Первая мировая глазами Третьей. Британия против США

Контрпроект «Национальная администрация»

Германия проиграла, а Италия оказалась в числе победителей в 1918 году, однако, судьба стран в дальнейшем оказалась схожей и радикально отличалась, например, от Австро-Венгрии, Турции или России. Там шпионы-сепаратисты одержали победу, и давно объединённые империи распустили по «национальным» швам¹⁴. Стремление к объединению молодых наций не было погашено войной, и, осознав слабость чисто социалистической сепаратистской демагогии, к обеим странам применили, в сущности, один рецепт. Сопротивляться летящему маятнику не стали, пропустили мимо, да ещё наподдали так, что обе страны влетели в другую крайность – фашизм, то есть высшее развитие представительства в условиях гипернационализма.

Николай I получил от старшего брата в наследство империю и – время на достройку национального государства. Однако в России напрочь отсутствовала национальная аристократия, как в Британии, и национальная буржуазия, как во Франции (национальная аристократия там была до ВФР, но её подмели). Идея построить национальную администрацию принадлежит Александру I. Именно он принял решение передать власть не ограниченному Константину с его неофеодальными взглядами, а более восприимчивому и продвинутому Николаю.

Возможно, эти тезисы нуждаются в прояснении.

Почему в России отсутствовала национальная аристократия? Вовсе не потому, конечно, что люди обучались по-французски или по-английски. Национальная аристократия осознает свои интересы не столько через сословное положение, сколько через положение страны в мире. Попросту говоря, она эксплуатирует не только национальные ресурсы (например, труд), но и ресурсы внешние, опираясь при этом на совокупную мощь государства, которое бессменно возглавляет. В бытовом выражении это следующее: английский аристократ за границу вывозил Англию, а привозил деньги, русский вывозил деньги, ввозил Англию¹⁵. Мелкие (но культурные) германские княжества (по сути, города с пригородами) были битком набиты высшей аристократией, их главы имели равный ранг с правящими домами крупных империй, а взаимные браки окружались почётом, но, положа руку на сердце, много ли реального влияния они имели в эпоху национальных государств? На Венском конгрессе все стояли по струнке, пресмыкаясь не то что перед монархами – второстепенными чиновниками мировых лидеров, а на главные переговоры не допускались вовсе. Это были лишь поставщики аристократической крови.

Скажут, что виной тому отстранённость русской аристократии от власти из-за жёсткости самодержавия, но это ложная предпосылка. Франция Людовика XIV была весьма абсолютистской, при этом национальная аристократия там сформировалась (её грубо трамбовали лет семьдесят) и вела сильную партию во всем мире. Если аристократии нужна власть, она её легко берёт, учреждает пожизненный и наследный парламент, выборного монарха и т. п. Была бы цель. Цель имеет естественную природу, это – экспансия, а средства (это уже вещи искусственные) синтезируются высокой культурой. В большей степени внешнее влияние на русскую аристократию (на первых порах даже масоны были излишни) определялось отсутствием сильного начала высокой русской культуры. А именно культура задаёт национальную планку и поднимает её носителей на новый уровень. Высокой культуры катастрофически не хватало Англии в конкурентной борьбе с Францией: весь XVIII век она могла воевать, но не могла вести культурной интервенции в областях французского влияния. Именно тогда англичане открыли величие Шекспира, сначала опробовали на себе, потом на немцах, далее везде. Представители высокой культуры вводились в истеблишмент, получали долю в благосостоянии, – национальном уже благосостоянии, занятие искусствами и науками стало делом благородным, поддержка культуры – не причудой августейшей особы, а нормой, спускавшейся с властной вершины чиновникам в виде понятной разнарядки. В то же самое время придворного поэта Тредиаковского избивал кабинет-министр Волынский, а вскоре ему самому вбили кол – такая культурная норма. Однако прошло несколько лет и русские елизаветинцы того же розлива: тот же самый Тредиаковский, Сумароков, Ломоносов уже состояли в истеблишменте и могли беседовать с обществом о зачатках культуры (ещё не национальной). Чины это подчёркивали. Драматург Сумароков имел чин, равный генеральскому, «полковника» Ломоносова закономерно презирал.

Как французы, утратившие свою национальную аристократию в якобинском терроре и республиках, обрели национальную буржуазию? Кровью и потом, и процесс этот продолжался к концу правления Александра I. У Франции национальная аристократия некогда была, и, как национальное государство, Франция сформировалась раньше прочих. Национальную буржуазию во многом сформировала именно аристократия, вынужденная мимикрировать под обывателей.

Но разве не Пётр I начал выстраивать национальную администрацию, ведь он ввёл чины и табель о рангах? Нет, Пётр выстраивал личную царскую администрацию, которая могла действовать в обход титулов и родовитости. То есть это была не безличная администрация царя вообще, а его, персонально царя-Петра и больше ничья. По наследству этот аналог личной гвардии не передался и не должен был. Карьеру можно было сделать нешуточную, но только в рамках текущего правления. Почти вся администрация смещалась последующими правителями и заменялась на свою, чтобы удержаться на смене вех, нужно было иметь недюжинную хватку. Особенность же национальной администрации – несменяемость при смене верховной власти. Эту задачу осознал Александр I, а воплотил уже Николай. Подавляющая масса профессиональных чиновников переходила от одного императора другому по наследству в качестве двигателя государственной машины, и это было безопасно для монарха-преемника и высшей аристократии. Нигде в мире такого не было – власть наследовалась через сословия и состояния. Даже в республиканских США со сменой президента менялось 90% администрации, к профессиональному внепартийному чиновничеству они пришли уже где-то при Втором Николае. Когда в архаичной Европе осознали отрыв от российской системы управления, Николая Первого заставили воевать одного против всех. Не случайно в александрониколаевское правление начался расцвет высокой культуры, всячески поощрялось образование, науки и развитие технологий.

Национальные государства играют на гораздо более широком поле, нежели феодальные, их поле – весь мир. По сути, они и нужны высшим кругам (по сути, фирмам) для покорения этого мира, поскольку для решения этой задачи требуется максимальная концентрация ресурсов.

Первый вопрос, который возникает у непредвзятого наблюдателя: а зачем вообще нужно национальное государство высшей аристократии, которая, по своей сути, является космополитичной? Ведь у монарха и его ближайшего круга национальности нет. Не принадлежат они и какой-либо нации.

Проще всего ответить так, что это всё придумано для отвода глаз населения, чтобы было удобнее его использовать, например, заставлять бесплатно воевать, то есть, умирать. Так часто и объясняют: дали народу национальную идею, что это – никто не знает, а в добровольцы записываются. (А то ещё говорят, что это само собой так получилось в процессе эволюции государства, где большую роль стал играть торгово-промышленный капитал, но механизм не раскрывается.) Но это ответ верный лишь отчасти. Ведь национальное государство несёт в себе для монархии и олигархии значительные риски: собственно, национальное (а не религиозное) самосознание, неизбежность республиканских идеек и пр. И это ясно заранее. Значит, главное в другом. Ненациональное государство выгоднее при развитии внутреннем и в период свободной экспансии, но имеет проблемы в последней, самой жёсткой стадии колонизации мира, когда приходится сталкиваться с другими расширяющимися империями. Именно тогда возникает необходимость в консолидации всех ресурсов, и национальное государство делает это эффективнее прочих. Иллюстрацией является постепенное поглощение государствами колонизационных компаний, или, правильнее сказать, их слияние.

Экспансия до XVIII в. происходила как проект, финансировавшийся в полном объёме. Небольшая группа головорезов на счёт монарха или акционерного общества отправлялась завоёвывать простые в военном отношении земли. Непосредственные завоеватели получали в случае успеха долю от разового или систематического грабежа. По границам расширявшейся России, например, селились казаки – сухопутные пираты со специфическими правами и обязанностями, превратившиеся течением времени в привилегированное сословие (а поначалу казачили во все стороны). Первыми их приручили (относительно, конечно) поляки, посадив на зарплату, и за право формировать реестр разгорелась смертельная схватка старшин, быстро эволюционировавших в олигархов. При конфликтах внутри Европы использовались небольшие контингенты наёмников с коротким периодом полураспада – на тех же условиях: подённая оплата или доля. Когда денег и добычи стало не хватать, для резни призвали простецов, вооружённых чем попало и хорошо продуманным лозунгом «враг неправильно верит в Бога». На короткое время революционное «чья вера, того и земля» спасло ситуацию, но война превратилась в непрерывную, что совершенно истощило силы. В 1648 правила игры были переписаны, религиозное оружие массового поражения было признано неконвенциональным и запрещено (контрреволюция «чья земля, того и вера»). Крупным державам для войны между собой сначала на континенте, а потом в колониях понадобились профессиональные и хорошо организованные силы, финансировать которые стало на прежних условиях невозможно: денег не было, а доли каждому не дашь.

У Екатерины было государство, но лишь в до-национальной версии, и это не менее австрийской «крыши» предохраняло её от множества неприятностей. При этом (с подачи той же Австрии, конечно), она запретила английские и французские тайные общества, но сделала это тоже тайно, негласно, известив только сами общества и высший круг остального общества, – прочие же в том не участвовали. Беда в том, что отсутствие национального государства при наличии таковых в мире делает власть неконкурентоспособной и неустойчивой в целом, для управления необходим постоянный «ручной режим», а элита, как корпорация владельцев страны, действующих «от себя», не формируется. Личная гвардия, в силу своей естественной малочисленности не в состоянии контролировать госуправление ниже определённой глубины, и глубина эта недостаточна для развития страны в условиях столкновений с другими великими державами при гиперэкспансии. Условно говоря, не присваивают национальное достояние только верхние уровни – оно и без того принадлежит им. Кроме того, гвардия не заинтересована в культурном развитии, её интерес не простирается выше сохранения собственного статуса.

Русская национальная администрация сконструирована Александром I как мощный противовес инструментам, порождённым Францией и Англией для взаимной борьбы – масонству. Произошло это лишь когда Россия во время европейской войны несколько освободилась из под прямого влияния Австрии. Масонство появилось в начале XVIII века как группы влияния друг на друга государств нового типа – национальных, но националов было мало (колхозы построены, присылайте колхозников). Национальной осью стала аристократия и часть духовенства, которой придумали и насадили национальную культуру, пересадив достижения испанцев (во Франции это конец эпохи Людовика XIV). Если не считать исключений вроде Кольбера, другой национальной оси из-за общей неразвитости остального общества в то время быть не могло, но впоследствии к элите прилипла часть третьего сословия, принявшая правила новой игры, за само участие в которой уже предполагался бонус. Масоны были сконфигурированы сверху под новый уровень влияния – зарождавшуюся и получавшую рычаги власти через парламенты среднюю национальную аристократию, то есть младшие дворянские ветви и новую финансовую и промышленную элиту, благосостояние которой в существенной степени зависело от торговой и колонизационной экспансии. Эту новую ветвь общества, получавшую должности и бизнес, склонить к прямому сотрудничеству с иностранным государством было невозможно, поскольку свои выгоды они получали изнутри, а перекупать их было дорого. Но было подмечено, что захватническая идеология большого хапка (включавшая войны, работорговлю, геноцид и ссудный процент) предполагает беззастенчивый атеизм, поэтому для них была сочинена мистико-просветительская абракадабра, под которую дремучих нуворишей незаметно для них ловили в тщательно сплетённые развесистые сети.

В России национальная элита на основе аристократии и духовенства была в XIX веке уже невозможна – бо̀льшая часть её подпала под влияние французского, английского и римского клубов, их можно было только нейтрализовать, но бывших братьев не бывает. Именно поэтому Александра так раздражал процесс «национализации масонов», то есть мимикрия под национальные цели тех, кто был задуман как раз против любой чужой национальной идеи. Справедливости ради, надо сказать, что в России национализироваться стали масоны французские, обезглавленные у себя на родине. Запреты, подписки и высылки, а также прямой разгром наиболее радикальной части («декабристы») привели к тому, что Россия вышла из состояния внутренней угрозы, но для внешней экспансии со столкновениями этого было недостаточно: администрация должна уметь подавлять действия других держав не у себя дома, а в зоне свободной охоты, и вести проактивную игру в чужих домах.

Русская национальная администрация прошла проверку 1848 – 49 годами безукоризненно, как на параде, но предстояла проверка боем.

Проект против Контрпроекта

Плач о том, что Россия проиграла Крымскую войну, есть результат грубой аберрации, порождённой только реакцией самого Николая. В мировой войне «один против всех» результат был показан более чем достойный – никто никогда лучше не выступал, и причина такого качественного отпора, в том числе, в успешной реформе управления национального государства.

Николай, конечно, имел основания быть разочарованным, но надо понимать его личную точку отсчёта. Брат поднял Россию с пятого на второе место, Николай получил власть в обстановке международного комфорта и сам стремился утвердить страну ещё выше, ведя бескомпромиссную игру с Англией. Брат – без союзников – нашествие из России вымел и вступил в столицу врага, а он не сумел и первого. Поэтому отступление на шаг (на третье место) и военное поражение лично ему казалось провалом общего дела и глубоко личной ответственностью (особенно стыдно было, что подумает брат). Однако Николай такой один. А вот почему его точки зрения придерживаются прочие (внешние) наблюдатели, вообще не понимающие сути дела – это и есть та самая аберрация.

Вдвойне бессмысленно нести околёсицу о технической отсталости России («парусный флот», «ружья кирпичом не чистят», «крепостная армия»…) Никакой отсталости не было. Бежали не впереди, но быстрее многих. Да почти всех. Чтобы не обогнали, Россию и решено было несколько придушить, особенно там, где успех просматривался очевиднее всего, на Ближнем Востоке. И это естественно. Тут обижаться не стоит. Это такая игра. Или играй сам и тогда будь готов к «обидам» или убирай с карты мира задницу: играть будут тобой.

России объявили мировую войну. Никакой политической катастрофы тут нет, более того, налицо определённый успех: коалиционеров было не так много, если не сказать, что наскребли по сусекам. Возглавили её обе крупнейшие морские державы, отсюда и закономерное поражение на море, включая последующее поражение в морских правах. На суше, учитывая размер коалиции и удобство приграничной Турции, особых достижений у союзников не было.

Замечу, что конфигурация Крымской войны в своей основе повторяла альянс, сформированный ещё во время Венского конгресса. И тогда его костяк составляла Англия, Франция и Австрия. Второе пришествие Наполеона I позволило этот союз разрушить, но интересы за прошедшие годы никуда не делись. Факт, что Австрия осталась всё же вне боевых действий надо записать в огромную заслугу николаевской дипломатии, а не в пассив.

Утверждать, что Николай рассчитывал на помощь Австрии, которой он вроде бы помог в 1848 году, совершенно нет оснований. Принципиальное решение против России было принято в 1833 или около того, и Николай прекрасно понимал, на что он идёт, подписывая с Турцией союзный договор. Помощь 1848 года воспринималась в Австрии как отдача старых (в том числе, александровских) долгов, а не аванс. Николай об этом знал, но делал вид, что не понимает и хотел выиграть время. Выиграл, кстати, лет пять.

За что Австрии тоже спасибо, иначе война началась бы раньше и на худших условиях. 1848 год в Австрии – это кроме прочего попытка Англии надавить на Австрию и заставить её вступить в антироссийский альянс без оговорок. Для той же цели закрыли глаза на императорство Наполеона III, которого изначально продвигали не для этого (зачем Англии нужен ещё один император Наполеон?!) То же самое англичане планировали (несколько небрежно, ибо надо было лишь намекнуть) в 1813 году с попыткой переворота в Тироле и на австрийском троне, но тогда за Австрию вступиться было некому, и Франц подписался под шестой коалицией, не желая испытывать судьбу и терпение Англии. А революция-48 в Австрии, несмотря на «помощь» России, таки-удалась: хоть от претензий Венгрии отбились, там был-таки учреждён парламент и введена конституция. За что англичане и бились. Выход из Священного Союза и миграция в стан врагов России (не самым-то и вредным из них) стали следствием этого.

Франции Крымская война была куда нужнее. Она почувствовала в себе силы снова стать второй, и она ей ненадолго стала. Англия явилась для неё союзником ситуативным. Никакого явного интереса поменять Россию на Францию у первой державы мира не было, но немного придавить Россию было полезно. Придавить локально, в Восточном Средиземноморье. Не для войны, а для модерирования войны Англия прислала свой небольшой контингент и в Крым. В Англии понимали, что время упущено, российское национальное государство создано, и администрация уже работает, так что теперь придётся вести Большую Игру по всей Азии. Поэтому после победы союзную, но чересчур вознёсшуюся Францию быстро сдали на расправу Пруссии. Наполеона убили.

Но представим себе на один абзац, что в то время случилась бы война против всех, скажем, мирового лидера, Англии. А что такого? Против Франции ведь это было, и чем кончилось, помним. Ну, допустим, сложился бы союз России, Франции, США и, например, Испании… Долго ли могла бы противостоять передовая держава (с парламентом, паровым флотом, нарезными ружьями без кирпичей и купленными офицерскими патентами) такому альянсу при угрожающем нейтралитете тех же Пруссии и Австрии? Скажут: в Лондоне высадиться бы не смогли. Не смогли бы. Но ведь и в Петербурге не смогли в Крымскую. А где-нибудь в Монреале?¹⁶ Каков был бы итог гипотетической Московской конференции?

Паровозы против пароходов

Проигрывая трём быстрорастущим державам в темпах развития, Англия в конце XIX в. принялась тормозить движение целых континентов. Движение, разумеется, железнодорожное. Конец XIX века – это эпоха проектов трансконтинентальных магистралей. Развернув политический террор, морское чудовище выиграло сухопутную войну с разгромным счётом.

Серия игр началась вроде бы неплохо.

Британия – США: 0 – 1

Единственной страной, сумевшей без суеты отстоять дорогу от океана до океана, оказались США. Её открыли в мае 1869. Британия поклялась никому больше такого не позволить.

США всегда возглавляли чарт врагов Империи. Война между Севером и Югом только ведь называется Гражданской, а на деле у неё отсутствуют главные признаки гражданских войн: многосторонность, хаотичность, интервенция и пр. Воевало ровно два государства стройными рядами регулярных армий. Меньшее, КША, объявило о независимости и сформировало все органы власти. Его целью не был захват Севера, в сущности, КША повторяло сценарий 13 колоний столетием раньше. Более крупное, США, имело цель захватить и подчинить Юг. Оба государства имели скрытых союзников: Юг опирался на Британию, в пику ей в числе друзей Севера числилась, в частности, Россия. Имея подавляющее ресурсное превосходство, Север в войне на истощение победил и покорил Юг. Для маскировки неблаговидных целей придумали «освобождение рабов». Репрессивный процесс поглощения Юга Севером назвали благородно: «Реконструкция». (А в России период после Гражданской назвали «разруха». Ума-то много.) Особенно доставляло, что северяне сами были потомками сепаратистов и поддерживали свою породу повсеместно. Но лишь пока это было выгодно. Что же до сепаратистов собственных… На деле, это была война за гегемонию в Северной Америке, и – далее в обеих Америках и далее везде.

Дорогу построили как результат перехвата огромной части Северной Америки у Испании и Мексики и этой самой войны. (После неё, кстати, пятифутовую колею южан, которую ранее переняли николаевские инженеры для русских дорог, перешили на северный, английский стандарт: знай наших.)

Британия – Португалия: 1 – 1

Взамен утраченной Бразилии Португалия носилась со своим проектом «розовой карты» не один десяток лет. Для «новой Бразилии» искали политических союзников и финансовых партнёров, но на соединение Анголы и Мозамбика португальцы так и не решилась. Локальных успехов удалось достичь в 1875, когда французский арбитраж признал португальские права на территории, находившиеся на пересечении с умозрительной линией Каир – Кейптаун.

Португалия – старейшая колониальная держава, и старейший партнёр, а затем вассал Британии в игре против Испании. Именно это положение давало Португалии ощущение некоторых прав. Они вместе осваивали трансконтинентальную работорговлю, а когда это стало неприличным, Британия закрывала глаза на продолжение сверхприбыльных португальских операций. В обмен на лояльность Португалия имела свои акции в Индии, Африке, Америке и пр. Однако когда Британия посчитала, что португальцы начинают угрожать их колониальному коридору, одним окриком проект «второй Бразилии» заблокировала. Сделано это было прилюдно на Берлинской конференции 1884, созванной, кстати, по настоянию португальского правительства: «нарушаете британские интересы». А могли поступить мягче – у Португалии не было денег. Впоследствии Германия и Британия навязали Португалии кредит под залог колоний. А в 1890 тему вообще прикрыли – отправили две эскадры, и португальцы сдались окончательно, отказавшись от малой доли внутри континента в пользу сохранения доли большой. Но британцы капитуляцию не приняли: отступившую от суверенитета Португалию оклеветали, разорили, придушили революцией. Колонии отобрали. Короля убили. Остроумные люди посоветовали Путину в начале его правления Португалию догонять.

Британия – Франция: 2 – 1

Севернее, в более широкой части Африки французы мечтали построить широтный переход Дакар – Джибути (проект, равный по масштабу Транссибу). Как и «розовая карта», проект резал надвое африканские владения Британии. Развитие этой части Африки предусматривало создание промышленных и сырьевых предприятий вкупе с развитием сельского хозяйства в благоприятных условиях вокруг озера Чад. Неприметное селение Фашода находилось на пересечении этого маршрута с проектировавшимся британским хауптверком Каир – Кейптаун. Занятие его в 1898 крошечным французским отрядом вызвало грандиозный обвал англо-французских отношений. Британцы пригрозили полномасштабной войной, и французы с позором удалились, понимая, что, хотя война сухопутная маловероятна, морскую они проиграют вчистую. В самой Франции малодушие политиков вызвало реваншистский скандал, но проект коридора был окончательно провален. От злости британцы местечко Фашода переименовали.

На португальском и французском фронтах рельсы даже не понадобились.

Британия – Россия: 3 – 1

Главной целью Транссиба было кинжальное проникновение в Китай и выход к строившимся незамерзающим тихоокеанским портам, а вовсе не Владивосток. После присоединения Уссурийского края и закладки дороги Россия чувствовала себя на Дальнем Востоке более чем уверенно. Именно она в союзе с Германией и Францией (удачный дипломатический ход склейки врагов через себя, вероятно, в обмен на будущий транзит по Транссибу) потребовала в 1895 году от Японии убраться с Ляодуна и освободить Порт-Артур, чтобы тут же занять его самой на 25 лет (за взятки, конечно, а за аренду не платили).

Дабы усадить её за стол переговоров, Британии нужно было сместить центр силы. Как и в случае с Германией мирный путь был невозможен (время играло за Россию). Попытка сговора с Германией также не удалась, той хватало флибустьерства на Багдадской дороге. Тогда агентом выдвинули Японию, заключив с ней союз в 1902 году. Японская война и примерно такая же революция начались синхронно. Сразу стало ясно, что положение Японии на континенте в стратегическом плане совершенно безнадёжно. Она должна была вступить в войну и закончить её до: полного разорения и ввода в полноценную эксплуатацию Транссиба. Под давлением террористов и дипломатов (это две руки одного тела) Россия вышла из войны с потерей тёплых портов и небольшой части дороги, вместе с которой, однако, остальная часть наполовину утратила смысл.

Британия – Германия: 4 – 1

Как Россия Дальний, так Германия подрезала Ближний Восток Британской империи своим хауптверком Берлин – Багдад. Нужно понимать, насколько был важен вопрос о Багдадской дороге, которая должна была вечно строиться и нигде не быть политически завершённой.

В 1888 «Дойче Банк» сколотил группу промышленников и получил концессию османского правительства на строительство трансанатолийской железной дороги. Так было положено начало германо-турецкому сотрудничеству, продолжающемуся по сей день. В 1896 уже можно было доехать поездом из Берлина в Конью. В 1898 кайзер Вильгельм II в процессе визита в Константинополь концессию расширил. Была ли Британия против? И да и нет. «Против», потому что дорога до Индийского океана и Средиземного моря под контролем Германии была убийственна для их ближневосточного владычества. «За», потому что дорога, ускорявшая индустриализацию Османской империи, раздражала и Россию, претендовавшую на Балканы и Константинополь, а также экономически перетягивала единоверческие балканские анархии на сторону Германии. В случае Болгарии именно так всё и произошло. В течение 10 – 15 лет союзник России скатился до врага.

Вот ходы держав на доске. После договора января 1899 года с эмиром Кувейта Мубараком ас-Сабахом уже в 1901 британский флот де-факто взял под протекторат Кувейт, управлявшийся шейхом; Османская империя не могла ничего противопоставить отторжению своего дальнего угла. Точка терминации Багдадской дороги на берегу Индийского океана оказалась надёжно блокирована (воюй – или плати). Будто нарочно в 1902 в Месопотамии обнаружили нефть. Для поставок нефти в Германию по железной дороге морская блокада была некритична. В 1907 шейх отписал свои земли правительству Британии. В 1912 году линия дороги достигла Мосула, и «Дойче Банк» договорился с османскими властями о концессии на добычу полезных ископаемых в полосе 20 км по сторонам от дороги. Маршрут даже был скорректирован по наиболее богатым месторождениям. В 1913 эмир Кувейта подписался под обещанием не давать концессий никому, кроме тех, на кого укажет британское правительство. Стоклеточные шашки быстро скатывались до партии «в Чапаева».

Британия аккуратно готовила линию разлома между двумя своими конкурентами в смежных частях света. После визита в Константинополь кайзер отправился в Виндзорский замок – заручиться политической поддержкой, ведь у Британии был главный ключ в части достижения Персидского залива: отношения с шейхом Кувейта. (Потом он поехал к Николаю II, а Виктория пожаловалась тому, что кайзер плетёт интриги против России и умоляла «стучать» на плетение интриг Вильгельма против Англии.) Необходимо отметить, что все эти годы Британия вела себя осторожно, отчасти поддерживая, хотя и замедляя проект, – в акционерном капитале дороги были и значительные английские деньги, позволявшие Британии иметь легальный голос в управлении. Британия могла заблокировать проект ещё в зародыше, в том числе и по причине нехватки денег у немецкого банка, но тогда не случилось бы конфликта германских и российских интересов на Балканах.

Не будь этого проекта, БИ так и осталась бы с вялым традиционным конфликтом слабой Австро-Венгрии и России. Для разгрома Германии этого не хватало. Нужен был разлом прямой. Это, конечно, стали, в общем, совершенно никому не нужные Балканы. Не случайно конференция по Балканской войне проходила в Лондоне. Вопрос о Багдадской дороге был куда как более важным, чем остальные.

Каир – Кейптаун.

Совать палки в колёса чужих паровозов оказалось проще и эффективнее, чем ставить на рельсы свои. Подумав немного, Британия отказалась от собственного африканского сафари.

Да и был ли он всерьёз, или его нарисовали для оправдания «честной» конкуренции – большой вопрос. Африка по сей день не имеет своих трансконтинентальных дорог.