Халва

– Что же теперь? – спросил Евтушенко. – Сейчас мы начнем верить, что Наполеон величайший гений всех времен и народов?

– Кстати, – щелкнул пальцами Варежкин, – давайте проверим, насколько изменилась… политическая обстановка.

– Возможно, для этого нужно время, – неуверенно сказал Осадчий.

– Нет, нет, это должно произойти практически сразу, – возразил Павлов и внезапно кинулся к столику в углу, на котором стоял компьютер, защелкал клавишами. – Новости, Франция… Страна продолжает оставаться на семьдесят восьмом месте…

– Фух, – облегчено выдохнул Варежкин. – Кто-то что-то понимает?

Внезапно Осадчий захохотал. Все с изумлением смотрели на профессора, а он заходился смехом, словно помешанный.

– Что с вами? – спросил Варежкин, когда раскаты смеха стали тише.

– Простите меня, – сипло сказал Осадчий, – ох-хо-хо. Это нервное. Мы – кучка безмозглых ослов! Ну с чего мы решили, что битва при Ватерлоо окончательно и бесповоротно изменит карту Европы? Наполеон мог проиграть очередную битву через два дня и преспокойно отправиться на Святую Елену!

– Верно, – задумчиво сказал Павлов, садясь на стол. – Союзные войска только начали развертывать свои силы, Наполеон был обречен… Оказывается, течение Хроноса не так-то просто изменить.

Зазвонил чей-то мобильный. Осадчий поднял трубку, но, видимо, он не смог разобрать того, что говорил собеседник, потому что морщился и, наконец, включил динамик. Тотчас же кабинет наполнился звуками громкого восторженного голоса.

– Ты представляешь, это же уму непостижимо! – кричала трубка. – Наполеон выиграл битву при Ватерлоо, но англичане и прочие фальсифицировали результаты сражения! Я еду в Париж на международную конференцию, там нам дадут ознакомиться с секретными архивами! Марк, ты можешь себе представить! Это сенсация!..

– Да, я представляю, – бесцветным голосом сказал Осадчий. – Желаю успеха.

Запиликал мобильный Польшакова. Следователь виновато посмотрел на Варежкина:

– Третий звонок за сегодня.

– Конечно, – кивнул Варежкин, – наша миссия фактически окончена.

Польшаков отошел в угол и поднес телефон к уху. Через несколько секунд он опустил руку с телефоном и вернулся к остальным. Все сразу заметили, что постоянно невозмутимое лицо следователя тронула гримаса боли.

– Что-то случилось? – испуганно спросил Осадчий. – Простите за бестактность, но за день мы так сблизились…

– Племянница, – устало сказал Польшаков. – Сердечный приступ, умерла, не дождавшись скорой.

– Какой ужас, – тихо сказал Павлов. – Она болела?

– Никогда. Ей было всего двадцать лет, спортсменка-биатлонистка.

Прошло три дня. Рано утром Павлову позвонил Варежкин, предупредил, что скоро приедет. Павлов ответил, что он будет на месте. Закончив разговор, руководитель проекта достал сигареты и закурил. Он докуривал третью сигарету, когда в дверь постучали. Варежкин, понял Павлов и, быстро перекрестившись, сам открыл дверь.

– Доброе утро, Валерий Андреевич.

– Доброе, Ефим Петрович. Если оно для нас доброе.

– Да, решение правительства должно вас огорчить. Решено закрыть ваш проект и заморозить все исследования.

Павлов устало потер лоб.

– Сейчас, когда перед нами открылись такие перспективы, когда мы узнали, что течение Хроноса тяжело изменить…

– Общего события, но не частного, – тихо возразил Варежкин. – Валерий Андреевич, мы насчитали около ста тысяч внешне здоровых людей, скоропостижно скончавшихся в тот день. Диагнозы разные, но есть предположение, что это потомки тех, кто выпал из нового исторического русла.

– Ох, – вздохнул Павлов, – понимаю. Но все равно не могу смириться. Поставьте надежную охрану, оцепите нас тройным кольцом…

Под пристальным взглядом первого заместителя начальника Службы Безопасности он смешался и замолчал. Варежкин сделал паузу и медленно заговорил, отчеканивая каждое слово:

– Валерий Андреевич, вы же понимаете, что любые меры не гарантируют стопроцентной безопасности в случае очередной попытки изменить течение времени. Мы не можем рисковать, просто не имеем права.

Чувство долга

Он вышел из лаборатории, высокий, жилистый блондин с прямым носом и высоким лбом. Он стремительно прошелся по коридору, поздоровался с посетителем, широко раскрыл дверь своего кабинета и сделал приглашающий жест.

– Прошу! Входите, садитесь.

– Благодарю вас, – невысокий, плотный шатен лет двадцати пяти с приветливым выражением лица поднялся со стула, чтобы пересесть на другой, ничем не отличающийся от первого.

Тем не менее разница между стулом в коридоре и стулом в кабинете главврача огромна, подумал посетитель, и сам улыбнулся своим мыслям. Тем временем врач отдал какое-то распоряжение проходившей мимо сестре, вошел в кабинет и закрыл за собой дверь.

– Простите, что заставил вас ждать, – с искренним сожалением сказал он.

– Пустяки, – улыбнулся посетитель, – я даже не успел соскучиться.

– Тогда приступим к делу. Вы господин Анжело?

– Нет, господин Стоун, – вежливо улыбнулся посетитель, – меня зовут Мишель Андерс, я из системы правопорядка, юго–западный филиал.

Лицо доктора утратило выражение любезности.

– Чем же я заинтересовал ваше ведомство?

– Прыгуны, – коротко ответил Андерс.

Лицо доктора стало каменным.

– К сожалению, я вчера весь вечер был занят, и у меня не хватило времени поразмыслить и связать звонок профессора Беловича с вашим визитом. Тем более что мой ответ профессору был недвусмысленно ясен.

Андерс снова улыбнулся и дружелюбно, с оттенком фамильярности сказал:

– Знаете, док, разговоры по видеофону всегда оставляют вероятность, что тебя не так поняли, не оценили всех перспектив, так сказать. Вот я и решил навестить вас лично.

Доктор Стоун полез в карман за сигаретами, не торопясь вынул длинную тонкую трубочку («Звездный дождь», определил Андерс) и закурил. Мальчишка, подумал Стоун во время этой выигранной паузы, сидит с самодовольной улыбкой и радуется. Ему нравится должность, которую он занимает, своя значимость и весомость. Жизнь еще не показывала ему зубы, а возможно, и не покажет. Впрочем, тебе какое до него дело. Управление безопасности желает иметь с тобой дело, доктор Стоун, несмотря на твое нежелание. Как же они собираются на тебя повлиять? Шантажом? Маловероятно. У них могут быть компрометирующие материалы, я пару раз делал незаконные операции, но этого мало, чтобы насолить мне всерьез. Кроме того, они не прислали бы на серьезный разговор мальчишку.

– Так что же вы хотите поведать мне такого, что профессор Белович не смог сказать по видеофону? – спросил Стоун, пуская к потолку струю дыма.

– Не подумайте, что я попытаюсь на вас давить, – Андерс с самым искренним видом прижал руки к груди, и доктор похвалил себя за догадливость. – Моя задача убедиться, что вы правильно истолковали наше предложение, и все.

Доктор Стоун затушил сигарету и, смяв окурок, бросил его в пепельницу.

– А вы сами, Андерс, хорошо знаете, кто такие прыгуны? – спросил он, пристально посмотрев на молодого человека.

– Да, – с оттенком обиды сказал Андерс. И подобно ученику, хорошо выучившему урок, начал: – Прыгуны – термин для обозначения группы людей, появившихся три года назад. Все они работники космоса восточной окраины. У всех выявлены необычайные умственно-физические данные, какие проявляются у людей в момент крайней опасности. Первый наблюдаемый прыгнул на высоту два метра семьдесят два сантиметра, отсюда и термин. Подозревают, что эти свойства – результат какого-то невыявленного излучения, действующего кратковременно. Приобретенные Прыгунами способности можно было бы считать весьма полезными, если бы все эти люди не страдали болезненной восприимчивостью. Любая безобидная для нормального человека шутка, может быть воспринята Прыгуном, как смертельное оскорбление. Как следствие, Прыгун теряет над собой контроль, и дело может кончиться для обидчика, в кавычках, побоями или смертью. Что-то еще?

– Причина, по которой вы пришли, – напомнил Стоун.

– А, да, год назад рентгеновскими снимками в различных частях тела всех Прыгунов обнаружены «блямбы», черные сгустки размером с пятак. Пока не выяснена природа блямб, какое влияние оказывают они на жизнь Прыгуна.

– Что ж, вы неплохо выучили «урок», – хотел сказать Стоун, но решил не обижать мальчишку и заменил его словом «материал».

Щеки Андерса порозовели от удовольствия.

– Да, я занимаюсь ими уже полгода. Но позвольте мне добавить, за операцию по удалению блямбы вам предлагают двести тысяч. Нам, разумеется, известно, что вы, как владелец частной клиники, не нуждаетесь, но деньги еще никому не вредили.

– Зачем вы хотите удалить у Прыгуна блямбы? – спросил Стоун.

– Вы наверняка знаете, что есть версия, по которой блямбы – источник агрессии Прыгуна, – с готовностью ответил Андерс.

– Чушь, – спокойно парировал доктор. – Я знаю о четырех операциях с нулевым результатом. Блямбы – не причина, блямбы – следствие жизнедеятельности Прыгунов.

– Все верно, – Андерс в смущении почесал переносицу, – но для чего-то же они существуют.

– Вот! – Стоун в волнении хлопнул по столу тяжелой ладонью, – вот оно! Вы наконец-то назвали вещи своими именами. Вы не можете исследовать Прыгунов должным образом, потому что они болезненно воспринимают любые исследования, проводимые над ними. Изредка удается сделать какой-то незначительный опыт, вроде удаления блямб, и на этом дело стопорится, верно?

– Верно, – со вздохом признался Андерс.

– А известно ли вам, что трое Прыгунов после так называемого срыва, повлекшего человеческие жертвы, покончили жизнь самоубийством?

– Разумеется, известно.

– И каково, вы считаете, жить этим несчастным с осознанием, что в любой момент они могут превратиться в безумного маньяка?

– Несладко, наверное. Но что вы предлагаете, доктор?

– Я? Я предлагаю оставить этих несчастных в космосе один на один друг с другом и со своей несчастной судьбой. Кстати, обычные люди тоже не выражают восторга, общаясь с Прыгунами.

– Понятно, ведь они действительно теряют голову от самых безобидных слов.

– Вот именно! Напомню, что в последний раз погиб мальчик десяти лет! Он просто назвал Прыгуна другим именем, спутав со своим дядей!

– Доктор, я где-то разделяю ваше мнение, принимая во внимание, какую компанию против Прыгунов подняла пресса. Но представьте себе на миг, что нам удастся разгадать секрет Прыгунов, и человечество сможет более полно использовать свой собственный потенциал! Ведь до сих пор мы используем свой мозг менее чем на пять процентов! А тут: небольшая доза облучения, и вы – сверхчеловек.

Выразительные глаза доктора посмотрел на гостя:

– С теми же отклонениям в психике, что и у Прыгунов?

– Разумеется, нет! – рассердился Андерс. – Мы со временем сможем их вылечить, только нужно этим заниматься! А вы отказываетесь!

– Я бы не отказывался, – устало сказал Стоун, – если бы видел научный подход к делу. Пока же я наблюдаю лишь беспорядочное метание. Зачем удалять блямбу этому несчастному? Разве четырех отрицательных попыток было недостаточно?

– Дело в том, что те, ранние, жили некоторое время на Земле, – доверительно пояснил Андерс. – А этот прямо из космоса, хотя блямба у него и старая. И мы подумали: вдруг будет разница. Он пока на орбите в карантине, мы его привезем на Землю, прооперируем, а потом…

– А потом выпустим волка в стадо овец, – докончил Стоун.

– Зачем вы так, – поморщился Андерс. – Они не хотят жить под надзором, верно, но и мы их из виду не упускаем. За каждым следят трое, иногда больше, сотрудников. Едва они заметят опасность, как сразу предотвратят ее.

– Интересно, как ваши сотрудники распознают опасность, если она может развиться из безобидного разговора? И что могут сделать ваши люди против человека, втрое превосходящего их физически?

– Не скрою, им даны широкие полномочия, – склонил голову Андерс.

– Поймите, Прыгуны – больные люди, их нужно оградить от остального общества, – устало сказал Стоун. – Пускай это будет космос, раз они не соглашаются жить в закрытых заведениях на Земле, но оставлять их на свободе опасно.

– Но, доктор, в космосе мы не сможем их должным образом исследовать. Здесь отличные лаборатории и порой нам удается склонить их провести какие-то опыты.

– А пока гибнут люди.

– Во время научных исследований гибли и будут гибнуть люди, – скорбно сказал Андерс, словно на этом пути он лично похоронил не один десяток товарищей. – В любом случае, доктор, решаем этот вопрос не мы с вами. А мы должны решить вопрос об операции.

– Операция по удалению блямбы не относится к категории сложных, – равнодушно сказал Стоун, показывая, что утратил интерес к разговору, – ее выполнит любой рядовой хирург. Кстати, непонятно, почему такая высокая ставка гонорара?

– Вот об этом и речь, доктор, – подался вперед Андерс. – У этого малого свернутая блямба подходит к подключичной артерии, она ее прямо окружает. Вот, взгляните на снимки. Врачи говорят, что это очень сложная операция.

Стоун с любопытством взял со стола листы со снимками и буквально впился в них глазами.

– Да, – сказал он через минуту, – операция непростая.

– Но возможная?

– Да. Вы не специалист, но взгляните, вот здесь разрыв, блямба прилегает неплотно. Если удастся подобраться к блямбе в этом месте, можно будет извлечь ее всю. Разумеется, рядовому хирургу такая операция не под силу.

– Полагаю, будет приятно провести такую сложную операцию, док, – хитро улыбнулся Андерс. – Не каждый сможет похвастаться такой, верно?

Стоун едва не усмехнулся при виде неуклюжей хитрости молодого человека. Но сдержался, еще раз посмотрел на снимки, потом спросил:

– А если я откажусь, какие шаги вы предпримите?

– Ну, док, – скис Андерс, видимо, молодой человек уже уверился в победе, и ему было горько разочаровываться, – тут у меня еще на очереди доктор Линз и профессор Визраби.

– Профессор Визраби вряд ли возьмется за такую операцию.

– А нам говорили, у него золотые руки, – с искренним недоумением сказал Андерс.

– Были. Учитывайте, что профессору пятьдесят восемь лет, руки уже не те. Поверьте, я не злорадствую, ведь я сам до некоторой степени ученик профессора, но истина – вещь упрямая. Что же касается доктора Линза, то в его умении сомневаться не приходится.

– Ну я все равно к вам первому пошел, потому что говорят, что вы лучший, – снова подольстился Андерс.

– Вот в этом месте блямба тоже прилегает неплотно, – задумчиво проговорил Стоун, не слыша его реплики. Потом поднял глаза: – Что ж, передайте своему начальству, что я согласен.

– Ну вот, когда я сыграл на самолюбии, сказал, что ему вся слава от такой сложной операции достанется, он и согласился, – закончил Андерс свою речь.

– Вы молодец, Андерс, – обрадовался полковник. – На какой день назначена операция?

– Сказал, что через неделю.

– Какие-то предварительные приготовления?

– Нет. За три дня до операции больной должен прилететь на Землю для адаптации, и за день до операции нужно доставить его в больницу.

– Неужели ему не нужны анализы, снимки, кардиограммы?

– Так у меня же с собой была история болезни! Док на месте ее просмотрел и сказал, чтобы я ее там оставил, и что ему этого хватит.

– Великолепно. Что ж, Андерс, вы отлично потрудились, можете идти.

Андерс сидел в коридоре и читал газету. Время от времени он поглядывал на стеклянную стенку за которой в белых масках трудились Стоун, его ассистент Джек Эвертс и молодая сестра, имени которой Андерс не знал. Сначала Андерс не отрывался от стекла, но через полчаса ему наскучило. В самом деле, док с ассистентом склонились над кушеткой и не разгибаются. В фильмах все по-другому. Кроме того, его предупредили, что операция может длиться часа три, а может и больше. Непонятно, зачем ему здесь столько торчать, посидел бы в кафе, пришел бы к концу. Но начальство велело сидеть, бдить и в случае чего вмешаться. Как будто он что-то во всем этом понимает. Ладно, сидеть – не мешки ворочать. Плохо, что он только одну газету взял, на три часа может не хватить.

Опасения Андерса оправдались. Он прочитал «Монинг Стар» от корки до корки, а операция все еще продолжалась. Андерс уже подумывал, насколько приличным будет прислониться к стене и вздремнуть, когда двери операционной распахнулись, и вышел доктор Стоун. Он резко снял с себя маску с каплями алой крови, и Андерс увидел, что лицо у него хмурое.

– Операция прошла неудачно, – не дожидаясь вопроса, сказал доктор. – Больной умер.

– Как же так, док? – опешил Андерс.

– А вы не знали, что бывают неудачные операции? – резко ответил Стоун и быстро пошел на второй этаж.

Огорченный Андерс остался сидеть. Он видел, как из операционной вышел доктор Эвертс и направился вслед за Стоуном. Андерс хотел спросить ассистента, в чем причина неудачи, но пока подбирал слова, доктор уже ушел.

Стоун стоял на балконе пустой палаты и жадно курил. Сзади послышался шум. Он обернулся – Эвертс.

– Не огорчайтесь, Кристофер, – сказал ассистент и положил ему руку на плечо.

– Спасибо за сочувствие, Джек. Хотите «Звездный дождь»?

– Благодарю, мне такие сигареты пока не по карману, и я с удовольствием стрельну у вас парочку.

Некоторое время врачи молча пускали вверх струи дыма.

– Послушайте, Кристофер, – начал Эвертс и тут же замолчал.

– Что? – не оборачиваясь, поинтересовался Стоун.

– Только не обижайтесь.

– Не бойтесь, говорите.

– Возможно, я дурак, но это последнее неловкое движение, которое привело к трагедии…

– Можете не договаривать, Джек, я знал, что вы поймете… Да, я убил его.

– Зачем!?

Стоун обернулся, губы у него были крепко сжаты, левый глаз дергался.

– Потому что ко мне пришел молодой человек из системы правопорядка, что сейчас сидит на диване, и предложил операцию. Операцию психически больному человеку, которого они собирались выпустить в мир. Вы же знаете, чем кончается сосуществование Прыгунов и людей.

– Конечно, – кивнул Эвертс, – смерть мальчика описывалась во всех газетах.

– Этот мальчик был моим соседом, Джек. Не то, чтобы мы были друзьями, но когда я думаю о том, что ради сомнительной выгоды они идут на такой риск, а ведь Прыгуны это прямая угроза людям, Джек, мне становится не по себе.

– Я тоже сторонник, чтобы Прыгуны не возвращались на Землю, но почему вы согласились на операцию? Зачем вы взвалили эту ношу на свои плечи?

– А на чьи, Джек? На плечи Николаса Линза?

– При чем тут Линз?

– При том, что у Линза долги, и двести тысяч слишком большое искушение, чтобы он устоял.

– Все равно, Кристофер, я не думаю, что вы имели право…

– А кроме того тут было еще одно обстоятельство, Джек. Дело в том, что я ассистировал на первых двух операциях Визраби.

– Я знаю. Это были пустяковые операции, не имевшие практической пользы.

– Вот именно, Джек, не имевшие практической пользы. Старик понял, что такое Прыгун, доказал, как дважды два, только они не смогли этого увидеть и, слава богу, что не увидели, а профессор быстро опомнился и замолчал. Психическая неуравновешенность – не следствие, а причина поразительной работы мозга и мышц, понимаете? И если добиться этой неуравновешенности в определенных условиях, если сделать человека психом, а это возможно, мы получим нового Прыгуна, выведенного искусственно. Со всеми вытекающими последствиями.

– И вы знаете, как это сделать?

– Не совсем, но Визраби в минуту откровенности признался, что если удалить достаточно старые блямбы, когда они свернулись в круг, а я оперировал именно такой случай, то истина станет ясна, как божий день. Вот почему я не мог позволить, чтобы операция прошла успешно.

Эвертс задумался.

– Но как вы теперь будете жить со всем этим в душе, Кристофер, – наконец спросил он. – Мы давали клятву Гиппократа, и я знаю, для вас это не пустой звук.

– Как-то придется, – поморщился Стоун. – Я же понимал, что, несмотря на все разумные доводы, совесть будет терзать меня, но все равно я не мог отдать такое открытие в их руки. Съезжу в церковь, поставлю свечу за этого несчастного. Знаете, эти сволочи уверили его, что после удаления блямб он станет психически здоров, мда.

– И ваша репутация хирурга тоже пострадает, – вздохнул Эвертс.

Стоун удивленно посмотрел на собеседника.

– А вот об этом, Джек, – спокойно сказал он, – я совсем не думал.

Хакер

Мы сходим со сто двадцать третьей дорожки эскалатора и вступаем на дорожку «С1». С – это супермаркет, первая дорожка – центральная магистраль, по которой въезжают в супермаркет. До площадки «ожидающих» остается тридцать секунд, и Мира крепко жмет мне руку, а я нежно смотрю ей в глаза. Этим взглядом я стараюсь сказать, что люблю ее, что я буду пай-мальчиком, что не сделаю ничего дурного. Я очень стараюсь и надеюсь, что игра мне удается, я неплохой актер, а Миру я действительно люблю. Только вот беда, за двадцать семь лет, что мы прожили вместе, жена меня здорово изучила, и обмануть ее сложно. Находясь рядом со мной, Мира тоже научилась играть и, возможно, сейчас старушка улыбается, а сердце ее плачет. Любящая женщина отдает свою красоту любимому и быстро старится, кто это сказал? Достоевский. Это он про нас. Мира с удовольствием пошла бы в маркет со мной, просто для спокойствия души. На тот случай, если я «сорвусь» вблизи искуса. Но сделать этого она не может – близится день Рождения старушки, а кто же покупает подарок сам себе?

Мира остается на площадке «ожидающих», а я еду дальше. Какое-то время я смотрю назад и машу рукой худой женщине в сером берете, а она машет мне в ответ. А потом ее фигурка пропадает в толпе, я поворачиваю голову, смотрю под ноги на ленту транспортера. С этого мгновения в моем теле работает автомат, определяющий и взвешивающий все мои поступки. Противиться бесполезно, я подчиняюсь своему скрытому я.

С дорожки «С1» я перехожу на дорожку «Обувь», а потом вливаюсь в поток «Мужская». Не останавливаясь, беру с полки черные ботинки сорок третьего размера и еду дальше. На самом верхнем этаже, где куча кафе, и где больше всего народу, я переобуваюсь и вхожу в туалет для персонала. Если принять во внимание тот факт, что служащих на этаже не больше десяти, остальные – машины, шансы встретить здесь кого-то равны практически нулю. Все же я запираю дверь кабинки. Камер слежения в туалете, разумеется, нет, но по привычке я оглядываю стены и потолок, теряя драгоценные секунды. Потом оборачиваюсь к окну из непрозрачного стекла, становлюсь на унитаз и внимательно изучаю крепления. Да, эти автоматические держатели надежны и просты в употреблении. Я ставлю в отверстия датчиков четыре спички, а потом нажимаю на кнопки. Держатели щелкают, и стекло мягко валится мне в руки. Мое лицо обдает струя свежего воздуха. Меня охватывает ЧУВСТВО, стекло едва не падает из рук. Я спускаюсь на пол, и тут слышится скрип двери. Я вторично чуть не выпускаю стекло. Но это автомат-уборщик, пришел подзарядиться энергией, он мне не опасен. Увы, я ошибся.

– Это уборная для обслуживающего персонала, посетителям запрещено им пользоваться, – скрипучим голосом объявил автомат.

Интересно, как он меня распознал, раньше автоматы так не могли. Но сейчас не время об этом думать, нужно думать, как выпутаться. Угу, невнятно говорю я, чтобы по записи не опознали голос.

– Ответ принят как утвердительный, – отвечает автомат и движется к двери.

На всякий случай я еще раз угукаю, но автомат уже не интересуется моей персоной, он зарядился и спешит на работу.

Дверь хлопнула, опасность миновала. Я осторожно ставлю стекло на пол и утираю со лба пот. На ладони и пальцах отпечатался красно-фиолетовый рубец от стекла. Я растираю руки. Потом лезу в окно. Под ним расположена площадка для ремонтных работ, два на два. Я становлюсь на нее, закрываю глаза, вдыхаю воздух… блаженство. Я чувствую дыхание ветра, слышу, как он трясет антенны на стене. Я чувствую вечернюю прохладу, даже морскую соль ощущаю, хотя до моря почти сто километров. Так я стою и «балдею», забыв о времени. Удовлетворив вволю осязание и обоняние, я открываю глаза, и снова гамма чувств. Я вижу звезды, небо, лес! В сумраке проносятся какие-то тени, видимо, летучие мыши. Сердце бешено стучит, кровь несется у меня по жилам с удвоенной скоростью, я пьян этим миром свободы. А под ногами сверкает огнями мой враг – стеклянный купол, ибо супермаркет в верхней части сливается с ним, служа куполу опорой.

Если судить по обилию чувств, то стою я достаточно долго, целый год, но на самом деле прошло не больше пятнадцати минут. Снаружи холодно, у меня мурашки по коже бегают, ведь под куполом постоянная температура: двадцать два с половиной градуса, температура, рекомендуемая врачами. Интересно, знают ли люди, живущие под колпаком, что такое холод? Возможно, есть же профессии, связанные с холодильниками…

Стоял бы я здесь и стоял, но взглянув на часы, вижу: я пробыл на площадке семнадцать минут, пора сматываться. Я аккуратно, не дай бог поцарапаться, влезаю в туалет, ставлю на место стекло, переобуваюсь и выхожу в зал. Потом становлюсь на дорожку, вливаюсь в поток «Женская одежда», «Шерсть». В таком восторженном состоянии я давно не был, из меня прямо рвется энергия, нужно походить по залам, успокоиться. Я прохожу один зал, второй, третий… Постепенно эмоциональный подъем проходит, наступает рецессия, я начинаю жалеть о своем поступке. Зачем я рискую, мне уже сорок девять, а средняя продолжительность жизни у нас пятьдесят пять, мог бы остаток жизни потерпеть, не высовываться. Не ради себя, ради Миры. Что с ней будет, если меня заберут в больницу? Она и так после каждой вылазки смотрит на меня, словно все знает. Впрочем, почему словно? Знает, я в этом уверен. И о сегодняшней вылазке ей тоже станет известно. Не ведаю как, ведь я еще битый час буду лазить по отделам, выбирая ей кофту и пропитываясь кондиционерным воздухом. Может, по блеску в глазах? Точно такой появляется, когда я выпью стаканчик-другой виски. Предательский блеск. Впрочем, когда-то он мне здорово помогал. Из-за него меня и снимали в кино. Сэм так и говорил: «У тебя, парень, блеск в глазах особенный. Ему зритель верит». Хороший человек был Сэм Волдис, хоть и посредственный режиссер. Мне очень нравилось сидеть с ним после съемок за стаканчиком томатного сока – Сэм не употреблял спиртного – и смотреть на багровый закат. Жаркий степной воздух наполнял до отказа мои легкие, и я чувствовал, что раздуваюсь подобно воздушному шару и скоро, подобно воздушному шару, полечу. Тогда мы еще снимали настоящие фильмы. По крайней мере, мне так казалось. Мы снимали степи, леса, ковбоев. Потом поставили этот колпак, и Сэму для съемок остались только парки и небоскребы. И Сэм ушел, стал трупом. А от меня остался только этот блеск в глазах…

Выждав, когда первая волна уныния прошла, я переключился на кофточки.

– Продолжайте, комиссар, – начальник Системы безопасности подвинул гостю блюдо, на котором стоял стакан с искусственным яблочным соком.

Из стакана торчала трубочка с фильтром и в ней была последняя новинка – система, помогающая человеку втягивать жидкость. Не нужно было напрягать губы, сок сам тек в рот.

– Благодарю, – комиссар сделал глоток, поморщился – химическая дрянь – и еще несколько секунд молчал, собираясь с мыслями. – Итак, в двадцать один десять компьютер зафиксировал, что людей в супермаркете стало на одного меньше. Компьютер решил, что это сбой. Через восемнадцать минут людей стало на одного человека больше. Данные были переданы нам. Анализ информации позволил установить, что человек выбрался из окна туалета «для персонала» на девяносто восьмом этаже и стоял на ремонтной площадке. Кроме того, стало известно, что в это же самое время в туалет заезжал робот-уборщик, модель девятнадцать «СА». Робот отметил, что посетитель находится в кабинке для персонала, и сделал ему замечание.

– Человека можно опознать? – быстро спросил начальник Системы безопасности.

– Увы. Человек ответил односложно и невнятно, идентифицировать голос нельзя.

– А визуальный контакт?

– Робот видел лишь ботинки человека…

– Это же самое главное! Ботинки индивидуальны, и по их коду…

Комиссар так грустно посмотрел на начальника Системы безопасности, что последний смешался: – Простите.

– Я не хуже вас знаю, что человека можно опознать по его ботинкам, но хакер тоже это знал. Во всяком случае, из магазина эти ботинки «не вышли». Думаю, он взял новую пару в супермаркете, переобулся, а по окончании дела бросил ее в утилизатор. Характерно, что в этот вечер зафиксирована кража мужской обуви. Но это все, подозреваемых у нас нет. Мы можем лишь с известной долей вероятности предположить, что это мужчина.

– Женщина не могла взять мужскую обувь?

– Могла, но ходить в мужской обуви, рискуя привлечь к себе внимание…

– Я понял. Итак, что же нам остается?

– Остается банальный опрос свидетелей на этаже, вдруг кто-то что-то видел. Здесь, к сожалению, время работает против нас, через два дня сегодняшний вечер сотрется у них из памяти. И, разумеется, мы опросим всех известных хакеров, вдруг повезет.

– Надеюсь, мне не нужно говорить вам, как важно это дело.

– Нет.

– Привлеките необходимые силы, даже с избытком. Если нужно, снимите следователей с преступлений первой категории.

– Убийств!?

Начальник Системы безопасности строго посмотрел на комиссара:

– Поймите, Джексон, этот человек страшнее убийцы, он болен. Это маньяк! Он не может жить без природы, его не купишь ни деньгами, ни благами цивилизации. Но самое страшное – он может заразить здоровых людей. Это детонатор, который может сработать в любой момент. И если среда в обществе будет подходящей, мы получим взрыв в виде революции. А обстановочка сейчас не из лучших. Кое-где в прессе начались ненужные дискуссии: чем грозит людям колпак. Если противники колпака победят, наружу вылезет многое. Начиная с того чем мы дышим, и кончая тем что мы едим.

– Значит, слухи о мутациях…

– Не слухи, – мрачно подтвердил начальник Системы безопасности. – И если это откроется, отвечать придется всем, в том числе и вам, дорогой комиссар, смена власти – жестокая штука.

– Я… понял.

– Я рад. Идите и ищите, переройте весь навоз, которого хватает в вашем хозяйстве, но найдите этого человека.

К Маилсам Хейли пришел под вечер. Представился, предъявил жетон.

– Садитесь, инспектор Хейли, – предложила женщина, – хотите чаю?

– Нет, спасибо, – инспектор сел, отметив про себя, что мужчина внутренне напрягся, а женщина испугалась.

Впрочем, это была стандартная реакция, любой бывший осужденный боится повторения кошмара тюрьмы или лечебницы. Первым делом Хейли спросил, были ли Маилсы вчера в супермаркете с двадцати тридцати до двадцати двух ноль-ноль. Оказалось, что были, но это как раз неудивительно. В этот промежуток времени супермаркет посетили девять из двенадцати опрошенных сегодня семей. Хотя кое-что все-таки настораживает: пенсионеры предпочитают ходить за покупками днем, когда меньше народа.