– Так он женат? – удивилась девица неподдельно. – Это что получается, что он моего сына забрал, чтобы своей жёнке отдать?
И таким гневом ее сердце зажглось, таким огнем глаза запылали, что Мстислав уже пожалел о сказанном. Сболтнул, не подумав, теперь жди грозы.
***
Так и случилось. Святослава вся, как огонь, в избу к сотнику вбежала. Волк замер от гостьи такой нежданной да разгневанной. Посмотрел на Мстислава грозно. Тот только плечами пожал:
– Князь велел привести к тебе, не взыщи, – и удалился тут же, боясь, что и ему достанется.
Девица же стояла, как кошка дикая, когти выпустив. Думала кинуться уже на сотника да глаза выцарапать, но тут подковылял к ней Никита. Сразу к маме кинулся, как заприметил.
– Мама! – кричал да ручки на бегу протягивал.
Святослава как сына своего увидела, сразу про гнев весь и забыла. Кинулась на колени к нему, прижала к себе крепко-крепко да заплакала.
– Никита, сыночек мой родненький! Никитушка!
Волк стоял на месте, не двигался. Решил не вмешиваться. Но краем глаза за ними присматривал. Вон она как ребенка всего зацеловывает, вон как малец к ней тянется и тоже плачет от встречи с матушкой. Заскребли опять кошки на сердце у сотника: нехорошо он делает. Но мальца своего болгарам не отдаст, решил железно.
Налюбовавшись сыночком своим, Святослава отпустила его из объятий материнских. А тот ее за руку взял да за собой потянул.
– Пойдем, мама, я тебе игрушки свои покажу, что тятя сделал.
И повел малец ее к углу детскому, где игрушки разбросаны были всякие, что из дерева выточены да сплетены из веревок разных. Стал показывать Никита и коня боевого маленького, и меч свой деревянный.
–Тятя сказал, что он мне настоящий подарит, когда вырасту.
Святослава смотрела на сынишку своего да плакала, не переставая. Не хотела того, но слезы сами катились из очей изумрудных.
– Мама, почему ты плачешь? Ты ведь не оставишь нас более? – спросил ребенок невинно, не понимая, какую рану глубокую матери нанес невольно.
Та пуще прежнего заплакала. Ничего не смогла сыну ответить на вопрос простой и коварный. Только лишь посмотрела в его глаза да за щечку нежно потрепала.
– То не от меня зависит Никита, не от меня.
– А от кого? – продолжал спрашивать сын, глаза свои серые распахнув широко. Ему не хотелось, чтоб мама уходила.
– От судьбы моей жестокой, Никита, от судьбы.
Но сын не понял значения этих слов, мал еще был. Только обнял маму, прильнув всем тельцем тепленьким к рукам ее дрожащим. Но Волк все понял, что Святослава сказать хотела. Неужели решится он стать судьбой той злой, что назвала она сыну их совместному?
Красавица, от слез чуть оправившись, во весь рост встала. Никита тут же вцепился в нее сильно, боялся, что уйдет мама. Да она его успокоила, что не уйдет, и сказала, чтобы в игрушки играл. А ей с отцом его поговорить надобно. Никита после уговоров долгих все-таки маму отпустил да стал на коне игрушечном кататься и мечом деревянным махать. Счастлив был, что и папка, и мамка рядом. Святослава только диву давалась, как быстро сынишка отца своего родного признал. Кровь не молоко, водой не разбавишь.
Святослава же к Волку подошла. Успокоилась уже, не стала на него бросаться да глаза выцарапывать, только обида в сердце еще осталась. И заговорила она спокойно да горько:
– Ты забрал его у меня, чтобы женке своей в Киеве отдать на воспитание? Чай, сама сына родить не может, так ты ей моего отдашь?
– Нет, Святослава, – спокойно ответил Волк на упрек девицы. – Не отдам я жене сына на воспитание. Да и не примет она дитя от другой. Она, кроме дочери своей, никого любить не может, даже меня.
– Тогда зачем?
– Сказывал уже о том. Мой сын не будет расти среди болгар.
– А если вы займете Преславец, тогда вернешь его?
Волк задумался. Ему и самому сын нужен был. Уже успел полюбить всем сердцем за три денька. Да и малец признал отца.
– Не знаю, Святослава, – честно ответил сотник. – Люб он мне стал.
– Ты не думал о том, когда унижал меня подле Киева. Девкой недостойной называл, в позоре моем одну оставил. А теперь в сраме том решил сына своего признать, Ярослав? Раз отвернувшись, зачем поворачиваешься?
– Упреки твои верны. Да богам известно, что я плату достойную за ту обиду выплатил. Вот и привели меня к сыну, чай, простили.
– Да только я не простила, Ярослав. Ты об этом позабыл?
– А ты не позабыла, как на мою голову бед накликала? – разозлился Волк. Но тут же взял себя в руки. Не было в словах тех вины девичьей. Он сам ее тогда на гнев побудил.
– Не моя в том вина, Святослава, – уже спокойно продолжил сотник княжеский. – Я тебя еще три месяца по лесам искал да по рекам. И дружинников постоянно на поиски отправлял. Я на тебя тогда лишь разгневался, но гнать и не думал. Ты сама решила уйти из Киева.
– Вот, – горько улыбнулась Святослава, – опять на меня всю вину перекладываешь.
– Нет, не перекладываю. Тоже в том виноват, знаю. Да только в прошлом уже все. А сынишка мне люб стал. Он волчонок мой, сама видишь, как похож.
– Вижу, всегда то видела, как только он родился.
И вздохнула горько Святослава да руками голову сжала сильно-сильно.
– Всегда видела, с самого дня первого, как поняла, что понесла. О, боги мне в свидетели, как я хотела его тогда скинуть! Понести от насильника бесчестного, что унизил меня да в срам втоптал, было худшей мукой. Но что я только ни делала, а он все внутри меня держался. И лишь когда биться его сердечко во мне стало, только тогда поняла, что он и мой сын. Вот и полюбила его всем сердцем. Да за жизнь его боролась, когда он чуть не сорвался от работы тяжелой. Тогда я все нажитое отдала ведунье местной, чтобы ребеночка спасла. Удержался он, а я снова в служанки пошла да прислуживала господам жестоким, лишь бы жил он да народился на свет белый! А как родился Никита, как увидела глаза его серые, так опять ненависть к тебе во мне всплыла да на сыне отразилась. Не могла кормить волчонка этого да к груди прикладывать лицо его, столь мне ненавистное. Но пересилила себя. Заставила. Через боль сердечную кормила да убаюкивала. Вот так и полюбила снова, о тебе постоянно вспоминая и видя в нем тебя, как в отражении.
– Ты так сильно меня ненавидишь? – тихо спросил Волк.
– А ты? С мечом в покои мои пришел, чтоб зарубить. От любви, что ли, большой?
Волк промолчал.
– Он пока останется со мной, Святослава. Ему безопаснее здесь будет, когда Преславец гореть станет. А когда займем град ваш, тогда и решим окончательно.
Святослава всхлипнула. Вспомнила предложение княжеское. Посмотрела на сына своего да заплакала.
– Ты знаешь, мне князь обмен предлагал, – сказала сквозь слезы. – Мол, если открою я вам ворота, то он и сына мне возвернет, и посадницей здесь сделает. Да только не хочу я того, слышишь, не хочу! – вскричала гневно девица.
Слезы сами собой из изумрудных глаз текли, да очи горели огнем обжигающим. Она продолжила:
– Не хочу, чтоб мой сын знал, что его мать град, в коем он родился, на сожжение отдала. Не хочу, чтоб знал, сколько крови из-за него пролилось, лишь бы подле меня он был. Не хочу я смертей болгар безвинных из-за сына своего. Не для того родила, не для того.
Сглотнула слезы горькие и снова речь свою повела:
– Меня всю жизнь предательство и ложь окружают. И судьба меня решила тоже предательницей сделать, сыном шантажируя. Нет! Не бывать тому. Не стану я град свой предавать. Не стану.
– Но он и так погибнет, Святослава. Преславец падет не сегодня, так завтра, и ты это понимаешь.
– Пусть падет! – твердо сказала девица. – Но болгары имеют право защищать свои жизни с мечом в руках, а не быть убитыми в постели из-за предательства. Не пойду я на такое. Не прольются реки крови из-за меня да из-за сына моего. Обещай, что расскажешь о том Никите! Слышишь? Обещай, Ярослав! Когда он вырастет, все поймет и простит меня. В глазах его я не стану подлой предательницей, даже ценой нашей разлуки. Слышишь то, сотник княжеский? Обещай, что расскажешь!
– Обещаю, Святослава, все расскажу.
Тодорка кивнула сотнику благодарно да пошла прочь из шатра. Посмотрела лишь на сынишку своего, как в последний раз.
– И князю то передай, это ответ мой окончательный!
И выбежала из избы стремительно. Никита хотел было за ней побежать, да отец вовремя остановил.
– Не переживай так, Никита, судьба даст, еще свидитесь.
Успокоил Волк сына своего да оставил подле игрушек, к князю Киевскому отправился. Поведал ему об ответе Святославы.
– Жаль, что она так решила, – сказал князь. – Да, видно, русский дух в ней еще теплится, раз не пошла на сговор бесчестный. А девица славная, хорошей была бы посадницей. Но в огне том, что Преславец обуяет, не спастись и ей. Вот только языка-то они нашего поймали, все знают о подкопе. Что делать-то теперь станем, а, сотник княжеский?
– Не верю я ей, князь. Мне язык тогда сразу сказал, что хитра она да умна больно. Вот и решила нас обмануть. Я в языке том уверен, так что будем и далее копать.
– А если и вправду поймали твоего языка?
– Тогда я на себя весь удар болгар и приму. Все равно нам по-другому града не взять.
– Верно говоришь. Пусть так и будет, как решили. Да только ты береги себя, когда в стену полезешь. Сам знаешь, как я дорожу головой твоей буйной.
Волк только улыбнулся.
***
Стали далее копать, пока брешь между стенами не показалась, что ручьем буйным промыта. И ночкой темной тихо взобрались сотник и дружинники его славные в ту брешь да стали вдоль стены пробираться по ходу тайному. Никто их не ждал. Не было обещанной охраны удвоенной. Улыбнулся Волк: не обхитрила его девка умная.
Так и шли по ходу тайному да убивали всех, кто на пути попадался. Но так тихо убивали, что никто и не заподозрил, что враги уже в городе. Когда всех стрелков да дозорных сняли, дали своим сигнал, что за стенами были да в полном оружии стояли.
– Ты иди, Мстислав, врата града открывай. Пора и тебе уже прославиться. А ты, Радомир, со мной пойдешь, – приказал Волк своим товарищам верным.
Друзья, не спрашивая, каждый свой указ выполнять стали. Мстислав побежал с частью дружинников к вратам тяжелым да стал их открывать, прикончив мечом охранников, что подле были. А Радомир и еще двадцать дружинников за Волком пошли. Не спрашивал никто, куда идут по ночному граду. Когда к терему советника царского подошли, отрядил Волк десять дружинников да дал наказ охранять от своих же, чтоб не пожгли. А с Радомиром и вторым десятком далее двинулись.
Пока шли, шум да лязг оружия послышались. Это свои в град ворвались. Тут же крик по городу поднялся, стали болгары бить в набат, будя воев своих.
– Нам спешить надобно, – сказал Волк Радомиру, прибавив ходу.
Когда подобрались к палатам царским, где уже не спали и вовсю снаряжались да от врагов огораживались, Волк рукой махнул, знак подавая, что в бой идет.
Ринулись дружинники на охрану царскую, да и разбили тех быстро. Чай, охранники не ждали столь скорого появления русов и не успели приготовиться. Перерезал Волк с дружинниками всех, кто им сопротивление оказывал, да ворвался в палаты царские.
– Ты что, хочешь царя их убить, как когда-то кагана хазарского? –рассмеялся Радомир, в грудь последнему стражу дворцовому меч вонзая.
– Царей убивать – то княжеская забота. За другим пришли, – рявкнул сотник да снова рукой махнул, чтоб за ним следовали.
Побежали далее по коридорам. Но болгары там уже успели оборону устроить. Мебели в проход набросали, да охранники атаки дерзких русов сдерживали. Но Волк так среди них лютовал, что кровь рекой текла. Тогда охранники побежали за завалы и там попрятались.
– Что, царь болгарский! И вот этими воинами ты решил русов остановить? – рассмеялся сотник дерзко. Да стал нагромождения крушить и охранников стрелами меткими разить, кои в щелях видны стали.
Порушил завалы Волк и устремился в покои царские вместе со своими дружинниками. Никого не щадил, всех резал. Но в палатах, что более всех искал, оказалось еще больше стражников, чем в предыдущих покоях. Сам царевич Борис защитой руководил. Да только против Волка и тем устоять не удалось. Ворвался он в покои Тодорки прославленной весь в крови да с глазами яростными. Царевич Борис меч стискивал, а за ним Святослава бледная стояла, к стене боязливо прижималась.
Схватились сотник с царевичем. Да неравный противник у Бориса был. Волк быстро его к стенке прижал и лезвие к горлу приставил. Святослава сзади тихо ахнула.
– Не убивай меня, русич, не убивай, – заскулил царевич перепуганный. – Я много злата тебе за это дам.
– Не за златом пришел, а по душу твою поганую.
– Не убивай, молю, пощади! Все, что хочешь, бери!
Волк задумался над словами царевича. Он и не думал его убивать вовсе, только в плен взять. А тот так перепугался, что все готов был отдать. Ну, раз все…
– Отпущу, а ты взамен мне кое-что отдай.
– Что хочешь бери.
– Девку свою отдай, Тодорку славную.
Царевич подумал секунду и согласился.
– Забирай!
Волк тут же ослабил хватку и улыбнулся оскалом волчьим.
Да только саму Святославу такой расклад не устраивал. Подлетела она к царевичу и стала кричать что есть мочи:
– Да как ты смеешь! Я не принадлежу тебе, чтоб мной торговаться. Ты, трус! Забери свои слова обратно!
Но Борис и не думал этого делать. Хвалу Господу своему возносил, что так легко отделался. Конечно, ему будет грустно без любовницы сладкой, но своя жизнь дороже. И, на Тодорку не оглядываясь, он выпрыгнул в окно да сбежал из Преславца, лишь брата Романа с собой прихватив и пару стражников.
– Трус! – крикнула ему вслед девица, к окну бросившись, да принц слов ее гневных уже не слышал. Только пятки его в ночи и сверкали.
Волк же спокойно стоял на своем месте и с улыбкой наблюдал за происходящим. Торжествовал глубоко в сердце. Пусть посмотрит девица, какого «отважного» воина в полюбовники выбрала, что бросил ее при первой же серьезной заварушке.
Когда Святослава от окна возвернулась в комнаты свои вся бледная да от гнева трясущаяся, Волк подошел к ней да за подбородок девичий взял.
– Ты теперь мой трофей ратный, – сказал спокойно, – в честном бою завоеванный. Сама за мной пойдешь или силой неволить?
Святослава о чем-то мучительно соображала, вон как глаза бегали. Но смогла собраться с мыслями.
– Сама пойду, – ответила твердо и гордо головку вскинула, выйдя впереди сотника. Еще чего, не поведет он ее, как рабыню безвестную, чай, она Тодорка славная, и не убоится врагов своих!
Так и шли по граду: Святослава впереди, Волк – сзади. Сотник в спину ей посматривал да улыбки не мог скрыть на устах. Вон как себя несет девица гордо, будто и не гибнет град ее в пожарищах да разбоях, будто и не стала она пленницей безвольной.
А Преславец уже весь огнем объят был. Везде крики предсмертные слышались да вой девок, коих из домов вытягивали. Но к Святославе никто даже не подходил. Видели дружинники, как идет красавица гордо в халатах шелковых в свете ночных пожарищ, вот и не решались приставать. Думали, что видение. Волку и не пришлось отгонять от нее охотников за девицами. Он и сам шел сзади, трофеем своим восхищаясь. Вон как через трупы смело переступает, не брезгуя в крови испачкаться. А волосы ее, по пояс распущенные, кои не успела собрать из-за нападения неожиданного, так ярко от огней светились, будто она сама огнем и была.
Так и дошли они до лагеря русичей. Отвел Волк ее в избу свою да приказал там сидеть. И приставил дружинника охранять. Но Святослава и не думала бежать, когда подле кроватки сына уселась. Куда ей бежать-то? Преславец погиб у нее на глазах в бойне бесчестной, да и сынишка рядом. Может, Волк смилуется и возьмет ее в служанки, после того как понасильничает. Ей лишь бы подле сыночка остаться. Пусть и не станет Никита со временем ее мамой называть, да лишь лик его один созерцать было счастьем! А большего Святослава и не потребует.
Так и уснула подле сына, не проснувшись, когда Волк уже под утро возвратился. Весь в крови был да в ранах боевых. Но решил не будить спящих. Пошел к Мстиславу с дружинниками почивать.
Глава 22
Наутро же Святослава сама из избы вышла. Дружинник хотел было ее не пустить, да девица так ногой топнула и гневно на него сверху вниз посмотрела, что тот решил не связываться. Чай, сотник уже вернулся, вот пусть сам и бережет свою пленницу знатную. Все уже в лагере знали, что сама Тодорка в лапы Волку попалась. Завидовали дружинники такой удаче товарища своего, да только глазами и поблескивали похотливыми, когда девица гордо через их лагерь шла. А Святослава направилась прямо в избу к князю, не обращая никакого внимания на ухмылки дружинников да на глаза, ей вслед горящие. Хотела о граде своем расспросить да о пленниках царских, если те были у русов в заточении.
Возле избы сразу заприметила князя да его советников. Там же и Волк стоял наравне с воеводами. Святослава уже ход замедлила свой, не хотела вторгаться в разговор мужицкий, да они сами ее заприметили. Не могли не приметить, столь ярко волосы ее златом горели на утреннем солнце, хоть и заплела их девица в косы тугие. Замолчали все тут же и взоры свои на нее обратили. Красавица ближе подошла, слегка головку пред князем наклонила, будто и вовсе в плену не была. Да хотела слово уже молвить, как увидела подле князя советника своего царского, что инспектором был по сооружениям. Сразу Святослава поняла, кто град их предал. Вон и стушевался он весь под взглядом суровым девичьим.
– Вы зачем ей жизнь сохранили? – вскрикнул советник. – Она же самая главная змея среди них!
Святослава рассмеялась сладким голосом да ответила мягко:
– Да какая же я змея? Была, да не стала! Теперь я невольница. Вот и хозяин мой стоит.
И подошла она к Волку да поклонилась чинно. Сотник даже немного смутился, что она ему почестей больше отдала, чем самому князю. Но вида не подал, будто так и надобно было.
Святослава же, момент улучив, выхватила из ножен сотника меч острый, развернулась резко да вонзила в грудь предателю болгарину. Советник царский упал к ногам ее замертво. А девица еще и плюнула на него презрительно.
– Вот теперь отомщен Преславец за предательство!
Все, кто стоял подле князя, рты раскрыли от изумления. Не ожидали такого от девицы хрупкой да нежной. Князь первый в себя пришел и рассмеялся:
– Ну и славная ты девка, Тодорка! Болгары гордиться тобой должны. Вон как порешила предателя! Чай, и нам бояться твоего гнева надобно?
– А зачем вам бояться? Нет в том вашей вины, что на злато советник царский польстился да град без боя отдал. Да и убей я тебя, Великий князь, только хуже граду своему бы сделала. Хватит, настрадались болгары за ночь. Тебе теперь порядок наводить, князь, надобно, раз решил ты град этот славный центром земли своей сделать.
Все, кто рядом стоял, ахнули да по бокам свои ударили. Как девица про то прознала? Да князь всех успокоил:
– Не дивитесь, вои мои верные. Тодорка – девица очень умная! То и болгары признали, уважали ее да боялись. Вот и мы уважать станем, коли поможет нам с болгарами дружбу наладить.
– Трудная задача та, великий князь, пока царь жив да царевичи из града сбежали, – ответила Святослава.
– Царь жив, но корону свою сложил, о чем нас поутру и уведомил. А царевичи далеко убежали, в саму Византию подались.
Не ожидала такого услышать Тодорка славная. Надеялась, что болгары еще не все позиции сдали. Да, видно, все кончено. И с ней тоже. Некому защитить ее будет. Но не опустила она голову свою златую и не бросилась князю в ноги, прося о милости. Лишь улыбнулась слабо.
– С победой такой поздравляю тебя, Великий князь. Да коли помощь моя нужна будет, знаешь, в чьей избе обитаю. Позволь теперь откланяться.
– Иди, Святослава, – обратился к ней князь по родному имени, – а то Волк меня живьем съест, если я тебя еще удерживать стану. Вон как глазищами сверкает да ревнует!
И рассмеялся снова князь, похлопав по плечу сотника своего верного. Святослава же слабо улыбнулась его шутке и, слегка головку наклонив, ушла прочь.
Прошла через лагерь гордо, высоко голову держа. Хоть и тяжело ей это было. Поняла, почему дружинники так ей вслед хмыкали да улюлюкали. Она теперь здесь была не более чем рабыня позорная, что в бою пленена. Захочет Волк, сам овладевать ею станет, а захочет – дружине отдаст. И никто не вспомнит более, что еще совсем недавно она Тодоркой славной была, чьего слова все болгары боялись и уважали. Так и дошла до избы с головой, высоко поднятой, не позволив слезам горьким наружу вырваться.
***
И только прикрыв за собою дверь, расплакалась безудержно. Судьба с ней злую шутку сыграла. С самых высот в грязь кинула! Да из грязи той не подняться уже. Она даже не крестьянкой была, а пленницей бесславной, что еще хуже. Пленницы, как рабыни, всецело принадлежали своему хозяину и слова своего не имели. Что захочет с ней Волк, то и сделает. А о жестокости его на своем горьком опыте узнала. И никто не заступится за нее перед волком лютым, не посмеют, она его собственность. Оттого еще больнее на сердце стало, еще пуще зарыдала девица. Борис-царевич ох как далеко удрал, а ведь в любви клялся. Снова предательство, и снова боль глухая в сердце от жестоких ударов судьбы. Но Святослава очнулась от слез своих горьких. Не позволит она более судьбе играть с собой, сама все решит! И бросилась она искать что-нибудь острое. Да нашла нож, коим Ярослав игрушки сыну делал. Посмотрела на Никиту спящего в последний раз:
– Ты прости, сынок мой любимый. Ты бы и сам не захотел, чтобы мать твою в грязь втоптали да дружинникам на потеху оставили. Ты бы мне сам того никогда не простил. Вот и я не могу простить. Прощай, Никита, да живи счастливо!
И замахнулась Святослава, чтоб в грудь себе ножом ударить. Да тут Волк в избу вошел и не дал ей план страшный осуществить. Увидел, что девица задумала, бросился к ней, стал нож вырывать.
– Отпусти! – вскрикнула пленница. – Все равно покончу жизнь свою срамную. Не хочу жить более!
– Да что за глупости ты говоришь, девка глупая! Я не дам тебе с собой покончить. Ты о Никите подумала? – и выхватил сотник нож из рук девичьих.
– Именно о Никите я и думаю! – вырвалась Святослава. – Не нужна ему мать такая, коей все дружинники попользуются!
– Да о чем ты говоришь?
– Не лги мне, Ярослав. Думаешь, не знаю, как у вас с пленницами принято? Наиграешься сам, а потом отдашь дружкам своим на утеху.
Волк оторопел. Так вот что сердце ее тревожило да заставило нож в руки взять? Рассмеялся сотник.
– Я, может, и глуп, но не настолько, чтобы мать своего сына дружинникам отдавать!
– Это ты сейчас говоришь, пока не в гневе. А как сделаю, что не по-твоему будет, так сразу со мной и поквитаешься, как с пленницей низкой.
– Так ты не делай не по-моему, вот и не поквитаюсь.
– Не могу я так, против воли в ножки кланяться. Не из таких! Чай, не позабыла, что во мне кровь отца славного течет, а он бы мне никогда не простил унижения. Так что можешь сапоги свои сразу в сторонку ставить, не стану их целовать!
Это уже был вызов. Но Волк в ответ только улыбнулся. Именно такой и нравилась ему Святослава – независимой, гордой. Именно такой и полюбил ее тогда, четыре лета назад. Да за высшее счастье принял, когда она сама за ним пошла, руку взяв подле костра праздничного. До сих пор помнил, как сердце его тогда екнуло.
Вот и сейчас стоит пред ним девица с вызовом, глазами изумрудными сверкая. Совсем как в юности. Хорошо стало на душе у сотника от воспоминаний прошлых. Но он быстро прогнал тени смутные. Уже не те они со Святославой. Уже не те. Что он кровь да жестокость лютую познал, что она беды на своей шкуре ощутила немалые да мужей разных ласки принимала. От чистоты их прежней вовсе ничего не осталось.
– Да не стой ты так, Святослава, – сказал ей сотник раздраженно. – Чай, не чужие люди мы с тобой. У нас и сынишка общий. Не стану заставлять тебя целовать сапоги мои, для того у меня и других болгарок плененных много. Но снять с меня сапоги попрошу.
Красавица сотника грозным взглядом окинула. Не хотела того делать. Однако смирила гордыню девичью. Чай, Борису-то снимала, хоть он женкой ее своей и не сделал. Теперь ее жизнь от Ярослава зависела. Вот и станет ему служить, чтоб с сынишкой не разлучил.
Святослава покорно подошла к сотнику и сняла сапоги.
– Вот и славно, – сказал он ей. – Садись, обедать будем.
Святослава села подле него, где ей было указано, да кашу горячую накладывать стала. Волк же с нее серых глаз своих не сводил. Вон она какая стала! Хоть и пленница, да царскую осанку и подъем головы уже не изменишь. Вон как плавно да величаво кашу накладывает, будто вся в шелках сидит.
На Святославе действительно были шелковые халаты. Она их не сняла еще с той ночи, когда пленницей стала. Волк же дальше пленницу знатную рассматривал да красоте ее дивился. Она и раньше-то девкой была красивой, но сейчас в ней какая-то женственность необъяснимая появилась, манящая да дурманящая. А мудрость, коей все ее лицо светилось, еще больше будоражила. Девок глупых он в своей жизни много повидал. Слишком уж надоели. И теперь от лица умного глаз не мог отвести.
Святослава чувствовала, что сотник ее пристально рассматривает, да глаз не поднимала, боялась.
– Ешь, – только и сказала, когда кашу ему поставила да хлеб отломила.
Волк стал есть, смачно прихлебывая. Ведь почти сутки у него ни крошки во рту не было. Святослава же от такой грубости еле сдержалась, чтоб не рассмеяться. Да, болгары куда цивилизованнее были и опрятнее! Но она сделала вид, что ничего не замечает, и сама стала кашу пробовать.
– Фу! Какая гадость! Да кто такую стряпню приготовил? – нос брезгливо от чашки отворотила.
– Я и готовил, – отозвался сотник озадаченно.
– Ну, оно и понятно теперь, – проворчала девица. – Коли так готовить и далее станешь, всех тараканов потравишь.
Волк думал обидеться, да только и смог, что рассмеяться.
– Вот те на, пленница уже в первый день хозяина своего отчитывает! Что же дальше-то будет?
– Да то, что я сама готовить стану, чай, не забыла еще премудростей кухонных. А если пленницей своей и далее кликать будешь, случайно в еду перца острого подсыплю, чтоб очи твои серые на лоб вылезли да вспомнил, что меня Святославой зовут.
Волк опешил. Не ожидал столь дерзкого ответа от бабы, да еще от невольной. Давно не слышал в сторону свою таких угроз тонких. Но не обиделся, снова рассмеялся. По душе ему дерзость пленницы пришлась.
– Вот такой и оставайся! – сказал напоследок да пошел прочь из избы, оставив Святославу в недоумении.
Так и стали жить. Девица сотнику прислуживала, за Никитой смотрела да играла с ним, а Волк князю помогал в граде захваченном порядок наводить. Пленницу свою Ярослав пока еще и пальцем не трогал. Не хотел девицу без воли к ласкам понуждать, видел, как она его боится и чурается. Решил сотник, чтоб успокоилась она немного да к нему привыкла, а там и полюбятся. Только о том Волк и думал, когда князь его от себя отпускал. Помнил, какая Святослава сладкая да пылкая. Вот и не шел в избу по ночам спать, а с другами своими на седлах высыпался да молодецкую жажду с пленными болгарками утолял, кои для того и были в дружины пригнаны.
***
Святослава же быстро у сотника освоилась, да и сынишка, что рядом был, дух ее поддерживал. Она ловко и по дому в маленькой избе управлялась, и с сыном гуляла, и для Волка одежды стирала да сапоги начищала до блеска. Когда в лагерь выходила, чтоб воды набрать из колодца, дружинники ей уже вслед не хмыкали да не стреляли глазами жадными. Все уже знали, что пленница, самого князя не убоявшись, прямо перед ним убила предателя болгарина, что ее град сдал. Вот и зауважали девицу, что так гордо меж ними ходила. А когда еще и прознали, что она из Киева, еще больше стали почитать да ведра тяжелые до избы носить помогали.
Святослава лишь улыбалась им скромно, но позволяла себе шутить с дружинниками, вызывая у тех смех и улыбки во весь рот. А с Радомиром и Мстиславом вовсе не стеснялась смеяться да подшучивать, искрилась вся, словно солнышко, когда болтала с ними. Волк же только хмурился от созерцания девицы. Искры зависти жгли его изнутри. Не понимал, почему Святослава с другими такая приветливая да жизнерадостная, а когда он к ней в избу ходил, вся чинная была и молчаливая, только по надобности с ним разговаривала.
Стал невольно присматриваться к Мстиславу с Радомиром да глаза щурить, но не приметил с их стороны ни намека на чувства к девице. Просто как други давние с ней общаются. Тогда в чем дело? Почему она с ними одна, а с Ярославом другая? Завидовать он стал товарищам, когда снова их подле Святославы видел. То ей ведра с водой носить помогают, то дрова для печи. Хоть в том чести особой для молодцев не было, что бабе помогают, но за то, как она им улыбается, Волк готов был сам ведра выхватить да в избу отнести. Чтобы и ему Святослава улыбнулась открыто да приветливо, как будто и не было между ними никогда той боли пережитой, что оба в сердцах носили тяжелым грузом.
Не выдержал Волк более, когда снова увидел ее подле друзей сияющей и беззаботной, вошел в избу свою вечером темным, чего не делал ранее, да сел подле печи, якобы обогреться. Святослава с него глаз не сводила, гадала, зачем пришел. Да то немудрено было. Вот и стояла, как вкопанная, ожидая, когда он ей велит на солому пойти да подол поднять. Но Волк сейчас не за тем пришел.
– Ты скажи мне, Святослава, – спросил новгородец после некоторого молчания, а глаза его серые потемнели, – ты моим друзьям улыбаешься, смеешься с ними, как в Киеве когда-то. А почему меня чураешься и со мной неприветлива? Обидел ли я тебя чем за это время? Хоть раз силу применил да принудил?
– Нет, Волк, – ответила Святослава мягко, подивившись голосу его грустному. – Не обидел и не принудил нисколечко.
– Тогда почему со мной ты другая, неприветливая и неласковая?
Девица подумала немного, вздохнула глубоко и ответила:
– Потому что с ними я не чувствую себя пленницей, а с тобой… Трудно жизни радоваться, понимая, что сегодня ты даешь мне волюшку, а завтра сделаешь все, что надумаешь. И слова тебе не смогу сказать, ведь я всего лишь твоя невольница.
– Не невольница ты здесь, – промолвил Волк тихо. – Ни к чему понуждать не стану.
– Тогда отпусти меня и слова свои докажи.
– Не могу, – ответил он.
Однако, заметив, как Святослава ухмыльнулась, добавил:
– Потому не могу, что боюсь, уйдешь ты от меня. Вот и не отпускаю.
Сказал, да встал и нервно ходить по избе начал. Подошел к сыну спящему, улыбнулся. Малец всегда его душу холодную согревал. Затем снова к печи подошел, и тут неожиданно к Святославе шагнул, да так близко, что она аж отпрянула. Но вовремя опомнилась и на место встала, подняв очи свои изумрудные. Волк смотрел на нее внимательно глазами серыми да глубокими, такими близкими и знакомыми.