Час ИКС и другие истории Усть-Сыровска. Повесть, рассказы, посты

Когда она пришла в кабинет к Лису, тот показал договор. Там, черным по белому, была указана сумма в три миллиона, которую салон заплатил директору «Битвы» за победу в конкурсе. И эту сумму, – она обязана была вернуть, обманывая клиентов. Так Виола стала собственностью босса, который установил расценки на ее услуги. Цены выросли, ведь теперь надо было оплачивать труд охранников, защищавших ее от обиженных, обманутых клиентов. Ее «раскрутили» как сильного мага, ясновидящую. И доверчивые люди шли.

Так она превратилась в опытную, лживую змею…

…Ложь заполнила телеэкраны страны.

Ложь вещает с рекламных щитов, плакатов, фотографий и маек.

Ложь – с государственных трибун, подиумов и прилавков, со страниц газет и журналов. Все оправдано коммерческой выгодой. В обществе потребления с властью торгашей.

Ложь и обман в речах политиков, депутатов, представителей, ведущих, – всех говорящих голов Системы.

Ложь, как дыхание времени, как воздух общей жизни, где честные гибнут, как яд, распыленный ветром в облаках. Как капли дождя в питьевой воде, проникающей в клетки, в кровь… Чуть поддашься ей, подыграешь – и вот уже она тебя заглотила, сделала своим…

Устроили «Битвы магов» недоумевают: – Что мы сделали? Все сейчас лгут, мы, всего – лишь, играем. И не нарушаем Закон. Все по правилам Лжи. А то, что люди идут в салоны магии, – их дело. Ведь есть на прилавках и водка, и оружие, и резиновые члены… Мы – развлекаем… А выбор за потребителем.

Да, современное общество жестоко к человеку. Слабых, больных и старых защищать нерентабельно…

Я смотрю на мифологического Геракла, рубящего на выпуклости амфоры многоголовую Гидру. Сложно с ней бороться. Чудище обитает в болоте и ядовитыми испарениями заманивает к себе путника. Затем выползает, хватает и тащит в трясину.

Для меня болото – современная идеология, система ценностей. Отравить сознание жаждой обогащения и потребления, а затем – сожрать, использовать. Социальная честность, доброта, взаимопомощь – невыгодна. Выживает сильнейший…

Герой греков вступил в схватку с болотным монстром. Но вместо отрубленной головы у змеи вырастает новая. Даже Гераклу потребовалась помощь… Может ли устоять перед Гидрой обыкновенный человек? Когда вместо поддерживающих идеалов теперь кишат попсовые головы. Но противостоять демонам необходимо, внешним или своим, внутренним…

Сохранить в себе честную душу. Устоять против Гидры лжи… Завтра соседка пойдет продавать свое мыло в ларьке. Она знает, качество ее товара дрянь, мыло не смывает. Но убеждена, – виновата не она, а производитель. Ей, всего – лишь, надо кормить семью.

Дырка

Высоко в небе, в так называемом околоземном безвоздушном пространстве, по своему кольцу вокруг общего земного шара кружит важный государственный объект. Точней, космический корабль или – настоящий орбитальный комплекс. В нем шесть человек из разных стран теснятся – плавают в невесомости, строя друг другу знаки. Вроде – «Эй! Пропусти!», «Пообедал?»… Среди космонавтов – женщина. Это тревожней, поскольку морская традиция дам на борту опасается. Пип… – пип… – моргает землянам своим огоньком звездная станция. Но, возможно, спутник? Мне плохо видно…

Я наблюдаю из окна своей комнатки в общежитии строителей. Я – сантехник, нареченный Василием, с масонской кличкой «Вася – сан». Это оттого, что я самодел – эзотерик. Я, конечно, крещеный, но к попам не хожу. А эзотерика – лишь поиск связей между мирами, нашим – толстым, материальным и – тонким, духовным. Ничего такого, без рогов и копыт.

Мне уже сорок, и я не женат. Дамы в моем дворце не задерживаются, а иную – не хочется. Зарплата скромная, нет перспектив на жилье. Воровать и угодничать не умею. Но дело в другом. Я о космическом корабле. Оказывается, между мной и этим объектом обнаружилась ниточка – связь. Конечно, не магическая, но все же…

По телику объявили: В нашем «Союзе» – отверстие! Нашли в обшивке дырку. Я так и присел. Не метеоритная, а самая что ни есть – человечья. Уже туда добралась. А я то думал, – мое ноу – хау… Дырка, то есть. Ан, нет. Через неделю полета ихняя сигнализация сработала. – Ахтунг! Разгерметизация! Утекает воздух…

Стали искать причину методом отключения отсеков. Нашли в бытовом, с доступом для всего экипажа. У входа в русский туалет. Маленькая дырочка, а рядом царапины от сверла. Будто кто-то спешил или мешала тряска. Кто негодник? Немец? Американцы? Дырку быстро запломбировали, а осадок, все же, остался. Найти бы вредителя!

Подумали сразу на друзей из Америки, у которых свой туалет засорился, а русские в свой – не пускали. Пришлось кое – кому складывать кал в памперсы и прятать их в скафандры в шкафчиках. Там с этим строго, не хватало, чтоб по кораблю летало… Американской женщине запах, конечно, не нравится, стала психовать, проситься домой. Вот и услужил ей кто-то, сверланул втихаря. На прекращение полета надеялись…

Наши два молодца – астронавта вышли в открытый космос, вскрыли обшивку. Так и есть – диверсия! Но где нагадили, на Земле или в космосе? Тут шашкой не рубанешь. Если сверлил космонавт, – скандал, надо вести расследование! А – санкции? Да и страшные деньги платят за пассажиров. Не нам, конечно, а пузырям у власти.

Если свой крутанул на сборке – тоже плохо. Не углядели! Потеря надежности, надо кого-то наказать. И так уже наши ракеты падают через одну. То авария на старте, то ступень заела, – припой не тот, заклепка сошла… Президент недоволен. Улыбается, пожурил начглавкосмоса Рогатого. Вы, говорит, мильярды в дыру спустили… Получите премию теперь не три, а два с половиной миллиона…

Мда. Так вот о дырке. У мастеров дзен есть привычка, – задавать ученикам сложные задачи. К примеру: «Что есть хлопок одной ладонью?» Или: «Как вытащить дырку из бублика?» Считается, в решении этих вопросов придет озарение.

На стенах моей комнаты картинки с надписями:

«Кто выглядит глупцом, – возможно, бережет свою мудрость»

«Увидев ошибку другого, не старайся его превзойти»…

Ну и подобная ерундень. В выходные дни медитирую, сидя у окна на столе. Внизу – мусорные баки, собаки ковыряют пакеты, вороны чернеют, бомжи… «И туалетные бумажки у общежития разносит, и сыплет, точно пепел, снег…»

Мне говорят: Учитель! Как стать просветленным? Отвечаю: – Живи как все. Когда голоден – ешь. Когда хочешь спать – спи. В этом моя практика. Дело в осознанности. Когда я сплю, – нет никого, даже Васи – сана.

Заходит очередной спрашивающий.

– Медетыришь? Чего там?

– Разное… – отвечаю. – Суть учения – от сердца к сердцу. В тишине ли, в труде – неважно. Не думай, а – чувствуй! Не вверяй себя кругу порочному перерождений, удовольствий или боли. Здесь – нирвана!

Меня бы побили, да я крепкий… Ладно. Так что с дыркой? Недавно делали квартиру большому человеку. В смысле чина, в нашей мэрии заседает. Ну и хоромы у него! Поражаешься, – сидит, бумаги перекладывает, а получает в десять раз больше других. На курорты ездит, есть ананасы, рябчиков… И такая гадость во всем. Кто делает что-то конкретное для людей, – ничтожен (судя по зарплате). Кто планирует, указует, – кум королю.

Я ему поставил стояк с дырой над унитазом. Дыру в трубе, конечно, замазал, подкрасил. Маскировка классная. Через годик дерьмо на голову и закапает. Там разъест так, что не отличишь от естественной аварии, от брака.

Знакомый электрик сунул ему яйцо перепелиное в розетку. С дыркой, опять же. Яйцо стухнет, и вонь пойдет – туши свет! Есть много штучек…

Иногда коллеги оставляют в сантехнических трубах проволоку. Или – лом. Это грубо, не мой стиль. Я – человек творческий. Да и цель не просто подгадить, а посмеяться. Война, значит – война. Не я ее начал. Но в отличие от бойцов с битами, ломающих за бабло иномарки, я – поэт. Танцор на проволоке. Но яд в общее тесто не бросаю. Только зажравшимся котам.

В общем, стали умы выяснять, кто продырявил ракету. Ученые предположили, мол, это дрессированные микробы постарались. Попросили миллионы на исследования. Хотели им дать, но тут нашли пыль от сверления дырки. Оказалось – металл корабля. А к тому времени и полет закончился.

В одной из медитаций увидел я на первом канале морду Рогатого.

– Господин, президент! Черед год поисков, найден виновник одырявливания. Подробности в докладе. Для прессы открывать тайну не буду. У нас свои секреты!» Вроде, не дело плебса знать правду…

Только мне, будде, – лапшу не навешать. В своих видениях узрел я седого, сухощавого человека в спецовке. С маленькой дрелью в кармане. Ракету почему-то колышет, может, катят ее по рельсам на космодром. А он там, под брезентом, глазом сверкает… Только не злой он. А доносит послание торгашам. «Если рабочим, собирающим ракеты, платить, по 20 тысяч, – дырки будут и в тех, кто так относится к людям».

Словом, сел я в уголок, вошел в контакт с инфополем. Спрашиваю: «Что есть отверстие в трубе, тарелке, ракете?» Слышу, – пошло откровение. Кто-то диктует, успевай записывать. «Дырка, – говорят мне, – символ времени несправедливого антисоциального государства. Как жалкий, но вынужденный ответ людей труда…

Дырка – тот слабый атом, маленький связующий элемент граждан эпохи эгоизма и лжи…»

Слегка заумно, но понятно. То есть, между нами, тружениками, нет единства за права. Каждый за себя, за пучок редиски, за возможность бухать в своей норке и смотреть порнушку. Да голосовать за лживых краснобаев. Дырка, в общем…

Бунт хранителя

К православному Рождеству, нынче модному празднику, а заодно к юбилею Российской Федерации, в музее Усть-Сыровска открывали художественную выставку. Мудрить с анонсом не стали, заготовив плакаты с большой надписью «Нам 30 лет!» На них, под трехцветными буквами, проступали контуры Кремля, танки с самолетами, а также березки с крестами и куполами. Внизу, серой полоской, изображался народ в массе, – без лиц, с мутными кляксами – головами.

Строить выставку руководство решило из творений певцов родного края. Им отдали узкий зал, убрав с подставок колбы с земноводными. В фойе разместили местных городских художников. А в большой выставочный зал пригласили московского портретиста – миллионера. При своей ученой деятельности, музей, по новым законам, обязан был зарабатывать. И на модного художника цену на билеты повысили.

Развешивать картины и фотографии позвали Глеба Ивановича, пожилого хранителя музея и молодого грузчика по прозвищу Вольтер. Оба подрабатывали оформительством, а хранитель еще трудился слесарем, ремонтируя музейные унитазы.

Работали несколько дней. Развеска процесс невеселый. Залы высокие, стремянки качаются, а узелки на веревках не должны быть заметны. И, главное, постоянные переделки. Музейный художник укажет так, завотделом – этак, а у замдиректора свое видение. К вечеру ноги дрожат, под глазами – круги, как тут не выпить!

Привезли и ящики с картинами московской знаменитости. Агент художника суетится, расставил полотна у стены, как требует концепция, заказал нужную высоту… Глеб Иванович обошел зал, разглядывая картины. Такого видеть не доводилось. Портреты большие, техника искусная, но – кто здесь, на картинах? Известные политики, бизнесмены, поп – идолы… Льстивая мазня. И все, как будто, из средневековья.

Правитель государства – в костюме короля на троне, министры – в шубах баронов, патриарх и шоу-крикуны в доспехах с пушистыми прибамбасами. Смотреть противно…

И еще эти кошки и псы. На больших картинах царили существа – уроды: до шеи они были людьми, а выше – морды животных. Женщины, как полагается, с кошачьими ушками, а мужики – овчары, бульдоги… И все так тщательно выписано, волосок к волоску.

Глеб Иванович, скрипя сердцем, развесил вождей правительства, а к барбосам так и не притронулся, – отвратно. Его напарник Вольтер, тощий «эзотерик», как он себя называл, развесил остальной зверинец.

– Мне пофиг, Иваныч! Смотри, чтоб ровно было. Рамы дорогие…

– Ты из другой земли. А я – прежний, внутри имею…

– И что? Смотреть не будут? Валом пойдут… Даже купят за 50 тысяч…

– То и оно… – мрачно сказал старый хранитель и ушел в зал местных художников. Там хотя бы речные пейзажи и городские дворы угадывались.

Здесь ему вызвался помогать молодой художник Веня, спортивного вида, с бородкой и приветливым взглядом. Он быстро освоил задачу и вязал петли быстрей, чем опытный Глеб Иванович.

Они разговорились. Оказалось, работы Вени тоже прошли отбор. Вот только место для них подобрали неважное, у двери туалета. На трех небольших акварелях художника боролись отчаяние суицидника и желание выстоять, жить. Серо-коричневая гамма, вороны на дереве без листьев, а выступающий острый сук приглашал к самоубийству. И заходящее солнце за горизонт пустыря…

– Твои картинки? – удивился Глеб Иванович. – Тоска! Похоже на психа. Ты ж – веселый…

– Это ранняя… депрессуха, – пояснил Веня. – Я тогда закончил колледж. Жил впроголодь. Работал в школе… А хотелось денег, квартиру, семью… И – творить. Словом, конфликт мечтаний и возможностей…

– Выходит, выкарабкался?

– Трудно не потерять веру… Справился. Помогли природа, спорт… Появились и другие пейзажи… светлые. Но хочу попрощаться с собой бывшим. Сейчас на трех работах. Пишу на дежурстве…

– Не обидно у туалета?

– Чего уж…. Тут старики выставляются впервые… Успею.

– Мужик! Держи кардан…

Во время развески молодой художник рассказывал о своих планах. Он хотел писать лица людей и смотрел на Глеба Ивановича, как на модель для портрета. Лик музейного слесаря привлекал его выражением народа в эпоху олигархов и торжества потребительства…

На открытие выставки Веня не пришел, отсыпался после смены. В малом зале теснились художники, скрывая на лицах свое счастье воодушевления. Они благодарили устроителей, досталось похвал и развесчикам картин. Как водится, появились выпившие. Но по совету Глеба Ивановича из зала заранее убрали стекло, а на окна мастер навесил деревянные решетки. От большого зала отгородились высокими шторами и посадили в проход кассиршу.

Внезапно в музей ворвались социальные активисты с самодельными надписями на фанерках. Они выступали против московского мусора на северной земле. Один из них воззвал: – «Российская Федерация – незаконна! Вот документы, доказывающие обман!» Но художники, будучи подшофе, вели себя мирно и обещали прочесть листовки. Пошумев еще немного, активисты ушли.

Затем, в зале заметили потного Деда Мороза. Видимо, кто-то спутал Рождество с новогодним празднеством. Но гостю были рады и спрашивали про Снегурку. Торжество продолжалось…

Через неделю в город приехал и модный портретист. Деловой, в иностранной одежде с богатым воротником. Шарфом прикрывал шейные морщины. Походил он, скорей, на плешивого ловеласа. Было морозно, и художник успел согреться конъячком…

К тому времени веревки, удерживающие рамы, растянулись, и строй картин нарушился. Живописца сопровождало начальство музея. Вызвали из подвальной слесарки Глеба Ивановича.

– Ты вешал? – сказал, не глядя на хранителя, художник. – Поправь линию. И смени местами две картины, – он небрежно прочертил зигзаг в воздухе двумя вытянутыми пальцами.

Делегация уже отвернулась, когда Глеб Иванович выдавил ей в спину: – Нет! Не сменю.

– Что? – повернулся к нему художник. – Почему?

– Переставлять не буду. Порядок установил ваш агент. И работу приняли все комиссии. Дело закончено…

– Верно. Но я автор выставки. Вижу несовершенства… В чем проблема?

– Проблем нет, – Глеб Иванович, волнуясь, старался говорить медленно, твердым голосом. – Выставка не только ваша, мы все трудились, – художники, рабочие… А что вы придумали – так стремянка в коридоре, под лестницей. Сами поправьте…

– Глеб Иванович! – краснея, сказала директор. – Переставьте картины, как нужно художнику. И зайдите ко мне…

– Отчего не зайти? А трогать картины не стану…

– Уважаемый,… – сказал, глядя на него с интересом художник. – Я не приказываю, прошу. Общее видение меняется… – от света, от высоты зала…

– А в чем смысл? Что изменится при перестановке этих… собак?

– То есть? – начал заводиться художник. – Ты понимаешь смысл в искусстве? Больше меня? Займись своим делом!

– А где оно, искусство? Думаешь, мы болваны? Съедим? Ну, облизал олигархов, – понятно. А зачем людям морды ящеров? Прославиться?

– Не тебе судить! Рассуждаешь… Ты кто, вообще? Узлы вяжи!

– Я не сужу. Выражаю мнение. Как зритель в книге отзывов, – сорвался хранитель. – А руки не испачкаю… Павлин!

– Прекратить! – закричала директор. – Позовите Володю!

– Болен! – съязвил бунтовщик. – Заразился… От этих картин всем дурно…

– Глеб Иванович! – вмешалась зам директора. – Вы опытный работник, мы вас ценим. Зачем конфликты? Принесите стремянку, вместе поправим…

– Под лестницей! – предательски дрогнул голос музейщика. – Пусть принесет! Зачем вы гнетесь? Кто он? Художник? Пустой! Вместо совести – деньги. Мы – культура, а показываем это… – Грех!

Наступила пауза. Все нервно дышали, соображая как поступить. Слесарь – хранитель стоял непривычно упрямо, как молодой бык перед боем.

– Хватит! Вы – уволены! – выдохнула директор. – Завтра придет Володя, и мы поправим картины. Простите за инцидент…

– Кадры у вас…

И тут к Глебу Ивановичу впервые в жизни спустился ангел красноречия. Тихий голос его зазвенел силой правды интеллигента – трудящегося.

– Вы, госпожа, меня уволите. Двадцать лет я работал на музей, чистил вам унитазы, менял прокладки, строил выставки… Я получал копейки и грамоты, и даже принял кактус на юбилей. И вот за этот пустяк вы меня выбрасываете. Перед пенсией… Не я тут должен бороться. Вы сами. Вы!

Кажется, Глебу Ивановичу попала в глаз соринка. Он прослезился и резко вытер его рабочей рукой. На мгновение показалось, будто солнечный свет, падающий из-за спины хранителя, окружил его голову светлым ободком. И будто от фигуры старика отделился эфемерный двойник, поднимаясь к окну. Там, на сплетении оконного переплета, призрак трагически распластался, поражая присутствующих.

И лишь когда Глеб Иванович, не выдержав, вышел прочь, – светлая тень сошла с креста и растаяла к солнцу, что едва просвечивало сквозь прохладное январское небо.

Плотник и вампиры

Мы познакомились когда, после грызни у кормушки, к власти пришли «серые», беспринципные торговцы и шулеры. Они сменили «красных» (руководящих идеологов) и запретили их партию. Было указано, что прежние шли не туда и не умеют торговать. Теперь будем успешными. Так нам сказали.

Затем сочинили Указ об изъятии имущества бывших вождей. Все эти санатории, курорты, дачи и гаражи, все здания обкомов и горкомов перешли к власти новых управленцев. Стали изымать богатство и у «красных» Усть-Сыровска.

Мне, подвальному плотнику, и еще двоим грузчикам приказали освободить от мебели Дворец прежней партии. Мы загружали в машины полированные столы, кожаные стулья, всякие ковры и дорожки, а также радиоприемники, вентиляторы, обогреватели, телефоны, помеченные инвентарными номерами. Куда все это потом свезли, нам не сказали.

Мы обходили кабинеты, заполняя картонные коробки. Непривычно смеялись, шутили. Оказывается, красные не такие вечные, как мы думали. Шли по коридору, волоча шнуры приборов…

Тогда и вышел к нам навстречу один из «кровососов». Видно, прощался с кабинетом. Невысокого роста, толстяк, с властным взглядом хозяина жизни. Его возмутил наш смех. Он остановился и принялся отчитывать за шум.

– Вы… это… здесь…

Мы смотрели на него насмешливо. Никак, забылся? Потом он вспомнил ситуацию, смешался и пошел восвояси. Теперь он не был главным ни здесь, ни там, за окном. Его это так поразило, что он не находил нужных слов…

С той встречи минуло пять лет. Я работал в организации, где платили мало и с задержками. Иногда выдавали зарплату досками или мелким яйцом. С обменом на суповые наборы. Наши шахтеры ездили в Москву стучать касками перед зданием новых боссов. Оплачивать добычу угля им не хотели, считая, что дешевле купить за границей. И вообще, эти черные люди для них – нерентабельны. Я брал столярные работы со стороны. Обшивал старые балконы, делал шкафчики, прочий ремонт. Новая власть призывала терпеть, хотя почему – то сама жила в роскоши. И первым делом укрепляли полицию и суды. Против бунтов, надо полагать…

В тот день меня пригласили ремонтировать старую бухгалтерию в двухэтажном деревянном доме. Вокруг, как грибы, вырастали кооперативы и общества, начинающие фирмы. Видно, этот барак приспособили для себя бизнесмены. Я чувствовал переутомление. Вечерами хотелось читать, играть на гитаре… Но ныли мышцы, и я злился, обещая быть более расчетливым, точно мой молоток, вгоняющий гвозди в смолистую доску.

…Едва вошел в коридор барака – все понял. Такое случается – мелькнет «картинка», быстрая, как луч – и уже знаешь, что будет. Что опять придется работать даром. Правда, пользы от этой способности мало. Все равно идешь, как сейчас, по скрипучим половицам, вдыхая запах плесени. Идешь, хоть и знаешь – дело того не стоит.

В маленькой комнате с надписью «бухгалтерия» тесно. Стол с калькулятором, шкаф для одежды, мрачный сейф. К невысокому потолку серой дымкой налипло чье-то отчаяние. Подхожу к окну, чувствуя, как прогибаются доски под ногами.

За окном шелестит осень. Мне по душе ее дыхание. Пожалуй, день – другой и повеет холодом, начнут раздеваться, темнеть ветви деревьев. Отсюда, из затемненной комнаты деревянного дома, этот свежий осенний день кажется другим, таинственным. В комнате прохладно и отдает запахом старых, изъеденных временем бревен.

Заказчица, сутулая, с поблекшим лицом, не смотрит в глаза.

– Вы не первый, кого приглашали…

– Да – говорю. – И все отказывались.

Мне понятно, почему она предлагает так мало за работу. Виноват начальник. Грубый, жадный… Он поедает ее, как гусеница. А она не в силах уйти.

Наконец, она поднимает глаза. Цвет их неясный, тусклый, а взгляд – израсходованный. Так смотрит на молодого парня зрелая женщина, с которой тот решил поиграть в любовь. А у нее трое детей и больной муж – алкоголик.

И тогда я посмотрел на нее по-другому. Чуть собрался, расфокусировал взгляд и «поплыл». Я увидел то, что есть у каждого из нас. «Это» ее – было серым, тусклым, как и глаза. Пепельно-серый уставший кокон с поникшими нитями. Едва заметные световые паутинки повисли вокруг головы. Словно лепестки растения, которое перестали поливать.

Итак… Отделить плинтус, перебрать, уплотнить пол, заменить гнилье. И убрать, наконец, этот наглый сейф. Очередной раз я брался за почти бесплатную работу. Сколько мне еще быть таким? Как объяснить семье, что я могу зарабатывать больше? Но что делать, если таких, как она, – много?

За стеной, в соседней комнате послышался голос. Тембр его – властный, скрипучий.

– Я должен гвозди искать? Я? Или плотник?

Дверь приоткрылась и вошла, точно побитая, заказчица. За ней – мужчина средних лет, полноватый, с немигающим взглядом. Я сразу узнал его и едва удержался, чтобы не встать в его присутствии. Женщина молчала, и на минуту в комнате зависла гнетущая тень.

Я все еще был в «состоянии». И отчетливо видел, как из груди начальника, на уровне сердца, открылось темное отверстие величиной с кулак. По краям отверстия скользнули и зазмеились ленты. Словно щупальца они дотянулись до груди женщины. И затем, будто насытившись, втянулись в свою дыру…

– Раз! Два! – командую я себе и наваливаюсь на лом, подсунутый под днище сейфа. Тяжелый ящик отделяется от пола, и я успеваю подсунуть ногой круглую болванку. Осторожно, стараясь не проломить пол, сдвигаю махину. Затем выношу мебель.

Иногда кажется, я работаю один на всю страну. Ощущение это нескромное. Но оно приходит. Я все реже встречаю человека с молотком. Куда подевались эти люди? И все больше – руководителей, командиров, планировщиков. Они уверены – главное, толково выстроить план, нарисовать на бумаге… Или хотят лучше устроиться?

Вот и этот господин. Забыл он меня. В новое время перестроился, чтобы вновь не работать, а указывать. Не он ли говорил кому-то в кабинете:

– Послушай, как тебя… Не стучи тут. Я вопрос порешаю…

Осень. Из окна комнатушки видна освещенная мягким солнцем улица. Деревянный барак отбрасывает тень на уже пожелтевшую траву. В воздухе – тонкий запах приближающихся холодов.

Поодаль, за деревьями, видна крыша недавно построенного банка. Быстро поднялся этот монстр, украшенный мраморной крошкой. Мы и не видели строителей за забором. Кто они? Откуда? Говорят, банк обокрал вкладчиков…

Порой мне кажется, – я пытаюсь что-то доказать. Себе, другим, этому начальнику. Устоять духовно… Когда чувствую это особенно ясно, думаю – нужен людям. Но иногда кажусь себе щепкой, досадной помехой, путающейся под ногами тех, кто знает, что почем.

Минуло два десятка лет. Я вышел на пенсию, подрабатываю ремонтом на огородах. Кому теплицу поправлю, кому забор. Пенсии хватает только на еду. Путешествуют по островам другие.

Последний раз видел «вампира» по зомбоящику. Теперь уже  заседающего в Главном собрании. Там принимают нужные себе законы. В этот раз рассматривали закон о своей зарплате. Его установили в сотню раз больше моей пенсии. Другой проект запрещал показывать их заседания по телевизору.

Вокруг старого толстого клопа отдыхали в креслах народные управленцы. Бывшие проворовавшиеся директора; бывшие артисты, теперь морщинистые, некрасивые; бывшие гимнастки и боксеры, теперь лысые и пузатые; бывшие «красные», ставшие «серыми» и много других новых хозяев жизни…

Я смотрел на это собрание и мысленно выстругивал из осины кол. Что я еще мог? Хотелось применить его по назначению. И только одно спасало меня от пыток верных режиму гвардейцев. Кстати, тоже ставших успешными. Я же сказал, мысленно выстругивал, мысленно…