– Что вы купили? – строго спросил Хейли.
– Я… покупал подарок жене на день Рождения, – глухо ответил мужчина.
– Точное время, когда вы вошли и вышли?
– Пришли примерно в девять, ушли в десять.
– Многовато времени для одного подарка, не находите? Или вы плохо знаете супермаркет?
– Хорошо… просто я не знал, что выбрать Мире.
– То есть вы бродили по залам?
– Да.
– Какие именно отделы вы посещали?
– «Парфюмерный», «Шерстяной», «Посудный»…
– «Обувной»?
– Кажется, нет.
– Кажется, или точно? Меня интересует «Мужской отдел».
– Инспектор, – мягко вмешалась Мира, – если я скажу, что вчера в супермаркете все время была с мужем, вы будете удовлетворены?
– Вы не остались на площадке для «ожидающих»?
– Нет.
– Вы ходили с мужем выбирать самой себе подарок!?
– Именно. Я же знаю его слабость, поэтому не рискую оставлять в магазине одного. Мы теряли друг друга из вида на минуту, не больше.
– Допустим. И какой же подарок вы выбрали?
– Шерстяную кофту.
– Если вам не трудно, покажите.
Она сходила в комнату, принесла сверток, развернула. Хейли убедился, что изделие куплено вчера, в двадцать один пятьдесят. Еще секунду инспектор думал, потом склонил голову:
– Простите за беспокойство.
– Мы все понимаем, инспектор.
Если бы Хейли посетил Маилсов первыми, он бы прояснил весь «туман». Например, заставил бы мужчину вспомнить и ответить точно: посещал ли он «Обувной» отдел. Выяснил, был ли он на верхнем этаже, посмотрел бы на реакцию. Можно было бы сказать, что на верхнем этаже его видели знакомые и опять посмотреть на реакцию… Но Хейли допросил сегодня двенадцать семейств, и все люди отвечали неточно, прятали глаза, мямлили, так что, всех арестовывать? Какого черта он должен выглядеть чудовищем в глазах этой милой женщины!? Ищут иголку в стоге сена, а крайний он, Хейли. Улик с гулькин нос, но результат требуют. Нет, пускай начальство отдувается, а он не всесилен. Поэтому Хейли поставил в блокноте против фамилии Маилс значок «чисто», извинился, попрощался и ушел.
Когда дверь за инспектором закрылась, Борис подошел к серванту, налил себе рюмку коньяка и выпил. Тиски, давившие грудь, немного попустили.
– Налей и мне, – попросила Мира.
Он наполнил бокал. Мира выпила, закашлялась. Борис посмотрел на нее с нежностью:
– Зачем ты выгораживала меня?
– Оставь, пожалуйста, – раздраженно сказала женщина, и он смог убедиться, что жена все знает.
В комнате повисла тяжелая пауза, во время которой Борис проклинал себя за неловкость: Мира ничем не заслужила такого отношения, она выручила его в ту минуту, когда он думал, что все пропало. И ни словечком не упрекнула за «срыв». Нужно было срочно перевести разговор на другую тему.
– Как ты узнала, какой подарок я купил? – наконец спросил Борис.
Она насмешливо посмотрела на мужа:
– Грош мне цена, если бы я не знала этого еще неделю назад, когда ты завел разговор о новой шерстяной коллекции Холмса. Ты можешь обмануть полицию, но не меня.
Хирург
Эту партию раненых доставили под утро. Ночью над островом полыхали отсветы выстрелов, слышались взрывы, а с рассветом на борт стали заезжать санитарные машины. К восьми утра все раненые были на борту, и санитарное судно «Милость Господня» отплыло в родной порт.
Погода была хорошая, но судно слегка покачивало – волна шла в борт. Мари Рай шла по своей палате, легко удерживая равновесие на качающейся палубе. Сзади семенила медсестра Анна.
– Сколько раненых? – спросила Мари.
– Всего сто двадцать два, ваших пятнадцать.
– Хорошо. Скольким требуется операция?
– Пятерым, – медсестра протянула карточки.
Мари быстро просмотрела истории болезни.
– Сегодня я оперирую Твила, Воули и Миюру, первый Твил, – сказала она и направилась в операционную.
Анна молча склонила голову.
Спустя пять часов Мари вышла из операционной, достала из холодильника минеральную воду и принялась жадно пить прямо из бутылки.
– Вот стакан, – протянула металлический цилиндр Анна.
– Благодарю, – Мари налила воды до краев и выпила не отрываясь. – Думала, горло пересохнет.
– Да, задал последний лейтенантик работы, – кивнула медсестра.
– Ничего, это не сорок тяжелораненых в начале войны, – улыбнулась Мари.
Медсестра, которая была на тридцать лет старше врача и любила повторять «как им было трудно тогда», поджала губы. Обиделась, поняла Мари. А чего обижаться? Да, Мари не застала той кровавой горячки, когда с борта судна, вернувшегося в порт, снимали по пятьдесят трупов. Да, ей не приходилось делать по сорок операций в день, ну так что? Это не ее вина, а задаваться Анне не следует. Правда, и портить отношения с опытной медсестрой не стоит, им вместе работать.
– Пойдемте в палату, посмотрим тяжелых, – предложила Мари. – А то я без вас как без рук.
Медсестра мгновенно расцвела.
– Можно позже, вы же только после операции, – сказала она.
– Отдохнуть успеем.
Несмотря на усталость, настроение у Мари было отличным. Все три операции прошли успешно. Как обычно, впрочем. Она смогла добиться чего хотела, несмотря на скептическое отношение родственников и некоторых коллег.
Мари Рай заканчивала медицинскую академию, когда началась война. Небольшое островное государство не захотело внять голосу разума, уступив сильному материковому соседу необитаемый остров. Сражались островитяне отчаянно, но их государство было намного слабее. Однако и нападавшим все снабжение и подкрепление приходилось доставлять морем, а это затрудняло ведение боевых действий. Вот почему за полгода сражений им удалось захватить лишь два небольших острова противника.
Отец Мари Рай был генералом механизированной бригады. И хотя по стране была объявлена всеобщая мобилизация, для детей элиты делали исключение, освобождали от войны под благовидными предлогами. Поэтому когда Мари заявила, что пойдет на фронт, большинство родственников покрутили пальцами у виска. Лишь отец, знавший, что у дочери его характер, поморщился и сказал: «Зачем? Что хорошего найдешь ты среди грязи и крови?» «Себя», – гордо ответила девушка и записалась добровольцем в госпиталь. Там ее тоже пытались отговорить. Дочь прославленного генерала, сможет ли она простаивать часами со скальпелем в руках? Не сбежит ли после первого рейда? Но Мари проявила упорство и сумела настоять на своем. После первый двух рейдов начальство взглянуло на новенькую другими глазами. Мари была хорошим хирургом, операции проводила безупречно, на тяготы госпитальной жизни не жаловалась.
Лишь один человек продолжал относиться к ней с подозрением – начальник госпиталя профессор Раст. – Вы еще не хирург, милая, – каждый раз говорил он, осмотрев ее больных, когда их привозили в городской госпиталь. – Впрочем, сегодня у меня к вам претензий нет. «И не будет, господин профессор», – мысленно отвечала Мари, довольная собой.
– Первый – майор… Брайн, – откинула занавеску Анна.
Мари быстро осмотрела больного. Пуля прошла навылет, но задела кость, нужно вытащить обломок.
– Сильно болит?
– Терпимо, – попытался улыбнуться пожилой небритый человек.
– Если будет болеть… – повернулась Мари к Анне.
– Поняла, – кивнула головой сестра, поняв ее с полуслова.
– Я потерплю, – твердо сказал майор. – А то сделаете из меня наркомана.
– Не бойтесь, – улыбнулась Мари и пошла дальше.
Анна остановилась у следующей койки.
– Капитан Лойд.
Мари едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть. Перед ней на подушке лежал Уилл, ее кузен по матери. Как это она не обратила внимания на фамилию? Закрутилась.
Лицо Уилла, или Уи, как она его называла в детстве, осунулось, глаза горели лихорадочным блеском. Тем не менее он сделал усилие и улыбнулся.
– Привет, малышка, давно не виделись.
– Привет, Уи, – улыбнулась Мари в ответ. – Как ты?
– Сносно. Вот ты меня подлатаешь, и будем опять ракетками на корте махать.
– Конечно, Уи, – улыбнулась Мари.
В детстве она была немножко влюблена в Уилла. Высокий рост, светлые волосы, фигура атлета, природа не поскупилась, когда ваяла Уилла Лойда. Кроме того кузен обладал веселым, жизнерадостным характером, с ним было легко и свободно. Впрочем, все девушки были без ума от молодого Лойда, перед Уиллом был широкий выбор. Ходили слухи, что родители хотели устроить брак сына с дочерью премьер-министра, но выбор Уилла пал на восходящую звезду эстрады – певицу Фелису. Девушка не могла отказать молодому красавцу аристократу, они поженились. Это было за год до войны.
Мари открыла историю болезни. Гангрена. Случай запущенный, что ж они его, гады, так долго не эвакуировали?!
– Ну-ка, давай твою лапу посмотрим, – Мари отвернула угол одеяла.
Какой нездоровый цвет кожи. Она осторожно нажала пальцами, раненый скрипнул зубами.
– Все, больше не буду.
Да, ступню придется отрезать. Прощай, теннис.
– Как там, не очень серьезно? – с надеждой спросил Уилл.
– Что ж тебя так долго не эвакуировали? – вместо ответа спросила Мари.
– В окружение попали. Спасибо, что вообще вытащили. А что, совсем плохо?
– Не совсем, но работы ты мне задал.
– Главное, чтоб в койке недолго валяться, мы с Греттой хотели успеть к родителям съездить.
Еще неизвестно, как твоя певица отнесется к тебе в новом качестве, с неприязнью подумала Мари, но сделала усилие и улыбнулась.
– Посмотрим.
Обход остальных больных она закончила быстро. Из головы не шел Уилл. Сев за стол, Мари склонилась над снимками. Гангрена, нужно оперировать, но может, не обязательно отнимать ступню? Вырезать все пораженные ткани… Жалко Уилла, будет ковылять на протезе в двадцать лет. После недолгих колебаний, она решилась.
– Анна…
– Да? – откликнулась медсестра.
– Сегодня проведем еще одну операцию. Готовьте Лойда.
Она закончила поздно ночью. Анна повезла больного в палату, а уставшая Мари едва добрела до койки, упала, не раздеваясь, и уснула. Ночью ей снился Уилл. Они танцевали на каком-то приеме, на ней было белое платье…
Прошло четыре дня. «Милость Господня» попала в отголоски шторма, судно качало.
– Ночью у капитана Лойда поднялась температура, – сообщила утром Анна. – Я сделала снимки.
– Остальные без осложнений?
– Без.
Мари долго смотрела снимки, потом молча встала и пошла к знакомой койке. Она проиграла – гангрена оказалась сильнее. Придется отнимать ступню. Как воспримет это Уилл?
В палате стоял привычный шум. Переговаривались соседи, стонали тяжелораненые. Раненный в руку диктовал письмо, а сосед, подложив под спину подушки, записывал в тонкую тетрадь. За занавеской Лойда было тихо. Спит?
Раненый не спал, просто ему было больно, он терпел.
– Привет, Уилл, как ты?
– Нормально, – улыбнулся кузен. – С тех пор как ты меня прооперировала, иду на поправку.
– Нога болит?
– Ноет, но терпимо. А я, если честно, все боялся, что ее отнимут.
Видно, она выдала себя, потому что Уилл замолчал, глаза сделались настороженными.
– Что случилось?
Девушка решилась.
– Ты прости, ступню придется отнять, Уи.
Он откинулся на подушку, отвернулся к переборке.
– Черт!
– Уи…
– Черт! Черт! Черт!
– Ну…
– Лучше б меня убило там в лесу!
– Хватит!
Уилл взял себя в руки, повернулся к ней.
– Извини, все в порядке. Что ж, не повезло.
– Держись, – кивнула ему Мари и пошла в операционную.
Гангрена пошла дальше, Мари пришлось отрезать ногу сантиметров на пять выше, чем планировала. Вообще-то следовало отрезать ногу по колено, но это было выше ее сил. Не может быть, чтобы Уиллу так не повезло, думала девушка. Не может быть…
Оставшиеся три дня стали кошмаром для Мари Рай. Беспокойство за здоровье Лойда, сомнения, правильно ли она поступила, измотали девушку. Она осунулась, похудела. Ночью ей постоянно снился Уилл, каким он был десять лет назад. Веселый мальчишка, бегающий по корту, или по зеленой лужайке возле их дома. Одет он был в серые бриджи, из-под них выглядывали две крепкие загорелые ноги. Уилл все время бегал и смеялся…
В среду судно прибывало в порт. Утром Мари посмотрела последние снимки Лойда и молча отложила их в сторону – где-то внутри она была готова к поражению.
К обеду больных доставили в госпиталь.
Профессор Раст взглянул на снимки Лойда, и уголки серых усов прыгнули вверх. Серые глаза нашли на карточке фамилию лечащего врача.
– Ждите меня в кабинете, – отрывисто приказал профессор Мари.
Девушка кивнула и поплелась в кабинет профессора. Побрела, опустив голову, словно провинившаяся собака. Униженная, готовая терпеть любую брань, даже побои. Стала у стены, спрятала ладошки под мышки – ее колотила дрожь. Через минуту пришел хозяин кабинета.
– Садитесь, чего стоите, – буркнул он, закрывая входную дверь.
Мари села уставившись в пол. Профессор подошел к столу и бросил на него россыпь фотографий.
– Ну и как прикажете это понимать, ми-ла-я?! – растянул он последнее слово.
Мари сглотнула и не ответила.
– Две операции, две, и обе коту под хвост! Извольте объясниться!
Мари попыталась ответить. Это ей удалось не сразу.
– Такой молодой, такой красивый, – наконец сказала девушка. Сказать, что Уилл к тому же ее кузен, было выше ее сил.
– Пожалела?
– Пожалела, – кивнула Мари.
– Ну и каким боком теперь ваша жалость выйдет этому молодому, красивому парню? Я же ему оттяпаю ногу по самое бедро, не знаю, сможет ли протез носить!
– Не надо, профессор, – Мари наконец прорвало.
Все то, что накопилось за эти ужасные дни, вырвалось наружу. Девушка разрыдалась, издавая некрасивые, скулящие звуки, словно животное.
Две минуты жуткого позора и унижения, но потом ей стало легче.
– Умойтесь, – устало сказал Раст, когда женщина в белом халате перестала всхлипывать.
Мари послушно встала и умылась.
– Теперь сядьте.
Она села.
– Помните, я говорил вам, что вы еще не хирург? – спросил профессор.
Мари кивнула.
– А вот теперь я могу сказать, что вы хирург. Сфотографируйте на память этого беднягу, смотрите на фото почаще и не повторяйте ошибок. За одного битого… ну, вы знаете. Завтра «Милость Господня» совершит свой обычный рейс к острову, надеюсь, вы будете на его борту?
Мари встала и твердо посмотрела ему в глаза.
– Буду, профессор.
Век 31-й
Переселенец
Год три тысячи четырнадцатый. Земля уже восемьдесят лет, как одно государство. Процесс глобализации закончился десять лет назад. Девяносто три процента мирового капитала сосредоточились в четырех фирмах: «Митсубиши», «Милитари», «Зу Юнайтед» и «Той». Оставшиеся семь процентов разделились следующим образом: четыре принадлежат правительству, два фирмам средней величины, их немногим более пяти тысяч, и один процент мелким. Едва закончилась борьба за раздел капитала, как началась борьба за власть…
Вечер был прохладным, но после восьми часов утомительных заседаний в душном кабинете возвращаться в помещение не хотелось. Первый помощник президента Константин Валевский посмотрел вниз на зеленую лужайку и подумал, что ровная трава напоминает ему администрацию президента. Стебли, подрезанные машиной, растут ровно, и так же ровно, одной командой действуют вышколенные люди администрации. Никаких индивидуальных порывов, стремлений, все для общего дела. Впрочем, это понятно, садовник, а мысленно он называл хозяина садовником, тщательно ухаживал за своей «лужайкой».
– Холодно сегодня, правда?
Константин вздрогнул, занятый мыслями он не услышал, как на балкон вышел президент.
– Холодно.
– Но я понимаю вас, днем, когда мы разбирали бюджет, у меня не раз возникало ощущение, что мы в подводной лодке, и запасы кислорода на исходе.
Константин усмехнулся сравнению, усмехнулся и президент.
– Как вы думаете, нам удастся провести поправку?
Внутренне Константин вздохнул, прощаясь с минутами свободы. Но что поделаешь, положение обязывает, для них работа неотделима от личной жизни.
– Откровенно говоря, полной уверенности у меня нет. Исполнительная палата в своем большинстве за вас, и если поправка пройдет, они претворят ее в жизнь. Это понимают и фирмы. Они постараются убить поправку в зародыше, чтобы она не прошла законодательную палату. К сожалению, мы не знаем точно, сколько депутатов куплено ими.
– Но, Константин, мы же проводим эту поправку для народа! – президент в волнении сделал несколько шагов вперед и взялся руками за перила балкона. – Это же слишком очевидно! Голосуя против поправки, депутаты сразу покажут, кому безразличны простые люди! Неспроста мы добились, чтобы голосование было открытым!
Первый помощник президента вздохнул, разумеется, мысленно. Он удивлялся наивности первого лица государства. Впрочем, удивлялся и восхищался одновременно. Сам-то он давно утратил юношеские иллюзии, а этот рассудительный, как древнегреческий философ, упорный, как телец, человек живет ими. Впрочем, что, как не иллюзии, могли толкать его на неравную борьбу с более сильным противником? Но тогда как объяснить ему тщетность всех их усилий по принятию поправки? Логика, конечно, в его словах есть, депутаты раскроют себя на голосовании, но президент забыл о природе человеческой. Алчность, злоба, страх, да мало ли что еще будет двигать избранниками народа через два дня, когда начнется борьба правительства против компаний. Все эти мысли никак не отразились на лице вице-президента. Вслух же Константин сказал:
– Будем надеяться, господин президент.
Джон Рокстер привык жить скромно. Небольшой двухэтажный дом, в котором всего девять комнат. Прямые стены, никаких колонн, статуй, прочих архитектурных излишеств. Не было у Рокстера и висячих садов, фонтанов, площадок для гольфа. Средних размеров сад, теннисный корт, гараж. Если бы не огромный бассейн и вертолетная площадка, никто бы и не подумал, что это дом богатейшего человека планеты. По мнению своих друзей, в своей оригинальности Рокстер доходил до крайности – глава одной из самых могущественных фирм Земли обходился десятком слуг. Два телохранителя, садовник, дворник, повар, шофер, пилот вертолета, дворецкий, секретарь и личный помощник.
– Как вы можете так жить, Джон? – возмущался Николас Платини, – мне едва хватает ста слуг на один дом! Только не говорите, что вы скупердяй, я знаю, что это не так!
– Нет, Николас, смеялся Рокстер, – просто я осторожен. Уверен, что Халместер знает интимные подробности вашей жизни лучше вас самого. Для того же, чтобы внедрить соглядатая в мой дом, ему придется постараться!
Да, именно так обстояли дела, Роскстер предпочитал жить скромно, но безопасно. А роскошь, настоящая роскошь – это не сногсшибательный дом, где носятся толпы слуг. Разумеется, иногда требовалось увеличить их штат, во время больших приемов, например, но тогда Рокстер обращался к услугам агентства. Если же гостей было мало, а Клавдий все-таки не справлялся… Роскстер мог налить и поднести шампанское сам. – Неужели я не способен сделать то, на что способен официант, – пожимал плечами глава «Милитари» в ответ на недоуменные взгляды.
Сейчас Джон Рокстер сидел в кабинете и размышлял о власти, точнее, о том, кто стоял у руля власти, о президенте. За восемнадцать лет, что Рокстер управлял фирмой, ему приходилось работать с тремя главами государства. Один из них был полностью подчинен фирмам-монополистам, как содержанка. И его, как содержанку, приходилось постоянно баловать дорогими подарками. Это был спокойный вариант сосуществования, но скучный. Второй президент был бизнесменом, еще большим, чем сам Рокстер. С ним было легко сотрудничать. Появлялась проблема, собирался консилиум, взаимные уступки, и компромисс найден. Роскстеру нравился именно такой вариант. С нынешним же президентом все было сложнее. Он заботился о благе тех, кто не мог постоять за себя сам. Он был идеалист, а идеалиста нельзя купить, с ним нельзя договориться. Значит, это была война, а на войне требовалось быть бдительным. Рокстер взглянул на часы: через сорок минут у него соберутся главы фирм на закрытое заседание.
– Господа, я собрал вас сегодня здесь, чтобы согласовать наши действия, – Рокстер внимательно осмотрел собравшихся. Все трое сидели спокойно и непринужденно. Что ж, повода для беспокойства действительно нет, Рокстер кашлянул в кулак и продолжил. – Собственно, с расстановкой сил и так все было ясно, единственный, кто колебался – это профсоюз. Мы бы победили и без его поддержки, но это была бы тяжелая победа. Впрочем, история не терпит сослагательного наклонения, кто знает, что бы было, если бы случилось по-другому. В данной момент профсоюз на нашей стороне, а не наоборот. Три дня назад я тайно переговорил с Фермером и Лапотником, и нам удалось достичь соглашения.
Собравшиеся радостно переглянулись.
– Как вам это удалось? – раздался удивленный голос Платини. – Газеты кишат статьями о том, как агрессивно по отношению к нам настроены профсоюзные лидеры.
– Осел, груженный золотом, возьмет любую крепость – эта истина была известна уже древним. Пятьдесят миллионов их цена. Немало, согласен, но поправка будет стоить нам дороже. Итак, я думаю, наш ответ будет положительным?..
– Мы собрались сегодня на сотнях площадях планеты! Нас миллионы! И сейчас, перед лицом нашего правительства, правительства, которое мы выбирали, мы заявляем: мы не хотим политики уравниловки! Пускай слабый довольствуется своей скромной долей, а сильный займет место, которое он достоин занять! Сильный не должен работать за слабого!..
На этом месте президент щелкнул пультом, отключая экран компьютера.
– Константин, – позвал он первого помощника.
– Да, господин президент.
– Подсчитали общую численность участвовавших во вчерашней акции?
– Да, господин президент, тридцать два миллиона.
– Неплохо. Как они этого добились?
– Им удалось убедить рабочих, что расходы лягут на их плечи.
– Но это же не так!
– Сколько у нас печатных органов? – с горечью спросил Константин. – Пять? А у них сотни. Сколько каналов телевидения? Один, да и тот с рейтингом ноль два. Нет, сегодня фирмы показали, кто истинный хозяин планеты.
– А профсоюзы? Почему они не поддержали нас?
– Куплены, – коротко ответил Константин, давая понять, что здесь и говорить не о чем.
Президент вздохнул: поправка была частью его жизни, он выдвинул ее еще будучи кандидатом в президенты. Провозглашая ее тезисы, он выиграл выборы. Потом два долгих года борьбы, и вот, когда казалось, что цель достигнута – президент испытал горечь поражения. Сегодня глава государства хоронил не просто поправку, он хоронил свои надежды.
– Пожалуй, они зажали нас в угол, – кисло усмехнулся президент.
Константин внимательно посмотрел на поникшего человека в кресле. Жаль его, но поражения закаляют. Пускай учится.
– Возможно, господин президент.
– Возможно? – президент нервно засмеялся и встал. Его высокая, плотная фигура выглядела внушительно, но голос был полон отчаяния: – Еще одна такая акция, и правительство может подавать в отставку. Нас разбили до начала сражения. К чему проводить голосование? Теперь депутаты имеют полное право открыто голосовать против, они выполняют волю народа. На поправке можно ставить крест. Но при таком росте безработицы нас ожидают новые потрясения. Какими мерами с ними бороться!? А вы говорите, возможно, Константин.
– Я говорю, возможно, потому что в данный момент к вам на прием просится Роджер Халместер, – осторожно сказал первый помощник.
– Начальник разведки? По данному вопросу?
– Насколько мне известно, других кризисов в данный момент у нас нет, а беспокоить вас по пустякам не в обычае Халместера.
– Он в приемной?
– Да, господин президент.
– Я приму его немедленно.
Президент посмотрел на человека в сером костюме и в который раз подивился, до чего непримечательно выглядит начальник разведки. Средний рост, средний вес, серые глаза и никаких особых примет. Все в ум пошло, внутренне усмехнулся президент, а вслух сказал:
– Вы просили принять вас, Роджер.
– Да, господин президент, – немедленно отозвался Халместер. – Последний кризис, кстати, его уже окрестили Уравнительным, не входит в сферу моих интересов. Тем не менее он грозит правительству серьезными неприятностями, и я позволил себе вмешаться.
– Я внимательно вас слушаю, Роджер.
– Для начала я кратко обрисую хронологию зарождения и назревания кризиса, чтобы быть уверенным, что я правильно понимаю ситуацию.
Президент молча кивнул, показывая, что он не возражает.
– Итак, фирмы не упускают возможности показать, что они будут определять политику правительства. Два года назад они снизили планку пенсионного возраста до сорока пяти лет для мужчин и стали сокращать рабочие места. Это не было средством борьбы с какими-то трудностями, лишь стремление увеличить свою прибыль. В результате количество безработных достигло трехсот пятидесяти миллионов, а число пенсионеров трехсот сорока двух миллионов. В ответ правительство предложило законопроект, по которому фирма должна платить пособие по безработице всем рабочим, которые проработали на предприятии больше года, и увеличило возраст выхода на пенсию. Ответ фирм последовал вчера.
– Вы правильно представляете ситуацию, Роджер.
– Могло ли правительство спровоцировать такое к себе отношение?
– Нет. Сначала мы пытались взывать к их здравому смыслу и добрым чувствам. Кому нужны голодные толпы безработных? И лишь потом попытались принять Девятую поправку к Трудовому соглашению.
– Нет никаких тайных соглашений между правительством и фирмами, которые позволили бы урегулировать конфликт неофициально?
– Никаких. Вы правы: фактически между правительством и четырьмя фирмами идет открытая война. И они добились в ней, должен признать, большего успеха. Откровенно говоря, вы – наша последняя надежда на сегодняшний день, – президент улыбнулся. – Что там у вас в рукаве, Роджер? Компромат на глав фирм?
– К сожалению, компроматом их не пронять. Это член правительства или мэр должен иметь безупречную репутацию. А из-за грязной истории человек не перестает быть владельцем синдиката.
– Вы опять правы.
– Последний вопрос, господин президент: на чьей стороне профсоюзы?
– Судя по тому, как лояльно они отнеслись к последней акции, профсоюзы продались фирмам с потрохами. Не томите, Роджер, что вы предлагаете?
– Хорошо, – Халместер сделал секундную паузу, собираясь с мыслями. – Сейчас фирмы сильнее нас, этот постулат не требует доказательств. Но я предлагаю сразиться в той области, или правильнее сказать, плоскости, где сильнее правительство.
– Интересно, интересно, – президент откинулся на спинку кресла, – в какой же области мы сильнее. Попробую догадаться… Финансово они нас превосходят, а это дает преимущество на любом поприще. Я считал, что мы можем соревноваться в политике, но фирмы владеют большим числом масс-медиа, что позволяет манипулировать толпой. Не вижу, где мы сильнее, Роджер.
– В сфере науки, точнее, в той области, которая относится к исследованию космического пространства. Космический институт – государственное учреждение.
– Очень любопытно, продолжайте, Роджер.
– Вы, разумеется, знаете об изобретении профессором Климовым нейрогироскопа, господин президент.
Если президент и был удивлен, то не подал вида.
– Разумеется. Прошло три года, как Климов опубликовал свое открытие. Значение этого прибора сложно переоценить. Уже доказано, что изменяя орбиту планеты и период ее вращения, мы можем создать природные условия, сходные с земными. В следующем году планируется организовать на Марсе и Венере постоянные станции, которые начнут работы по изменению орбит планет. Я являюсь почетным членом космического общества, поэтому знаю, на какой стадии находятся эти программы. К сожалению, недостаток средств коснется и этих проектов. Вы так смотрите на меня, Роджер, вы хотите сказать, что есть связь между нейрогироскопом и разрешением кризиса?
– Да, господин президент. Я предлагаю изменить программу исследования Солнечной системы. Не постепенное, ступенчатое освоение планет, а максимально-ускоренное. Не создавать исследовательские станции: в этот год пять, на следующий десять, а построить две-три станции, изменить климат и заселить планеты в кратчайшие сроки. Конечно, это потребует огромных вложений.
– Подождите, подождите, Роджер, – от волнения президент потер щеки, – массовое заселение… Да, это потребует миллионы свободных людей, наши толпы безработных исчезнут… Транспорт… думаю, космический флот справится с этой задачей. Что еще? Вложения… Фирмы должны дать деньги на это проект, они получат… право на исключительную разработку ископаемых. Я вас правильно понимаю, Роджер?
– Почти. Дело в том, что последний кризис показал: правительство и фирмы вступили в открытое противостояние. Есть ли гарантия, что этот конфликт разрешится освоением планет? А если возникнет другой источник для спора? Разве нет в истории примеров, когда чрезмерная сила вассалов подрывала могущество государства?
– Например?
– Например, Речь Посполитая. Слабость центральной власти обернулась в конце концов разделом Польши в восемнадцатом веке.
– Вы правы. Так что… – президент оглянулся, словно опасаясь, что слова его услышит посторонний, и понизил голос, – проект сможет вернуть государству его ведущую роль в обществе!?
– Совершенно верно, господин президент.
После этих слов Халместер встал, достал из кармана информационный диск и, подключив его к компьютеру, стал объяснять свой план, оперируя цифрами.
– Конечно, данные предварительные, но процент ошибки невелик, – закончил свой доклад начальник разведки.
– Все гениальное просто, – президент расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и повел шеей. – Вам цены нет, Роджер. Считайте, что я двумя руками за… Кого думаете посвятить в детали дела?
– Полностью вас и вице-президента. Остальные должны знать лишь то, что им полагается знать, чтобы хорошо играть свою роль. Они будут воспринимать события, как цепь благоприятных стечений обстоятельств.
– Ого.
– Вы должны понимать, что в случае неудачи, нас ждет даже не отставка.
Против воли президент вздрогнул.
– Вы опять правы. А кто поведет переговоры на начальной стадии?
– Думаю, что первую наживку заброшу я сам. Джон Рокстер, владелец «Милитари», мой однокашник по Гарварду.
– Стоит ли вам высовываться?
– Не стоит, но у нас мало времени, а мой сегодняшний визит к главе государства не останется без внимания. Фирмы пристально следят за деятельностью правительства и могут связать мой сегодняшний визит и новую программу.
– Вам виднее. Что ж, начинайте, Роджер, и удачи всем нам.
Сырой вечер, теплый камин, маленькая комната, освещаемая лишь светом огня, бутылка коньяка сорокалетней выдержки. От камина к пяткам идет тепло, а от рюмки коньяка по жилам струится огонь. Блаженство. Почему же я так напряжен? Что мешает насладиться удовольствием? Положение, чертово положение. Положение на вершине заставляет тебя быть все время настороже, вдруг визит старого знакомого таит в себе угрозу.
– Ты совсем не изменился, Роджер, такой же сухой, подтянутый.
– Зато ты не следишь за фигурой.