент, чтобы терпеть подобное обращение.
– Да, Лидия Михайловна, а вы считаете, что правда не страшна?! – взвилась Мамкина.
– Ну мне кажется, что правда не заставила бы меня так расстроиться и опуститься до того, до чего опустились вы.
– То есть, можно смело резать вам правду-матку.
– Можно, Влада, – тепло улыбнулась учительница. – Режь.
– А правду говорят, что вас муж бросил и уехал?
Лидии Михайловне показалось, что пол ушел из-под ног, и сейчас она упадет. Но упасть учительница не могла, она сидела на стуле за своим столом, просто забыла об этом. Некоторое время женщина неподвижно сидела, прикрыв глаза, стараясь прийти в себя от тех слов, что бросила ей в лицо Мамкина, от той правды, что уже месяц гнала прочь, не позволяя себе даже думать об этом. В полной тишине тикали часы на стене.
– Классный час закончен, – наконец сказала Лидия Михайловна, чтобы что-то сказать, встала и выбежала из класса.
Хлопнула входная дверь.
– Вот она, твоя правда, Зина, – раздраженно бросил Сомов.
Симонова не ответила.
– Ладно, айда по домам, – сказал Серов, и загремели отодвигаемые парты.
Зина сидела неподвижно. Пережитое за сегодня было слишком свежо, то и дело яркие картины мелькали перед глазами. Обиженный Сечин… Слезы на лице Мамкиной… А потом… Правда, да, правда, но жуткая, заставляющая краснеть, правда, брошенная ей в лицо Кожиным, еще отдавалась эхом в ушах девочки. Ей казалось, что все смотрят на нее, усмехаются. Наконец шум в классе прекратился, одноклассники ушли. Зина встала, взяла портфель и встретилась глазами с Игорем. Шумихин сидел сзади и смотрел на нее.
– Чего тебе? – от неожиданности зло спросила девочка.
– Ничего, – пожал плечами Шумихин. – Хотел проводить тебя домой.
– Не надо, уходи! – бросила Зина и тут же пожалела об этом. Еще обидится и уйдет. Но Шумихин не обиделся.
– Пошли, поговорим о правде, – сказал он и взял портфель девочки.
Зина устало вздохнула.
– Я на сегодня правдой сыта по горло.
Они вышли из класса.
– Это смотря какая правда, – ответил Игорь. – Мы сегодня себя горькой правдой кормили, но есть и другая.
– Какая?
– Например, такая… Я вот давно хотел тебя проводить домой, но не решался.
– Правда? – быстро спросила Зина и смутилась.
– Правда, – широко улыбнулся Шумихин.
Любовь
Я видел весь процесс. От начала и до конца. Как усталый, измученный человек медленно катит на гору камень. Пот заливает лоб, глаза, бороду, капает с тела на сухую твердую землю. Иногда человек, не прерывая своего занятия, утирает соленую жидкость свободным плечом.
Вначале камень идет легко: силы у человека есть, да и склон пологий. Потом гора становится круче, а силы уходят. И наконец последние пятьдесят метров, которые стоят всего подъема. Склон уходит в небо под невообразимым углом. Тропинка, по которой взбирается несчастный, покрыта ямами и буграми. Становятся явными все неровности камня, его несимметричная форма, его выступы и выбоины. Приглядевшись, можно увидеть, что форма камня близка к конусу. Лучше бы это был куб, ибо камень постоянно уходит с прямого пути, пытаясь очертить окружность вокруг узкой своей части. А сил у человека уже нет. А руки покрыты потом, не потом даже, ужасной смесью пыли, пота и горечи. Но все же есть что-то великое в этом упорном стремлении катить, тащить, толкать, напирая то плечом, то локтем…
Перед самым гребнем пришлось поднимать камень почти по вертикали. Человек долго стоял в полусогнутом состоянии, упершись руками в глыбу, тонкий хребет его пунктирным бугром резал кожу спины, а камень висел между небом и землей, поддерживаемый лишь силой человека и ничем иным. Но в конце концов человек одолел, и кусок скалы медленно качнулся, упал на гребень и остался лежать побежденный.
Я вытер слезу, потому что знал, что будет дальше. Камень, согласно воле богов, полетит вниз, а человек снова побредет поднимать его, покорный своей судьбе. И загремел, запрыгал вприскочку по горе камень, и побрел за ним человек. Но что это?.. я стоял в недоумении, еще и еще раз проигрывая в уме увиденное немыслимое. Не сам по себе упал камень, за миг до этого Сизиф толкнул его локтем.
Может ли быть подобное? Тянуть раз за разом в гору камень можно, но самому толкать его вниз?! Ставить на плиту котел, в котором сам же будешь вариться? Я тряхнул головой – немыслимо. Я ошибся, мне привиделось. Но раз за разом вставала в уме картина: человек толкает, камень катится. Я не выдержал и побрел к упавшему тирану. Сизиф уже был там, готовился к восхождению.
– Добрый день, – поздоровался я.
– Привет, – хмуро буркнул он.
– Наверное, он не очень добрый для вас, – поспешил поправиться я.
– Обычный, – буркнул он, и в этом тоже была суровая правда – для него пытка стала будничной.
– Мне показалось, – неуверенно начал я, – что вы там, на горе… задели камешек.
– Камешек, – хмыкнул Сизиф, – потаскай этот камешек.
– Виноват, глыбу.
– Вот именно, глыбу. А насчет задел – показалось тебе, парень.
– Вот и я решил – показалось, – облегченно вздохнул я.
– Конечно, показалось. Не задел, а толкнул я его.
У меня перехватило дыхание.
– Толкнули? Сами!? Зачем?!!
– А я думал, моя печальная история всем известна, – качнул он головой в сторону.
– Конечно, известна, – поспешил заверить я. – Месть богов, наказание, Сизифов труд.
– Мда, – хмыкнул бородач, пожимая худыми, но мускулистыми плечами, – исказили.
– Расскажите! – взмолился я.
– Недосуг, – вздохнул он.
Но камень порядком надоел горемыке, почему бы и не поговорить пару минут?
– Умер я, – начал Сизиф, – призвали меня. Не судили, нет. Показали… будущее. Семье без отца знаешь, как тяжко? Вот и увидел я дочерей своих, снедаемых заботами, нищетой и трудом непосильным. Сижу я, слезами умываюсь, а тут мне на ухо так ласково: хочешь, говорит, снимем часть забот детей твоих, переложим на твои плечи. А что делать нужно? – спрашиваю. – А камень на гору… Потащил, что поделаешь, дети. Затащил, улыбнулась младшей моей удача, нашла себе хорошего мужа, гончара. – А можно, спрашиваю, и старшей помочь? Отчего же нельзя? Можно. Толкай вниз камень и тяни. Затянул я второй раз, и повезло старшей – урожайный выдался год. Вот так и повелось, вздохнул Сизиф, тружусь на благо потомства своего. То волов им нужно, то коровку купить, то торговлю наладить. Иногда думаю, все, хватит, но просят, а я не могу отказать.