– Все обо мне печешься, батюшка, али не ты меня воспитывал? Али не матушка меня учила девичьим уставам? А если не доверяешь мне, зачем тогда так далеко собрался? Зачем дочку свою единственную оставляешь? На что оставляешь… – и не выдержала Святослава, расплакалась. А потом кинулась к себе в горницу по лестнице, оставив за столом отца сидеть с сыном младшим да с дядькой и теткой. Это и была вся семья купца, женка-то еще при родах сыночка померла. Больно поздно они его надумали. Да, видно, судьбе так угодно было.
А Святослава вся в мать пошла. Златовласая, ясноокая, щечки розовые да упругие, носик маленький да аккуратненький, но не вздернутый, а благородного греческого профилю. Святослава в свои пятнадцать лет раскрасавицей стала, стройная, как лань, и прыткая. А когда дочка смеялась, зубки свои белоснежные и ровные раскрывая, все в доме озарялось светом ее внутренним, чистым. Понимал Никита Емельянович, что негоже такую девку одну в доме на полгода оставлять. Был бы рад, если б женкой славному да знатному молодцу она стала до его отъезда. Но Святослава всем женихам отказывала, не хотела отца одного бросать. А теперь вот он ее бросает. И не хотел того, но обещание уже дал товарищам купцам своим, что поможет им в Корсуни, ведь он лучше всех договариваться умел на цену низкую. Да и выгодой славной это плавание лично для него обернется. Привезет злата да шелков красных византийских, и выдаст сразу дочь свою за сына боярского. Тем побуждением и решился ехать в земли далекие. Да Святослава разобиделась на отца. Вон, даже попрощаться толком не может, опять в слезы ударилась.
Решил Никита Емельянович к ней сам в комнаты пойти попрощаться. Любил он дочь свою и у самого сердце болело, что оставляет ее одну в Киеве.
Поднялся он по лестнице вслед за ней, подошел к двери, что в покои девичьи вела, да и услышал рыдания дочкины за дверью. Плачет Святослава, аж разрывается от горечи. И не решился Никита Емельянович в комнату войти, лишь рукой по двери погладил. Ничего, успокоится, поймет отца, только жаль, что не попрощаются.
Когда поздно вечером Никита Кузьмин вышел на крыльцо дома своего, чтобы отправиться на корабли торговые, его уже повозка ждала с возницей, нагроможденная сундуками нужной утвари и одежд. Поклонился купец домочадцам всем своим на прощенье, а они ему в ответ. Только Святославы на крыльце не было. Не вышла она отца провожать, лежала на подушках в комнате замерши.
«Ну, ничего, – подумал про себя купец, – как вернусь с подарками знатными, простит меня Святославушка».
Сел купец рядом с возницей и тронулся сразу к гавани. Обернулся лишь на прощанье на дом посмотреть, где сердце свое оставлял, да крикнул сестре и брату:
– Святославу мне берегите, а то шкуры живьем прикажу спустить, коли что не так будет!
– Сбережем, родненький, – крикнули те в ответ, – такая же девка будет, как до твоего отъезда!
И успокоилась душа купеческая. В надежных руках оставлял дочку свою. Дядька да тетка зорко следить будут за дочерью. Да и в Святославе был уверен. Зря он ей суровостей за столом наговорил. Знал, что дочка честь сбережет и не посрамит отца, ведь сам ее воспитывал да маменька ныне покойная скромность девичью ей с детства привила. Да, не стоило Святославе, душе его, такие наказы несправедливые давать, его дочь лучше него знала, что такое честь девичья. И соседи не раз говаривали, что Святослава красотой своей повода никому не дает, очи изумрудные опускает, как молодца повстречает, никому не улыбается попусту и хвостом не виляет.
– Вот и хорошо все будет, – сказал купец сам себе и велел вознице быстрее ехать.
***
Святослава сидела одна в своей горнице посреди подушек расшитых. Лицо девичье заплакано, глаза изумрудные грустью наполнены. Тут в дверь кто-то постучал. Святослава не ответила. Тогда дверь тихонько приотворилась, и в горницу нянька ее проскользнула, женщина в возрасте, маленькая и пухленькая. Она матушке покойной теткой приходилась и Святославу с детства воспитывала.
– Что ж ты, родненькая, с отцом не вышла на крылечко попрощаться, в пояс ему не поклонилась? – ласково упрекнула хозяйку няня.
– Уехал? – лишь спросила дочь купеческая.
– Уехал уже, Святославушка, уехал. Тебя все надеялся увидеть, да не стал уже ждать, и так припозднился.
– Он простит меня, поймет, почему не вышла. Не хотела снова разрыдаться. Тогда точно славное прощание получилось бы, – горько причитала Святослава.
– А хоть бы и так, девица. Да только что отца не проводила, нехорошо это. Мало ли что может с ним случиться в плавании дальнем.
– Уйди! – крикнула няньке девица. – Прочь уйди со словами своими змеиными!
Нянька обомлела и тут же за дверь шмыгнула. Знала, что Святослава на расправу быстрая, а теперь еще и главная в доме осталась, гляди и выкинет на улицу няньку свою приживалку.
Святослава же, как дверь закрылась, на подушки упала, опять рыдать принялась. А ведь нянька-то права. А вдруг с ее батюшкой что приключится, а она даже не благословила его на путь дальний. И еще горше на душе стало у девицы. Любила она отца своего больше всех на всем белом свете! Души в нем не чаяла. Батюшка сколько пытался на замужество ее уговорить, а она все отказывалась, не хотела отца оставлять. Все говорила, что старой девой при нем останется, лишь бы дом родимый не покидать. А отец только и смеялся, что, мол, такую красоту старой девой оставлять негоже. А однажды вовсе пригрозил, что коли до семнадцати годков жениха себе не найдет, сам ее выдаст замуж, пусть и силой.
А теперь Святослава на полгода одна останется, а то и больше. Хоть батюшка и обещался до зимы возвернуться, да мало ли… Может, и вправду нянька не зря упрекала?
Святослава всхлипнула. Почувствовала, что неправа была, что как дочь старшая должна была в руки себя взять и отца проводить. Да не вернешь уже того, что не сделано, время ушло. Отплывет батюшка ее на зорьке ранней в земли дальние.
– На зорьке ранней, – промолвила про себя тихо девица. И упала на подушки. Свечу гасить не стала, знала, что не заснет до зори, о батюшке думать будет да богов молить, чтобы ветер попутный в паруса послали и домой быстрее возвернули.
***
На Киев, град первопрестольный, опустилась ночь. Звезды сияли во тьме, освещая улицы пустынные. Спал люд, спали бояре, спал князь и дружина его, кроме одного…
Крался он по улицам темным, да так, чтобы ни собака его не почуяла, ни птица ночная не выдала.
Ярослав уже пробрался в Копченый переулок, теперь осталось терем нужный высмотреть. А темнота – хоть глаз выколи. Но зоркий взгляд приметил с краю переулка, как тусклый огонек горит. Простой бы взор его не заметил, но только не соколика новгородского.
Тихо подобрался он к окошку, в коем тусклый свет еле теплился. Приметил, что окошко приоткрыто. Да и пробрался быстро в комнату через него, благо молодец удалой был да ловкий. Ждала его уже Люба, на кровати сидя. После баньки да с косой расплетенной.
«Все сделала, как велел, вот же баба глупая», – подумал про себя, а сам стал одежды стягивать верхние, молодецкий торс, полный сил и ловкости, оголяя.
Люба, не сдержавшись, ахнула. Такой красавец пред ней предстал! Грудь могучая и широкая, в бедрах узкий, мышцы во всем теле поигрывают от напряжения, и статен, как ясень. Подошел в чем мать родила к ней Ярослав да руки ее в свои взял. Раскраснелась Люба. Опять на нее полюбовник ночной волчьим взглядом хищным посмотрел, как на собственность. Глаза вон как сверкают в ночи, душу девичью тревожа!
Улыбнулся ей широко Ярослав, оголив зубы ровные, белоснежные, только два клыка чуть выделялись среди прочих. «Точно волк!» – испугалась про себя Люба, да бежать уже некуда было. Волк молодой ее на кровать опрокинул да целовать стал. Хоть и молод был, да опытен. Целовал умеючи. Загорелась Люба вся от ласки столь нежной. Хоть и волк к ней пришел, да ласковый. А Ярослав улыбается. Знает, что всем девкам нужно.
–Ну возьми же меня, – взмолилась тихо Люба, невмоготу ей было более ласки сладкие терпеть.
И Ярослав взял своё. Та аж вскрикнула, но он успел ее рот прикрыть ладонью, чтобы дома никого не разбудить. Знал, что бабы несдержанны, как и знал, что им нравится. Также знал Ярослав, что возьмет он всю ее сегодня, ибо сама отдаст всё, что попросит.
Так и случилось. До зорьки любилась Люба с Ярославом. На вопрос, отдаст ли бусы малахитовые свои, согласием ответила, взяв с него взамен обещание, что еще раз к ней придет. Не хотела отпускать полюбовника своего до последнего, да уж зорька скоро. Выпрыгнул из окна Ярослав да помчал к княжьему двору, держа в руках бусы заветные. А Люба осталась на кровати одинокой плакать. Никто ее так не любил. Жила и не знала, что так любить можно. Видимо, боги послали ей молодца ясного, дабы расцвела она в объятьях его крепких да ласках дерзких.
Ярослав, отбежав от терема на приличное расстояние, чтобы быть вне подозрения, припрятал бусы малахитовые в карман на рубахе и спокойным, уверенным шагом пошел далее. Кто бы увидел его в такую раннюю пору, удивился бы. Идет себе молодец да улыбается. А отчего ж не улыбаться? Вон какая у него боярыня пышногрудая была! Ох как любил ее крепко. Вот теперь Радомир ему позавидует, да не посмеет более на спор вызвать, бусики-то при нем.
Завернул Ярослав за угол, да как воскликнет не столько от боли, сколько от неожиданности. Налетел на него незнакомец, да со всей силы налетел – бежал стремглав откуда-то.
– Эй, стой же ты, а извиниться? – успел схватить Ярослав за руку беглеца.
А тот давай из руки его выкручиваться что есть мочи. Разозлился дружинник, что обидчик его как девка себя ведет, верно, тать, вон как боится. Схватил Ярослав обидчика с силою да поставил перед собой.
– А ну стоять! – крикнул. – Дай я на тебя посмотрю.
И тут же диву дался. Рассмотрел в лучах ранней зорьки, что беглец – девка молодая. Как есть девка! Стоит перед ним в платочке голубом шелковом да гневно на него смотрит. Небось, от полюбовничка возвращается? Первый луч, что горизонт пробил, на лицо ее упал да осветил очи светлые редкого чистого цвета зелёного словно изумруды. Ярослав хватку тут и ослабил, залюбовавшись. Девка же, на зарю посмотрев, гневно изумрудами своими сверкнула да дернулась от молодца. Но Ярослав не таков был, чтобы отпускать то, что ему в руки само прибыло. Крепко руку девичью держал. Та же с размаху залепила ему кулаком по носу. От боли неожиданной ослабил руки Ярослав, и девица, вырвавшись, убежала.
Выругался гневно молодец. Не ожидал, что девка его так оприходует. Обидно стало за свою удаль молодецкую, посрамленную бабой слабой. Отер нос рукой.
– До крови разбила, беглянка полуночная!
И тут заметил Ярослав, что на земле платок шелковый голубенький возлежит себе тихонько.
– Обронила, видимо, когда убегала.
Поднял Ярослав его с землицы сырой и понюхал. Приятно ударило в нос запахом цветов. Видимо, девица маслами цветочными для полюбовника натиралась.
– Ну, ничего, свидимся еще, чай, в Киеве оба живем. Я свой нос еще тебе припомню. Ох, не расплатишься, – и дружинник припрятал платочек туда же, где бусы малахитовые лежали.
***
Тем временем Святослава на пристань киевскую мчалась со всех ног. И вовсе внимания не обратила ни на то, что какому-то молодцу по носу заехала, что смел ее удерживать, ни на то, что платок обронила. Только одна мысль у нее была: успеть на пристань до отбытия кораблей торговых.
– Погоди, зорюшка, дай с отцом попрощаться, – взмолилась она солнцу. Но светило неумолимо поднималось.
Святослава со всех ног мчалась, не обращая внимания на прохожих ранних. Вот уже из-за стен городских выбежала. Еще немного, и на пристани окажется. Волосы растрепались по ветру, подол грязным стал. Ведь не обращала внимания она ни на лужи, ни на грязь под ногами. Некогда было. Лишь бы с отцом успеть попрощаться.
Добежала до пристани. А кораблей нет. Кинула свои очи светлые на горизонт, увидела паруса.
– Батя, батя! – закричала что есть мочи да по берегу побежала.
– Батя, батя!
Кто-то на корабле заметил девицу странную, бегущую вдоль берега и руками машущую.
– Не твоя ли дочка, Никита Емельянович?
Купец бросился на правый борт, что ближе к берегу был.
– Святослава, доченька! – крикнул ей в ответ.
Прибежала все-таки. Не забыла отца своего. Простила. Заликовало сердце старческое.
– Святослава! – снова крикнул.
Услышала его дочка. Засияла вся, как солнышко, волосами своими золотистыми да улыбкой безудержной, жемчугами ослепительными зубов засияла во все уста. Помахала отцу рукой да поклонилась ему в пояс.
– Попутного ветра, батюшка! – крикнула.
Отец рукой помахал, дал знак, что услышал, и тоже в ответ поклонился. А со старческой щеки слеза скупая упала на корму.
Глава 3
В это же утро вся дружина над Ярославом смеялась при виде носа его разбитого.
– Это тебя так та боярыня отделала? – пуще всех Радомир потешался.
Ярослав то и дело гневные взоры в ответ бросал, как стрелы свои острые. Ведь сказал же друзьям, что споткнулся ночью о булыжник, темно же было. Да и бусики малахитовые предъявил как доказательство ночки. Но друзья не унимались, подшучивали.
– Вон, никто из нас молодца славного одолеть не может, а девка одолела! –всюду смех стоял.
– Да зачем бы она меня сначала била, а потом бусики свои дарила? –оправдывался новгородец.
– А может, ты силой у нее отнять пытался, вот она тебе по носу и съездила, – продолжал покатываться со смеху Радомир.
– А может, и съездила, да только бусики я взял и был у нее до зорьки ранней. А ну спину подставляй, кататься буду! – крикнул другу Ярослав.
Радомир смеяться перестал. Теперь пришла очередь Ярослава над ним потешаться. Но уговор есть уговор. Ночка-то была, и бусики тому доказательство. И неважно, что нос разбит.
И подставил Радомир спину свою богатырскую. А Ярослав тут же запрыгнул на него, как на жеребца. И стал гонять по полю. Дружина опять хохотом улеглась на траву зеленую. Сотник, увидев такие забавы странные, хотел было их остановить, но дружинники отговорили, мол, спор у другов. Сотник рукой махнул и ушел. Спор среди мужей – дело святое, и неважно, что один на другом как на жеребце скачет.
Наскакался вволю Ярослав на старшем товарище да отпустил.
– Я ж тебя до полудня обещался возить, чего успокоился? – обиделся Радомир. – Али пожалел меня?
– Ничего я тебя не жалел. Спина у тебя крепкая, скакать и скакать на ней. Да в град я собираюсь. Не скакать же на тебе перед девами красными.
– Это верно, – понял намек друг. Им предстояло сегодня вместе с Мстиславом подвиг Ярослава совершить да закадрить кого-нибудь. И ночку провести. Ведь гулять-то пять деньков осталось.
– Пойдем, – важно сказал Ярослав, – буду вас уму-разуму учить.
– Ох ты, ох ты, – подшучивал над ним Радомир. – Такому уму-разуму долго учиться не надо, – и снова показал на нос Ярослава.
– А ну молчи, а то в град на спине твоей поеду!
Радомир тут же умолк, заставив смеяться уже Мстислава.
И вот они опять на ярмарке оказались, что на центральных площадях проводилась. Знали молодцы, куда шли. Все девицы Киева тут околачивались в поисках безделушек цветных да кваса холодного с пряниками. Вот и троица дружная туда же подалась. Пока шли, Ярослав с ученым видом им объяснял, как девиц кадрить.
– Все запомнили? – строго спросил у другов своих.
– Запомнили, – кивнули оба.
– Ну, тогда вперед.
– Только ты поодаль от нас, Ярослав, держись, чтобы девки на тебя поперву не смотрели, а то шансы наши тогда уменьшатся, – обратились к нему товарищи.
– Хорошо, я тут тогда сам по себе погуляю.
И разошлись они, Радомир с Мстиславом в одну сторону, Ярослав – в другую. Пока друзья неудачно пытались молодиц каких-то закадрить, новгородец уже приметил себе хорошенькую купчиху в самом соку, что сеном тут же торговала. Бойкая была, голос журчащий. От силы годков двадцать пять. Ярослав тут же к ней подался. Недолго пришлось купчиху уговаривать, уже через пять минут отдавалась она ему со всей страстью на сене за местечком своим торговым. Да Ярослав ее не сильно-то любить решился. Так только, свою похоть удовлетворить да друзей подразнить. Как он Любу сегодня ласкал, не всякую так ласкать станет. Каждой бабе свое место! Кому любовь, а кому и на сеновале помаленьку хватит.
***
Святослава сидела подле оконца горницы своей, когда подруги пришли ее кликать на ярмарку пойти. Та упиралась, не хотела. Грустно ей было из-за отъезда батюшки.
– Ты пойди, с подружками-то развейся, краса-девица. С отцом попрощалась, теперь пойди и себе честь отдай. Чего киснешь тут? – возмущалась нянька.
Святослава только отмахивалась. А тут и дядька с теткой надоедать стали, мол, иди с подружками на ярмарку, а то и подруг не останется, коли выходить никуда не станешь.
Решила Святослава, что лучше на ярмарку пойти, чем назойливые пререкания домочадцев слушать. Взяла с собой крестьянина Степана, мужика грозного, которого к ней батюшка приставил для охраны, из долговой ямы ранее вытащив. И теперь Степан век обязан был купцу, вот и обещался дочку стеречь и днем и ночью.
– Только смотри, не мешайся у меня под ногами, – пригрозила ему Святослава, когда из терема вышли. – Я за себя сама постоять могу. Вон сегодня уже какому-то наглецу нос разбить успела, когда тот на моем пути встать решил. Чтоб как тень был и без надобности не вмешивался!
Степан выслушал указ да поклонился хозяйке. Знал, что та девка разумная, в глупости не ввяжется. А вот подруги ее… И он грозно глянул на трех девиц юных. Ох и вертихвостками те были! Даже Степану глазками сверкали. Степан хоть мужик и молодой был да видный, всего тридцать семь годков, но все же им не ровня. А они все равно ему улыбались. Как говорилось, что крестьянину, что боярину! От таких девок только беды и жди. Как бы из-за них его хозяйка в какую нелепость не попала.
Девицы же схватили Святославу за руки и потащили быстрее на ярмарку.
– Там народу-то как много!
– И медведей танцующих привели!
– А танцы-то, танцы обещали! – молвили все сразу втроем.
Святослава только и улыбалась, так как ей самой до всего этого дела не было. Неинтересны были ей все забавы молодецкие. Девки постоянно про парней судачат, а ей все равно. Никто ей не люб. Никто не запал в сердечко юное, пламенное. Знала, что не каждому улыбнется, что особенным ее избранник быть должен.
Так и пришли на ярмарку вчетвером.
Тут Святослава заприметила бусики красивые из камня необычного, явно заморского. Они были цвета воды, переливались все и искрились под стать ее глазам.
– Вы идите, девоньки, я вас догоню, только бусики присмотрю.
– Мы пойдем медовуху пробовать, там нас найдешь, около бочки, что напротив, – и убежали подружки к медовухе, да с таким смехом, что всю ярмарку оголосили.
Степан лишь недовольно фыркнул. Вот же вертихвостки! Внимание всех молодцев к себе привлекли, вон как те зыркают, словно хищники.
И вправду, веселый смех трех подруг сразу обратил на себя внимание молодцев на ярмарке. И Ярослав среди первых их приметил.
– А ну-ка, братцы, вон к тем идите. Они к медовухе направляются, значит, веселыми быстро станут, – указал друзьям своим новгородец на девиц, продолжая небрежно очищать свою рубаху от сена. Славно повалялся с купчихой!
А друзья на него зло гладят, завидуют. Вишь, какой довольный, уже на двух молодиц за два дня влез. А они еще ни одной даже не закадрили, что уж о ночках-то поговаривать.
– Идите, идите, чего стоите, али ждете, пока другие на них налетят, яко коршуны?!
И двое друзей направились к девицам, снова попросив Ярослава с ними не ходить. Пусть подойдет, когда они уже зазнакомятся да выберут себе парочку.
Ярослав охотно согласился. Ему не хотелось после стараний на сеновале тратить силы на новые приключения. До вечера ему уже хватило, а к вечеру видно будет. В Киеве много девок славных да на все согласных!
Святослава же в это время прикладывала бусы к груди. Те сверкали на ней, оттеняя кожу нежную персиковую да глаза изумрудные. А золотистые волосы словно огнем зажглись от перелива камней.
– Беру! – решительно сказала она купцу.
– Славный выбор, как будто только тебя каменья ждали, красавица, – польстил ей купец.
– Ты поменьше тут лисой ходи перед хозяйкой моей, – грозно гаркнул на него Степан. – Ишь ты, красавицей назвал.
Купец сразу язык прикусил, понял, что девка под защитой. И негоже к ней даже в мыслях приближаться, да еще когда такой внушительный мужик рядом. Тот был выше хозяйки своей в полтора раза и во столько же шире, да и мускулы железные под рубахой простой угадывались, страх нагоняя. Никита Кузьмин знал, кого выкупает для присмотра за дочерью.
Святослава, отойдя от прилавка с покупкой новой на груди, грозно на Степана посмотрела.
– Я же тебе говорила, чтоб не вмешивался!
– Так он на тебя глаза свои пялить стал, хозяйка!
– Ну и что? Что уж, на девицу прекрасную и глаз поднять нельзя?! –гневно топнула ножкой Святослава. – Здесь теперь стой, я сама к подругам пойду, а ослушаешься, прогоню со двора!
Степан остался стоять как вкопанный. Не стоило гневить хозяйку. И вправду со двора прогонит. А ему ох как у Никиты Емельяновича понравилось. Тот не просто холопа в нем видел, а домочадца своего, и обращался соответственно. И чего это он так за дочку купеческую распереживался? Не маленькая уже да не вертихвостка, чтоб кого попало улыбками одаривать. Будет со сторонки приглядывать. В случае чего сразу подмогнет.
Святослава тем временем к подругам своим сквозь многолюдье пробиралась. Не видела их, но слышала. Те с кем-то весело смеялись, явно с молодцами.
– А вот и наша Святославушка! – вскрикнула одна из подруг, Мила по имени. – А мы тут с дружинниками шутим славно.
– Да слышала я вас, чай, на всю ярмарку гогочете.
Радомир с Мстиславом быстро новую девицу оценили. Ух и красавица была, аж дух захватывало! Точеная вся, как из мрамора, с кожей персиковой, волосы, как золото, переливаются. А глаза-то, глаза! Большие изумруды. Да только девица на них холодно посмотрела и не улыбнулась вовсе. Друзья сразу поняли, что не про них горлица ясная, и взор свой на прежних девиц обратили, хоть и тяжело было оторваться от созерцания красоты такой неписаной. Да только присутствие новой красной девицы подстегнуло их грудь выпятить да бравость свою начать показывать, а вдруг заглядится на одного из них все-таки.
Тем временем Ярослав, стоявший чуть поодаль и не обращавший ранее никакого внимания на их смех, вдруг заметил, что друзья-то его разгорячились, стали петухами ходить. А девки к ним все сильнее прижиматься начали. Вон уже не три их, а четыре. Вишь, набежали! Ну раз девицы оценили друзей, то можно и самому к компании присоединиться, а то скучно ему одному тут стоять. Тоже посмеяться хотелось.
– А вот и друг наш идет, мы вам про него сказывали, – громко произнес Мстислав, махнув Ярославу рукой, чтобы поторопился.
– А что ж сказывали-то? – с ходу спросил Ярослав. Заметил, как у девок всех глаза при виде его засверкали. Да только одна спиной стояла, как будто ей безразличен был вновь подошедший.
– А сказывали, что ты ночку провел у боярыни, да нос она тебе за то повредила! – рассмеялась Мила, стоявшая подле Радомира.
Ярослав бросил гневный взгляд на друга. Не думал, что тот, чтобы себя перед новоиспечёнными знакомицами показать, будет друга высмеивать. Радомир тут же понял свою оплошность и поспешил исправиться.
– Да это я пошутил, девоньки. Ярослав об камень по ночи стукнулся. Я сам сегодня эту боярыню видел. Не было того, сама подтвердила, не бивала она друга моего, а ласкала нежно до зорьки утренней.
Ярослав добро посмотрел на Радомира. Что ж, сам друг запутался, сам и выпутался. Вот и славно. Не станет он на него гневаться.
Ярослав тоже взял себе хмельное, чарку попросив.
– А ты что не пьешь, девица красная? – обратился он к одной из подруг с золотистыми волосами, стоявшей к нему вполоборота с явно скучающим видом.
Святослава неохотно обернулась на молодецкий голос. Уже съязвить что-то хотела, да осеклась.
Узнала взгляд серых глаз да кудри белокурые, хоть и не сильно успела по раннему утру рассмотреть. Но такой взгляд ни с одним не спутаешь. Вот он сощурился, будто хищный зверь, на нее глядя. Тоже узнал. Святослава же под взглядом тяжелым вся съежилась. И что же в нем было такого, что заставляло трепетать от страха? Но девица быстро себя в руки взяла, вскинула головку гордо да посмотрела ему прямо на нос, который сама и разбила на зорьке ранней.
Ярославу ох как такой дерзкий взгляд не понравился! Не привык, чтобы девки ему вызов бросали. А девица еще на его немного распухший нос уставилась и улыбнулась слащаво. Ох мерзко-то как улыбнулась!
Ярослава аж перекосило от злобы. Медовуху он свою на столешницу поставил.
– Да что с тобой, Ярослав? Ты весь в лице переменился, – удивленно спросил Мстислав.
– Али знакомы вы уже? – уточнила Ростилава, подруга вторая. – Вон как друг на друга посматриваете.
– Не знакомы мы с ясным молодцем, – спокойно ответила Святослава, переведя взгляд с носа дружинника на подругу, – просто нос мне его немного смешным показался.
– Да об камень ударился, когда ночкой от полюбовницы шел.
– Ах вот как! – съехидничала Святослава. Видать, дружок их правду не рассказал. Оно и верно, кому ведь расскажешь, что девка незнакомая кулаком залепила. Значит, в руках он у нее, соколик.
– Это ж как надо было на земле распластаться, чтоб о камень удариться? – решила дальше подшутить над ним девица.
Да только пожалела об этом. Ярослав так гневно на нее взгляд метнул, будто стрелы пустил острые. Глаза суровые стали, лицо волчьим оскалом взялось. Ох, пожалела сейчас Святослава, что Степана оставила вдалеке. Казалось, молодец набросится на нее и растерзает.
– Я пойду, подруги мои, мне домой пора возвращаться, – Святослава решила уйти, это сейчас было самое верное решение.
– Не спеши, красна девица, – тихо, но сурово сказал ей Ярослав. – У меня кое-что твое есть.
И он медленно запустил руку в карман рубахи. Святослава тут же поняла, о чем речь. На улицах платочек свой обыскалась утром, да не нашла. А вещица-то шелковая у него осталась. Видать, подобрал, когда она к пристани бежала и не заметила, что платок с головы спал. Плохо это было, ой как плохо. Для девки незамужней скандалом могло обернуться. Станут все расспрашивать, откуда платок у молодца взялся. Сейчас она была в его власти.
А Ярослав сразу это учуял, недаром же славным охотником был, чувствовал мысли жертв своих. И улыбнулся он девице так же слащаво, как она ему ранее, да платочек стал доставать.
Рванулась к нему Святослава, да руку свою на его наложила так, что был виден только голубой уголок шелковой ткани.
– Отдай его мне, – тихо попросила девица.
Стояла прямо перед ним вся такая красивая, златовласая, с глазами изумрудными да губами алыми. Близко, близко стояла. Но Ярослав хватку не ослабил. Хоть впервой ему красоту девичью такую сладкую и манящую созерцать, но девка никогда над ним не станет власть иметь, какой бы раскрасавицей ни была.
– Отдай, – еще раз попросила Святослава.
Да только и видела в ответ взгляд холодных серых глаз.
Друзья, что подле стояли, диву давались. Сразу поняли, что девица с Ярославом знакома. Мстислав про себя злился, неужто друг его младший и эту красную девицу успел соблазнить?
– Поцелуй меня в губы, тогда отдам, – спокойно сказал Ярослав, предвкушая победу.
Но Святослава не сдавалась.
– Я о тебе кое-какую тайну знаю, – так же тихо промолвила она, снова красноречиво посмотрев на пухлый нос витязя.
Ярослав насторожился. Не хотел, чтобы она тайну раскрыла да о встрече утренней рассказала. Но решил не сдаваться. Все равно получит свое, тут охотник он, а не она.
– Я сказал – поцелуй, тогда и отдам, – снова лицо его хищным стало. – А коль по-моему не сделаешь, не получишь ничего. А тайну мою рассказывай, мне от этого позорно не будет, а вот тебе… – многочисленно повёл бровью молодец.
Святослава слегка отшатнулась от дерзости такой.
«Точно от полюбовничка шла, девица. Вот и поймал я тебя, распрекрасная!» – улыбнулся про себя Ярослав.
Да Святослава о другом думала. Не хотела она здесь, на ярмарке, с дружинником князя ссориться. Он платок не достал еще, вот и не будет она его провоцировать. В другой раз попытается, когда людей поменьше рядом станет.
– Как скажешь, воин, – смиренно ответила она, – но волю твою не выполню. А коли тайну нашу откроешь, – и Святослава снова на карман взгляд бросила, в котором платочек заветный лежал, – тебе в том тоже чести не будет.
Она резко обернулась и, ни с кем не попрощавшись, ушла.
«Фух», – выдохнул в сердцах Ярослав. Ну и девка! С характером, да и кулак тяжелый.
– Вы с ней знакомы? – с завистью спросил Мстислав.
– Не более, чем ты с ней, – отмахнулся Ярослав да тоже прочь пошел, оставив друзей с девицами в удивлении.
На княжьем дворе уже будучи, друзья все-таки допытали дружинника, откуда он красную девицу знает. И решил Ярослав все рассказать: и как он ее от полюбовничка на зорьке ранней повстречал, и как она ему нос разбила, и как платок потеряла, убегая.
– Да не похожа она на такую, чтобы по полюбовникам бегать! – возмутился Мстислав.
– А что ей еще на улице было делать в такую рань? Да еще так спешила. Явно в дом, в горницу свою, чтобы никто не заметил отсутствия. Ты девок когда познаешь, как я, ничему удивляться не станешь. Сучья порода они все.
– И все равно я не верю. Не из таких она. Гордая. То сразу в глаза-то бросается.
Ярослав только ухмыльнулся в ответ наивному другу. Он-то много таких повидал. Днем они сама скромность и неприступность, а ночкой темною не отлепятся.
– Да о платке, думаю, стоит помалкивать, чтобы девицу не позорить, слышишь, Ярослав? – не унимался Мстислав.
– Слышу, слышу, только вам о том и сказывал. Ты лучше скажи, как ваши подруги-то, получилось чего?
– Смешливые они да стесняются, – ответил Радомир.
– Так надо их напором брать, – посоветовал молодой новгородец.
– Да не умеем мы так. Это у вас в Новгороде напору учат. А в Киеве все иначе. Мы только договорились, что завтра на вечерке встретимся. Да они просили тебя взять. Опять ты, Ярослав, нам дорогу перебежал.
– Да не буду я на ваших девок даже смотреть, коль вы глаз на них положили! Могу и не пойти вовсе.
– Нет, иди. Ты нам друг. А это важнее, чем бабы. Да ну их, давайте спать! – обрадованно крикнул Радомир.
Погасили они свечку и улеглись на соломенные тюфяки почивать. А Ярослав улыбнулся в темноте. Не предали други его из-за девиц. Вон, на вечерку зовут вместе с ними.
***
На следующей день подруги снова прибежали к терему Святославы.
– Пойдем с нами на зорьку вечернюю смотреть, там и Ярослав будет, знакомец твой, – упрашивали они дочь купеческую.