Попрощайся!

– Ты подумаешь, что я псих.

– Я сегодня уже так подумал. Когда ты на меня из-за палок сагрился, – пожал плечами Ярик.

Славка зарделся и вдруг выпалил:

– Да, блин, это не из-за палок вовсе! Это из-за него все! – А выпалив, уже не мог остановиться и затараторил как из пулемета.

Слушая сбивчивый монолог, Ярик, сам того не замечая, нервно хрустел пальцами. Нутро холодело, волосы на затылке шевелились. Предплечья захватили колонии мурашек. Потому что Славка рассказывал очень знакомую историю. Его историю.

– Мама с папой на работе допоздна, а я с ним не могу один дома… жутко! Понимаешь? Как будто смотрит за мной все время… Ну, может, не все время, но смотрит. Ненавидит меня. Аж мороз по коже! Неделю уже так… сил нет… каждый вечер, пока родители не придут, думаю: сдохну от страха! А они приходят – и как роботы, заторможенные такие. А он положение меняет, когда не смотришь, точно! Я знаю! Специально замерял, я же не тупой! Чуть-чуть сдвигается, чтобы незаметно… Понимаешь? Целую неделю! А сегодня взял и прямо у меня на глазах… п-п-пошевелился… Ну я на улицу и выскочил, даже не оделся толком… Потому что так ведь не бывает, да? А там ты… и палки эти дебильные… Я хотел катаны, как у Скорпиона, но какие, на фиг, катаны, когда такое, да? И я, короче, это… – Славка вздохнул и протяжно, шумно выдохнул, враз став похожим на спущенную надувную фигуру. – Психанул. Извини.

– Да забыли уже…

– Ты не понял… – красный как помидор, Славка прятал виноватый взгляд в ногах. – Я ведь сразу увидел: ты смелый. Потому к себе и позвал. Вдвоем не страшно… вроде. Да, не страшно, я про него и не думал почти. – Он снова тяжело вздохнул. – Я плохой хозяин и друг плохой. Извини.

– Извинения не принимаются… – Ярик, стараясь прогнать предательский озноб, деловито протянул руку к чашке с остатками остывшего чая. Молоко расползлось жирными кляксами, но Ярик отпил, старательно изобразив удовольствие. – Потому что на конкурсе гостеприимных хозяев я бы тебе первое место присудил. Точно говорю.

Понурая Славкина голова приподнялась. В глазах отразилась надежда.

– А еще нам с детского садика талдычат, что друзья познаются в беде. Правильно сделал, что позвал.

– Уф-ф-ф-ф, блин! Я на самом деле очень… Погоди! Так ты мне веришь?! – От возбуждения Славка вскочил с кресла и вытянулся в струнку. Казалось, от него сам воздух вибрировал.

Ярик как можно серьезнее кивнул:

– У меня такая же фигня была несколько дней назад. Игрушка, да?

– Игрушка, – севшим голосом прошелестел Славка.

– У меня предки куклу нашли в лесу возле дачи… В общем, долго рассказывать. Все то же самое. Я сначала подумал, может, ты ее подобрал, но ты говорил «с ним», а значит… Слоняра этот кринжовый, да?

– Что? Не-е-е-ет! Это Розочка, она дев… пхф-ф-ф… кхф-ф-ф-ф… – В этот раз краснота залила даже Славкины уши. – Короче, нет. Это он… – Карие глаза выразительно стрельнули в сторону стеллажа. С оправданием главного подозреваемого кандидатур на роль таинственного зла стало как-то слишком уж много. Большинство игрушек были новыми, и ни одна из них ничем не напоминала старую лоскутную куклу.

– Да кто он-то?

– Ханзо Хасаши, – одними губами ответил Славка. – Скорпион.

По-новому взглянув на стеллаж, Ярик отметил, что мечи Скорпиона и впрямь немного сместились. Или просто он смотрел под другим углом? Ответить на это не могла даже его феноменальная память.

– Дела-а-а-а… – протянул он. – Родители притащили?

– Угу. Сказали, что на сайте заказали, но это фигня все. Я точно знаю. Это авторская фигурка, кто-то для себя делал или на продажу. Я в Сети ничего похожего не видел, а я за такими вещами слежу. Они его нашли, зуб даю. И че с ним делать теперь? Вот ты со своей… штукой этой… как ты живешь?

– Да уже никак, – пожал плечами Ярик и, видя недоумение Славки, добавил: – Вынес ее на помойку – и все дела. Даже сам удивился, что все так просто. В смысле это… ну, в кино же… они же всегда возвращаются, так?

– А мой и вернулся, – Славик опасливо покосился на стеллаж. – Я его в коробку затолкал и в мусорный бак выбросил. Утром, перед тем как мусоровозка приехала. Час ждал, глаз не сводил. А он все равно пришел назад. И твоя, наверное, тоже придет.

– Да не! Уже несколько дней прошло…

– Пф-ф-ф… – невесело усмехнулся Славка. И сказал то, от чего внутренности Ярика окончательно превратились в лед: – Мой два дня прятался под кроватью.

Ханзо

Сначала он был мыслью, задумкой. Чуть позже – рисунком. Потом объемной моделью. И лишь после этого обрел себя. Он не понимал этого, не знал значения терминов, но от и до ощущал, как тело обретает плоть. За бездумной работой три-де-принтера, отливающего детали будущего тела, незримо вставала солнцеподобная фигура Творца.

Наливались силой мышцы рук. Пока еще бесцветное, кимоно облегало торс. Волосок к волоску укладывалась замысловатая самурайская прическа. Пальцы не до конца сжаты в кулак – остался зазор для рукоятки меча. И сами мечи – длинный ниндзято и короткий танто, – ставшие частью его души. Его воли воина.

Разъятый на детали, он не чувствовал боли, усталости, страха или скуки. Он был меч, и меч был он. Хорошее оружие умеет ждать. Хорошее оружие до поры спит в ножнах. Его терпению позавидовали бы сточенные зубы горных хребтов. Сама Вселенная могла устать от ожидания, но только не он. Хороший самурай не станет торопить своего дайме.

Прозрачный клей намертво сращивал части тела, постепенно являя будущую боевую стойку – обманчиво расслабленную. Стойку настоящего мастера меча. Акриловые краски дарили цвет коже и тканям, волосам и глазам и, конечно же, смертоносной стали. Предусмотрительный Творец штамповал новые заготовки для рук и сменные головы с иным выражением лица. Словно не знал, что у настоящего самурая достанет силы воли, чтобы заставить пластик двигаться. Он мог сделать это в любой момент. Просто ждал приказа.

Но приказа не последовало. Сердце Творца, огромное сердце огромного человека, отказалось стучать, и очередным – отвратительно светлым и радостным – утром он попросту не встал с кровати. Душа ребенка покинула взрослое, слишком громоздкое тело, чтобы исследовать другие миры. Так он решил для себя, не в силах принять горькую истину, – смертны даже Творцы.

И было ожидание. И был шум. И была суета. Чужие люди, с душами серыми и пустыми, наполненными мелочными расчетами и изредка печалью, заходили в их дом, их храм и уносили с собой память о Творце. По кусочкам разбирали волшебную мастерскую.

Его унесли тоже. Равнодушные руки бросили в коробку, сверху ссыпав необработанные заготовки. А открывали коробку уже другие руки – маленькие, жадные и глупые. Они оставили на его теле липкие отпечатки, поцарапали броню и сломали правую руку. Он чувствовал лишь опустошение. И все же ночью, когда обладатель маленьких жадных ладошек отправился спать, в нем внезапно проснулась огненная ярость. Бессильная ярость ронина.

Новая, неокрашенная рука казалась мертвой, по ошибке пришитой к живому телу. Погнутые мечи удалось выправить. Свернутая в кольцо цепочка, кунай и приоткрытое окно помогли ему навсегда покинуть это гнусное место. Он исчез в ночи, хотя в этом странном краю солнце светило как днем. Ушел, унося два главных дара, доставшихся ему от Творца: Жизнь и Имя. Ханзо Хасаши. Скорпион.

Третий дар – Ненависть – он преподнес себе сам.

Лена

В двадцать первом веке найти человека через социальные сети – дело не такое уж сложное. Умом Лена это прекрасно понимала. В конце концов, кто не слышал про теорию шести рукопожатий? Но когда таким образом нашли ее саму, в сердце неприятно кольнула тревога. Он написал ей через несколько дней. Постучался в друзья «ВКонтакте». И внезапно Лена поняла, что все это время вспоминала о нем и думала, как бы переиграла ту нелепую ситуацию. Поняла – и разозлилась на себя.

Уже несколько дней вовсю шли уроки, школьный быт засасывал, отодвигая странности родительского поведения и прочие переживания на задний план. Где уж тут волноваться о частых ночных отлучках мамы с папой, когда историк бомбардирует тебя датами, а физичка забрасывает формулами, только успевай записывать?! Когда думать о мальчиках, если и в свободное время Лена о них не очень-то думала?! И все же сообщению от него она обрадовалась. Впрочем, тут же себя за это отругав. Не пристало готу радоваться!

«Привет! Как-то первое знакомство у нас не очень заладилось. Попробуем еще раз? Я Жан. Извини за девочек. Они правда сглупили».

Писал некий Сэр Галахад. С аватарки смотрело железное ведро рыцарского шлема с узкой прорезью для глаз. Вспомнить глаза парнишки-миротворца не получилось, тогда Лену заботили совсем другие вещи, но по контексту угадать автора письма оказалось несложно. Жан, значит? Она произнесла имя вслух и пришла к выводу, что звучит оно экзотично. Вполне по-вампирски.

Лена быстро пробежалась по профилю. Страничка почти пустая. На стене пара видеозаписей с рыцарских турниров и репосты из пабликов с шутками на тему Средневековья. Фоток нет. Музыки нет. В друзьях немногим за сотню человек. Зато подписчиков больше десяти тысяч. Лена неумело присвистнула. Выждав приличествующую паузу, набрала в ответ:

«Твоя страничка выглядит как наспех созданный фейк».

И, помедлив секунду, торопливо добавила:

«Привет».

Отстраненность и безразличие – это, конечно, круто, но перегибать тоже не стоит. В конце концов, он извинился второй раз, хотя вовсе не обязан был это делать. А еще пишет без ошибок. Лена поймала себя на мысли, что улыбается. Подумав и посчитав, что сегодня уже достаточно себя ругала и одергивала, улыбку она решила оставить.

«Фейк? Ну да, пожалуй…))) Не люблю светить личные данные. Считай меня параноиком».

«Сэр Галахад?»

«Ай не спрашивай))) Это из «Рыцарей Круглого стола». Король Артур, борода Мерлина – вот это вот все. Шутка для посвященных. Ну так что, мир?»

Лене очень хотелось накидать в ответ смайликов и написать «Мир!», но что-то внутри нее, должно быть, готская часть натуры, взбунтовалось. Игнорируя вопрос, Лена задала свой:

«Как ты меня нашел?»

«А вот это как раз было просто. Ты учишься в финно-угорской школе. Я там же, только на два класса старше. В том году перевелся. А вычислить единственную школьную готку через общих знакомых – много ума не надо».

«Ты что, следишь за мной?»

Лена едва не отгрызла себе пальцы за эту фразу – настолько мелодраматично-пошлой она ей показалась. Но сообщение уже ушло, и Жан написал ответ:

«Так-то тебя сложно не заметить. Ну что, теперь мир? Я настойчивый;)».

«Ладно, извинения принимаются. Хотя мне все равно кажется, что извиняться должен другой человек…»

«Да забудь! Танька к тебе подойти боится))) Как в школе видит, сразу в класс прячется».

«Я не об этом…»

Тяжело вздохнув, Лена решительно забарабанила по клавишам ноутбука.

«В общем, я тоже прошу прощения. Знаю, глупо такое писать, но я обычно так себя не веду. Просто психанула. Очень некрасиво получилось».

«Перестань, проехали… Хотя должен сказать, что это неожиданно и смело. Понимать свои ошибки, а тем более признавать их умеют не многие».

Но Лену уже было не остановить.

«Я немного дерганая в последнее время. У меня какая-то фигня происходит. Родители словно с ума сошли. Это реально напрягает, я потому и сорвалась тогда. Не знаю, почему я тебе это пишу. Мы ведь не знакомы почти…»

Вот сейчас он вежливо попрощается и больше не будет ей писать. Кому интересно общаться с неуравновешенной дурочкой, которая в первые пять минут вываливает на всех проблемы с родителями! Вот сейчас…

«Сошли с ума? Занятно…»

Вот сейчас…

«Слушай, не подумай, что я клеюсь, но во сколько у тебя завтра уроки заканчиваются? Провожу тебя домой. Похоже, нам надо поговорить».

Еще несколько минут, уже распрощавшись, Лена все никак не могла согнать с лица глуповатую улыбку. Она щелкнула мышью по фотографии профиля, выводя ее на экран, и долго вглядывалась в голубые глаза за стальной амбразурой. За этим занятием ее и застал надоедливый младший брат.

* * *

– Где она?!

Ярик не постучал, не просунул робко голову, опасаясь летающей тапки. Просто ворвался, распахнув дверь с такой силой, что та ударилась о стену. Брат, тревожно выпучив глаза и размахивая руками, бегал по комнате, засовывая нос во все уголки. Резко отдернул шторы, словно ожидал застать прячущегося маньяка. Приняв упор лежа, заглянул под кровать. Только когда руки его потянулись к дверцам шкафа, с Лены слетело оцепенение:

– Эй, что за дела?! Совсем головушкой повредился?!

– Где она?! – неожиданно требовательно спросил Ярик.

Только тогда Лена наконец заметила бледное лицо, расширенные зрачки и мелко дрожащие пальцы. От Ярика пахло страхом. От этого Лене невольно самой сделалось жутко. Вечерние сумерки вплотную прилипли к стеклам, вглядываясь в комнату. Потолочные лампы потускнели, съежились. От приоткрытого окна пополз неприятный прилипчивый сквознячок.

– Я все облазил. Под кроватями, в шкафах, в кладовке, на антресолях – везде! Даже в родительской спальне. Если она дома, то только у тебя.

– Да кто «она»?!

– КУКЛА! – заорал Ярик, и Лена с мучительным стыдом поняла, что младший брат готов расплакаться.

Всякий раз, когда он вел себя недостаточно взросло, Лене хотелось провалиться сквозь землю. Отчитать бы его как следует, чтобы нюни не распускал… но отчаяние, влажной пленкой подрагивающее в глазах брата, усмирило раздражение.

– Да нет ее здесь, – как можно спокойнее сказала Лена.

Ярик обессиленно опустился на пол. От нежности у Лены сдавило горло. Понимание, чуть запоздалое и оттого горькое, пришло неожиданно. Ему не «уже» двенадцать. Ему «всего лишь» двенадцать. Присев рядом, Лена положила руку на горячее, чуть дрожащее плечо:

– Яр, ты чего? У тебя все в порядке?

Он сморгнул так и не пролившиеся слезы. И улыбнулся своей яркой обезоруживающей улыбкой:

– Все в порядке, да… Кажется, все в порядке. Эге! А ты тоже на Галахада подписана?

Отвлекая внимание сестры, Ярик кивнул на ноутбук, а когда она отвернулась, украдкой вытер глаза предплечьем.

– Нет, не подписана, – Лена, с радостью сменив тему, щелкнула мышью, сворачивая фото. – А что, знаешь его?

– А то! – Ярик еще подозрительно шмыгал носом, но с каждой секундой все больше приходил в себя. – То есть не лично, конечно. Он в том году в нашу школу перевелся. Его Жан зовут. Правда, он в друзья почти никого не добавляет. Анька Севостьянова хвасталась, что ее сестра старшая с ним дружит. Ну, типа они гуляют вместе. Но Анька балаболка, врет как дышит.

– Ого, страсти какие… – как можно безразличнее прокомментировала Лена. – А что за ажиотаж-то? Он что, звезда какая-то?

– А то! – повторил Ярик. – Да ладно? Ты правда не знаешь?

Лена пожала плечами.

– Фига себе… – Ярик покачал головой. – Я знал, что ты с этой готикой своей на пару веков от жизни отстала, но это же Сэр Галахад! Жан, Истребитель Чудовищ! Рыцарь…

Но Лена уже не слушала. Словно в киношном флешбэке перед глазами всплыли заголовки с новостных сайтов, и самый яркий из них – «Рыцари с улицы Пушкина». Троица обычных мальчишек из соседнего двора, убившая реликтового монстра, которого наука считала вымыслом. В один миг они стали знаменитыми, перевернув ученый мир с ног на голову, и навсегда закрепили за Петрозаводском славу мистической столицы Северо-Запада. Так вот почему лицо Жана показалось ей смутно знакомым! Надо же, знаменитость… Непонятно почему, Лена почувствовала неприятное разочарование:

– А, вот оно что. Теперь ясно, почему на него полгорода подписано.

– Это еще что! Вот на его реальной страничке – там народу в тыщу раз больше! Было. Пока он ее не закрыл. Он и эту, наверное, скоро закроет. Слишком многие про нее узнали.

– Скукотища, – хотя ей было до жути интересно, Лена демонстративно зевнула. – Все, мелкий, вали отсюда. И еще раз так ко мне ворвешься…

Договорить она не успела. Ярик порывисто обнял ее и слюняво чмокнул в щеку, чего не делал уже… да, вероятно, лет пять. Ошарашенная, Лена вскинула брови, от чего Ярик звонко рассмеялся:

– Ладно, ладно, все понял! Больше не повторится! – В дверях он задержался. – Спасибо тебе. Ты, оказывается, еще не совсем овампирилась. И извини, что я так… ну… Я просто очень рад, что куклы здесь нет.

– Конечно, нет, – хмыкнула Лена. – Предки ее забрали с собой и на работу таскают…

Она испуганно вскрикнула – так резко и страшно побледнело лицо Ярика.

Кукла

Ее жизнь была игрой, или игра – ее жизнью? Кукла не видела разницы. Два дня назад она была маленькой глупышкой, не желающей засыпать, пока мама не покачает ее на руках. Вчера доросла до лучшей подруги, с молчаливой улыбкой выслушивала секреты, делилась тайнами и танцевала до упаду. А сегодня сама стала мамой для грубо вырезанной лошади и птички-свистульки. В лошади и свистульке не горела искра, но кукла, ведомая Создательницей, все равно возилась с ними, кормила из пустой миски, укладывала спать в колючий шерстяной платок.

Назавтра колесо ее жизни совершало оборот, и все повторялось. Она вновь становилась малышкой, гулила, капризничала, просилась на ручки. И ела из пустой миски, и говорила «ма-ма», хотя не имела собственного голоса. Зато голос Создательницы накатывал с тихим плеском подобно волнам огромного озера, куда они ходили полоскать белье. Шелестел ветром в бесконечно высоких соснах, под которыми они собирали ягоды и грибы. В нем соединялось начало всего сущего и его конец, потому что без этого голоса кукла не видела жизни.

А жизнь текла, вращая лопасти водяной мельницы, имя которой – Время. Размеренная, тихая, состоящая из игр, наполненная беззаветной любовью. Не ведая Времени, кукла готова была жить так век за веком. Не ведая Смерти, она не знала, что когда-нибудь тихое счастье может закончиться.

Но Смерть уже стояла на пороге. Пока еще не решаясь войти. Сгибаясь у низкой притолоки, поглядывала в избу. И Времени оставалось все меньше и меньше.

Лена

Лена никак не могла определиться, нравится ей школа или нет. С одной стороны, ее страшно бесили одноклассники, не способные по достоинству оценить всю прелесть гот-культуры. С другой – ей импонировала слава мрачной одиночки, репутация девушки-загадки. Лена отдавала себе отчет – ни о какой уникальности речи бы уже не шло. С одной стороны, она терпеть не могла физкультуру и точные науки. С другой – жадно схватывала новые знания по истории, английскому и финскому. Гуманитарные дисциплины давались ей лучше всего. С одной стороны, Лена ненавидела прохлорированное амбре школьных сортиров. С другой – обожала ароматы школьной столовой, всех этих простеньких тефтелек, компотов и сдобы. В полуподвальчике школьной столовой с ватрушкой в руке ее и поймал Жан.

Почти таким он Лене и запомнился: высокий, подтянутый и неуловимо располагающий к себе. То ли в уверенной манере подавать себя, то ли в естественном поведении, то ли еще в чем-то скрывалась притягательная внутренняя сила, от которой Лена чувствовала себя странно. Ничего неприятного, напротив – с Жаном хотелось общаться, смеяться, делиться музыкой… И от этого Лена ощущала себя не в своей тарелке.

– Привет. А я тебя возле класса ждал.

– Привет, – неловко пряча надкусанную ватрушку в рюкзак, буркнула Лена. – У классухи дела какие-то, она нас пораньше отпустила.

Останавливаться она и не думала, поэтому Жан пристроился слева. Сразу же поймал темп: взбегая по лестнице, не отстал ни на сантиметр. Даже папа, который ходил ну очень быстро, частенько просил Лену «придержать коней». Украдкой наблюдая за Жаном, легкими прыжками преодолевающим ступеньки, Лена подумала, как было бы клево прогуляться вдвоем по ее излюбленным маршрутам, и мысленно застонала. Да что ж за наказание такое?!

– Не сильно торопишься? Может, в «Беккере» присядем? А то тема такая, что на бегу не расскажешь…

– Вот это да! Истребитель Чудовищ приглашает Деву-в-беде на капучино с пончиком?

Лена совершенно не желала язвить. Больше всего на свете ей сейчас хотелось сидеть за уютной дощатой стойкой пекарни «Беккер», пропахшей ароматом кофе и умопомрачительно вкусной, лучшей в городе выпечки. Но стоило лишь представить, как она хихикает над шутками Жана, пожирает его глупыми коровьими глазами, как Лене начинало казаться, что ее волосы стремительно розовеют, приобретая мелодраматический оттенок. Язвительность стала для нее последним рубежом обороны.

– Узнала, значит… – Жан неопределенно хмыкнул, искоса взглянув на Лену.

– О, это было несложно! – Лена закатила глаза. – Рыцари с улицы Пушкина, чудовище убили, к Урганту на шоу ездили! Из каждого утюга… Что, фанатки закончились? Или захотелось кого-то необычного в коллекцию?

Жан встал как вкопанный. Они уже вышли на школьное крыльцо, и мимо тянулись вереницы малышей с рюкзаками, мучеников второй смены. Лена, по инерции шагнув еще пару раз, застыла на пару ступенек ниже.

– Яа-а-асно, – протянул Жан. – Ладно, извини. Зря я это затеял. – Казалось, он совсем не обиделся. Даже улыбнулся на прощание.

Прежде чем скрыться за школьными дверями, Жан придержал тяжелую створку, пропуская пяток сосредоточенных третьеклашек. Внутри себя Лена тихо схватилась за голову и вновь застонала – ну нельзя быть таким совершенным! Просто неприлично!

Несколько секунд она смотрела ему вслед, разрываясь между двумя внутренними голосами. Первый настойчиво советовал воткнуть в уши наушники-капельки и топать домой, чтобы страдать в одиночестве и сетовать на несовершенство мира. Второй, непривычный, новый, тихо укорял и взывал к совести. И странное дело: шепот второго звучал куда громче, чем пронзительный плач первого.

– Да бли-и-и-и-ин… – выдохнула Лена и бросилась догонять Жана.

Далеко бежать не пришлось. Он стоял у гардероба, озадаченно поглядывая то направо, то налево. Ни дать ни взять – тот самый мем с Джоном Траволтой. Непрошеный смешок умер, не успев вырваться. Вот так, лицом к лицу, стало заметно, что Жан выше ее на добрые полголовы. Набрав полную грудь воздуха, Лена на время придушила порожденную фамилией гордость и выпалила:

– О’кей, это было резко, признаю. Я была неправа, перегнула. Как твои тупенькие подружки…

– Снова перегибаешь. – Голос у Жана звучал отстраненно, но глаза улыбались. – Вообще-то это на самом деле было обидно…

Стараясь не смотреть ему в глаза, Лена нашла воображаемую точку чуть выше уха. Кажется, что-то такое советовали психологические паблики «ВКонтакте».

– …Но знаешь, что смешно? Мне захотелось уйти, а я не сообразил куда. Уроки-то закончились, а я в школу вернулся. Короче, дошло до меня только около гардероба. А назад идти вроде как рано: вдруг ты еще там стоишь? Ну и я как в комедии, когда герой по ошибке вместо выхода заходит в шкаф и делает вид, что все так и задумано. Тупо, скажи? – Жан неловко хохотнул.

Обрадованная возможности перевести тему, Лена с готовностью подхватила. Но сразу осеклась, сообразив, что именно сделал Жан.

– Чертовы рыцари – никак не могут без своего рыцарства, – притворно проворчала она.

– В смысле?

– Я же не тупая, Жан. Ты сейчас выставил себя нелепым, лишь бы я не загонялась со своими извинениями. – Предваряя его возражения, Лена сложила ладони лодочкой, заставив Жана замолчать. – И это правда круто, я понимаю, поверь. Редко какой парень способен на такое. Это очень… очень по-рыцарски, да. Но со мной так не надо. Я привыкла отвечать за свои косяки.

– Уяснил. – Очень серьезно, почти торжественно, Жан протянул ей руку. – Мир?

«Ты такой чуткий и внимательный, и у тебя такие глаза, такие глаза!» – едва не запищал кто-то восторженным писклявым голоском. Но Лена вовремя сообразила, что это она сама вот-вот потеряет остатки самоуважения, и закашлялась. Осторожно пожав крепкую ладонь, пробормотала:

– Мир. Давай рассказывай, что там за тема.

* * *

Лена ожидала чего угодно, но в «Беккере» они подсели за столик к седовласой старушке с прямой как линейка спиной. Туго перепоясанный бежевый плащ, круглые очки в тонкой оправе и висящий на спинке стула зонтик довершали образ Мэри Поппинс. Чинно отщипывая кусочки чизкейка, старушка изредка смачивала узкие губы в одноразовом стаканчике с чаем. И несмотря на дешевый пластик в унизанной перстнями морщинистой руке, ее легко было представить где-нибудь в Лондоне, в кафешке с видом на Темзу.

Жан кивнул ей, как старой знакомой, и встроился в очередь желающих перекусить школьников. Категорически отверг робкую попытку Лены заплатить за себя. Взял бутылку морса и – чем окончательно покорил сердце девушки – не какую-нибудь сладкую фигню, а два здоровенных сэндвича.

– Фаина Григорьевна, простите за опоздание.

– Ничего страшного, Жан. – Старушка аккуратно, стараясь не стереть слой неброской помады, промокнула губы салфеткой. – Представите мне свою спутницу? – В непринужденном уважении, с каким обращалась она к подростку, чувствовалась педагогическая закалка старой школы. Ни капли снобизма или притворства, настоящее общение на равных.

Лена решила, что Фаина Григорьевна как минимум университетский преподаватель. А может, даже ректор, или декан, или кто там в университетах за главного?

– Лена, это Фаина Григорьевна. Она работает в библиотеке на улице Пушкина. Мы в общем-то там и познакомились.

– Жан с семи лет берет у нас книги, – с едва уловимой ноткой гордости прокомментировала библиотекарь.

«О боги! Он еще и читает!» – окончательно и бесповоротно пропадая, подумала Лена.

– Фаина Григорьевна, это Лена. Мы учимся в одной школе. И похоже, у Лены точно такая же проблема, как и у вас.

– Елена? – бровь библиотекаря вопросительно изогнулась. – Кто начнет?

Взгляд Жана перекидывался то на одну, то на другую сторону стола. Фаина Григорьевна деликатно откашлялась, пригубила чай, вновь промокнула губы салфеткой и сказала:

– Давайте по старшинству. Елена, вы любите шить? Я вот просто обожаю. Особенно игрушки. Или, точнее сказать, любила…

Белый

Он был хорошим медведем. Неуклюжим добродушным увальнем, с белой плюшевой шкурой и набитым ватой сердцем. В безграничной любви своей Швея наделила его мощными лапами, каждый палец на которых оканчивался широким черным когтем. Покатая спина, грудь широкая как ледокол, за массивным лбом спрятался недюжинный ум. Он и в самом деле был хорошим медведем.

Сту-сту-сту-стучала швейная машинка, сшивая разрозненные куски выкройки в огромное медвежье тело. Бу-бу-бу-бубнил ноутбук, который Швея включала во время работы. Швея никогда не видела живого белого медведя и хотела, чтобы образ все время находился перед глазами.

Глаза же его появились не скоро. Гораздо позже ушей. Поэтому первое время он слушал. О том, что белые медведи – гроза Арктики. О том, что белые медведи – прирожденные убийцы. Он говорил себе, что это не про него. Он больше любил тонкий голосок Умки, который искал друга не с черным носом, а с розовым. Но уже тогда, задолго до предательства, догадывался: неустанно преследовать добычу, сливаться с ледовыми торосами, рвать зубами, убивать, убивать, убивать – это про него.

Черные бусины глаз блестели, исподволь наблюдая за пухлой девочкой, лишь немногим больше его самого. Она же едва взглянула на улыбчивого белого мишку, перевязанного красным бантом, которого Швея с трудом удерживала на вытянутых руках. Небрежным кивком велев посадить подарок возле дивана, девочка уткнулась в планшет. Но глаза Швеи все равно полнились любовью. Вот тогда-то он и понял, что это слепое обожание, подарившее ему жизнь, заемное, чужое. Он улыбался, вывалив красный язык, но в ватном сердце клокотала ненависть.

Ночью, когда уснули все, кроме пухлой девочки, он собрал эту ненависть, сконцентрировал в израненном ватном сердце… и, впервые в жизни, зарычал. Неуклюже, путаясь в лапах, он сделал первые шаги. Он задрал нос, принюхиваясь к острому аромату страха, стекающему с высокой-высокой кровати. Он раскрыл пасть и щелкнул зубами. А когда девочка завизжала и комната наполнилась светом, беспокойством и колонноподобными ногами родителей, он плюхнулся на пол, широко распахнул глаза и умильно вывалил язык.

Конечно, родители не поверили маленькой пухлой девочке. Они стыдили ее и говорили, что медведь хороший. А он каждую ночь рыскал под лестницей высокой-высокой кровати, злясь, что мягкие лапы слишком слабы, чтобы затащить его неуклюжее тело наверх. В отместку за бессилие он переворачивал вещи, угрожающе рычал, клацал зубами. И отходя подальше, все старался поймать взгляд своей жертвы. Отныне он самый страшный хищник на планете Земля. Отныне он гроза Арктики. Отныне он прирожденный убийца.

До того как Швея стала для него просто Швеей, он называл ее Большой Белой Медведицей.

Он верил ей.

Он был хорошим медведем.

А стал плохим.

Лена

– …Отказываются что-либо замечать. Ариша, внучка моя, всегда была, мягко говоря, в теле, а за последние пару недель отощала, кожа да кости. Так не видят в упор! Хотя раньше пылинки сдували. На дачу со мной лишний раз ребенка не отпускали, потому что там, прошу прощения, уборная на улице. Врача вызывали на каждый чих. А тут Ариша прямо бледная тень самой себя – родителям же хоть бы хны! Зато медведь этот, будь он трижды неладен, теперь им вместо ребенка. Пылинки сдувают, обижаются, если про него скажешь что-то не то. Такое поведение… знаете, Елена, если бы я не так хорошо знала своих дочь и зятя, я бы подумала, что они связались с наркотиками. Это какая-то зависимость, право слово!

– Да нет, это уже просто эпидемия, – пробормотала потрясенная Лена.

Чай Фаины Григорьевны давно остыл. На недоеденный сэндвич Лена даже смотреть не могла. Жан, так и не проронивший ни слова, еле слышно постукивал пальцем по опустевшей бутылочке из-под морса.

– Что вы имеете в виду?

– Ярик… Ярослав, мой младший брат. Он вчера познакомился с мальчиком, который думает, что его игрушка оживает по ночам.

– Вот как?! – оживилась Фаина Григорьевна. – Елена, а вы, случайно, не знаете, где живет этот мальчик?

– Где-то за библиотекой, чуть выше улицы Пушкина. – Лена пожала плечами. – Точного адреса не знаю. Не скажу, что я сильно интересовалась.

– А точного и не нужно. Жан, вы понимаете, что это значит? – Фаина Григорьевна многозначительно изогнула бровь. – Моя гипотеза находит уже третье подтверждение.

Жан едва заметно поморщился:

– Родные Фаины Григорьевны тоже живут на улице Пушкина, но ниже тебя, около фонтана. И Фаина Григорьевна считает, что проблема тут именно в улице. И еще считает, что я… м-м-м… – Жан замялся, явно не зная, как продолжить.

– …эксперт, – пришла на выручку библиотекарь. – Ложная скромность не красит вас, Жан. После того, что довелось пережить вам и вашим друзьям, вы настоящий эксперт в области паранормального, как бы ни раздражало меня это словцо из бульварных газет. И что же, вы по-прежнему станете упорствовать, что улица здесь ни при чем?