Я побрела между книжными рядами. Скучные синие и бордово-красные книги смотрели на меня со своих мрачных пыльных полок. Иероглифы в названиях слились для меня в одну сплошную линию. Я проговаривала про себя чтения отдельных иероглифических знаков, совершенно не воспринимая их смысл. Попалось нужное сочетание, и я принялась читать содержание книги.
Кто-то бродил по соседнему ряду, насвистывая мелодию. Ее мотив казался мне знакомым, но я никак не могла вспомнить название. Свистун обошел книжный ряд и направился ко мне. Подняв глаза, я увидела господина Murai. Таинственный друг семьи Shimizu, господин, который в день нашего знакомства вышел позвонить другу и не вернулся – вот он стоял передо мной в неожиданном для меня месте. Несмотря на то, что его присутствие именно здесь должно было вызвать недоумение, его невероятно располагающая внешность и добрая улыбка не позволяли подозревать его в намеренности действий.
Я поклонилась в знак приветствия человека старше себя и тут же, не справившись с нагруженным мыслительным процессом мозгом, спросила:
– Что это за мелодия?
– Norwegian wood. Do you know? – спросил он на английском. Я кивнула. Эта мелодия, как и само присутствие господина Murai напомнили мне о Sodjiro.
– Не ожидала Вас здесь увидеть, – подметила я.
– Я зашел знакомого повидать. Очень давнего знакомого, одну важную женщину – сказал он, прищуривая глаза, – Преподавателя Yamamoto знаете? Она, кажется, заведует Вашим факультетом.
– Yamamoto-sensei? – не скрывая своего удивления переспросила я.
Murai загадочно улыбнулся и кивнул.
– На прошлой неделе я заходила к преподавателю Yamamoto, и она была неожиданно вежлива со мной и сделала для меня исключение… – рассказала я, а Murai снова улыбнулся и кивнул.
Внезапно в мою в моей памяти всплыл рассказ Sodjiro о том, что когда-то он перевелся с одного факультета на другой без потери учебного года, и он тогда и про дядю из штатов что-то говорил.
– Вы тот самый дядя Sodjiro из соединенных штатов? Так он рассказывал мне о Вас, – я так обрадовалась этому, что сама себе удивилась, – Он так много говорил мне о Вас и даже фамилию Вашу, наверное, упоминал. Я так хотела с Вами познакомиться… – проговорила я и мне стало грустно от того, что рядом нет Sojiro. «Он был бы так рад» – подумала я про себя.
– И ты познакомилась? —спросил Murai, нисколько не скрывая своей иронии.
Все еще чувствуя тянущую грусть, я улыбнулась и кивнула господину Murai.
И вдруг я поняла, что мои проблемы с учебой тоже помог решить этот господин.
– Спасибо Вам, – поклонилась я, господин Murai улыбнулся и кивнул, – почему Вы сделали это для меня?
– Мы давно знакомы с Канако (имя госпожи завфака), она не откажет старому другу, – ответил он, – Мы стоим с тобой не в подходящем для разговоров месте. Но я вижу студентов сегодня совсем немного, давай поговорим вон за тем столом, – Murai кивнул в сторону стола, стоящего у окна.
Открой глаза, darling
Murai опустил жалюзи большого окна и палящее солнце скрылось за железными складками. Библиотека молчаливо терпела невыносимую духоту. Мы сели за большой стол с наклейкой "в библиотеке нельзя пить и есть". Murai смотрел в закрытое окно все с тем же загадочным прищуром. Внешне Murai смотрелся действительно грозно и величественно, скорее всего он занимал высокое положение в определенных кругах. Возможно, мне следовало его опасаться ведь он мог оказаться представителем преступной группы или еще кем-то вроде того. Но он, напротив, вызывал во мне положительные чувства и рядом с ним я чувствовала себя спокойнее. Он умел хорошо говорить и слушать его было весьма приятно. Одним словом, это был сильный и весьма интересный человек. Я понимала почему Sodjiro так тянулся к нему.
– Я много слышал о тебе от Sodjiro, – начал Murai, – он заговорил о тебе сразу, как вы познакомились, но он уже был слишком сломлен, – на этом слове он поперхнулся словно у него пересохло в горле. Он сделал вход и продолжил. – Давным-давно мы с его отцом очень сильно повздорили – он считал меня предателем за то, что я не нашел возможности развивать свой бизнес в Японии, вот такой ярый упертый патриот. И надо же его собственного сына Sodjiro всегда тянуло заграницу. Он мечтал о футболе! По школе отец поощрял его увлечение спортом, даже в профессиональный лагерь отправил в Европу. Ты знаешь, его способности оценили и там, но Hiroshi был так упрям, он хотел видеть сына врачом! Sodjiro вернулся в Японию с разбитым сердцем и мечтами, поэтому его протест выражался в школьных прогулах и общением с неблагополучными ребятами. Когда же его сомнительные друзья попытались ради шутки обокрасть небольшой сувенирный магазинчик, отец использовал связи, чтобы Sodjiro вычеркнули из дела, будто бы и не было его с ними. После этого над Sodjiro нависло такое чувство вины, что он подчинился отцу. Но в душе он ненавидел Японию ровно так, как ты любишь эту страну, но он полностью разделял твое недоразумение по поводу приверженности традициям.
– Почему он никогда не рассказывал этого мне, я думала мы с ним были настоящими друзьями, – пробормотала я. Мне стало так грустно от того, что мой самый близкий друг не поделился со мной своими переживаниями. – Я даже не подозревала, что Sodjiro пришлось отказаться от своей мечты, – на моих глазах навернулись слезы отчаяния, мне казалось, что будь я в курсе тогда, то смогла бы что-то изменить.
Murai замолчал и посмотрел в окно, давая мне возможность прожить этот момент.
– В том, что случилось виноват только Hiroshi и упрямый Sodjiro, – тихо проговорил Murai.
– Sodjiro? – переспросила я, вытирая слезы.
– Конечно, darling, японцы привыкли жить в системе и немногие идут наперекор, следуя своим желаниям и мечтам, но каждый сам в ответе за себя, – проговорил он, указывая на меня пальцем. – Sodjiro страдал от собственной упертости. Он не мог допустить чтобы вещи шли иначе нежели он задумал, потому и ушел таким способом, не сумел почувствовать внутреннюю свободу.
– Но почему сейчас?
– Никогда не знаешь, что станет последней каплей. Возможно из-за тебя, – спокойно сказал Murai, глядя мне в глаза.
Внутри меня словно что-то упало и разбилось, а осколки этого звоном разлетелись по полому телу.
– Я не понимаю…
– Такой дружбы не бывает, darling, он был влюблен в тебя, – сказал Murai растекаясь в улыбке словно сам признавался мне в любви.
– А как же Кейко? – спросила я недоумевая.
– Пустышка, настоящая японская девчонка, мечтающая выскочить замуж, – Murai нахмурился, – конечно же он любил тебя, но его отец ни за что не одобрил бы ваши отношения. Это Hiroshi пристроил Sodjiro в хорошую фирму и все было хорошо, пока отец не попытался повлиять на ваши с ним отношения. Sodjiro не знал как этому противостоять, но из-за своего упрямства не открылся никому. Мой бедный мальчик, жизнь могла быть такой прекрасной, – на этой фразе голос Murai дрогнул, и он замолчал.
– Если Вы знали об этом, то почему Вы ничего не сделали? – спросила я, обливаясь слезами.
Murai глубоко вздохнул и опустил глаза.
– Я думал у меня есть время…
Долгое время, сама того не замечая, я была привязана к Sodjiro то ли по любви, то ли из-за страха оставить его одного, но он обыграл нас всех.
Поезда.
Ночью, когда звуки улицы становятся тише, со стороны железнодорожной станции доносится звук «динь-дон». Его четко слышно, несмотря на расстояние в несколько километров.
В общественных местах Японии звуковые сигналы часто используются для направления людей с нарушениями зрения к определенным местам. Иногда сквозь тишину позднего вечера я слышу, как этот звук доносится до моего окна через пустые темные улицы – протяжный, печальный сигнал к переменам. Если никогда не слушать тишину, то не поймешь, что этот звук пытается указать путь к точке, в которой можно что-то поменять – просто нужно следовать за сигналом, прийти на станцию, зайти в вагон и двинуться вперед. Ведь поезда, за исключением редких случаев, назад не движутся.
После разговора с господином Murai в библиотеке я вернулась домой и слушала диск с песнями, который забрала из машины на память о Sodjiro. Я открыла переписку с парнем со вспышкой, перечитала и испытала умиление. За окном медленно меняли оттенки неба – предзакатное солнце озарило красными цветами соседние дома. Человек с собакой зашел в дом напротив моего окна. Улица затихала, люди разбрелись по домам и лишь протяжный звук издалека пытался о чем-то мне сказать.
Мысль о том, что Sodjiro испытывал ко мне романтические чувства не укладывалась в моей голове.
А что испытывала к нему я?
Мне было здорово иметь хорошего друга рядом. Я могла с ним обсудить все, что меня волновало: странное отношение японцев ко мне, свое недоумение по поводу спланированной жизни и, конечно же, я часто и подолгу говорила о Yoshifumi. Точнее, все мои рассуждения так или иначе сводились к нему. Я уверена мой друг с пониманием относился к той боли, которую я испытывала от безответной любви. Вот только, если подумать о возможных безответных чувствах Sodjiro ко мне, можно ужаснуться тому какие страдания приносила ему моя бесконечная болтовня о другом парне. Признаю, что пробовала представить нас как пару, но эта фантазия не находила отклика в моем сердце. Sodjiro был окружен влюбленными в него японками. Парень был хорош собой, играл в футбол, к тому же из обеспеченной семьи. Yoshufumi не был настолько хорош внешне, к тому же был щуплым и невысоким, но хорошо одевался и учился на медицинском, что считалось достаточно привлекательным. Вот только он не был такой звездой университета. И все же мое сердце выбрало его, а мой язык выдавал то, что бесконечно муссировал мой мозг.
Sodjiro понимал, что если бы он признался мне, то не получил бы взаимности, к тому же его отец никогда и ни за что не допустил бы этих отношений. Получается, что в своих чувствах он был глубоко одинок и поделиться ему было не с кем.
Я вышла из дома, когда солнце уже скатывалось к горизонту. Мне хотело верить, что прогулка поможет моей голове раскидать по полочкам все события, которые произошли со мной за пару дней. Незавершенным грузом в груди висело мое бессловесное расставание с парнем, подарившим мне яркие эмоции. Чувство ускользающего контроля охватило меня на мгновенье – я здесь, а он там и повлиять на ситуацию сложно. Но я набралась уверенности и твердо решила написать ему, когда вернусь домой. Просто нужно поставить точку в этой истории, иначе прихлопнет она меня где-нибудь в будущем. Что бы он не ответил мне, удовольствие это мне не доставит – слушать о причине потерянного ко мне интереса не может быть увлекательным занятием.
Я прокручивала в голове отрывки проведенных вместе дней и вечеров, вспомнила обстоятельства нашего знакомства и улыбнулась. Меня переполняли чувства, когда мы были рядом, но, вдруг, я поймала себя на мысли, что никогда не представляла нас вместе. Я скучала по родному языку и по поведению парней моей культуры, но этот парень был неуловим с самого начала, поэтому я точно знала, что мы с ним ненадолго. «Вот оно все и закончилось», – подумала я с облегчением.
Перед моим глазами дети веселились на игровой площадке в небольшом скверике. Это то самое место, где в моем сне Yoshifumi признался мне в чувствах. Несколько дней назад он сделал это наяву и это нисколько не тронуло меня тогда, но сейчас, вспоминая эту грустную сцену и свое холодное поведение, меня охватило волнение. Ведь сложно было представить, что такое вообще возможно даже после его попытки признаться мне во время нашей поездки на море. Не укладывалось в голове и то, что я так резко и бескомпромиссно оставила его без четкого ответа и более того взвалила на него всю вину за свою реакцию. И тем не менее, думаю, что имела на это полное право – я ждала очень долго. Решение этой ситуации на ум не приходило. Хотелось просто увидеться и поговорить, потому что чувства не прошли, они крепко спали. Сначала из-за чувства вины в уходе близкого человека, потом из-за переключения на парня со вспышкой. Я отвергала всякие мысли о нем, но на задворках моей памяти и в шкатулке моего сердца Yoshifumi всегда занимал определенное место.
Я брела в сторону Скайларка, потому что если идти без направления, то ноги поведут по наиболее знакомому и частому маршруту. Погруженная в свои мысли, я прошла не один километр и вот когда красная вывеска семейного ресторана засияла на фоне сумерек, я погрузилась в пустоту. Вечерний вид Скайларка мне напоминал вовсе не о Sodjiro, это были более пыльные воспоминания – мои уехавшие друзья. Я точно знала, что напишу подруге обо всем, что со мной произошло. Она поймет, она сможет правильно поддержать.
Перебежав через дорогу, я остановилась возле дерева сакуры, пышущего зеленью листьев. Самая неразрешимая и бесполезная для размышления ситуация – это, конечно, Sodjiro. Забыть не получится, исправить нет возможности, понять, не имея ответа от оппонента, нереально. Пора остановиться с самоедством и перестать упрекать себя в том, что не доглядела и не прочувствовала. Кроме меня его окружали не менее близкие люди – семья и девушка, но никто не увидел страданий человека. А что делать с горечью от того, что его просто нет? Как отпустить человека, с которым не успел попрощаться? Вот и остались вопросы без ответа.
Прислонившись к дереву, я тихо заплакала, чтобы никто не услышал, а мне хотелось кричать. Это самая страшная боль, когда ничего не болит.
Не скрою, что в дни всепоглощающего уныния, я задумывалась о бессмысленности существования, но мысль о самоубийстве пугала. Я делала лишь попытки представить состояние самоубийцы перед тем, как прыгнуть в небытие. Мне казалось, что душа покидает их тело еще до непосредственной его смерти, будто бы она хочет высвободиться из этой оболочки, такой странной и неподходящей. Душа толкает тело, уже бессознательное бездушное бревно под поезд, в петлю, куда угодно, чтобы не было возможности снова привязаться к нему снова. И все, что было до этого, становится сном – наша жизнь, наши тела, наше окружение.
Оставшись здесь и переживая потерю, я ощущаю прошлое как нечто нереальное, потому что прикоснуться к человеку и услышать его голос невозможно. Из-за этого в голове возникает вопрос: «Было ли на самом деле все то, что осталось в памяти. Может быть это лишь сон?»
Поиск ответа
В университет я идти не планировала, но утром мне позвонил дежурный студенческого отдела и сообщил, что на мое имя пришло письмо. Периодически какие-то письма присылали различные муниципальные службы, чаще всего, конечно, письма приходили по адресу регистрации. В тот момент меня радовало, что университет находился недалеко от дома.
На улице было жарко, поэтому по пути я зашла в магазинчик и купила две бутылки воды – одну залпом выпила практически полностью. В моей квартире не было кондиционера, но зато было огромное панорамное окно, которое создавало эффект телицы. Я проснулась уже уставшая от жары и с чувством неутолимой жажды.
Какое-то безликое письмо в узеньком конверте вручила мне работница университета и мило улыбнулась. Обычно сотрудники этого отдела выглядели не особо довольными при виде иностранцев, но эта женщина казалась милой, а еще довольно незнакомой. Возможно, она была временным сотрудником на период каникул.
В адресе отправителя значился город Саппоро, откуда как раз и приходили различные деловые письма, но отправитель не был указан, а для муниципальной организации это необходимое условие.
Я думала, что это какая-то ошибка, но написание моего имени на катакане было именно таким, как везде писала его я. Иностранцам позволительно записывать свои сложные для японцев имена и фамилии самостоятельно, никаких правил для этого нет. Зачастую с английского мое имя писали по-другому, иногда меняли и фамилию, но здесь все было написано по-моему.
Сначала я подумала вернуться домой и прочитать письмо там, но исходить потом от жары мне не хотелось, поэтому я отправилась в пустую библиотеку, где работал кондиционер. Студенты в библиотеке совсем перестали появляться. В это время года здесь работает единственный сотрудник, а читальный зал доступен только три часа в день. Как раз в это время он был открыт.
Я села у окна, открыла конверт и достала листик аккуратно сложенный втрое. Наверху было написано мое имя. Я развернула – в верхнем углу письма английским алфавитом было написано:
«From your friend Sodjiro».
«Если ты читаешь это письмо, значит меня уже нет. Я знаю, что ты будешь сильно расстроена и непременно будешь пытаться найти ответ, поэтому я хочу освободить тебя от этого занятия.
Не пытайся залезть в чужую голову – это невозможно. Я много раз говорил тебе, что есть вещи, которые нельзя объяснить, но я попытаюсь.
Каждый человек испытывает чувства и эмоции в уникальном присущем только ему одному ощущении. Если человек чувствует себя несчастливым, то как бы не был он любим окружающими и сколько бы человек не находилось с ним рядом, внутри ничего не меняется.
Ты была рядом и готова была выслушать меня, но изменить все мог только я сам. Когда я оставался наедине с собой, музыка в голове никогда не утихала. Ты придавала мне сил, но один на один со своей душой я растрачивал эти силы настолько, что уходил в минус. Прости, что разрушил миф о том, что правильные действия и слова могут изменить жизнь страдальца. Энергия должна быть внутри, а у меня не было ее, я чувствовал, что каждый день становится темнее.
Может быть, я просто перестал бороться за себя. Когда-то эта борьба доставила мне много боли, ее отголоски преследовали меня постоянно. Я должен был спиться, но вместо медленной смерти я выбрал покончить со всем разом.
Какое-то время я перебирал в голове самый быстрый способ развенчать мою душу с телом. Я смотрел на то, как ты лила слезы по этому парню, который, я уверен, был влюблен тебя, но водил за нос вас обоих. Мне было больно за это, но в нем я узнавал себя – трусливого ограниченного мальчишку, которому написали жизненный путь еще в детстве.
Я должен был тебе признаться – ты лучшее, что случалось в моей жизни. Я отдавал себе отчет в том, что это безнадежно, даже потому, что я не могу возложить на тебя ответственность за свою потухшую душу. Я слишком люблю тебя.
Я знаю, что причиню тебе страдания своим поступком. Надеюсь лишь на то, что это письмо облегчит твою скорбь.
Это мой выбор. Знаю, что я эгоист. Не терзай себя, не вздумай винить себя, береги себя и это желание жить, ведь оно дорогого стоит.
Мне бы так хотелось быть нормальным, чтобы сделать тебя счастливой.
P.S. Передай дяде Murai от меня привет. Я знаю, что он отыщет тебя.
P.P.S. Пообещай, что будешь счастлива»
Вот и все.
Потерянная реальность
История есть у всего: у людей, объектов, предметов, мест. Я вписала себя в историю семьи Sodjiro, моя фотография есть на страницах студенческого журнала университета, улицы городка, надеюсь, какое-то время будут помнить обращенный на них влюбленный взгляд иностранки с отблеском тяжелой грусти.
Я должна была поделиться этой историей с Murai-san. Свалившееся спустя почти три месяца признание Sodjiro было слишком тяжелым грузом, чтобы нести его одной. Да, дядюшка из Америки заводил со мной подобные разговоры. Да, он был прав во всем. Но то были слова человека-наблюдателя, а у меня в руках рассказ от первого лица. И почему Murai-san не оставил мне своих контактов, а сам является лишь тогда и там, где самому будет угодно. Мое сердце бешено билось, мне срочно хотелось выговориться. Меня, наконец, окончательно прорвало говорить, а не слушать. Теперь мне было чем поделиться.
С ухода Sodjiro я находилась в полной растерянности и незнании как избавиться от этого чувства вины и сожаления, но вот истина добралась до меня, а я сижу здесь одна.
Письмо было адресовано мне с заботой о том, чтобы я перестала убиваться и лить слезы, но оно произвело совершенно ошеломительный эффект.
Мне нужно было срочно поговорить с Murai-san. В голову пришла только одно – отправиться в кабинет госпожи завфака, чтобы узнать у нее как связаться с этим мистическим господином. Ожидаемо, ее кабинет был закрыт. Этим жарким летним днем в самый разгар каникул в университете не было ни души, только единичные стражи важных отделов.
Я вернулась в библиотеку на прежнее место за стол у окна, где состоялась наша последняя встреча с Murai-san и увидела его сидящим за столом. Он окинул меня взглядом с хитрой ухмылкой. Перед ним лежал альбом с фотографиями и на одной из них я увидела старое деревянное здание, на табличке которого было написано название нашего университета.
– Вы здесь, – почти задыхаясь выпалила я и села напротив. Полосы солнца через жалюзи падали на лицо господина напротив и отражались от него как в зеркале.
– Вы были правы, он не смог выдержать, он все мне написала перед своей смертью, смотрите! – я путалась во временах, когда пыталась объясниться с Murai-san. Он почти неподвижно сидел и слегка кивал головой. Улыбка не сходила с его лица.
Он тихо протянул руку ко мне и сказал:
– Береги себя.
Я коснулась его руки, но не почувствовала ничего, словно водила ладонью в пустоте. Я подняла глаза и увидела дверь в хранилище книг, но напротив меня никого не было.
Мир в голове
Библиотека, стол, книги, окно – все, как всегда. Есть ли хоть что-нибудь напоминающее о присутствии здесь человека? Нет ничего. Все это кажется мне долей больного воображения, каким-то намеком на сумасшествие.
На столе лежит открытая книга – фотоальбом, который листал господин Murai, когда я пришла сюда, а после как будто провал.
Чувствую, как тревога надвигается и сердце учащенно начинает биться. Вижу в рука письмо от Sodjiro, вспоминаю нашу последнюю и начинаю рыдать. В моей голове происходит какой-то сбой, слезами я пытаюсь выгрузить из себя все то, что меня разъедает изнутри.
Можно было бы как в компьютере, восстановить систему до заводских настроек или переустановить систему, чтобы весь хлам удалить и дальше нормально функционировать. Но люди не машины, и то, что случилось, лежит тяжким грузом на сердце при каждом воспоминании. И как бы далеко не уходил тот день, что принес нам эту боль, осознание своей беспомощности каждый раз заставляет нас замирать в страхе. И этот страх создает монстров, нереальных существ, которые якобы гонятся за нами в темноте, поджидают нас под кроватью, разрушают наши прекрасные сны своим вторжением.
Иногда кажется, что кошмар закончился… титры. Но ведь на самом деле он никогда не начинался.
– С тобой все в порядке? – спросила меня Aoi, которая неожиданно возникла передо мной. Растерянный вид молодой японки тревожно подавал сигналы о том, что все-таки здесь что-то не так.
Я молча смотрела на нее полными слез глазами, совершенно не понимая, что мне стоит ей рассказать. Слова господина Murai проносились в моей голове, я наклонила голову и задумалась, абсолютно игнорируя присутствие своей подруги. Мгновение назад я рассказывала про письмо человеку, который сидел напротив, но он протянул мне руку и испарился, оставив лишь ощущение того, что мы разговаривали. Лишь мой внутренний голос продолжал повторять фразу «Береги себя».