Латышев
… " Прямо какая-то выставка мерзости, – подумал Латышев, снимая энцефаллор. – Или Князеву просто не везет… Впрочем, пульсации-то откуда-то берутся… Скорее бы закончить это обследование, а то он понатворит дел…"
Он поднялся, чтобы положить энцефаллор в шкаф, и заметил сидевшего возле окна Болдина.
– Давно сидишь?
– Минут пять.
Латышев уложил прибор на место.
– С восстановлением что-нибудь получилось?
– Практически ничего, – пожал плечами Болдин. – Князев все время выпадает на подуровни примерно одного слоя, так что достоверности, сами понимаете, никакой. Точнее – мизерная. Боюсь, и десятка таких снимков не хватит.
– Скверно. Князев кинулся напрямую управлять подуровнем… – Латышев в задумчивости походил по комнате. – Он еще спит?
– Сейчас придет. Я разбудил его перед тем, как идти сюда.
В этот момент в комнату вошел Князев. Вид у него был почти болезненным.
– Присаживайтесь… – Латышев кивнул на кресло. – Вы не очень хорошо выглядите, может, стоит отложить выход?
– Не надо, – качнул головой Князев. – Я чувствую себя нормально.
– Ну, хорошо. У вас есть ко мне вопросы?
– Нет. Я могу приступать?
– Да, пожалуйста…
В ожидании, пока Князев выйдет на уровень, Латышев отошел к окну. На улице быстро темнело.
– Я звонил в Уровневый контроль, – сказал Болдин. – Там говорят, что на седьмом опять был провал.
Латышев оглянулся на стенд – Князев был на уровне.
– Я знаю, – с легкой досадой сказал он, – тоже звонил. И хоть убей, не пойму, что за чудеса… У тебя есть на этот счет соображения?
– Мало данных. В принципе, могло быть и совпадением…
– Могло, конечно… – с сомнением кивнул Латышев. – Провалы случаются, но два подряд… И в то же время, нет никого, кто мог бы хотя бы выйти на седьмой, а не то, что его качать. Да что там качать, провалы-то гладкие были, по крайней мере в первые минуты. Уровневый контроль редко путает… Чертовщина… Кстати, Глеб, – он повернулся к Болдину, – ты бы попробовал выйти рядом с наблюдателями на шестой. И им легче, и ты бы посмотрел. Сводки – это сводки…
– Вы думаете, он опять задержится? – Болдин поднялся.
– Не знаю… Похоже, он закусил удила. Во всяком случае, надо посмотреть.
– Ясно, – Болдин вышел.
"Может быть, не стоило его выпускать на уровень? – подумал Латышев о Князеве, вновь посмотрев на стенд. – Впрочем, теперь уже все равно. Теперь он сможет выйти на уровень, когда угодно и где угодно, раз уж обучен. Еще хуже будет, тут хоть на глазах… Черт возьми, неужели опять попадет в провал?.. А если – да? Такое впечатление…" – он успел оформить мысль – зашевелился Князев.
Резко поднявшись, Князев сел на стенде, свесив ноги и глядя прямо перед собой совершенно пустыми глазами. Губы его кривила странная – одновременно по-детски обиженная и по-стариковски скорбная – складка. У Латышева мелькнула мысль, что Князев помешался, но тот вдруг тряхнул головой и сказал ровным голосом:
– Грязь. Одна грязь внутри. Топтать начали.
– О чем вы? – машинально спросил Латышев, все еще обеспокоено разглядывая Князева.
– Там, в видении, – Князев поднял на Латышева вдруг заблестевшие глаза. – Топтать начали, понимаете?.. Топтать… – повторил он внезапно помертвевшим голосом. Глаза его вновь погасли.
Латышев почувствовал, что Князев уходит в себя, сворачивается, как улитка.
– Ну, вот что, Андрей, – подойдя к столу, жестко сказал он. – Идите-ка сюда. Идите, идите!
Князев, словно очнувшись, недоверчиво посмотрел на него, но все-таки нерешительно поднялся и подошел.
– Садитесь! – Латышев почти насильно усадил его в кресло. Потом налил ему кофе. – Пейте! Пейте, пейте! – он подождал, пока Князев сделает несколько глотков, затем налил кофе себе и отошел к окну, искоса наблюдая за Князевым.
Когда тот допил кофе, Латышев спросил:
– Итак, что стряслось?
– Там не люди, Николай Алексеевич, – помедлив, сказал Князев, глядя в сторону. – Звери. Внутри меня – звери.
– Вам надо было чистить память.
– Да разве в этом дело? Внутри-то они остались бы все равно.
"Так… – подумал Латышев. – Все сначала…"
Он подошел к столу и сел напротив Князева.
– Послушайте, Андрей, – мягко начал он, – и постарайтесь понять то, что я скажу… – и вдруг сорвался, заметив, что Князев рассеянно отвернулся. – Слушать меня! – он грохнул ладонью по столу. Князев испуганно вскинул глаза. – Постарайтесь понять то, что я скажу, – жестко повторил Латышев. Он поднялся и походил по комнате, успокаиваясь.
Князев чуть оторопело следил за ним.
– Давайте так, – спокойнее сказал через минуту Латышев. – Я вам изложу экспериментальные факты, а вы их постарайтесь объективно оценить, вы ведь физик. Если понадобится, позднее я предоставлю вам экспериментальные материалы… Итак, первое… Установлено с хорошей достоверностью, что если сделать снимки одного и того же уровня у достаточно большого числа людей и потом обработать их совместно, то окажется, что эти снимки практически идеально коррелирует. Более того, дело обстоит так, что если рассматривать снимки уровней как снимки сознания неких "людей", то эти "люди" образуют вполне замкнутую "цивилизацию", где могут "двигаться", "есть", "спать", ну, не знаю, все, что угодно. Подождите! – остановил он хотевшего что-то сказать Князева. – Речь, разумеется, идет просто об удобном способе описания… Обработка достаточно большого количества снимков этого же уровня у любого практически здорового человека дает ту же самую "цивилизацию", понимаете? За исключением, возможно, малосущественных нюансов – ту же самую "цивилизацию", – раздельно, с нажимом повторил он.
– Похоже на эргодическую теорему, – Князев выглядел растерянным.
– Похоже. Я думаю, нетрудно понять из того, что я сказал, что вашего в этих "цивилизациях" мало. Они вовсе не ваши, а… скажем так, некоего "поля разума", создаваемого всем населением Земли. Вы понимаете, о чем я говорю?
– Да, да, – рассеянно проговорил Князев. – Но почему тогда там такое, если – разума? – он посмотрел на Латышева недоверчиво и ожидающе. – Ведь разума же, Николай Алексеевич…
Латышев поднялся и подошел к окну.
– Не знаю… – он помолчал. – Неизвестно, отчего та или иная "цивилизация" именно такая, а не другая. Пока неизвестно. Они такие и всё. Есть ли в существовании таких седьмых какой-то смысл или это просто наша общая патология – опять же пока неизвестно. Ясно, пожалуй, только, что интенсивность пульсаций, идущих по любому уровню, связана с характером "цивилизации" на нем, но и тут не вполне ясно, что причина, а что следствие… В сущности, мы знаем только, как эти пульсации гасить.
– Гасить?
– Ну да. Понижать интенсивность.
– Понимаю… И тогда… – глаза у Князева блеснули, – характер "цивилизации" меняется?
– В общем – да. Строго говоря, цели такой не ставится – гасятся именно пульсации, но действительно, в результате такого гашения "цивилизация" начинает выглядеть… более благополучной, что ли.
– Так почему же сейчас ничего не делается? – Князев произнес это почти гневно. Щеки его горели.
Латышев внимательно посмотрел на него.
– Делается, Андрей… Я понимаю вас, соблазн вмешаться всегда велик, вот только никто не знает, к чему это приведет потом. Мы не умеет считать такие вещи, поэтому внешних гашений стараются избегать… Вот… А в данном случае… – Латышев вдруг почувствовал, что устал. – А в данном случае гашение попросту невозможно, – после секундного расслабления сказал он. – Во всяком случае, известными методами.
– Невозможно? Почему?
– Почему?.. – мозг Латышева по-прежнему работал вяло. – Слишком велики пульсации. Уже слишком велики… – он заметил нетерпеливое движение Князева и сказал, опережая его вопрос: – Дело в том, что никто, кроме вас не сможет выйти на седьмой и пробыть там хоть какое-то время нормальным, а мы, к сожалению, не знаем иного способа гашения, кроме как присутствием человека на уровне. Присутствие человека на уровне сглаживает, как говорят – "подсаживает", пульсации, интенсивность их начинает колебаться и в среднем падает. "Качание уровня", может, вы слышали этот термин? – Князев мотнул головой. – Ну, неважно. Так вот необходимо некоторое время продержаться именно на уровне, не скатываясь в "сознания" отдельных "людей", то есть на подуровни. И, конечно, речь идет о выходе на уровень не одного человека, никто не может в одиночку замыкать на себя целую "цивилизацию". Тем более такую, как на седьмом… Даже вам там не продержаться больше трех минут. Это капля в море.
– И что будет дальше?
– Дальше?.. – Латышев отвернулся к окну и некоторое время смотрел в звездное небо.
"Черт возьми, уже ночь, – подумал он. – И всего только четыре выхода. Все очень медленно… О чем это я?.. Ах, да…"
– Что будет дальше? – повторил он, поворачиваясь к Князеву. – Пульсации уже сейчас давят некоторые тонкие механизмы сознания, вроде глубоких ассоциаций. Дальше может быть хуже… Впрочем, я уже говорил, что у нас есть кое-какой опыт борьбы с пульсациями, пусть не с такими. Так что… – Латышев вдруг понял, что последнюю фразу произнес машинально.
Ожившее было лицо Князева деревенело на глазах. На нем отразилось и застыло какое-то внутреннее мучительное усилие.
– А я ведь предал его… – тихо и чуть удивленно сказал вдруг Князев, обращаясь скорее к себе.
"Да что такое?!. – в сердцах подумал Латышев. – Опять?.."
– Кого вы там предали, Андрей? – резче, чем хотел, спросил он.
– Того человека… В видении. Спровоцировал – и сбежал. Негодяй… Грязь, одна грязь внутри…
– Послушайте же! Нет никакого человека.
– Это все равно. Предал-то я…
Латышев ощутил вдруг смертельную, безнадежную усталость.
– Ладно, Андрей, – сказал он, растирая лоб. – Идите на машину, Болдин сделает снимок, и отправляйтесь домой. Завтра придете, когда выспитесь. И почистите обязательно память.
– Да, да, – пробормотал Князев, поднялся и пошел к двери.
На пороге он, словно что-то вспомнив, обернулся.
– Вы правы, Николай Алексеевич, – сказал он, – надо очиститься. Теперь надо очиститься. Вы правы, спасибо.
Когда Князев вышел, Латышев позвонил Болдину в машинный зал.
– Сейчас придет Князев, – сказал он, – сделай снимок и отправь его домой. Сегодня больше ничего не будет. Может быть, и завтра.
– Что-то случилось? С уровня он вернулся вовремя.
– Дело не в этом. Пусть отоспится… И вот еще что… – Латышев помедлил. – Почисть ему память.
– Он может опять не захотеть.
– Значит, без его согласия.
– Но ведь… – начал было Болдин, но, внимательно посмотрев на Латышева, осекся. – Хорошо.
Латышев погасил экран, подошел к окну и распахнул его. С порывом свежего ветра в комнату ворвался упругий шум листвы.
На улице была теплая ясная ночь. Внизу, освещенные светом окон, метались верхушки тополей. Латышев постоял, закрыв глаза и подставив теплому ветру лицо. Он заставлял себя ни о чем не думать, давая передышку утомленному мозгу.
Вскоре появился Болдин.
– Что вы сделали с Князевым, Николай Алексеевич? – спросил он, доставая из шкафа и протягивая Латышеву энцефаллор. – Он чуть ли не умолял меня почистить ему память.
– Умолял?
"С чего бы это?.." – вяло подумал Латышев и тут же отвлекся:
– Ладно, давай смотреть…
Князев (предпоследний выход на уровень)
… В дверь забарабанили.
" 0, Господи!.. – сердце у Стиверса бешено заколотилось. Он со страхом посмотрел на окно – улица была освещена. – Опять?.. Боже мой…"
Он суетливо вскочил, уронив несколько листов рукописи, и, не поднимая их, кинулся открывать.
На пороге стоял полицейский. Он схватил Стиверса за воротник халата и рывком выдернул на лестничную площадку.
– Есть еще кто-нибудь в квартире? – спросил он. Стиверс мотнул головой. – Давай вниз… И быстрее! – он толкнул Стиверса так, что тот, запутавшись в полах халата, едва не скатился по ступеням, и вошел в квартиру.
Стиверс вдруг представил, как сапоги полицейского ступают по разбросанным листам его рукописи, и его охватило отчаяние.
Он спустился вниз, во двор. Там уже стояла толпа, окруженная машинами с установленными на крышах слепящими прожекторами и акустическими ящиками с черными блинами диффузоров. Полицейские с собаками сгоняли людей из дальних подъездов.
Стиверса втолкнули в толпу. Приподнявшись на цыпочки, он увидел стоявшего на коленях возле высокой красно-черной трибуны молоденького парнишку с разбитым лицом, почти мальчика. Толпа стояла полукругом метрах в трех от него. Люди стояли молча.
"Я где-то встречался с ним…" – мельком подумал Стиверс, и тут же легкий холодок пробежал у него по животу. Стиверс невольно оглянулся, но никто не смотрел на него.
Стоять в толпе под лучами прожекторов было душно.
"Скорей бы начинали, что ли…" – подумал Стиверс.
Наконец на трибуну взобрался Безликий. Он медленно обвел толпу глазами, и стало совсем тихо, только где-то в стороне негромко поскуливала овчарка.
– Я говорю вам – берегитесь! – вдруг визгливо выкрикнул Безликий, и Стиверс, ожидавший этого выкрика, все-таки вздрогнул. – Нет места спокойствию среди нас, пока жив хотя бы один выродок, – продолжал орать Безликий, – пока пропитан воздух ядовитыми испарениями их мозгов… – Стиверс краем глаза увидел, как медленно заходили взад-вперед диффузоры на акустических ящиках. Он знал, что сейчас его сознание захлестнет страх, и ему – Стиверсу – уже не нужно будет думать ни о чем, ни сейчас, ни потом, когда все кончится.
Он ждал, сжавшись, но страх не приходил.
Вокруг уже начала бесноваться толпа.
"Да что же я?.." – панически подумал Стиверс. Ему показалось, что глаза всех полицейских, стоявших вокруг на крышах машин, следят только за ним, и он закричал так, как кричали все вокруг него. Он начал размахивать руками и трясти головой, ясно – до звона – понимая нелепость и отвратительность всего, что делал.
– Берегитесь! – продолжал вопить Безликий, и голос его покрывал крик толпы. – Ибо и ваши мозги превратятся в зловонную черную жидкость, ибо и вы тогда будете сеять вокруг себя смерть и безумие, покрывая тела детей ваших гнойниками и язвами, пока глаза ваши не начнут источать потоки ядовитой слизи, разъедающей ваши лица, и вы не умрете от судорог, выворачивавших ваши суставы…
"Боже мой, какой бред… – подумал Стиверс, продолжая кричать. – Сумасшедший бред…"
– Берегитесь! – визжал Безликий. – Ибо стоят вокруг Города толпы выродков, глядят алчущими глазами на дома ваши и пищу вашу, на мужей и жен ваших, на воздух ваш. Берегитесь! Ибо и среди вас бродят они… – Безликий ткнул рукой вниз, туда, где стоял на коленях тоже кричавший и мотавший из стороны в сторону головой парнишка, и крик толпы заглушил последние слова Безликого. Замерев на мгновение, толпа разом сдвинулась к трибуне, и Стиверс почти физически ощутил возникшую там, вокруг парня, душную тесноту.
"Что они делают?.." – Стиверс растерянно огляделся, но вокруг не было ничего, кроме полубезумных глаз.
Толпа двинулась вновь, и Стиверс услышал долетевший от трибуны придушенный визг.
– Стойте, – тихо сказал Стиверс и невольно расставил руки, пытаясь удержать толпу, и тут же сам испугался того, что делает. А потом вдруг не помня себя крикнул: – Стойте же! Что вы делаете?
Толпа замерла и отшатнулась от него.
– Остановитесь! – вновь закричал он. – Вы сами не знаете, что творите…
Больше ему сказать ничего не дали.
– Выродок! – только крикнул Безликий, и толпа с воем накинулась на Стиверса.
Он не почувствовал боли в первый момент, он только видел вверху, над собой, мелькание рук, ног и тел, и слышал вой.
Они топтали его и пели гимн Вечным…
Латышев
… – Бред! – в сердцах сказал Латышев, сдергивая с головы энцефаллор. – Просто бред, и все тут… – он потер ладонями онемевший затылок и повернулся к Болдину. – Что-нибудь получилось с восстановлением?
– Достоверность по-прежнему мизерная, – сказал Болдин. – "Цивилизация", которая получается, просто не смогла бы существовать, непонятно, что могло бы ее удерживать. Князев выпадает все время в один и тот же слой. Единственное, что можно сказать более или менее достоверно, это то, что там везде страх.
– Что? – отвлекшись, не сразу понял Латышев.
– Страх. Страх. Все снимки коррелируют в этом. Они ведь там всего боятся, боятся даже не бояться, как этот… Стиверс. От этого, я думаю, и верхние уровни у них порезаны. Буквально у всех видений.
– Не знаю… – хмуро сказал Латышев. – Мысль, в общем, интересная… Сколько Князев пробыл на уровне?
Ответить Болдин не успел. Резко прозвучал сигнал экстренного вызова видеофона, и на экране появилось взволнованное лицо диспетчера Группы уровневого контроля.
– Николай Алексеевич! – встревожено сказал он. – Кто-то качает седьмой.
– Седьмой?
"Князев… Черт возьми, Князев!.." – пронеслось в голове у Латышева, и он на секунду растерялся.
Потом мозг его заработал ясно и четко.
– Глеб! – он повернулся к Болдину. – Быстро в гостиницу, Князев скорее всего там. Выведи его с уровня как хочешь, сейчас уже все равно… Я попробую рядом с ним покачать.
Вскочивший было Болдин почти испуганно посмотрел на него.
– Вы с ума сошли! Там же сто семьдесят единиц.
– Иди, Глеб, – сказал Латышев, поднимаясь, и зачем-то озабоченно огляделся, словно проверяя, не забыл ли что-нибудь. – Худо-бедно сто сорок я держу… Иди, не стой! – повторил он, заметив, что Болдин не шевелится, и пошел к стенду…
Латышев (конец)
… Латышев открыл глаза и некоторое время лежал, ожидая возвращения звона. Над его головой, на белой арке реабилитатора, безмолвно дрожали размытые солнечные зайчики, должно быть, от мокрой листвы за окном.
Звон не приходил.
Латышев осторожно, словно боясь расплескать заполняющую мозг тишину, сдвинул взгляд и повел глазами из стороны в сторону.
В дальнем конце палаты, возле окна он увидел стоявшего к нему спиной Болдина и какого-то человека в белом халате, по всей видимости, врача.
–… поэтому сомневаюсь, чтобы он оправился… – донесся до него обрывок разговора.
– Глеб… – негромко окликнул Латышев.
Болдин обернулся, секунду недоверчиво смотрел на Латышева, затем кинулся к кровати.
– Николай Алексеевич! Ну, наконец-то. Я уж…
– Что с Князевым? – перебил его Латышев.
Болдин замялся.
– Так что с Князевым, Глеб? – нетерпеливо повторил Латышев. – Ну же! Погиб?
– Нет. Не погиб… – Болдин помолчал. – Но это все равно – невменяем. И нет никакой гарантии, что когда-нибудь станет нормальным…
"Плохо… – тягуче подумал Латышев. – Как плохо… Незрячими остались… Что делать будем?.."
– Что делать будем, Глеб? – вслух повторил он.
Болдин опустился на стул возле кровати, посидел несколько секунд молча, потом сказал:
– Может быть, ничего уже и не надо, Николай Алексеевич.
– Ты что?.. – Латышев резко приподнялся, и тут же в его мозгу возник еще далекий, едва уловимый, невнятный гул. Латышев осторожно опустился на подушку. – Ты о чем это, Глеб?
– Видите ли, Николай Алексеевич… Кто-то продолжает качать седьмой…
Смысл того, что сказал Болдин, не сразу дошел до сознания Латышева. Некоторое время он продолжал ожидающе смотреть на Болдина, так, как будто тот ничего не говорил. Потом понял.
– Погоди… – с усилием произнес он. – Ты сказал, кто-то качает седьмой уровень?
– Да. Уже третьи сутки. Собственно, после Князева и не прекращалось. Уже некоторые наши подключились.
– Но ведь… Погоди, я что-то не соображу… – смятенно пробормотал Латышев. Гул в голове все усиливался, в нем уже можно было различить резкие отдельные слова и вскрики, визгливый смех, клекот, хрипы, монотонное бормотание, нескончаемо перекатывающее, словно гладкие камешки во рту, одно или два бессмысленных слова. Латышеву стало больно двигать глазами. Он никак не мог собрать разбегавшиеся мысли. – Что это может быть, Глеб? – через минуту беспомощно повернулся он к Болдину.
– Не знаю, Николай Алексеевич… Может, какая-то коллективная пороговая защита в нас самих. Не знаю… – Болдин пожал плечами, помолчал и вдруг сказал медленно, словно сопротивляясь тому, что произносит: – Слишком много совпадений с провалами. Вас ведь с Князевым тоже из провала вытащили, только опоздали… Словом, может быть, уровневые "цивилизации" реальны? Существуют где-нибудь далеко. Какая-нибудь из высоких, из тех, до которых мы еще не добрались, засекла выходы Князева на седьмой и сопровождала его, создавая, когда нужно, провалы… И сейчас они же качают…
– Да, да… – пробормотал Латышев. – Взаимодействие мозга с удаленными цивилизациями?.. Да, да, возможно, конечно… Только ведь не проверишь, до орбиты Плутона только летаем… А с другой стороны, резервы мозга, без всяких там… Если в насыщении… Спонтанный переход… Резервов-то не знаем… Как слепые котята…
Он уже не соображал, что говорит. Гул в голове достиг болевой точки.
И вдруг сквозь нестерпимый вой, звучавший в мозгу, Латышев остро и ясно подумал:
"Но почему только сейчас?.. Почему только сейчас, если могут?.. Почему надо было Князеву с ума сойти?.. Почему?.. Почему?!."
Он кричал и неистово колотил рукой по краю кровати.
Последним, что прорвалось в его сознание сквозь гул и бесконечно пульсирующее "почему", было ощущение обжигающего холода на затылке и запястьях и резкие и властные команды чужого голоса:
– Фиксаторы, быстро!.. Плотнее к телу!.. Посторонние из зоны!.. Быстрее!..
В следующее мгновение его окружили химеры…