Полотно объявилось вновь почти ровно через год; и вновь страннейшие обстоятельства окружали его появление. В одном из захолустий города Д., на верхнем этаже старого, пустого и разваливавшегося дома, где даже находиться, не то, что жить, было опасно, по вечерам начали зажигаться огоньки. Поначалу местных жителей данное обстоятельство интересовало не особо. В конце концов, мало ли бездомных бродило в округе, а связываться с такими – себе дороже. Однако когда из дома по ночам начали доноситься дикие и отчаянные вопли, жители не выдержали и вызвали полицию. Может быть, стражи порядка и были чересчур медлительны, а посему и не застали источник воплей, но, всё же, с пустыми руками они не ушли. В той самой комнате, на верхнем этаже обветшалого барака, где по ночам горел тусклый свет, офицеры обнаружили стол, свечу, кресло и то, чего они совсем увидеть там не ожидали. Первые три предмета, старые, пыльные и разваливавшиеся, вполне соответствовали окружавшей их обстановке. Неудивительно, что картина Десмаре с её яркими цветами и резкими образами, бережливо помещенная на мольберт, выбивалась из окружения. Так как полотно кисти Фабриса в тот вечер, да и несколько последующих вечеров, было ещё не столь знаменито, полицейские забрали холст в качестве вещественного доказательства. Через пару дней после визита в Д. господина Бауэра, одного из владельцев аукционного дома Уилсона-Бауэра в Эдинбурге, картина была распознана. Сутки спустя особо дотошный, но скорый на руку журналист, которому поручили написать очерк об этой истории, отыскал покрытую пылью и речными песками легенду о последнем творении Десмаре, о сундуке в Сене, привязанном к трупу и наполненном заморскими сокровищами.
Неизвестно, обрела бы легенда ту популярность, если бы находке не сопутствовало ещё одно занятное обстоятельство. Даже Бауэр, который, в отличие от мадам Уилсон, был холоден к изобразительному искусству, заметил, что картина изменилась. Цвета, и без того резкие для периода написания картины, стали ещё ярче. Однако самой главной и заметной переменой стала дорисовка композиции полотна. Можно подумать, что, прознав об этом, владельцы аукционного дома потеряют всяческий интерес к произведению, ведь ценность его в таком случае определить было практически невозможно. Однако Бауэр и Уилсон наоборот стремились во что бы то ни было заполучить картину назад. В свете опубликованной легенды, доставшей имя Десмаре со дна забвения, истории кончины Соммерсета и предполагаемого самоубийства дворянина воспринимались уже не как отдельные эпизоды несчастных случайностей, но как явления злого рока, неотвратимого для всех, кто владел картиной, независимо от того, находилось ли полотно в их собственности годы или всего-навсего несколько часов.
Расследование смерти Соммерсета вскоре было закрыто ввиду признания произошедшего несчастным случаем; картина вновь оказалась в распоряжении Бауэра и Уилсон, которым поначалу не терпелось её продать, и причиной тому было тривиальное стремление обогатиться, а совсем не страхи и суеверия. Эти двое были людьми до мозга костей практичными и не верили в мистификации вокруг полотна. В то же время они осознавали потенциал тех самых мистификаций, когда их аукционный дом стал объектом всеобщего внимания и даже своеобразного суеверного паломничества, и поэтому решили оставить полотно Десмаре, спустя годы ставшее символом аукционного дома. Должно быть, именно тогда мадам Уилсон и увлеклась произведениями искусства с налётом таинственности и мистицизма, ценившимися не столько за мастерское исполнение, сколько за истории, сложившиеся вокруг них.