Эскадра

В конце ноября в южном полушарии закончилась весна, с каждым днём становилось всё теплее, поменялись муссоны. В океане мы так и не встретили ни одного судна. Хорошо, конечно, но удивительно. В начале декабря линкор направился к Новой Каледонии, где командование наметило пятидневную стоянку для профилактики механизмов и вооружения, проверки электросетей и связи, подкраски корабля, потрёпанного океанскими штормами.

Согласно уставу, прибыв на место, вахтенный офицер в присутствие командования поднял стояночный флаг и гюйс, и поставил посты.

Как и все, страдающий от нетерпеливого ожидания начала боевых действий командир лазил по крейсеру, выискивая недостатки и недоделки. Матросы и офицеры делали вид, что его боятся, а в спину улыбались по-доброму. Полюбил экипаж своего балагура-командира, чей громкий голос можно было услышать в разных отсеках и закоулках: «Офицер должен быть постоянно в состоянии вздрюченности, нос по ветру, ширинка нараспашку в готовности к немедленным действиям, вот тогда и будет из него толк. А что я наблюдаю, господа офицеры? Только соберусь вас вдумчиво лечить со всей пролетарской беспощадностью, как тут же начинается японская трагедия: отец – рикша, мать – гейша, сын – Мойша, а вы вообще погулять вышли».

Рановато мы обрадовались наступлению южно-полушарного лета, ибо хорошая погода баловала нас недолго. Едва мы оклемались от прошлой болтанки, как попали в новую. Мало того, что океанический муссон гнал тягучую волну, так ещё до экватора придётся идти против тихоокеанского течения с ветром в правый борт. Чтобы избежать боковой качки, капитан повёл корабль галсами. Конечно, топлива израсходуется чуть больше, но зато это даст возможность избежать тотального блёва.

Радовало то, что по мере приближения к экватору климат стал меняться, и постепенно установилась вполне приличная погода, успокоились ветра, и поменялось течение. Но благостный комфорт длился недолго, и вскоре опять нависла стопроцентная влажность и духота, которые усиливались с каждым днём.

Два дня стояли на северной оконечности дикого островка Лата, от края до края, заросшего тропическим лесом. Потом опять двинулись на север. За экватором океаническое течение поменяло направление на восточное. Влажная жара достигла своего пика, и почему-то переносилась намного хуже, чем в экваториальной Атлантике. Даже завёртывание в холодную мокрую простыню не помогало. Спасали только вентиляторы и горячий чай. Оставалось надеяться на лучшее, поскольку мы неуклонно шли на север, и рано или поздно должны выбраться из этой душегубки в привычную зиму.

На другом диком островке Муссау к востоку от Южной Гвинеи мы задержались на неделю. Закончив регламентные работы, моряки весело встретили Новый год, нарядив пальму блестящими гильзами от крупнокалиберного пулемёта и кусками хлопковой ваты. Купались, ловили рыбу и жарили её на костре, лазали по тропическому лесу, ловили силками разноцветных попугаев. Одним словом, снимали стресс.

В начале января мы снова подняли ходовой вымпел Черногории, раскочегарили топки и отправились к месту крайней стоянки, которую присмотрели для ожидания перед началом боевых действий. Этот небольшой пустынный остров Итбайят, формально числящийся за Португалией, располагался вблизи Тайваня, или как его тогда называли португалы – Формозы. Вот здесь среди прибрежных скал и редкого субтропического леса нам и предстояло ждать почти две недели до самого кануна войны.

Зима на полуострове Шандун считалась бы мягкой, если бы не северо-западные пассаты. Они несли мало воды, и осадков почти не выпадало, но пронизывающий ветер порой доводил до отчаяния, особенно на здешних каменистых островах. Эти острова с кошачьим названием Мяодао цепочкой вытянулись на север, отделяя Западно-Корейский залив от внутреннего залива Бохайвань. На северном островке с жутким названием, которое я из вредности озвучу, Нанхуангченгкун (сокращённо Нан) и встал на якорь балкер «Фортуна». Из десятка островков выбрали именно Нан, поскольку по прямой от него до Порт-Артура было всего двадцать восемь миль, час полного хода.

Сей каменистый островок вытянулся с востока на запад, перекрывая с моря вид на стоянку корабля, имел несколько глубоких бухт и не имел населения, о чём говорили брошенные на зиму убогие рыбачьи хижины. Ко всему прочему остров худо-бедно защищал балкер от леденящего северного ветра и волн.

За время достройки после спуска на воду и за полгода похода через полмира команда балкера отлично сработалась, крепко сплотилась и полюбила свой необычный, но по-своему удобный и уютный корабль. Его можно было бы считать грузовиком, если бы не восемь заглублённых в палубу овальных башен со 105 мм орудиями, по четыре на каждый борт с сектором обстрела в сто двадцать градусов, и четыре крупнокалиберных пулемёта по паре на каждое крыло мостика. Я уже не говорю о четвёрке торпедных катеров, дремлющих в задних трюмах. Всех наблюдателей при виде балкера сперва смущали его округлые, тупые и с виду неуклюжие формы и особенно четыре мощных крана между трюмами, но орудийные башни и пулемётные турели неизменно снимали все сомнения.

Выкрашенная в камуфляж и не тянущая за собой дымного хвоста «Фортуна» вблизи смотрелась необычно и даже сурово, а вдали её формы зрительно размывались и терялись на фоне серого зимнего моря. Кроме четырёхэтажной надстройки на корме, всё объёмы на этом огромном корабле были забиты жидкостями, грузами, боеприпасами или механизмами, по сути, балкер являлся большой кладовкой с серьёзной охраной.

– Эгей, бойцы-молодцы, – заорал Стингер, сгоняя на бак своё отделение морпехов, – поживее, пошустрее мните свои застоявшиеся от безделья тела, а то коки-наки отморозите, а мне потом оправдываться перед вашими жёнами. Полчаса круговая тренировка, а потом спарринги. И-и, начали.

На юте со своим отделением вдумчиво занимался Ставр, которого за время плавания все морпехи так зауважали, что буквально в рот заглядывали, и было от чего. Теперь каждый из них был фанатичным почитателем РОССа. Промозглая погода и северный ветер лишь придавали ребятам бодрости. Стоящие на постах у флага и гюйса одетые в тёплые полушубки моряки, ёжились от противного холода, вздыхали и тихонько завидовали бойцам в тельняшках, от которых шёл пар.

На самой верхотуре надстройки в ходовой рубке стоял капитан Марычев и, глядя сверху, то на поединки морпехов, то на волны залива, вот уже много дней ломал голову от навалившейся неизвестности. Он прекрасно понимал суть момента, и ни на йоту не отступил от плана, но на его плечах лежала огромная ответственность. Связисты уже который день не снимали наушники и наверно оглохли и охрипли у микрофонов. Но связи как не было, так и нет. В принципе тысяча миль не такое большое расстояние для мощной рации. Но факт оставался фактом: связь, моп её ять, отсутствовала. Капитан Марычев вздохнул и отошёл от окна, не радовал даже завтрашний Новый Год.

– Сергей Фёдорович! Товарищ капитан, – в рубку ворвался взъерошенный связист, – есть связь, неустойчивая, но радиограмму удалось принять. Наши уже на широте Южной Гвинеи на острове Миссау спрашивают, как у нас дела, не изменился ли по каким-либо причинам план кампании? Сообщают о связи каждые три часа, начиная с 9-00. Во избежание случайного перехвата предлагают перейти на более высокие частоты, недоступные японцам.

– Слава богу, – облегчённо вздохнул и незаметно перекрестился Марычев, – передай, что всё идёт по плану, у нас без проблем, подтверди связь на запасной частоте каждые три часа. Беги, передавай, если что, я в кают-компании.

Кают-кампания балкера отличалась изысканным для этого времени интерьером и начинкой: библиотека, пианино, гитара, несколько деревянных духовых инструментов, бильярд, два телевизора, четыре компьютера, слабоалкогольный бар с соками и пивом, шахматы, домино, удобные диваны и кресла, имитация камина. Свободные от вахты офицеры, если не отдыхали в каютах, то расслаблялись в кают-кампании.

– Господа офицеры, – иронично обратился к собравшимся начарт лейтенант Григорян, – а не устроить ли нам перед Новым Годом катерные гонки, ведь по сути катера так и не успели толком обкатать?

– Какие ещё гонки? – проворчал от дверей вошедший Марычев, – совсем от безделья сбрендили? Ваша бездумная радость жизни, вынуждает меня насторожиться.

– Да, будет вам, Сергей Фёдорович, – возразил штурман лейтенант Фролов, – Размик дело говорит. Назовите это не гонками, а финальными испытанием в условиях театра боевых действий. А если у них что-то откажет во время атаки? Операцию сорвём.

– Вот же народ, – проговорил лейтенант Басов командир катера «Волк», – сами всё знают, сами всё решают, а мнение самих катерщиков уже никого и не интересует.

– Да, вы, никак забоялись или заленились, господа торпедные налётчики? – засмеялся Григорян.

– Прикажут, прокатимся, – спокойно ответил лейтенант Коротич, командир катера «Рысь». – Ваше мнение Сергей Фёдорович?

– Ладно, – махнул рукой капитан, – но чтобы комар носа не подточил. Спустить кораблики аккуратно, машины проверить, прогреть, и не рвать, дистанция – миля. За пределы острова не выходить. Не дай бог засветитесь раньше срока.

Через два часа весь экипаж «Фортуны» высыпал на палубу, наблюдая, как на волне покачиваются четыре катера с зачехлёнными стволами и без торпед. На малом ходу они отошли на полумилю на запад, встали на одну линию и по взмаху флага с мостика рванули наперегонки. Зрителей захватило невероятное зрелище: катера почти летели над водой, удерживаемые только скуловыми подкрылками. Шли ровно, только с небольшим отрывом ушёл вперёд «Пардус» лейтенанта Левченко. Он и победил. Проскочив чуть за остров, катера развернулись и подошли к балкеру. С обеих сторон повернулись стрелы кранов, подцепили кораблики на крюки, подняли и опустили в тёмные зевы трюмов. Спустя четверть часа экипажи, громко споря и переговариваясь, отправились в кубрики и кают-кампании, не зная, что с берега за ними смотрят две пары внимательных глаз.

– Вы это видели, готё-доно? – хрипло спросил младший, сглатывая слюну, чтобы расслабить сведённое судорогой горло.

– Видел, но, что мы можем доложить начальству, Игиро? – старший почесал затылок, – А, главное, как? Наш пост снимут только через две четверти. Значит, будем смотреть и запоминать. Интересно, чей это флаг на корабле? Но точно не русский.

– Если не русы, то и ладно. И всё-таки нужно позвать гунсо Сэдео, хэйте Хиро, и остальных, – не унимался младший, – пусть тоже посмотрят на это странное громадное судно.

В это же время на балкере в морской бинокль разглядывал каменистый берег вахтенный офицер:

– Посмотри, Петренко, на два часа. Ничего не замечаешь?

– Как же, не замечаю, товарищ лейтенант, – с усмешкой проговорил старшина первой статьи лет двадцати пяти, – двое в скалах прячутся, и в бинокль на нас пялятся.

– Плохо дело. Если это японцы, то надо срочно сниматься с якоря и менять стоянку, – озабоченный происшествием офицер отошёл от стенки трюма и вдоль дальнего от острова борта направился к надстройке.

Прошёл ещё час.

– Вот и вам выпал случай размяться, уважаемый Ставр, прошу прощенья Александр Иванович, – проговорил капитан Марычев, оглядывая оснащённых и раскрашенных по-боевому морпехов. – Постарайтесь не оставить следов. Приглядитесь, разберитесь, а потом прихватите их за волосатый сосок. Если будет возможность, возьмите всех в плен, место в трюме мы выделим. Главное, чтобы у них не было рации. Ну, с богом.

Ставр и Стингер кивнули, поправили автоматы и направились к своим бойцам, которые по пять человек уже распределились по катерам. Краны спустили шустрые судёнышки за борт, те пыхнули дизельным выхлопом и для отвода глаз повернули в открытое море, чтобы сделав большой крюк, высадиться на западной оконечности острова.

Волна мягко приткнула катера к берегу в полумиле за выступом скалы. Тихо прокравшись вдоль кромки воды, десантники издалека засекли чужой лагерь. Насчитали восемь человек, плюс двое наблюдателей на другой стороне острова. Итого десять.

До сумерек оставалось три с половиной часа, нужно поспешить, чтобы не возиться в потёмках. Восемнадцать боевиков незаметно окружили японский лагерь, а четверо поспешили на противоположную окраину за наблюдателями.

Увядшая трава свалялась на замёрзшей земле. Шестеро закутавшихся в какие-то хламиды японцев без оружия грелись вокруг костра, глядя на булькающий котёл. Двое находились в палатке, которая пряталась от ветра в расщелине. Десантники поднялись вдруг, как из-под земли, взяв сидящих в кольцо. Старшина первой статьи Синицын неплохо знал японский:

– Вы окружены. Сидите тихо, иначе умрёте. Кто у вас старший?

– Я, гунсо Риота Сэдео, – процедил сквозь зубы крепкий и довольно высокий японец, – кто вы?

– Это не имеет значение. Вы наши пленники, или покойники. Выбирайте, – тщательно выговаривая слова, произнёс Синицын.

– По говору я понял, что вы русы, – прошипел японец, – а пугать нас не надо, смерти мы не боимся, бессмертных нет. Если у вас хватит совести, можете начинать убивать безоружных. – Он и вправду ничего не боялся, да, и другие не очень-то испугались.

Синицын перевёл ответ и выжидательно посмотрел на Ставра. Тот усмехнулся и сказал:

– Убить дело не хитрое. Передай японцу, что у нас нет желания их уничтожать, но есть условие: если я смогу победить самого сильного их бойца в рукопашном поединке, они пойдут в плен.

Синицын перевёл, старший японец что-то нечленораздельно пробурчал и ответил с презрительной усмешкой:

– Для истинных слуг тэнно плен хуже смерти, но по закону бушидо, победивший в честном поединке имеет право на жизнь и свободу побеждённого.

– Я согласен, – Ставр положил оружие, снял зимнюю куртку, шапку и камуфляж, оставшись в тельняшке.

Синицын перевёл.

– Знай, у меня чёрный пояс каратэ-до, – губы старшего скривились в презрительной усмешке, и он снял накидку и шинель, – первым буду я.

Японец тщательно поставил ноги, притирая их к земле, занял типичную стойку каратека. Его ноздри хищно раздулись, и рот осклабился в предчувствии позорного поражения руса.

Поединок длился около минуты. Ставр стоял спокойно в свободной стойке и также спокойно начал движение, которое со стороны ни за что не показалось бы началом атаки. Японец спружинил и в прыжке нанёс мощный боковой удар ногой в корпус. Кажется, у японцев такой удар назывался тоби-ёко-гэри. Но корпуса там уже не стояло. Ставр своего шанса не упустил. Мастер всё-таки. От жестокого двойного контрудара в живот и грудь японец задохнулся, на его шее вздулись вены и, грохнувшись на каменистую землю, он на несколько секунд выпал из действительности, потом очнулся, ошеломлённо стукнул кулаком по земле, поднялся, поклонился и протянул руки для наручников. Ему позволили одеться. Остальные японцы не стали испытывать судьбу и, увидев, как слетел с катушек их сэнсэй, сдались добровольно.

Немного пришлось повозиться с парочкой в палатке. Едва закончился поединок, как оттуда раздался вопль и прозвучал выстрел. Стингер молнией метнулся в это логово. Через пару секунд оттуда стали вылетать винтовки, ранцы, мешки с продуктами, набитые рисовой соломой тюфяки и люди.

Без церемоний пленных связали пластиковыми стяжками и отволокли на катера, и потом уничтожили все малейшие следы лагеря, вплоть до последней головешки. А тут подошли и четверо десантников, ведя в поводу двух наблюдателей.

Кое-как разместившись на относительно небольших катерах, десантники уже затемно добрались до «Фортуны». Краны выдернули кораблики из воды и на борту пассажиры разошлись в разные стороны, японцы в арестантский отсек, а морпехи в кубрики, переодеваться, греться и встречать Новый Год.

Я сидел на ровной, жёлтой от закатного солнца скале, выдающейся в океан, глядя, как прибой поднимает брызги, мерно ударяясь в заросшие водорослями камни. Над бескрайним водным простором висело голубое небо, слегка перечёркнутое розово-серыми от заката облаками.

Как напоминание, что завтра мы уходим на север, по лицу скользнул свежий ветерок. Я решительно выдохнул. Впереди нас ждало то, ради чего мы три года изощрялись, потратив уйму времени и сил. Впереди была война.

Со стороны бухты появился и потёк звук. В радиорубке кто-то врубил на внешние динамики вальс «На сопках Маньчжурии». Я распрямил затёкшие ноги и сверху окинул взглядом наш испещрённый камуфляжными пятнами крейсер, и подумал, что он, как богатырский конь уже нетерпеливо бьёт копытом в предчувствии битвы.

Вчера на совещании я объявил о своём видении дальнейшего хода событий. Сначала все встретили мои слова скептически, поскольку во время похода считали меня неким непонятным придатком к их могучему морскому коллективу, ведь, как и все, я ходил в морской форме, но без погон и знаков различия. Вчера мне стоило немалых трудов привести офицеров в чувство, доведя до их сознания истинную цель моего пребывания на крейсере и напомнить, что эта экспедиция наша, моя и моей команды, а моряки приглашены добровольными помощниками. Зная об особой гордости и трепетном отношении моряков к своей профессии, я постарался поберечь их авторитет и достоинство, излагая изначальные планы нашего вмешательства в войну. И хотя сомневаться в этих планах не имело смысла, упрямые мореманы всё равно сначала повыпендривались, вывалив кучу возражений, а потом согласились, внеся в операцию толковые поправки, чему я был рад, поскольку увидел, что они реально включились в работу.

– Товарищи офицеры, – сказал я в заключение, – решение на наше вступление в войну не подлежит сомнению, обсуждению и критике, поскольку в нём главный смысл и цель нашей миссии в этом времени, ради неё мы все, как проклятые три года готовили операцию. План боевых действий расписан практически поминутно, и от имени руководства я прошу и требую не отступать от него ни на йоту. Сам я ни в коей мере не собираюсь вмешиваться в вашу работу, а при необходимости встану на любой пост по боевому расписанию. В дальнейшем все контакты и взаимодействие с командованием русского императорского флота ложатся на плечи командира корабля, я же буду присутствовать в отряде только как советник и в самом крайнем случае как координатор. Действуйте, смело и ни в чём не сомневайтесь.

Это было вчера, а сегодня экипаж усиленно готовился к походу. Офицеры бегали по отсекам и постам и орали, стараясь сделать жизнь своих подчинённых невыносимой. На самом же деле, вся эта суматоха была ничем иным, как данью традиции и проявлением естественного волнения, тиранить никого не требовалось. Энтузиастов грела и двигала сама идея исправления роковых глупостей и позорных промахов российских сановников, генералов и адмиралов в ходе Русско-Японской войны. Люди ясно понимали, что приближается момент истины, ради которого все они здесь оказались.

На рассвете линейный крейсер «Тур» покинул обжитую бухту и вышел в Филиппинское море курсом норд-норд-вест, чтобы утром 26 января оказаться вблизи входа в пролив, за которым раскинулась бухта корейского города Чемульпо.

Сутки прошли спокойно, и суровые холодные воды не вынесли нам навстречу ни крейсера, ни захудалой джонки. Благодаря точному штурманскому расчёту, незадолго до рассвета «Тур» тихо, на мягких лапах подошёл к островку Джавалдо и укрылся за восточным мысом. Как вы уже поняли, нашей первой целью стала разбойничья эскадра контр-адмирала Уриу, который, довольно потирая руки, сейчас готовился растерзать наш лёгкий бронепалубный крейсер «Варяг» и старую тихоходную канонерку «Кореец». Вшестером против двух, вернее, полутора.

В первую очередь мы решили вмешаться в события в Чемульпо. Почему? Во-первых, в прошлой истории именно отсюда, через захваченный плацдарм началось массовое сухопутное вторжение в Корею, и Чемульпо стал широко распахнутыми воротами для японской военщины. Надеюсь, теперь этого не произойдёт. Во-вторых, крупная непредвиденная заварушка у берегов Кореи отвлечёт внимание адмирала Того и растянет его силы между Порт-Артуром и Чемульпо. В-третьих, нападение на «Варяг» и высадка японского десанта в Чемульпо произойдёт раньше атаки на Порт-Артур, фактически до объявления войны, поэтому, разобравшись с бандой Уриу, мы успевали и к основным событиям. И, наконец, в-четвёртых, мы просто не намерены отдавать «Варяг» и «Кореец» на растерзание япошкам.

О дьявольски изощрённой и подлой блокаде наших кораблей в Чемульпо ДО начала боевых действий во всех подробностях известно всем, кто более-менее знает историю той войны. Через несколько часов командир крейсера «Варяг» капитан первого ранга Всеволод Фёдорович Руднев отправится на срочные консультации с командирами кораблей-стационеров, пытаясь понять их позиции по ультиматуму японцев. А они будут стыдливо прятать глаза, кроме англичанина капитана крейсера «Талбот» Бэйли, высокомерно и хамски самодовольно взирающего на доверчивого русского. Бэйли будет буквально наслаждаться безвыходной для наших ситуацией и про себя подсчитывать барыши за сдачу японцам «Варяга», поскольку по сути Бэйли и был автором подлой ловушки для русских кораблей.

В своих стратегических планах японское командование отвело порту Чемульпо важную роль для броска на север. Операцию по захвату города японцы детально спланировали за полгода до начала войны, наводнив город шпионами и диверсантами под видом мирных переселенцев. И вот сейчас приближается решающий этап операции по захвату плацдарма, для чего под прикрытием военных кораблей из Японии в Чемульпо направлены транспорты с двумя пехотными дивизиями на борту. Эти транспорты будут ждать в сторонке окончания боя с «Варягом» и потом нагрянут в порт.

Самым поразительным фактом в грядущей трагедии была полная осведомлённость русского командования о намереньях японцев. Не верите? Зря. Согласно докладам наших разведчиков генералы и адмиралы точно знали о предстоящем нападении, но старательно делали вид, что ничего не происходит, поскольку из Петербурга шли грозные директивы не проявлять инициативу и не поддаваться на провокации.

Вот и сейчас, как и в прошлой истории, отделившаяся от идущего к Порт-Артуру японского флота эскадра контр-адмирала Уриу из шести крейсеров расположилась уступом западнее фарватера и заблокировала гавань Чемульпо.

Обеспокоенный отсутствием телеграфной связи российский консул сегодняшним утром отправил канонерку «Кореец» с диппочтой в Порт-Артур. Но на выходе с рейда ей преградила путь японская эскадра. Стоящие поперёк прохода японские миноносцы выпустили по «Корейцу» две торпеды, но канонерка увеличила дистанцию, сманеврировала и поспешила вернуться в гавань.

«Варягу» и «Корейцу» противостояли шесть крейсеров разного класса и качества, но, как бы там ни было, их было шестеро. Во главе банды Уриу находился мощный броненосный крейсер «Асама» прототип будущих линейных крейсеров. Это был относительно новый корабль с хорошей бронёй и скоростью, имеющий четыре 8-дюймовых и четырнадцать 6-дюймовых орудий в залпе. Стоящие за ним старые крейсера «Нанива» и «Такачихо» каждый по отдельности уступали «Варягу», имели изношенные машины и уже пережили неоднократные ремонты. На лёгком крейсере «Чиода» стояли неплохие 120-мм скорострелки, но сам корабль давно не профилактировали и топили плохим углём, что не добавляло ему скорости и манёвра. На фоне трёх старых кораблей выгодно смотрелся бы лёгкий крейсер «Ниитака», вышедший в поход буквально со стапеля, но его до конца не испытали, а неопытная команда не успела сработаться. И, наконец, в хвосте эскадры Уриу покачивался на волне самый слабый и никчемный крейсер «Акаси».

С другой стороны, относительно новый трёхлетний бронепалубный крейсер 1 ранга «Варяг» не мог похвастаться вооружением. Шесть 6-дюймовок на каждый борт стояли открыто, поскольку долбанутые на все головы недоумки из командования флотом приказали снять всю и без того невеликую броневую защиту, чтобы максимально облегчить корабль для повышения скорости. Да и само расположение орудий оказалось неудачным, поскольку в нос и корму из двенадцати могли стрелять только 4 орудия. Ко всему прочему за три года эксплуатации выявились и немалые недостатки машин: неверно рассчитанные подшипники шатунов и валов недопустимо грелись, а давно не чищенные от накипи котлы не держали большого давления. Поэтому вместо предусмотренных 24 узлов, «Варяг» мог дать от силы 20.

Что касается «Корейца», то он вообще являлся пережитком прошлого века с парусным вооружением и слабой паровой машиной, позволяющей разогнаться на пределе до 12 узлов. Единственным несомненным достоинством этого старого корабля были две 8-дюймовки и мощные фугасы к ним.

7-00. Руднев получил и читает ультиматум Уриу с требованием выйти из гавани до 12-00, иначе российские корабли будут атакованы прямо на рейде. Сразу поняв, что основательно влип, капитан «Варяга» посчитает плен ниже своего достоинства, решится на безнадёжный, неравный и явно последний смертный бой.

Выяснив отношения с капитанами крейсеров-стационеров, Всеволод Фёдорович покинет их собрание потрясённым, поняв, что говорил с трусами и отныне международное морское право больше не имеет никакого значения.

И пока трагедия «Варяга» и «Корейца» в порту набирала обороты, на «Туре» начарт, командиры башен, наводчики и дальномерщики начали готовиться к бою. А на всех постах офицеры и матросы в тысячный раз проверили оборудование.

Самым дальним от нас и ближе к берегу и порту стоял «Асама», следующими в сторону моря по порядку: «Чиода», «Нанива», «Ниитака», «Такачихо» и мористее всех «Акаси». У горизонта толпились набитые пехотой японские транспорты, вокруг которых бегали миноносцы.

По карте до японской эскадры приблизительно пять миль. Как развиднеется дальномерщики дадут точное расстояние до каждого корабля. Сейчас в боевой рубке находились капитан Супрунов Николай Васильевич, штурман Красин Анатолий Фёдорович, вахтенный офицер, рулевой, сигнальщик, радист и офицер связи. Я тоже решил сегодняшний бой наблюдать из боевой рубки, чтобы быть в курсе событий и заодно посмотреть на работу командира и офицеров в первом реальном бою. Места в рубке хватало, так что я не опасался кому-либо помешать.

Капитан нажал кнопку внутренней корабельной связи, вглядываясь в дымы на горизонте:

– Дальномерный пост, доклад.

– Время 7-36. Головной «Асама» – 53 кабельтова, концевой «Акаси» – 41 кабельтов, группа транспортов – 68 кабельтовых. Движения нет, цели неподвижны.

– Метеослужба, доклад, – продолжил капитан.

– Температура воздуха за бортом 2 градуса по Цельсию, влажность 52%, ветер северо-западный 3 метра в секунду. Видимость 7 миль. Волнение 1 балл. Температура воды – 3 градуса.

– Всем боевым частям и командам, готовность два. Сигнальщикам и наблюдателям смотреть в оба. Остальному экипажу действовать по распорядку. В 10-45 боевая тревога.

Команда успела позавтракать, привести себя, оружие и посты к бою, прежде чем завопил ревун боевой тревоги. В мгновение ока корабль изменился, став похожим на растревоженный муравейник. Все куда-то бежали, но уже через пять минут повсюду разлилась тишина, все встали по местам.

В эти минуты в Чемульпо на крейсере «Варяг» началось собрание офицеров, которое через четверть часа поддержит решение капитана идти на прорыв. В 11-00 капитан первого ранга Руднев обратится к команде с речью и призовёт готовиться к смертному бою.

В то же самое время по корабельной связи мы услышали спокойный голос капитана Супрунова:

– Командирам боевых частей доложить о готовности.

– БЧ-1, к бою готов.

– БЧ-2, к бою готов.

– БЧ-3, к бою готов.

– БЧ-4, к бою готов.

– БЧ-5, к бою готов.

– Внимание всем, получасовая готовность. Дальномерщикам непрерывно докладывать дистанции. Наблюдателям смотреть за морем.

11-20. После короткого молебна, отбросив все обиды и огорчения, и простив друг друга, русские моряки преисполнились священной ярости. «Варяг» и «Кореец» снялись с якоря и на самом малом ходу начали движение к выходу из гавани, чтобы через двадцать минут ринуться в последнюю битву.

– Рулевой один румб вправо на борт. Машинное, самый малый вперёд, – и «Тур» тоже начал медленно выползать из-за острова на открытую воду. На лёгком ветру зашевелился боевой вымпел.

Голос вахтенного:

– Время 11-30. Наблюдаю движение головного крейсера «Асама». Направление поперёк курса «Варяга» и «Корейца». За ним мателотом «Чиода». С отставанием двинулись «Нанива» и Ниитака». «Такачихо» и «Акаси» пока стоят мористее.

– Рулевой так держать. Стоп машина. Командиру БЧ-2, – голос капитана затвердел, наполнился силой, – быть готовым начать пристрелку по «Асаме» полузалпами, башни «А» и «Б». Группе управления огнём предельное внимание.

– Наблюдаю выстрел с «Асамы» в строну рейда, – взволнованный голос вахтенного совпал со звуком далёкого выстрела.

– Главному калибру начать пристрелку по «Асаме»! – в голосе капитана зазвенел металл.

Мы вступили в бой, и теперь за жизнь эскадры Уриу я не дам и выеденного яйца. Выстрел нашей двенадцатидюймовки стеганул по ушам. Через пять секунд ещё один. Ещё и ещё. С главного дальномерного поста докладывают:

– Первый – недолёт два кабельтова, второй – недолёт три кабельтова, третий – недолёт один кабельтов, четвёртый – накрытие. «Асама» замедлил ход. Два залпа с её стороны по «Варягу».

Японцы явно растерялись, не понимая, откуда прилетели мощные снаряды в 12 дюймов. А «Варяг» и «Кореец», воспользовавшись внезапной заминкой, резко увеличили скорость до максимально возможной и, отчаянно дымя трубами, понеслись по фарватеру.

– Второй дальномерный. Данные подтверждаю.

– Внимание всем башням главного калибра. Огонь специальными боеприпасами по два выстрела на ствол. Башня «А» цель «Асама», башня «Б» – «Чиода», башня «В» – «Нанива» и «Ниитака», башня «Д» – «Такачихо» и «Акаси». Огонь!!

Орудия сыто проглотили помеченные красным модифицированные снаряды. Секунда, другая, выстрел! Ещё! И загрохотали все четыре башни главного калибра. Шестидюймовые скорострелки лишь завистливо повели стволами в казематах. Их время ещё не пришло. А вот и закончились десять секунд полёта первого снаряда, потом второго и всех остальных.

Жуткая картина апокалипсиса местного значения развернулась вокруг японской эскадры! Шестнадцать взрывов, мощностью в тонну тротила каждый, взметнули море и смешали воду и придонный грунт с воздухом! Я во все глаза смотрел в 50-кратный бинокль на результат всего лишь двух наших залпов.

Первый взрыв взметнулся вблизи «Асамы» с небольшим перелётом. Огромная масса воды и поднятого грунта вздыбила крейсер и резко осадила. Второй снаряд взорвался под бортом и буквально разорвал корпус пополам. Выбросив в воздух куски корабельного железа, половинки «Асамы» сложились вбок и через десять секунд исчезли с поверхности. Но мелкое море не смогло полностью поглотить обломки корабля, и на волнующейся после взрыва поверхности помимо всякого мусора осталась торчать часть фок-мачты. Всё писец котёнку!