Куклы во время шторма

– Прямо сериал какой-то, – не удержался Гена, но, побоявшись, что я обижусь, поспешно добавил:

– Очень интересно, продолжай.

– Все не так банально, как кажется.

– Тут все явно небанально!

– Ты же знаешь, ты уже читал Мердок, она глубокая. То, что я пересказываю, – всего лишь голый сюжет. Подожди…

Я умчалась в комнату за книгой и, вернувшись, заявила:

– Я должна зачитать тебе.

– Пожалуйста, я весь внимание.

В моем сознании на секунду всплыл образ Стаса с книгой на моей кровати, и проскользнула глупая мысль: может, и на него так роман подействовал, что на следующий день у моих родителей он…

– Ты хотела прочитать что-то, – напомнил Гена, как бы невзначай коснувшись при этом моей руки.

– Точно. Слушай. Вот тот момент, когда он понял, что влюбился. «Я будто увидел ослепительно яркий свет. Я понял, что именно это так непривычно и страшно терзало меня и довело до болезни. Но понял и то, что это неизбежно должно было случиться. Гонория непременно должна была возникнуть на моем пути, словно горизонт или распростертые крылья Сатаны. Хотя у меня пока не было определенных планов, я чувствовал, что другого выхода нет. Я никогда еще не был так уверен в правильности выбранного пути, и это само по себе возбуждало. Стоит нам распознать страстную любовь, она становится совершенно очевидной»¹. Тут дальше еще… «Я не ждал ничего особенного, я вообще не ждал ничего определенного, будущее было так размыто, так неясно, что настоящее казалось конкретным и легкодостижимым. Я должен был ее увидеть, вот и все»²…

– О. – Гена был поражен – либо ощущал, что должен быть поражен, чтобы мне понравиться.

От переизбытка чувств у него даже слегка «сел» голос (у Стаса тоже «сел», когда он читал Мердок вслух, но по другой причине).

Внезапно все в Гене показалось мне фальшивым – наверняка несправедливо. Может, он иногда делал и говорил что-то только ради моего одобрения, но более открытого и прямодушного человека надо было еще поискать.

– Знаешь, – проговорил он, – это безумно похоже на то, что я испытал, когда впервые увидел тебя! Точнее, уже после того как увидел. Сначала была просто красивая девушка, поднимающаяся по ступенькам к двери подъезда – как шикарно у тебя развевались волосы, как изящно твои тонкие пальцы набрали код замка…

Я еле удержалась от смешка.

– Тогда я ничего не понял! Проводил тебя взглядом – и все, даже следом не зашел почему-то… подождал и зашел позже… я был ошеломлен, но даже не придал этому значения… думал, это усталость или что-нибудь в этом роде… А потом я думал о тебе весь день и так внезапно понял, что это! И все было именно так: «яркий свет», и уверенность, и неясность перспектив, и даже ощущение фатальности… и моей ближайшей целью стало увидеть тебя! Ида…

Он прошептал мое имя так, словно я была каким-то божеством, а я смотрела на него… нет, я смотрела сквозь него – удивленно и слегка недоверчиво.

Не может быть…

Глава 3

Гена, разумеется, думал, что все эти эмоции вызваны его рассказом (что было далеко от истины) и вдохновенно добавлял все новые и новые подробности к своей истории. К истории любви, которую он теперь, наверное, считал сбывшейся – нашей.

Я внезапно ощутила нелепость ситуации, и захотелось немедленно разбить все его иллюзии на свой счет. Но это могло подождать. Мне нужно было обдумать то, что я осознала. И вот это было срочно.

Как назло, Гена впервые в жизни не почувствовал, что я хочу остаться одна. Он все говорил и говорил (возможно, уже не о любви – я почти не слушала), и во мне родилось такое острое желание стукнуть его по голове скалкой, что я стала то и дело бросать на нее тоскливые взгляды. Но постепенно – наверное, от безысходности – я расслабилась.

В конце концов, обдумывать было особенно нечего. Более того, обдумывать этот ужас вообще не стоило. Озарение прошло. Теперь нужно было просто принять все как факт и постараться смириться. Так воспринимают плохую погоду – да, дождливо и холодно, но какой смысл клясть лужи и столбик термометра или анализировать свои ощущения на этот счет? Проще подстроиться под обстоятельства.

И все-таки мысли не уходили. Все, что я могла сделать, – постараться не вкапываться глубоко, а пройти по кромке, раз уж моему сознанию это так необходимо.

Итак, я люблю Стаса, сказала я себе. Не знаю, как давно это во мне живет – неважно. Важно только одно – смогу ли я жить с этим. Точнее, жить-то я, конечно, смогу, вопрос в том, будет ли эта жизнь так же спокойна, как и прежде. Я совсем не была готова к тому, чтобы привязать все свое существование к одному человеку, который, несомненно, того не заслуживал. Может, он и влюбился в меня под конец, но до этого его вообще мало интересовало все, что связано со мной. Он был зациклен на себе и на чертовой Алле. А потом – ох ты батюшки, он соизволил обратить на меня внимание – и почему я не пала ниц в благоговении и восторге? Да даже если бы эта вспышка у него продлилась долго – нужны ли мне серьезные отношения с таким человеком? Нужны ли мне вообще серьезные отношения?

Я по-прежнему ни капли не жалела о том, что заставила его уйти. Мы не общались уже два с половиной месяца (за исключением той короткой переписки первого января), и до сих пор это не тревожило меня ни капли. Не будет тревожить и теперь, решила я.

Этим я отличалась от героя Мердок: мне не хотелось видеть Стаса. Это было совершенно ни к чему. Во всем остальном ощущения Мартина из «Отрубленной головы» были безумно похожи не только на Генины, но и на мои. Относительно уникальности своих эмоций я не обольщалась – возможно, так бывает вообще у всех или у большинства: яркая вспышка – внезапное понимание – неопределенность и вместе с тем уверенность и очевидность, да даже доля фатализма (это должно было случиться).

Я вспомнила, как Стас бессвязно описывал свое состояние: все сложно, все запуталось, какой-то водоворот… Мне вдруг стало жаль его – не снисходительно, а чисто по-человечески. Бедняжка, не хотела бы я оказаться на его месте. И не окажусь. Никаких сложностей, никаких водоворотов. Чувство есть, бороться с ним нет смысла, потому что оно все равно окажется сильнее. Пусть себе живет – главное, чтобы не мешало. И предпринимать что-либо в связи с ним я не собираюсь. Чего, собственно, мне надо? Семью, детей от него? Чушь. Любовь ничего не изменит. Это просто… просто любовь.

Я даже не могла объяснить толком, в чем же она проявляется, но решила, что уж об этом размышлять не стоит. Все равно я никому не собиралась это объяснять – так зачем пытаться облечь в красивые слова?

Гена наконец заподозрил, что я охладела к его обществу, и поспешил распрощаться под предлогом недоделанного реферата.

Он ведь еще учился в полном смысле этого слова: почти каждый день ему нужно было ходить в институт. А я с самого Нового года находилась в свободном полете: последняя сессия была закрыта, пары закончились, осталось только сдать госэкзамен (в конце марта) и диплом (в начале июня).

До диплома было еще далеко, и я, разумеется, не продвинулась дальше введения, а вот гос предстоял уже через десять дней. Пора было раскрыть хотя бы список вопросов, да руки не доходили. Сама не знаю, чем это я была все время занята. Мое время занимали только сон, чтение, подработка и эпизодические дела по дому. Ну и встречи с Геной.

«Хорошо все-таки, что у него есть какие-то более постоянные дела – если бы их не было, он, возможно, давно бы мне надоел».

Я пожурила себя: надо же, забыла о присущем Гене чувстве такта и его чуткости, благодаря которым (а вовсе не учебным обязанностям) он мне не докучал! Неужели только потому, что у меня нет к нему чувств – иными словами, он не Стас? Но с чего я вообще ругаю себя за такую мысль о Гене, она ведь вполне мне присуща…

Проводив его в прихожую и с улыбкой попрощавшись с ним, я осознала простую причину, по которой меня в нем ничто не раздражало и я не чувствовала себя скованной, когда родители приглашали его как моего парня. Мне попросту было все равно.

Когда Стас заявился с букетом для моей мамы, я ощутила в основном удивление. А вот в тот вечер, когда мы расстались, я чуть не лопнула от того, как мне было неуютно. Что же получается – я влюбилась в него уже тогда?! Ну, по крайней мере что-то я к нему испытывала…

Тут я силой остановила себя: одно дело бегло оценить ситуацию, другое – заниматься самоанализом. Последним, что я подумала в связи со своим новым чувством, было: «А может, я так устроена, что раздражение у меня – первый признак любви? В конце концов, моя лучшая подруга бесит меня до невозможности… Кстати, что-то давно от нее ничего не слышно».

Глава 4

Жанна появилась на пороге моей квартиры максимально не вовремя. Через три дня мне предстоял гос, а к вечеру нужно было напечатать несколько листов. Отказываться от подработки ради подготовки к экзамену я сочла необязательным – на тот момент мне не казалось, что я переоцениваю возможности, но я не знала, что на мою голову свалится еще и подруга. Заплаканная.

– Я поживу у тебя немного, да? – произнесла она и принялась отчаянно грызть ноготь на большом пальце. Очевидно, дарить ей маникюрный набор было пустой тратой денег.

– Если нужно, – отозвалась я. – Проходи. Что произошло? Почему так долго не появлялась?

– Проблемы были.

«Зато сейчас у тебя, я вижу, все отлично», – чуть не сострила я, но почему-то удержалась.

Расспрашивать Жанну не стоило – уже через пару минут, сняв пальто и пройдя в комнату, она начала рассказывать сама.

– Дело в нем. А он все кричал, что во мне.

Разумеется, я сразу же поняла, что речь идет о ребенке – вернее, о безуспешных попытках его завести.

– Правда, Сема обвинял тебя?

Впрочем, это было в его духе.

– Да. Причем он, оказывается, все знал. Я ходила на все обследования с ним, но он… представь себе, дал взятку, чтобы доктор сказал мне, что с ним все в порядке!

Я отметила, что Жанна даже не сказала «доктор Голицын», хотя всегда называла его так – из ее уст это почему-то звучало благоговейно, как «Дева Мария». Очевидно, медик потерял ее уважение окончательно.

– И как ты об этом узнала? Неужели Сема тебе рассказал? – осведомилась я, присаживаясь на диван рядом с ней.

– Да, в пылу. Я заплакала, увидев на страничке «ВКонтакте» фотографию новорожденного ребенка моей знакомой, и Сему это взбесило. Он кричал, что вообще детей не хочет и что все это моя блажь. Он ведь даже лечиться не стал!

– А что ж сразу не сказал, что не хочет?

– Может, сначала хотел, не знаю… возможно, он вообще разочаровался в семейной жизни и не желает обременять себя еще и ребенком… или просто я неподходящая мать для его детей. – Жанна вытерла слезу.

– И надо же, он не только молчал о том, что дело в нем, но еще и сваливал все на тебя, зная, что ты и так страдаешь. Чуткий муж.

– Мы тогда помирились, – продолжала она, не став комментировать мою реплику. – Я смогла даже убедить его пройти лечение, а для начала вообще проконсультироваться с другим врачом – вдруг доктор Голи… тот доктор ошибся. В конце концов, недорого стоит слово врача, который легко соглашается соврать о таком его жене ради денег. И вряд ли больших! Больших-то у Семы просто нет.

– А доктор мог бы и так не говорить? Врачебная тайна и все такое…

– Не думаю, ведь это напрямую касается меня, да и обследовались мы как бы в связке, с общей целью. Как бы… Ну так вот, Сема никуда не пошел. На словах вроде как был готов, но сначала откладывал, а после моего очередного напоминания, опять взорвался. Мол, он работает и устает, у него нет времени на ерунду, это только я могу позволить себе по сто раз проходить обследования, потому что мне вообще делать нечего, это его дико раздражает, и ему кажется, что ребенка я хочу завести, только чтобы оправдать собственное сидение дома! Ты представляешь?!

– Представляю. – Я тоскливо глянула в сторону компьютера, но тут во мне проснулась даже не совесть, а нежная жалость – ей надо выговориться, я должна проявить к ней внимание.

Я изумилась: прежде ничего настолько… скажем так, приятного я к Жанне не испытывала.

– Представляешь?! – переспросила она. – Для тебя это нормально?

– Нет, скорее для него.

– О чем ты? Хотя… я не буду притворяться, что не понимаю. Да, у меня далеко не идеальный муж. И, похоже, никакие психологические методики тут не действуют.

Жанна снова заплакала, размазывая слезы по щекам с такой силой, что будь у нее на ресницах тушь, все лицо превратилось бы в гротескную черную маску.

Я подвинулась к ней.

– И ты решила на некоторое время уйти из дома. Думаешь, это поможет?

Она отчаянно замотала головой.

– Нет, нашим отношениям – ни капли. Если чему-то и поможет, то только осуществлению его эротических фантазий с другими девушками. Помнишь ту фифу в красных сапогах?.. Она, кстати, тогда сказала, что поедет в больницу к какому-то Славе, а при этом так выразительно смотрела на тебя. Ты еще ей что-то ответила, как будто и не удивилась, да? У меня тогда голова была другим забита, я только позже подумала: у вас что, есть общие знакомые? И ее ты тоже видела не в первый раз?

Хотя тема Аллы и была ответвлением темы супружеской драмы, Жанна хоть немного отвлеклась, и это меня искренне обрадовало. (Что такое со мной творится?! Слишком много добрых чувств сразу.) Я решила ответить как есть.

– Ну да. «Какой-то Слава», он же Стас, был моим… наверное, можно сказать, что бойфрендом.

– Да ладно! – Она вытаращила глаза, будто я призналась, что в свободное время дрессирую тигров. – Ида, ну ты тихоня! Я тут тебе все как на духу, а ты даже не сказала, что у тебя есть… был… стоп, уже был?

– Был. Одновременно он был и ее парнем.

– Парнем этой…

– Аллы.

– Аллы, – повторила Жанна (никогда не слышала, чтобы она вкладывала в одно слово, да еще имя, столько неприязни). – Потрясающе. Ты об этом знала?

– Конечно. С самого начала.

– И считала, что это в порядке вещей? В твоем стиле. Иногда мне кажется, что у тебя вообще нет сердца… ой, прости! – спохватилась она.

– Все нормально, – успокоила я. – Чудовищно, но временами мне это тоже приходило в голову. Однако никаких анатомических аномалий у меня пока не обнаруживали.

– Тебе просто надо сходить к другому врачу, – улыбнулась сквозь слезы Жанна. – Послушай, и чем кончилось-то – он все-таки ушел к Алле?

– Понятия не имею. Может и да.

– Хм… то есть вы расстались, и ты не знаешь, где и с кем он сейчас. Тебя это совсем не волнует?

– Я только надеюсь, что его нынешняя пассия хорошо его кормит. У него ведь язва. – Я сама не ожидала, что скажу это.

Жанна открыла рот, чтобы что-то ответить, но вместо этого снова зарыдала.

– Ну что ты, перестань. Все будет в порядке, – обняв ее, пробормотала я (ничего менее банального в голову не пришло).

– Ты меня никогда не обнимала, – всхлипнула она, уткнувшись мне в плечо. – Так приятно…

– Все будет хорошо, – настойчиво повторила я. – Побудешь пока у меня…

– Да… разберусь в себе…

– Разберешься… в чем именно?

– В том… – Вздохнув, она заговорила тверже. – В том, хочу ли я сохранить наш с Семой брак.

– Ну, если уж ты начала колебаться… – изумленно проговорила я.

– Да. Я уже на грани, Ида. Мне надо хорошенько все взвесить. На расстоянии от него. И… слушай… ничего, если?..

– Что?

– …мы будем иногда об этом разговаривать? Мне это просто необходимо. – Она умоляюще посмотрела на меня.

– Ну конечно. Обсудим все, что хочешь, – сердечно ответила я и опять подумала, что меня, как в песне кота Матроскина из мультика, «как будто кто-то подменил».

Жанна попросила дать ей успокоительного, потому что никак не могла перестать плакать. В результате ей захотелось спать. Когда она легла, я наконец смогла сесть за компьютер.

Где-то на час или даже больше в комнате повисла блаженная тишина, которую нарушал только стук клавиш, и то едва различимый – я старалась печатать потише. От резкого звонка в дверь я подскочила и случайно напечатала лишний символ. Ну кто это еще?!

Выходя из комнаты, я бросила взгляд на диван – Жанна заворочалась, но, слава богу, не проснулась.

На пороге стоял Гена. При виде его несчастной физиономии на меня нахлынула волна сочувствия.

– Слушай, я сейчас занята, набираю текст по работе, в комнате подруга спит – зайди позже, а? – прошептала я.

– Ты говоришь это всю неделю, – грустно заметил он.

– Ничего подобного – задание я получила только вчера, а подруга приехала вообще сегодня, – справедливо возразила я.

– Неважно. Ты не хочешь меня видеть. Думаешь, я не чувствую?

Ну вот, сейчас начнется мелодрама. Все это очень трогательно, но совершенно не ко времени.

– Если не можешь меня впустить, давай поговорим на лестничной площадке. – Судя по отчаянной решимости в голосе, Гена уже настроился на то, что я дам ему отставку, и не хотел тянуть с объяснением.

– Ладно, – не стала разочаровывать его я и, перешагнув через порог, прикрыла дверь.

Стоило повернуться к Гене, он бросился обнимать меня, повторяя «ну зачем, ну не надо, не уходи». Это было совершенно не похоже на него – я чувствовала, как его бьет нервная дрожь. Бедняга…

Откуда-то появившееся во мне в последнее время человеколюбие мешало закончить эту сцену. На секунду я даже пожалела, что совесть не позволяет мне, как раньше, произнести пару дежурных фраз и удалиться.

– Слушай, Ген, – примирительно начала я, слегка отстранившись, – ты не обижайся. У меня сейчас правда очень много дел. Как только я с ними справлюсь, мы обязательно сходим куда-нибудь, погуляем, поболтаем… Я не хочу прекращать нашу дружбу.

К счастью, характер наших отношений позволял мне «не заметить», что Гена рассчитывал на большее. Ну да, он признавался мне, но это еще не значит, что мы были вместе. Он, судя по всему, тоже это понимал и, возможно, уже раскаивался, что не проявлял решительности в этом вопросе. Хотя… можно подумать, если бы мы официально встречались, это помешало бы мне с ним порвать. Просто объяснение было бы более сложным. Наверное.

– А, ясно. – Он беспомощно потоптался на месте. – То есть ты… не… ты не…

– Я ни в коем случае не буду прерывать наше общение, – выдала еще одну расплывчатую формулировку я.

– Ну не надо так отстраненно. Ты же все видела, все понимала. Я и не скрывал, – внезапно выдал Гена.

– Да, – вздохнула я и улыбнулась. – Ну… так вышло…

– Как? Как вышло? Погоди, не говори. Сам знаю… чувствую.

– Ну вот.

– Значит… удачи тебе. Вам.

Он все заглядывал мне в глаза, пытался увидеть в них подтверждение своей догадки. Я продолжала улыбаться, не отводя взгляда и почему-то ощущая себя героем на расстреле.

Тогда Гена повернулся и, пробормотав надтреснутым голосом «пока», зашагал к лифту.

Глава 5

– Кто это был? – сонно спросила Жанна (все-таки проснулась).

– Сосед.

– Ты кого-то затопила?

– Нет. Он заходил… за горчицей.

– Господи. Он ее получил?

– Сполна. Как спалось? – Я снова приземлилась на свой стул за компьютером.

– Неплохо. Ты не слышала, никто мне на мобильный не звонил?

– Думаю, нет. Если только ты звук не выключила.

– Нет… он включен… эх.

– Сема знает, где ты?

– Нет.

– Ну и хорошо.

– Что печатаешь? – Жанна подошла ко мне из-за спины и наклонилась, опершись рукой об стол.

Я заметила, что ее запястье украшает буро-зеленый синяк. Черт бы побрал этого Сему.

– Какой-то математический бред, – пробормотала я.

– Да, я тоже тут ничего не понимаю, – озадаченно согласилась она, уставившись на экран. – А что дальше планируешь делать?

– Закончу – выпьем чаю с конфетами. Идет?

– Дальше – в смысле после института. Не будешь же ты с высшим образованием зарабатывать себе на жизнь компьютерным набором.

– А, понимаю, – вбив очередную порцию непонятных символов, произнесла я. – Сейчас скажешь, что я должна удачно выйти замуж – и поскорее?

– Нет. Я начинаю склоняться к мысли, что зарабатывать необходимо самой, – печально отозвалась Жанна. – Если бы деньги были мои или даже наши, я бы полностью взяла общение с доктором на себя. Я бы и выбрала его сама, подружки же давали мне кое-какие рекомендации, но Сема все отверг… И уж я бы не позволила бы им сговориться за моей спиной!

– Так это только из-за истории с доктором?

– Не только. Похоже, лучше в принципе ни от кого не зависеть.

– Шикарный вывод, я готова выпить за него. Точнее, за то, что ты его сделала. А что ответить на твой вопрос по поводу моих планов, даже не знаю. Не хотелось бы работать по специальности. Какой из меня пиар-менеджер, я слишком инфантильна.

– Ты не подумала об этом, когда выбирала, куда поступать? – скорее с интересом, чем осуждающе спросила Жанна, все еще нависая надо мной.

– Я же сказала, я очень инфантильна, – усмехнулась я. – Мне говорили, что там довольно легко учиться, родители не возражали – профессия звучит солидно, модно… ну и все.

– А я еще удивлялась: чем это тебя вдруг привлекли связи с общественностью? Ну ладно, ты-то, может, найдешь нормальную работу… а я? Кому нужен заочный диплом регионоведа, причем довольно посредственный?

– Знаешь, у меня такое впечатление, что диплом сейчас вообще никому не нужен. Работодателей гораздо больше волнует опыт работы.

– Можно подумать, он у меня есть! Хотя… помнишь, в десятом классе я целый месяц раздавала листовки? Это считается, а?

Жанна отошла от меня, рухнула на диван и снова начала всхлипывать. Я со вздохом сохранила документ, закрыла Word и присела рядом.

– Слушай, все не так страшно. Ты можешь записаться на курсы, научиться чему-нибудь полезному… и стать, например, массажистом. Или визажистом. Или мастером по маникю… – Я бросила взгляд на ее обгрызенные ногти.

– Ты права, – к моему удивлению, оживилась Жанна. – Здорово! Я пойду на танцы. А потом стану учителем танцев – это же так здорово! Смотрела фильм – кажется, с Дженнифер Лопес?..

– Хм, а у тебя ведь должно получиться, – подумав, заключила я. – По крайней мере, ты самая грациозная девушка из всех, кого я когда-либо знала.

Она прямо засияла.

– Правда? Меня мама в детстве хотела записать в танцкружок, а я все упиралась, дурочка… ну что ж, наверстаю упущенное! Если бы я решила стать балериной, то это было бы, конечно, уже поздновато, а так… – Внезапно Жанна снова помрачнела. – Но, чтобы записаться на курсы, нужны средства. А если я уйду от Семы, мне даже жить будет не на что! Неужели родители должны будут высылать мне деньги?

– Ты же решила ни от кого не зависеть. Придется поначалу подрабатывать кем попало, – не стала обнадеживать ее я.

– Так надо начинать поскорее! Еще же квартиру снимать… Ид, а ты мне разрешишь у тебя пожить? Ну, первое время только! Ты не пугайся, деньги пока есть, я взяла с собой часть из того, что мы откладывали вроде как на обследования и лечение. Они не совсем мои, но Сема переживет, других у меня все равно нет… А еще я буду по хозяйству помогать!

Я представила себе ее «помощь» и с трудом удержалась от улыбки. Так и тянуло ответить, что поджигать яичницу я могу и сама. Но вместо этого я сказала:

– Я рада помочь, но посмотрим… может, вы еще помиритесь…

– О, спасибо, спасибо, спасибо!

– Но как же все твои прежние планы? – Я боялась, что, едва я произнесу слово «ребенок», Жанна опять разрыдается.

– Откладываются. У меня ощущение, что у нас с Семой никогда не будет детей. Судьба не хочет. Возможно, она дает мне время заняться собой, пока я не встречу другого человека? – Печально глянув на свое запястье, она добавила: – Который будет со мной более нежным и понимающим.

Что я слышу! Неужели свершилось?!

Я даже не знала, что сказать.

– Я люблю его, – продолжала Жанна, – но, наверное, так больше продолжаться не может. Я не чувствую, что живу. Не чувствую, что я красива, любима… мне и следить за собой не хочется! Нет, с этим точно надо что-то делать.

– Сходить в салон, – подсказала я без особой надежды.

Но на сей раз, как ни странно, подруга воодушевилась.

– Салон красоты? А что, это идея! Если только не слишком дорогой, а то накопления быстро кончатся. У Семы-то я денег просить не стану…

– Я знаю один недорогой, но хороший салон, и там отличные скидки. Если удачно сдам гос, побалую себя массажем и стрижкой. – Я не дала ей снова сбиться на больную тему. – В последнее время у меня уже в привычку входит такое самопоощрение. Вот и тебя с собой возьму, ага?

– Ага… слушай, а когда у тебя гос?

– Через три дня.

– Ты готова?

– Не-а.

– Так что ж ты ерундой занимаешься?! Ну-ка беги готовься!

– Сейчас допечатаю и пойду.

– Все-все, я не отвлекаю. Если б я знала…

Я послушно вернулась за компьютер и некоторое время неустанно молотила по клавиатуре. Но к тому времени как я доделала то, что было нужно, ни сил, ни желания открывать учебники у меня не было.

– Давай лучше все-таки чаю выпьем, – предложила я обреченно.

– Ну, раз ты все равно передумала становиться пиар-менеджером… – был ответ.

Глава 6

Следующие два дня пришлось все-таки заниматься подготовкой. Жанна, надо отдать ей должное, мне не мешала – наоборот, даже помогала: умудрилась приготовить сносный обед, ничего при этом не спалив, и помыть посуду, ничего не разбив. А в день сдачи экзамена поехала со мной в институт.

Похоже, после того как из жизни Жанны временно исчез Сема, все свое внимание она решила посвятить мне. Я отдавала себе отчет в том, что этот горячий дружеский порыв пройдет, и все же приятно было, выходя из аудитории, видеть ее взволнованное лицо и слышать: «Ну как? Все нормально?»

Я сдала на «отлично». Не думаю, что заслужила эту оценку – на обычном экзамене за такой ответ мне не поставили бы выше четверки, а тут комиссия была в основном лояльна, – но в принципе мне было все равно. Главное – результат.

Разумеется, из института мы направились сразу в салон красоты, потом пообедали в кафе и домой возвращались уже затемно, с купленными в супермаркете конфетами и бутылкой вина. Тающий снег (скоро настоящая весна, осталось совсем чуть-чуть), многообещающе подмигивающие звезды – и мы, а впереди приятный вечер со звоном бокалов, со вкусом шоколада и вкусом моей маленькой победы (пусть экзамен – нечто прозаическое, но ведь это победа!) Во всем этом было что-то очень уютное.

Когда мы подходили к подъезду, мне пришло в голову, что раньше я никогда не радовалась так мгновениям, разделенным с кем-то еще. Все самые важные воспоминания, все желания и надежды я связывала с одиночеством, а встречи, пусть даже с симпатичными мне людьми, были всего лишь эпизодами. Я никогда не ценила людей.

А теперь смотрела на хрупкую Жанну, в ее унылом коричневом пуховике, Жанну, которая весь вечер бурно радовалась всему на свете, а иногда внезапно терялась и в задумчивости по привычке тянула в рот наращенные в салоне ногти, и чувствовала к ней какую-то слабость. Во многом она по-прежнему меня раздражала, но от этого слабость становилась даже сильнее. Я начинала осознавать, что несовершенные люди вызывают во мне – как, наверное, и в большинстве людей – более теплые чувства, чем безликие идеальные манекены (толпы таких девушек ходили по моему институту). Наверное, так было всегда, просто не было повода об этом задуматься.

В прихожей я встряхнула перед зеркалом своим длинным каре и улыбнулась собственному отражению, точно героиня рекламы шампуня.

– Хорошо тебя подстригли. Надо и мне будет подстричься там. Тем более скидки и правда соблазнительные, – произнесла Жанна, разуваясь. – Господи, как люди с длинными ногтями справляются с молниями?

– Зато красиво же? Ну признайся.

– Красиво, красиво… жаль, конечно, что я забыла у маникюрши все свои кольца. Сняла, отложила и все…

– Жанна, прости, они были ужасны. И стоили наверняка по пятьдесят рублей каждое.

– По тридцать. Все-таки надо будет за ними сходить… или нет… – Она вытянула руку, полюбовавшись ногтями, и вздохнула. – Интересно, Семе бы понравилось? Кстати, он звонил, пока ты сдавала экзамен. Опять спрашивал, где я и когда вернусь. Я сообщила, что я у тебя и возвращаться пока не хочу. Он трубку повесил…

– Слава богу, он не из тех, кто станет после этого караулить тебя в кустах у подъезда, – заметила я.

– Напротив, он использует мое отсутствие максимально.

– Понимаю, тебе больно, но я все-таки рада, что ты сняла свои розовые очки и отбросила психологию.

– Про психологию не надо. В моем случае от нее мало толку, а так я ее люблю. – Жанна вдруг изумленно посмотрела на меня. – Слушай, как же я раньше не додумалась! Вот на кого мне учиться-то надо! На психолога же!

– Имей в виду, второе образование у нас в стране платное, – предупредила я.

– Зачем второе образование? Нужно окончить какие-нибудь курсы! Это тоже платно, ну ладно. Заработаю. И у родителей попрошу…

– А танцы?

– Танцы потом! Танцы подождут! Ух, сколько планов! Не так уж и плоха жизнь, а? – Она извлекла из сумки бутылку вина и триумфально взмахнула ей. – Есть тост!

Со стороны могло показаться, что Жанна полностью расслабилась и весь вечер пребывала в хорошем настроении. Она даже вспоминала какие-то эпизоды из их с Семой совместной жизни и улыбалась так, будто эта тема не была для нее печальной. Но мое обострившееся в последнее время восприятие не могло не уловить витавший над нашим пиром дух чумы. Празднование моего маленького достижения превращалось для Жанны в своего рода акт самоотречения – мол, у меня жизнь не клеится, но я готова забыть об этом и радоваться твоему успеху. Мне все время хотелось намекнуть ей – не знаю даже зачем, – что я это чувствую. Но я, разумеется, не стала ничего говорить – возможно, мои слова растревожили бы ее окончательно.

Не спеша попивая вино, я смотрела на подругу и мысленно убеждала себя, что любовь на расстоянии, несчастная любовь, любовь, питающаяся только воображением, – самая правильная, самая благотворная. Человеку кажется, что он мучается, а между тем он берет от этого чувства все самое лучшее. Он смотрит на мир глазами, полными любви, распахивает ему навстречу свое раненое, пульсирующее, чутко реагирующее на все сердце – и ловит все импульсы из окружающего мира, вдыхает жизнь полной грудью… И при этом объект чувств остается для него неприкосновенным, не запятнанным бытовыми мелочами. Он не может внезапно упасть с пьедестала, напротив – чем дальше, тем желаннее, тем выше он кажется влюбленному.

Вот Жанна – она продолжает любить Сему, но сейчас это приносит ей только боль, страдание, разочарование. Все потому что для нее все было слишком реально, слишком приземленно: замужество, стремление родить, ссоры, измены…

А вот я – совершенно изменила взгляд на мир и, вероятно, вот-вот изменю взгляды мира на себя. Раньше я представляла собой глыбу льда, к которой тянулись лишь изнуренные жарой, а теперь я теплый источник, к которому скоро потянутся многие. Не то чтобы я нуждалась в повышенном внимании, просто иногда на меня нападало незнакомое раньше желание кого-то согреть, кому-то помочь, быть полезной.