в такси
после «спрайта» с «хаски»
уже без сил
напрягая связки
сквозь сон
надавив на клаксон
излучая ксенон
из таксичных фар-
фор. мак-
сим-сим – отворяется дверца
я хлопаю
сердцем
по инерции
с интервалом
в терцию
я буду мечтать твоё
и моё
имена
максимально глупо
табак сигарет «максим»
изучая
(в такси?)
под лупой
оксанасмаксимом
смеётся
жмурится
токсичен
ортотоксичен
оксид
сигарет «максим»
я буду кричать
кричать твоё имя
макси… (резкий вдох)
…мально долго
опять
буду употре
блять!
аксиому любви
не забыв съязвить
я буду (не буду) скучать
не кричать
мыслить имя
невозмутимо
и не сильный финал
а так… было и стало
я не то чтоб устала
я слишком мала
или чувствую слишком мало
на неровной дороге
выпав из губ
сигарета «максим»
сломалась
мы приехали, шеф
мы собрали все кочки
останавливай счётчик
и сдачу оставь себе.
Запись № 5
Как вообще люди общаются? Я. задавала себе этот вопрос почти каждую ночь. Тогда, когда обычно, пытаясь уснуть, прокручиваешь в голове события сегодняшнего дня, своё прошлое, своё желаемое будущее. Людей невозможно понять. Никаких причинно-следственных связей в их поступках. И свои-то поступки порой абсолютно беспочвенны.
Я. поняла дружбу благодаря Юле и Але. Взрослые дружеские отношения. Ты уже не подстраиваешь другого человека под себя, или наоборот, не пытаешься измениться ему в угоду. Ты просто хорошо проводишь с ним время, делишься чувствами и мыслями, но не влияешь на его свободу. Аля увлекалась оккультизмом и тренировала интерпретацию раскладов карт Таро24 на Я. Юля, поступив на второе высшее, тренировалась на Я. проводить психологическое консультирование по разным методикам, взахлёб рассказывая про окна Овертона25 и НЛП26. И Я. поддерживала их во всём. Они в свою очередь поддерживали Я. в её занятиях танцами. Жёстко регламентированная импровизация – если бы можно было общаться на языке ATS27 в жизни. Чувство общности без единого слова – Я. не задерживалась в раздевалке поболтать после тренировок, но была частью группы, наверное, как никогда в жизни. С женщинами, чьих имён она не помнила, но чьи малейшие движения в танце улавливала сразу же. Хоть и чувствовала себя в этой группе совсем ребёнком – почти все были её старше, поэтому считали необходимым указывать Я. на её ошибки после станцовок и объяснять, как выполняется движение, хотя Я. прекрасно знала это и без них. Правда, некоторые, наоборот, подходили с улыбкой:
– Классно сегодня было. С тобой танцуешь, будто с метрономом.
Я. было приятно это слышать. И она всё чаще и чаще находила в себе силы выходить в лидеры.
Я. выбрала ATS ещё и потому, что видела в нём настоящую женственность. Тело – это средство не соблазнения, а самовыражения. Уверенные в себе женщины танцуют вместе для самих себя. Я. чувствовала свою женскую суть как нечто ценное и не зазорное только там.
Не-дружеские отношения сложнее. Начать просто общаться можно из-за общих интересов. В отношениях же с мужчинами нужно вести себя как женщина, флиртовать и не бояться физической близости.
Я. никогда не любила физических контактов. Затронув кого-нибудь случайно, она всегда извинялась, будто ударила. Мужчины в знак приветствия жмут руки, девушки целуются или обнимаются. Обнимать Я. могла только мама. Остальные люди вызывают неловкость или недоверие. Для комфортного общения, считала Я., необходимо личное пространство. Если люди во время разговора подходили к ней ближе, чем на расстояние вытянутой руки, она не могла собраться с мыслями и отвечала невпопад. У этого двоякое обоснование, и полярность причин всегда вызывала у Я. недоумение:
Нелюбовь к своему телу. Как и большинство девочек, Я. видела в себе только недостатки и полагала, что люди, подходя ближе или прикасаясь, будут чувствовать отвращение или презрение;
Отношение к своему нелюбимому телу как к храму. Никто в семье Я. не мыл руки чаще, чем она. Никто так внимательно не относился к своему физическому состоянию, хоть и не с точки зрения идеального здоровья для как можно более долгой жизни, а, скорее, для комфортного существования здесь и сейчас. Она не выносила врачей и пила таблетки только в самом крайнем случае – если организму плохо, нужно терпеть, а таблетки вполне могут и навредить. Считая алкоголь и сигареты замечательными источниками лёгкого общения и социализации, Я., тем не менее, не могла ни пить, ни курить, как ни пыталась (хотя смогла курить с перерывами целый год, считаю это достижением). Подобные вещества ослабляют контроль, меняют ощущения, а это очень неприятно. Всё, что меняет привычное состояние организма, неприятно.
Для Я. привычно быть закрытой. Мама рассказывала, что, когда Я. было четыре и к ним домой приходили гости, Я. пряталась за кресло. Хотя никто, из гостей или из семьи, не мучил её. Она пряталась, потому что так было удобней, наверное. Она не подбегала, как сумасшедшая, к тёте Марине или дяде Гене триста раз за вечер, каждый раз с новой игрушкой, для их одобрения или восхищения. Она как играла, так продолжала играть, в своём тихом уголке, куда ни тётя Марина, ни дядя Гена со своими одобрениями и восхищениями проникнуть не могли. Да и игрушек у неё было не так много, но была магнитная азбука, поэтому составление слов было её любимой игрой. К-А-К-Т-У-С. Р-О-З-А. К-Р-А-П-И-В-А. Сплошная ботаника.
Когда все её сверстницы в возрасте где-то двенадцати лет стали обращать внимание на мальчиков, Я. не спешила повторять за ними. Они шептались по углам, хихикали, стреляли глазками, а Я., чтобы никто ничего у неё не спрашивал, выдумала свою симпатию к Паше. Он вёл все школьные праздники, был на два года старше, как подобает, и был недоступен, так что девочки не стали приставать к Я., понимая, что её «любовь» может быть только безответной. Когда Я. было тринадцать, они с Юлей познакомились на дискотеке с мальчиками из соседней деревни и встречались с ними пару раз. Юля очень серьёзно подошла к делу – сразу стала воспитывать своего насчёт курения. Я. от своего шарахалась – и да, его звали Серёжа. Ужасное имя. Когда он брал Я. за руку, та терпела. Когда он обнимал Я., та терпела. Но быстро поняла, что терпение – это не то чувство, которое девушка должна испытывать в подобной ситуации.
Я. стала готом28. Самая удобная позиция – ты всем своим видом показываешь окружающим, что тебя лучше не трогать. Закутываешься в длинный чёрный шарф, опускаешь голову и идёшь. Теперь ты невидимка. На этот же период пришёлся пик подростковых проблем с кожей. Ни у кого из её знакомых сверстников ничего подобного не было, и Я. часто чувствовала себя прокажённой. Захочешь тут обращать на себя внимание. А когда проблемы ушли, Я. продолжала оставаться в тени по инерции. Или просто потому, что начала уже получать некоторое удовольствие от жалости к себе и от своего особенного положения среди других, таких весёлых и таких одинаковых.
Идти, уткнув взгляд в землю, можно бесконечно. Я. было девятнадцать, когда ей пришлось поднять голову и оглянуться вокруг. Последнюю пару в универе отменили, и Я. отправилась домой раньше. Открыла дверь своим ключом и обнаружила Юлю с каким-то парнем, на том самом диване, на котором Юля и Я. спали. Это было очень унизительно, причём не для Юли (что её застали в самый разгар веселья), а для Я. (что Юля ничего не рассказывала, мол, рано тебе ещё знать – хотя была младше Я. на год). Всё это казалось противным и неправильным. Юля с парнем смеялись, а Я. пулей вылетела из квартиры и часа два гуляла вокруг дома, игнорируя непрерывно звонящий телефон. Действительно, хоть Юля и скрывала свои любовные похождения, они у неё были, – и это нормально. Большинство девочек с учёбы встречали парни. У многих подруг по социальным сетям в графе «семейное положение» было указано «влюблена». А некоторые бывшие одноклассницы Я. даже уже обзавелись детьми.
Я. привыкла додумывать за других. Сама не понимая, она помогала им считать её ровно такой, какой они «должны» её считать, а именно:
неинтересной
безобразной
смешной
неумелой
испуганной
глупой
в конечном счёте, не стоящей никакого внимания
И, может, Я. считала прикосновения неприятными, потому что думала, что они неприятны другим.
Ей – двадцать один.
Их группу совместили с группой историков на философии. Среди них был Максим – парень, который всегда сидел, поджав под себя левую ногу. Он был старостой, и Я. обменялась с ним контактами, чтобы держать друг друга в курсе по домашним заданиям. Оказалось, у них много общего – хорошая база для общения – вкусы в музыке, сериалах. Они переписывались, делились интересными постами в интернете. В виртуальном дружеском общении гораздо легче забыть, что разговариваешь с парнем. Ты сидишь в одиночестве перед экраном и можешь сказать что угодно, не задумываясь, как отреагирует другой (ты ведь не видишь его, и кажется, что его и нет вовсе), или наоборот, у тебя есть время хорошенько обдумать свою реплику. Встретиться впервые вдвоём они решили в кино, выяснив, что им обоим интересен «Дракула»29. Максим посчитал фильм довольно правдоподобным («насколько правдоподобным может быть фильм про вампиров»), Я. же нашла его слишком сентиментальным («Дракула должен вселять ужас, а не сюсюкаться с любовью всей своей жизни»). Когда дело дошло до физических контактов, Я. подумала – почему бы и нет, мне пора начать. Она больше не терпела прикосновения – ей было интересно, каково это. Она, как могла, старалась не думать за Максима. Ощущение неправильности прошло, ну а неловкость – классическая составляющая отношений на начальном этапе, здесь Я. была абсолютно нормальной. Им постоянно мешали её очки, например, пока Я. не поняла, что без них ей гораздо комфортнее. В обычной жизни ей необходимо было видеть всё чётко, а здесь плохое зрение помогает не опираться на визуальный ряд, отдаваясь ощущениям.
Привычное состояние её организма и жизни круто поменялось. Но это не было неприятно. Она перестала контролировать себя, это пугало её, но в конце насыщенного дня, когда трижды успеваешь поссориться и помириться, Я. чувствовала, что такое полноценная жизнь. Что она не отличается от других, не лишает себя добровольно такой большой части жизни. Ей тоже было, что рассказать во время девчачьих посиделок с Юлей и Алей. Я. нарисовала себе в голове образ Максима, а всё то, что не совпадало с ним, вызывало ссоры – у него, Я. была уверена, всё обстояло так же. Когда Максим узнал, что он у Я. – первый, в нём как будто что-то щёлкнуло, и он начал ухаживать в три раза сильнее. Может, хотел впечатлить Я., выступая в роли «гуру» отношений, может, действительно считал, что если девушка – девственница в двадцать один, значит, она бережёт свой «цветок» для кого-то особенного. Хоть в других ситуациях Я. ненавидела конфликты и предпочитала стерпеть, здесь казалось, что всё, что ниже отметки «полное взаимопонимание», не является отношениями. Ну или применим пресловутое слово: «любовью». Ссоры, как потом Я. поняла, все были об одном: на каждый комплимент Я. отшучивалась, после первого букета цветов выдала теорию о том, что подобные знаки внимания всё только усложняют, на любые попытки построить общие планы на будущее говорила «зачем, вдруг мы завтра расстанемся». Любые проявления нежности Я. считала издевательством. А Максим считал, что встречается с кем угодно, но не с девушкой.
Последний их разговор произошёл где-то через три месяца после первого:
– Я просто хочу сделать тебя счастливой.
– С какого ты вообще должен делать меня счастливой? Ты мне ничего не должен. И я тебе ничего не должна.
С Максимом Я. не научилась общаться с людьми – она как была слушателем и наблюдателем, так и осталась, она даже не была знакома с его друзьями. С Максимом Я. не научилась чувствовать себя уверенно – ей постоянно казалось, что она недостаточно хороша для него, а своим поведением он пытается убедить себя в обратном. С Максимом Я. не научилась любить своё тело – наоборот, чем больше он проявлял желания, тем более недоверчиво к этому относилась Я., часто язвя по этому поводу, из чего он делал вывод, что это он как-то не так прикасается к ней. Максим говорил какие-то клишированные фразы про её холодное сердце. Я. не могла не согласиться.
А Макс женился через полгода после расставания с Я.
Декламация № 6
Вместо неба мир кончился
потолком
потолкуем
о будущем:
«трое внуков сейчас не потом»
не объяснив толком
кем могу быть (и буду!) ещё
не маткой же только
«женой верной мужу опорой
да тяжело порой
мы с мамой боролись за лучшую жизнь
и мы за семью горой»
а мама наедине
мне
шепчет:
«не посвящай свою жизнь мужчине
не верь ни одной его громкой причине
зачем он выпил
почему опоздал
ударит хоть раз —
уходи сразу
слушай не сердце
слушай разум
учись работай
будь независима
не становись
такой
как мама»
а я
я совсем не хочу выбирать
мама и папа
что между вами?
тридцатилетнее повествование
от страсти к любви
к недопониманию
ячейки общества образованию
и вновь – к разочарованию
не знаю
что́ между вами
но знаю
что между вами – я
не стану как мама
не буду, как говорит отец
и кто сказал, что небо – это конец?
Запись № 6
Все мамины знакомые – коллеги по работе ли, подруги молодости – при виде Я. восклицали, что она – копия мамы. Но, увидев папу Я., резко меняли своё мнение – у неё были его прямой нос и маленький подбородок. Мама периодически причитала, что никто из её детей на неё не похож, только глаза у Я. были мамины. И больше ничего общего.
Мама была третьим ребёнком в семье, самой младшей, и единственной дочерью. Она родилась и выросла в деревне, среди болот. Её мама почти круглые сутки работала поваром, а папы не стало довольно рано (мама никогда не рассказывала Я., как он умер). Поэтому домашнее хозяйство было на ней. И воспитывала она себя сама. А с двумя старшими братьями не забалуешь, и она росла «пацанкой», подруг у неё было немного, всё больше друзья.
Мама рассказывала Я., как несколько раз в год ей приходилось почти вслепую идти от больницы домой – у неё стало падать зрение, и приходилось ходить к окулисту и закапывать в глаза специальные капли. Из-за них на некоторое время она переставала видеть вообще и наощупь шла через полдеревни. Никто её никуда не водил.
Это мама говорила, когда Я. в детстве отказывалась ходить к окулисту одна. А к нему нужно было ходить довольно часто. Глаза действительно были мамины.
Мама была счастлива, когда, закончив школу, уехала из деревни в Томск, учиться. Она узнавала большой мир, была очень общительной, душой компании. Но Томск для неё был не таким, как для папы Я., – то есть местом лучшей жизни. Она не привязывалась к месту, ей было хорошо везде, где было, куда пойти повеселиться. Закончив учёбу, мама уехала работать в Омск («невелика разница, всего-то буква»), на швейную фабрику «Лидер», жила с тётей, копила деньги и каждый год ездила в отпуск «на моря», «дикарём» с подругами. И, как правило, оставляла недельку в конце на то, чтобы навестить маму.
И это, по её словам, было самое счастливое время её жизни. Она была предоставлена самой себе. Сама шила себе наряды (которые потом носила тётя Оля, дочь маминого брата, и была самой модной среди одноклассниц, как потом говорила). Сама себя обеспечивала и ни перед кем не отчитывалась. Она была гордой. И знала себе цену.
Маме – двадцать три.
Во время одного из отпусков она приехала домой в деревню и со школьными друзьями пошла на дискотеку. Там на медленный танец её пригласил парень, явно не местный – всех местных мама знала. Высокий, с красивыми руками. Когда музыка закончилась, он подарил ей конфету «Мишка косолапый» – это были самые вкусные конфеты в стране, соответственно, достать их было непросто. Мама поделилась конфетой с друзьями (надкусывали по чуть-чуть) – и на все остальные медленные танцы они отдавали маму только этому парню. Каждый раз она возвращалась с конфетой. Так мама с папой и познакомились.
После танцев он вызвался проводить её домой, а на улице, как назло, хлестал дождь. Мама была в босоножках на очень высоких каблуках, ей было жалко топить их в огромной луже, на которую они наткнулись по пути, и она попросила понести её. Он, замявшись, отказал.
– Тогда пока, – бросила мама и показательно направилась через самую середину «водоёма».
В следующий раз папа встретился с мамой только через год.
Папе – двадцать три.
Он закончил обучение в Томском политехническом с отличием. Его позвали на работу в крупную томскую компанию, но он только развелся из-за измен жены и хотел уехать. И уехал – попробовать себя «в поле». Работал помощником бригадира на нефтеразработке. Недалеко от маминой деревни. Он был верховым на скважине: когда нужно было вытаскивать или затаскивать трубу, два человека тащили её снизу, а он стоял у верхнего края трубы, на вышке, и один толкал её в нишу. Он рассказывал, как баюкал руки по ночам и не мог уснуть от боли. А потом признавался, что рассказывал об этом только Я. И никто больше не знает.
Между вахтами папа жил в общежитии именно в маминой деревне, и там часто ходил на дискотеки. Однажды он обратил внимание на красивую и очень загорелую девушку (как будто только с пляжа) – на фоне остальных она выделялась, к тому же, он её ещё здесь не видел. После танца он подарил ей конфету – из запасов, которые прислала его мама (она работала врачом, и ей часто в благодарность приносили что-то подобное). «Шоколадке – шоколадная конфетка». По пути к её дому, когда она попросила перенести её через лужу, он побоялся, что уронит, – руки в тот день болели не меньше обычного. И она ушла.
Через год мама изменила порядок путешествий (так в этот раз было удобней) и отправилась сначала домой. Папе об этом тут же доложили – вся деревня знала, что он о ней спрашивал, поэтому каждый счёл своим долгом сообщить о её приезде. Мама, конечно же, тоже об этом узнала, от тех же людей. Неделю они гуляли, пели песни под папину гитару. Мама позвала его с собой в Ялту. У него как раз заканчивалась вахта, он планировал поехать к своей маме. А в итоге увидел море в первый и пока единственный раз в своей жизни.
Для мамы это тоже была пока последняя поездка «на моря». Она узнала, что беременна, когда они уже были у папиной мамы, в Белово. Там они и остались.
Папиной маме мама не понравилась. Она была «слишком дерзкой для девушки без высшего образования». Она была недостойна папы, не то, что его первая жена. И об этом маме не давали забывать.
Уже потом, слушая мамины рассказы про бабушку, которую Я. помнит только в гробу посреди зала (а на кладбище её не взяли, ей – четыре), Я. понимала, что любая женщина была бы «недостойна» папы и мама зря принимала это так близко к сердцу. Скорее всего, бабушка то же самое говорила папиной первой жене. Ведь папа – единственный сын бабушки и единственный любимый её человек. Папиного отца не стало довольно рано (папа никогда не рассказывал Я., как он умер), а других родственников нет. Я. сделала этот вывод потому, что на праздники мама всегда звонила братьям в деревню и тёте в Омск, а папа никому не звонил. И папе никто не звонил. Правда, на похоронах бабушки были какие-то женщины, папа называл их «тётя Катя» и «тётя Маша». Они едва ли обменялись парой фраз.
Им – двадцать четыре.
Первой родилась Алёнушка. И тогда это была, наверное, счастливая семья. Бабушка не любила её так, как души не чаяла в папином сыне Дмитрии (который, кстати, не его сын). Но это была внучка, и бабушка приостыла. Папа любил дочку, потому что всегда хотел именно дочку, и с работы сразу бежал домой. Мама, как и свойственно впервые родившей женщине, расцвела. Три года спокойной семейной жизни – как в рекламе йогуртов для завтрака. А потом Алёнушка заболела. Сначала была температура, девочке стало трудно дышать. Чуть позже появилась сыпь. Это была корь30.
Мама и папа хоронили её вместе с любимой игрушкой. Я. тайком смотрела старые фотографии и видела Алёнушку. Маленькую девочку в маленьком гробу. С Чебурашкой. Папа обнимает маму, мама склонилась над ней. Они спокойны.
Мама долго чувствовала себя виноватой. А может, и до сих пор чувствует. Но тогда, когда было очень больно, мама обвиняла бабушку. Как она, врач, могла не увидеть сразу, что что-то идёт не так? Она видела и не сказала. Она хотела, чтобы Алёнушка умерла, и папа бросил маму. Бабушка, в свою очередь, возобновила нападки. Мама – плохая мать и плохая хозяйка. Как она, мать, могла не увидеть сразу, что что-то идёт не так? Она не увидела, потому что не следила. «Тебе нельзя рожать детей». Но мама уже родила сына, ещё когда Алёнушка была жива. Ему всего пара месяцев.
Им – двадцать семь.
Папин университетский друг позвал его работать к себе, в геолого-разведочную партию, на другом конце области. Они оставили бабушку и могилку дочери. Теперь и маму интересовало место, в котором она будет жить. Главное, чтобы оно было подальше от прошлого.
В следующий раз они навестили могилку Алёнушки через двадцать пять лет. Поехали мама, папа и Я. Они долго искали её, среди заросших участков и полуразрушенных плит. На маму было страшно смотреть. Она боялась, что не найдёт, но нашла. На памятнике с трудом можно было различить имя и годы жизни. Они прибрались и покрасили оградку, в синий цвет. А на памятнике была звёздочка, мама сказала, что раньше она была белой с красным. Такой она и стала после нашего приезда.
Сына мама оберегала очень сильно. В новой квартире в посёлке было холодно, и она укутывала его с головы до пят. Но он всё равно часто болел. Мама никак не могла понять, что она опять делает не так. Папа цитировал то, что говорила ему его мама, когда он каждую неделю ходил на телеграф звонить ей. Брат долго не разговаривал, не мог фокусироваться на одном деле, что тоже очень беспокоило маму. Папа отдалялся, и вообще не очень много времени уделял сыну, зарабатывая деньги на его обеспечение. Но на самом деле – часто пропадая неизвестно где. Ведь от матери он уехал не только из-за смерти дочери, но и из-за обвинений на работе. Спас человеку жизнь, нарушив все предписания. Где справедливость в этом мире. Почему начальники – всегда звери самовлюбленные.
Папа хотел по примеру друга открыть своё дело и быть сам себе начальником . Мама была категорически против. По ряду причин, а именно:
Начало девяностых, лихое время. Однажды папу сильно избили. Случилось это прямо под окнами их дома. Был поздний вечер, мама то и дело выбегала на балкон посмотреть, не идёт ли он. И увидела, как четверо мужиков пинают кого-то ногами. Мама сразу поняла, кого, и закричала с балкона, что звонит в милицию. Когда она выбежала на улицу, там был только папа. Он пробыл в больнице две недели с переломами трёх рёбер и сотрясением мозга.
Для того чтобы открыть своё дело, нужно обзавестись знакомствами. А это значит задерживаться после работы и обсуждать дела. Конечно же, выпивая. А у папы нет чувства меры в этом вопросе. Практически все ссоры, происходившие в семье, случались наутро после попойки. Объяснять что-то пьяному человеку ночью, когда он только пришёл и ничего не соображает, бесполезно. А утром отец отрицал, что был в таком уж неадеквате, мол, мама наговаривает. А разбитые вазы и порванные рубашки – не доказательство. Я. с братом в эти разборки не лезли. Мама их не впутывала, когда они были маленькие.
Самая главная причина, как думает Я.: мама боялась неизвестности. Средняя зарплата, средняя работа, успех которой зависит не только от тебя, привязывают человека к такой же средней жизни и средней семье. Добейся папа успеха, он непременно ушёл бы к другой, более молодой и необременённой грузом прошлого, чувством вины и двумя маленькими детьми. И – самое главное – он ушёл бы от контроля, который был главным маминым вкладом в его жизнь. Или, как сказала мама, ушёл бы к «более достойной, но менее сильной». Это вполне предсказуемо. А мама хотела, чтобы у обоих её детей была нормальная жизнь и возможность получить высшее образование. Сама она обеспечить этого не могла, работая нянечкой в детском саду, да и то, попала она туда по протекции тёти Оли, которая работала там воспитательницей. Но мама всегда внушала Я. и брату, что наличие высшего образования – тот критерий, по которому нужно выбирать себе людей в близкое окружение. Слова бабушки, видимо, действительно её задели. К тому же, «если будете хорошо учиться, не придётся тряпку крутить».
Как только Я. начала подрастать, мама всё больше и больше стала рассказывать ей о своих переживаниях и чувствах. Когда папа где-нибудь задерживался, она говорила, что он наверняка пьёт. Чаще всего она была права, а если не была, это злило её ещё больше. Она всегда в чём-то его подозревала. Когда отец переехал в город и пять дней в неделю жил отдельно от них, логично было предположить, что у него были другие женщины. Не было постоянной любовницы, конечно, к которой он мог бы уйти (на это требовалось слишком много денег и времени), но случайные «шлюхи» – да. Так говорила ей мама, когда отец не отвечал на звонки. Мама подчёркивала, что будет оставаться с папой только до того момента, когда Я. получит высшее образование. «А дальше – пусть хоть загнётся». Только мама могла останавливать папу.
Им – сорок два.
Папа был в командировке, в Алтайском крае. Случилось землетрясение, большая редкость для Сибири, его отголоски дошли даже до их посёлка, так что ночевали мама и Я. одетые. Эпицентр землетрясения был в Рубцовке – а отец был именно там. И телефон, конечно же, был отключен. Тогда мама впервые призналась Я., что курит. Она сказала:
– Я сейчас пойду покурю на кухню, а ты полежи здесь. Набери ещё раз папу.
Всё было хорошо, он ответил на следующий день, сказав, что просто не было связи. А через месяц они объявили Я., что разводятся.
Брат тогда был в Томске, Я. казалось, что это его не особо касается. Папа не приезжал из города месяц, мама много курила. Я. думала, что те слова, которые люди произносят во время заключения брака, – самое большое лицемерие. Клятвы ничего не значат. В лучшем случае, ты веришь в них, только когда их произносишь. «В болезни и в здравии, в радости и в горе». Но нигде не сказано «в быту», «в самой обычной жизни, в которой ничего не происходит».
Когда папа приехал, он радостно позвал Я. в магазин – «мы с мамой помирились, будем отмечать». Мама не казалась особо счастливой, и Я. не знала, что об этом думать. Только чувствовала себя виноватой и ничего не сказала ни маме, ни папе.
А мама всегда потом говорила не делать так, как она.
Декламация № 7
гражданский производственный брак
забрал
с собой рабочий
на всякий случай
дефект незаметен
две части вместе
в месте разрыва
честно стачал
«так просто задумано было сначала»
но как же —
кажется
жена
несча́стлива
муж
встревожен
несчастлив
тоже
брак —
в эксплуатации будь осторожен
очень
непрочные
нитки
к тому же
формы частей
несовместимы
впрочем
брак оказался прочен
во благо детей —
замечательный стимул
пример
как старательно
невозмутимо
играть надрываясь
в семью дружную
в окруженьи
надежд разрушенных
притворяясь
что так и нужно
дети
теперь
ваша очередь
стачаться
изначально
обречёнными строчками
(как здесь)
где каждый стежок
(стишок)
никудышен
слышишь
дышать
свободнее
(четверостишьям)
без ткани
потрескавшейся
по швам
а вам —
бракованным —
отец-рабочий
настрочит
сколько угодно строчек
соединяя два одиночества
в нечто такое
что между прочим
принято называть
семьёй.
Запись № 7
Я. всегда была ближе к маме. Уехав в университет, маме она звонила каждый день, а папе – только если мама не брала трубку. В её голове «позвонить маме» – значит «позвонить родителям». Всё то, что Я. расскажет ей, мама потом перескажет ему. Как потом оказалось, всё было не так, и отец из-за этого обижался, поэтому Я. стала звонить каждому по очереди.