Российская автономия

«Объем прав, предоставляемых, например, советской автономной области, – писал он, – может формально почти совпадать с губернскими правами; но важны не столько тексты, касающиеся такой «национальной губернии», сколько тот факт, что это область национальная, и то сознание равенства национальностей в общем труде, которое ощущается в жизни даже при неодинаковости правовой компетенции советских автономий.

Экономика и культура этих автономий могут быть не одинаково развиты, состав крестьянства и пролетариата в населении различен; в зависимости от этого «самозаконность» областей и республик юридически разнится; но это – равноценные, хотя разносильные национальные единицы, и именно поэтому с подъемом своих сил и самосознания коммуны так легко поднимаются по ступеням советского автономизма в разряд областей и республик и становятся видными младшими членами Союза ССР»^[178].

В. Н. Дурденевский отмечал, что равноценность неравных самих по себе национальностей в советском автономизме и легкость перехода в нем от формы области к республике делают советскую «самозаконность» неразрывной частью советского федерализма, который строится на началах принципиального равенства, координации членов и который при этом подчеркивает начало национальности и стремится вместе с тем создать реальное равенство условий жизни своих национальных звеньев, поддерживая культурно отсталых сочленов, втягивая их в общеплановое хозяйство. «Именно поэтому, – писал он, – «автономные» национальные земли (области и республики) легко получили представительство в федеративных органах Союза; именно поэтому, с другой стороны, автономные земли идут на спайку с более крупными хозяйственными организациями «краев», в плане хозяйства Союза играющих большую роль… Советская «национальная земля» есть «точка отсчета» советского федерализма: ее самозаконность – необходимое условие для выявления этого федерализма и для подъема национальной культуры трудящихся»^[179].

Н. И. Челяпов отмечал, что словом «автономия» (от греч. «самостоятельность» или «самозаконность») в общем его смысле обозначают независимость кого-либо или чего-либо от посторонней воли, власти, принуждения. В этом смысле, указывал он, говорят об «автономии воли», т. е. о способности воли определяться самой к действию вне зависимости ее от закона причинности.

Автономия, говорил Н. И. Челяпов, употребляется для обозначения независимости какого-либо учреждения, корпорации, союза и т. д. от государственной власти в деле установления для себя внутренних законов или правил.

«В области государственного права, – писал ученый, – термином «автономия» обозначается неполная самостоятельность государства, колонии, области и т. д., а напротив, известная степень зависимости их от законодательной власти другого стоящего над ними государства, с одной стороны, и в то же время самостоятельности в целом ряде вопросов своего внутреннего устройства и управления – с другой. В этом смысле автономия противополагается суверенитету: в то время как суверенное государство целиком определяется своим собственным правом, основанном на собственном могуществе, – несуверенное государство или автономная область ограничены в целом ряде функций, хотя и сохраняют более или менее полную свободу в своих внутренних делах… С другой стороны – автономия противопоставляется простому «самоуправлению», т. е. праву данной территориальной единицы… создавать собственные органы и распоряжаться местными административными и хозяйственными делами. Такие «самоуправляющиеся» единицы действуют не в силу и не на основании собственного законодательства, а получают свои права самоуправления и свою организацию от центральной государственной власти, «делегирующей» (предоставляющей) особым законом им право самостоятельного распоряжения вопросами местной жизни и определяющей устройство органов такого самоуправления (таковы, например, органы муниципального управления и пр.). Иначе это «местное самоуправление» некоторыми писателями называется «административной автономией» в отличие от «собственно автономии», т. е. «законодательной или политической автономии»^[180].

Н. И. Челяпов полагал, что градация степеней самостоятельности может быть представлена в следующем виде: а) суверенное государство, власть которого неограничена, независима и непроизводна от власти какого-либо иного государства; б) несуверенное государство, т. е. такое, которое хотя и ограничено в ряде своих властных функций властью другого, над ним стоящего государства, но все же действует в силу «собственного права», имеет собственную, им же установленную организацию, собственное управление и суд; в) автономная область – еще более узкая степень самостоятельности, распространяющейся главным образом на вопросы местного управления, но действующей под контролем центральной власти государства, могущего издавать для автономной области свои законы и отменять законы местные и, наконец, г) «местное самоуправление» (административная автономия), т. е. предоставление данной территориальной единице (городу, губернии и пр.) со стороны центральной государственной власти права более или менее самостоятельно распоряжаться местным имуществом, местными хозяйственными деньгами и некоторыми вопросами внутреннего управления (общественное призрение, народное образование и пр.)

«Дать совершенно точное разграничение этих различных форм самостоятельности политических тел, не обладающих «суверенитетом», чрезвычайно трудно, – писал Н. И. Челяпов, – никакая из существующих в буржуазной «науке» государственного права классификаций не дает достаточно четкого и твердого критерия для отнесения того или другого из таких «государственных» образований именно к данному классу или виду»^[181].

Н. И. Челяпов отмечал, что историческое развитие различных форм автономии и усиленный интерес к ним со стороны политических писателей приходится, главным образом, на вторую половину XIX и первую половину XX столетия, поскольку этот период в многонациональных государствах протекает под знаком национального развития. «Национальности, входящие в состав таких многонациональных государств, – писал он, – начинают пробуждаться и предъявлять требования на признание за ними известных прав самоопределения»^[182].

Н. И. Челяпов подчеркивал, что пролетариат, отвергая культурно-национальную автономию, требует для экономически слабых и культурно отсталых национальностей «национально-территориальной автономии», т. е. прав самого широкого самоуправления для областей, отличающихся особыми хозяйственными и бытовыми условиями и особым национальным составом населения.

Н. И. Челяпов считал, что принцип национально-территориальной автономии выдвигается пролетариатом не только потому, что он враг всякого угнетения, в какую бы форму оно ни облекалось, но и потому, что свободное развитие наций является одним из условий освобождения всех наций, всех стран и ускорения процесса изживания всяческих национальных предрассудков и различий и тем самым создания единого бесклассового интернационального общества трудящихся. «Предоставление широкого самоуправления таким национально-обособленным территориальным единицам, – писал он, – создает благоприятные условия для развития экономической жизни данной территории, роста местной промышленности, а вместе с ним ускоряет и процесс классового расслоения, выделения пролетариата, концентрации его в «класс для себя» и изживания всех национальных предрассудков…

Конечно, создание маленьких самостоятельных национальных государств отнюдь не может входить в программу рабочего класса. Разделение на такие мелкие единицы, партикуляризм, является тормозом к созданию крупной централизованно руководящейся и организуемой промышленности. Такой партикуляризм ведет за собой и дробление, измельчание хозяйственных форм; это – возвращение к временам средневековой феодальной обособленности, замкнутости, соответствующей мелким культурно-ремесленным формам индустрии. Централизованное крупное государство, способствующее развитию крупных хозяйственных форм, созданию многочисленного мощного рабочего класса, представляет собою ту форму государственной строя, которая больше всего отвечает интересам пролетариата. Но централизм рабочего класса не есть бюрократический полицейский централизма буржуазии. Это демократический централизм, допускающий возможность самых широких форм автономии, самоуправления, для областей, отличающихся особыми экономическими условиями, национальным составом, языком, бытом и проч. Такие автономные, имеющие свободу решения своих местных дел области, будут естественно тяготеть к экономически и культурно более сильным областям, заключая с ними тесные союзы, основанные не на порабощении и угнетении, а на создании взаимного интереса»^[183].

И. Д. Левин подчеркивал, что в первые годы Советской власти автономия была прежде всего способом вовлечения отдельных, слабых в культурном или численном отношении национальностей в процесс революционного развития, поднятия их до советской власти, что было невозможно без автономии этих окраин, т. е. без организации местной школы, местного суда, местной администрации, местных органов власти, местных общественных, политических и просветительных учреждений с гарантией полноты прав местного, родного для трудовых масс края языка во всех сферах общественно-политической работы^[184].

В другой своей работе И. Д. Левин определил автономию (от греч. «autos» – сам и «nomos» – закон) как самостоятельное осуществление советскими национально-государственными образованиями, составляющими часть союзной республики, государственной власти в соответствии со своими национальными особенностями в пределах устанавливаемых им прав, утверждаемых высшими органами власти СССР и союзной республики и под их верховным контролем.

Признаком советской автономии И. Д. Левин считал широкое право употребления национального языка в учреждениях, суде и школах, вовлечение в государственный аппарат работников из среды коренной национальности данного государственного образования^[185].

«Основным моментом, обусловливающим федеративную сущность советской автономии, – писал И. Д. Левин, – является ее государственный характер. Советские автономии – это образования государственного порядка; в их основе, как и в основе союзных республик, лежит право наций на самоопределение, на государственное существование, но в данном случае в силу объективных условий это право осуществлено не в форме суверенной, а в форме автономной государственности»^[186].

Н. П. Фарберов под автономией в государственном праве понимал самоуправление населения определенной территории в рамках единого государства. Он рассматривал советскую автономию как средство вовлечения трудящихся масс окраин в процесс революционного развития и как наиболее целесообразную форму союза между центром и окраинами^[187].

Н. П. Фарберов отмечал, что суть советской автономии заключается в организации в пределах союзной республики национально-государственных образований со своими национальными, политическими и просветительными учреждениями при гарантии полноправия местного, родного языка во всех сферах государственного строительства. Ее целью он считал политическое, хозяйственное и культурное развитие народов, их национальный рост^[188].

С. Я. Ошеров считал, что к вопросам советской автономии нельзя подходить лишь с обычным понятием о законодательной или административной автономии. Суть советской национально-территориальной автономии, осуществленной в районах страны, отличающихся особым национальным составом, хозяйственными бытовыми условиями, он видел не в одних лишь формальных правомочиях, а в обеспечении полноправного и свободного развития малых народов^[189].

И. Н. Ананов отмечал неразрывную связь автономии с федерацией в советском союзном государстве. Он считал, что эта федерация не могла бы выполнять своих задач по разрешению национального вопроса в процессе развития социалистического государства, если бы она не осуществлялась в неразрывной связи с советской автономией, являющейся организационной формой и суммой всех институтов, направленных на разрешение тех же политических и экономических задач, но в масштабе каждой отдельно взятой национальности. И. Н. Ананов указывал, что советская социалистическая автономия является не разъединяющим, а сплачивающим, объединяющим началом. Она цементирует, а вовсе не разрушает единство союзного государства^[190].

Н. Я. Куприц считал советскую автономию наиболее целесообразной формой государственного соединения центра и окраин^[191].

Я. Н. Уманский рассматривал советскую автономию в качестве неотъемлемой части советской федерации. Он полагал, что если федерация представляет собой форму строительства многонационального государства в целом, то автономия призвана удовлетворить интересы отдельно взятых национальностей в рамках единого государства.

Я. Н. Уманский подчеркивал, что основу советской автономии составляет диктатура рабочего класса и ее государственная форма – советская власть, обеспечившая власть трудящихся данной нации, что советская автономия строится по национально-территориальному принципу, означающему, что автономия предоставляется таким частям государства, которые отличаются особым бытом и национальным составом. Он считал, что советская автономия стала самой реальной и целесообразной формой союза между центром и национальными окраинами и сыграла огромную роль в разрешении национального вопроса в СССР.

Ученый определял советскую автономию как самостоятельное осуществление национальными государственными образованиями государственной власти на автономных началах. Он указывал, что народ, объединенный той или иной формой национального образования, пользуется на своей территории в рамках общей конституции правами государственного самоуправления по всем вопросам внутренней жизни и осуществляет эти права через свои национальные органы государственной власти и государственного управления^[192].

В другой работе Я. Н. Уманского говорилось о присущих советской автономии определенных принципах, важнейшими из которых являются следующие:

1) советская автономия основана на диктатуре рабочего класса и ее государственной формы – Советах депутатов трудящихся;

2) советская автономия строится по национально-территориальному принципу, означающему, что автономия предоставляется таким частям государства, которые отличаются особенностями национального состава населения и быта, в силу чего каждое автономное образование представляет собой объединение той или иной нации, народности, а границы таких образований определяются территорией, на которой проживает данная нация или народность;

3) советская автономия строится на базе равноправия различных национальностей и народностей. Это находит проявление, в частности, в равном объеме прав одних и тех же автономных образований;

4) организационным принципом советской автономии является демократический централизм, который выражается в разграничении компетенции автономных образований, а также в структуре и полномочиях государственных органов. В то же время принцип демократического централизма предполагает выборность всех органов государственной власти, привлечение широких масс населения автономных образований к работе этих органов и участию в общественно-политической жизни^[193].

Б. В. Щетинин рассматривал автономию как самоуправление областей, отличающихся особым бытом и национальным составом, в рамках общей концепции государства. Советскую автономию он считал самоуправлением социалистической нации или народности при сохранении братской связи с другими народами в системе суверенного советского социалистического государства. «Идея советской автономии, – писал он, – проистекает из самого существа социалистической революции, давшей свободу национальностям. Советская автономия была призвана к жизни потребностями закрепить дело социалистической революции по раскрепощению национальностей, ликвидировать фактическую отсталость некоторых национальностей России, поднять их материальный и культурный уровень, приобщить к участию в управлении государством трудящихся национальных окраин и центра России»^[194].

Б. В. Щетинин подчеркивал, что содержание автономии определяется характером власти, которую она выражает и закрепляет на своей территории. Он считал, что советская автономия – это прежде всего национальная автономия, которая строится на основе добровольного волеизъявления самих народов, пожелавших создать автономию в той или иной форме. «Советская автономия, – указывал он, – это форма связи между центром и окраинами нашей страны, она способствует сближению различных национальностей»^[195].

Он отмечал, что при помощи советской автономии отсталые в прошлом национальности поднялись до уровня передовых, ликвидируется их многовековая экономическая и культурная отсталость, что советская автономия обеспечивает возможность свободного развития национальностей, населяющих страну.

Б. В. Щетинин подчеркивал, что советская автономия строится на началах полного равноправия всех национальностей, что она построена на принципе демократического централизма, обеспечивающего единство целей и действий всех национальностей при их максимальной творческой инициативе и активности^[196].

Возвращаясь к этому вопросу позже, Б. В. Щетинин указывал, что советская автономия основана на принципах добровольности и правового равенства народов СССР, права нации на самоопределение и суверенности наций, социалистическом интернационализме и демократическом централизме. Кроме того, он высказывал согласие с теми, кто к этим принципам добавлял также создание советской автономии на базе советской власти, ее национально-территориальный характер, создание советской автономией условий для связи национальных окраин с центрами советских республик, действие органов государственной власти и органов государственного управления, суда, прокуратуры и т. д. в советских автономиях на языке данной национальности в соответствии с ее национальными и бытовыми условиями.

Он также утверждал, что советская автономия – замечательная национально-государственная и правовая форма самоуправления наций и их братского сожительства в единой семье советских народов^[197].

А. И. Денисов указывал, что термин «автономия» в государственно-правовом смысле означает право населения какой-либо территориальной единицы (провинции, области и т. п.) на политическое или административное самоуправление в рамках данного государства.

Он подчеркивал, что автономия не означает независимости автономной единицы, а предполагает политическую связь этой последней с государством, в состав которого она входит. Автономия не разрушает государственного единства и существует в его рамках^[198].

В другой работе А. И. Денисов отмечал, что в науке советского государственного права термином «автономия» обозначаются: 1) право какого-либо национально-территориального образования (например, области) самостоятельно решать дела внутреннего управления; 2) само национально-территориальное образование, обладающее этим правом.

Он подчеркивал, что советская автономия представляет собой областную автономию, являющуюся единственно верным решением вопроса о государственном устройстве той или иной нации в случае, когда она не пожелает или не сможет отделиться и образовать самостоятельное государство. Такая организация прямо вытекает из принципа демократического централизма.

«Советская автономия, – писал А. И. Денисов, – является социалистическим самоуправлением нации или народности при сохранении ее братской связи с другими народами в системе суверенного Советского государства»^[199].

Д. Л. Златопольский рассматривал советскую автономию как самостоятельное осуществление государственной власти советским социалистическим национальным государством (автономной республикой) или государственным образованием (автономной областью), входящим в состав союзной республики, в пределах компетенции, устанавливаемой высшим органом государственной власти союзной республики при участии данной автономной единицы^[200].

В другой работе Д. Л. Златопольский отмечал, что автономия предполагает самоуправление в рамках общей конституции для области или нескольких областей, отличающихся особым бытом, национальным составом и известной экономической целостностью. Такое самоуправление, считал он, означает самостоятельное осуществление государственной власти автономной единицей; компетенция этой автономии определяется государством, в состав которого она входит, при ее участии.

Д. Л. Златопольский не считал, что советская автономия может быть создана главным образом или даже исключительно по национальному признаку. Он подчеркивал, что в действительности строительство советской автономии никогда не происходило в таких областях, которые отличались бы только особенностями национального состава; советская автономия всегда создавалась в областях, которые характеризуются определенным бытом, национальным составом, а также известной экономической целостностью.

Д. Л. Златопольский указывал, что советская автономия основана на базе Советов и является поэтому новым типом автономии, неизвестным ранее истории; она построена по национально-территориальному признаку; является государственным союзом трудящихся соответствующих наций (народностей) в рамках союзной республики и следовательно – в составе СССР (с момента его образования); все органы государственной власти, органы государственного управления, суда и прокуратуры действуют на языке национальности, образующей автономию.

Он считал, что воплощение в жизнь этих принципов было одним из важнейших условий, обеспечивающих свободное развитие различных наций и народностей и позволивших им ликвидировать фактическую отсталость, развернуть свои творческие способности, развить национальную культуру, национальную государственность.

Упомянутые принципы, по его мнению, свидетельствуют о том, что социалистическая автономия является автономией нового, высшего типа, неизвестного ранее истории.

Д. Л. Златопольский отмечал, что в отличие от всех ранее существовавших в мире автономий советская автономия тесно связана с федерацией. Такая неразрывная органическая связь в огромной степени расширяет рамки автономии, пределы принадлежащих ей полномочий по осуществлению государственной власти^[201].

В 1959 г. вышла в свет посвященная советской автономии статья П. Г. Семенова, многие положения которой были подвергнуты резкой критике в советской правовой литературе^[202].

Ее автор утверждал, что господствующее в советской литературе понимание автономии и ее роли в демократическом государстве сводится, по сути дела, к тезису, гласящему, что автономия, и именно областная автономия, представляет собой исключительно план демократического устройства для тех национальностей (национальностей меньшинства), которые не пожелали выделиться из многонационального государства. Поэтому областная автономия всегда отождествляется с автономией национально-территориальной, иначе национально-территориальная автономия рассматривается как терминологически более строгое название областной автономии.

П. Г. Семенов считал, что с подобным пониманием всего вопроса согласиться нельзя. По его мнению, автономия в буквальном смысле этого слова (самозаконодательство, самозаконие, самозаконность) определяет наличие у местных органов государственной власти права издавать самостоятельно необходимые правовые акты («законы») по определенному кругу вопросов. «Принимая во внимание, – писал он, – что в каждом действительно демократическом государстве (а только о таком и идет речь) именно законодательство, правотворческая функция органов государственной власти в целом, составляет высшее по отношению к управлению и т. п. проявление властного начала, автономию можно определить как самостоятельность соответствующих органов власти в разрешении относящихся к их компетенции дел»^[203]. К таким делам он относил вопросы чисто местного, областного или чисто национального значения.

П. Г. Семенов полагал, что по отношению к местному самоуправлению автономия – понятие более широкое, что автономия как самостоятельность в решении всех местных вопросов наряду с самоуправлением, т. е. управлением местными делами самим населением через свободно избранных этим населением должностных лиц, представляет собой необходимое проявление демократического централизма.

Автономия, будучи проявлением в государственном устройстве демократического централизма, подчеркивал он, не устраняет правового подчинения местных, действующих автономно, государственных органов центральной власти. Такое подчинение предполагается безусловно существующим.

Ставя вопрос о том, кто должен пользоваться автономными правами, П. Г. Семенов подчеркивал, что совершенно неосновательно понимать автономию исключительно как организацию национально-территориальных единиц. Он указывал, что автономия обеспечивает свободное развитие областей, выделенных по самым различных признакам и прежде всего по хозяйственным соображениям.

П. Г. Семенов был против отождествления областной и национально-территориальной автономии, против того, чтобы в областной автономии видеть исключительно одну из возможных форм самоопределения наций в рамках многонационального государства. Он считал, что областная автономия – это всеобщий, универсальный план внутренней организации всякого демократического государства в том случае, если его территория не составляет однородной в хозяйственном, географическом, бытовом, национальном и других подобных отношениях области.

«Областная автономия, – писал он, – по отношению к национально-территориальной – это вообще иной план. В качестве различных форм автономии каждая из них предполагает самостоятельность соответствующих «мест» в делах местного значения. Но определение границ автономных единиц производится на основе различных критериев. План областной автономии предусматривает разделение всей территории государства на автономные единицы с учетом в первую очередь хозяйственных, бытовых и других подобных условий, с учетом, но без выделения на передний план национального признака, который принимается в расчет главным образом через призму опять-таки хозяйственных соображений (например, единство языка как момент, способствующий экономическому развитию, и т. п.). Национально-территориальные автономии строятся в рамках большого многонационального государства преимущественно или даже исключительно по признаку национальной принадлежности»^[204].

П. Г. Семенов обращал внимание на то, что национально-территориальная автономия допускается В. И. Лениным только тогда, когда к этому вынуждает наличие особых обстоятельств, при которых она является необходимой, и в этом состоит собственное ее значение. Среди этих обстоятельств В. И. Ленин особенно часто указывает на известную отчужденность в отношениях между нациями, сложившуюся как следствие былого (например, в царской России) неравноправия наций, их деления на великодержавные и угнетенные, колонизированные. Потребность в известном государственно-правовом обособлении отдельных наций посредством учреждения национально-территориальных автономий (различной степени автономности) может возникнуть и в условиях более или менее резкого неравенства уровня экономического, культурного и т. п. развития малых наций сравнительно с прежней великодержавной нацией. Национально-территориальную автономию при таких обстоятельствах В. И. Ленин, подчеркивал П. Г. Семенов, считал средством оказания помощи малым и отсталым нациям со стороны более развитой в устранении фактического неравенства и в достижении уровня передовых.

«Автономия, – писал П. Г. Семенов, – это всеобщий принцип внутренней организации советского социалистического государства. Автономия предполагает наличие широкого местного самоуправления и самостоятельность мест в делах, имеющих местное значение. И обе эти задачи были решены сосредоточением всей политической власти в центре и на местах в руках Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов»^[205].

П. Г. Семенов подчеркивал, что в качестве местных органов власти Советы с самого начала обладали полным, не ограниченным никакими другими органами власти на местах местным самоуправлением. Однако Советы на местах, отмечал он, как они были практически созданы самодеятельностью самих масс трудящегося населения и оформлены законодательными актами Советской власти, – это не только органы местного самоуправления, но также автономные органы, т. е. органы, самостоятельно, в рамках общегосударственных законов решающие все дела местного значения.

П. Г. Семенов считал, что с принятием Конституции РСФСР 1918 г. повсеместная автономия советских органов власти, связанная с самым широким их самоуправлением, стала одним из важнейших проявлений демократического централизма, всесторонне реализованного во внутренней организации Советской власти, конституционным принципом республики Советов. В нормах Конституции РСФСР 1918 г. были установлены и автономность всех местных Советов, и необходимый сопутствующий элемент автономии – их полное самоуправление. Последующее общесоюзное и союзно-республиканское законодательство не внесло по рассматриваемому вопросу каких-либо нововведений принципиального характера.

«Итак, автономия в практике советского государственного строительства, как и в марксистско-ленинской теории, – писал он, – это всеобщий принцип внутренней организации государства»^[206].

Касаясь крупных однонациональных районов, например русских местностей Российской Федерации, П. Г. Семенов признавал очевидным автономный характер полномочий местных Советов и автономный правовой статус соответствующих административно-территориальных единиц, если брать областной или краевой масштабы, а границы между ними не могли определяться исходя из национального признака.

Во всех неоднонациональных союзных республиках с компактно проживающим более или менее значительным национальным меньшинством, указывал он, была использована национально-территориальная автономия. «Иначе говоря, – писал он, – в районах, заселенных национальным меньшинством, при определении границ соответствующих автономных единиц национальный признак учитывался в качестве решающего, доминирующего над всеми другими»^[207].

Семенов отмечал, что национально-территориальная автономия развивается в рамках советской государственности параллельно с областной автономией, а цели, ради которых был принят план национально-территориальной автономии, наряду с планом областной автономии, уже достигнуты: ликвидирована былая отчужденность между нациями; нации, прежде отсталые в экономическом и культурном отношении, поднялись благодаря поддержке и помощи всех советских народов до передового общесоветского уровня.