На обратном пути мы уже не касались темы прошлого и будущего, а предались разговорам обо всяких мелочах. Порой лучше нести чушь, ничего не значащую, чем искать ответы на ошибки прошлого.

Я уже не помню, когда стала такой – могу вовремя отключить голову от мыслей, сдерживаю слезы и так или иначе контролирую поток чувств. Один человек научил меня этому… вероятно отыщи его сейчас, чтобы отблагодарить, он не поймет меня. Это и не обязательно. Единственное. Хочется, чтобы он помнил меня – неприятно ощущать себя пустой дырой в чьей-то памяти.

Как оказалось Yoshifumi помнил меня все это время и сожалел обо всем. Его сожаления меня ни трогали ни малейшим образом, ведь когда-то он причинил мне немало головной боли и сердечных тревог, но то дело прошедшее. Признаться, его откровение сегодня вызвало во мне интерес, на минуту я даже подумала, что все поправимо. В мои размышления ворвалась строчка: «I close my eyes only for a moment and the moment’s gone…» (Kansas ‘dust in the wind’)

Воспользовавшись своими навыками, я отключила голову и тут уже показались огни Oodori.

–

Ты по-прежнему снимаешь квартиру в

Higashi

–

? – уточнила я.

–

Ага, год назад переехал в другой дом, а так все рядом.

–

Я в том районе не часто бываю, объясни адрес, поедем по

GPS

–

Спасибо за заботу, но тут и на метро недалеко.

–

Ты часа через полтора, конечно, сможешь воспользоваться метро, но сейчас я лучше довезу тебя, – настояла я, указывая на автомобильные часы.

–

Верно…

3:37 ночи, я и моя первая японская любовь Yoshifumi едет в одной машине с романтичного берега моря в самый скучный район Саппоро Higashi-ku под реалистичные напевы группы Travis:

«We all live under the same sky,

We all will live We all will die…»

– Это радио играет? – спросил Yoshifumi.

– Неет, это мой диск.

– Интересная подборка песен. Слушая их, можно сказать, что человек много и часто думает о жизни.

– Может так и есть. Этот диск был записан еще в те времена, когда мы с подругой увлекались путешествиями по Хоккайдо, года два назад. С тех пор он пылился на полке, пока мой друг не забрал его в эту машину. Однако видимо ему он не приглянулся, ни разу не слышала.

– Мне нравится, может, дашь послушать?

– Я подумаю, – улыбаясь, ответила я.

На этом наш диалог прервался и до прибытия к дому Yoshifumi мы молча слушали мою подборку «жизненных» песен. Жуткая усталость навалилась на меня, хотелось остановить машину и уснуть прям так. Когда мы наконец приехали, Yoshifumi взглянул на меня, измотанную и уставшую:

– Как ты собираешься ехать обратно, ты выглядишь очень уставшей.

– Честно говоря, я подумываю немного поспать в машине… – сказала я, облокотившись на руль. Пальцы просто-таки онемели, глаза с трудом удавалось держать открытыми, слова выходили не охотно.

Yoshifumi задумался. Не глядя на него, можно было ощутить, как он сомневается в чем-то, о чем-то размышляет.

– Дремать в авто не лучшая идея, – начал он, – может тебе стоит подняться ко мне – сказал он продолжая сомневаться.

Это было как раз то, что нужно, но будь его предложение сказано с большей уверенностью, я бы не колеблясь, пошла к нему. Вот только все это выглядело как уровень японской вежливости, иначе говоря, ощущалось, будто он сам переживал за то, что я могу согласиться.

– Нет, я не могу тебя стеснять, до дома каких-то минут 15-20, я доеду, продолжила я стиль японской вежливости, отказавшись от как бы приглашения.

На этот раз молчание обрушилось на несколько минут, и вновь я почувствовала, что Yoshifumi хочет что-то сказать, но никак не решится. Согласись я ночевать у него, это бы смутило нас обоих, не так уж мы и дружили когда-то. Даже Sodjiro никогда не звал меня к себе ночевать, хотя будь он сейчас на месте Yoshifumi такого затяжного момента уж точно не возникло бы. Тем не менее, усталость во мне прогрессировала, а при мысли о каком-нибудь самом простом футоне у меня закрывались глаза. «Реши уже скорее, иначе я усну прямо перед тобой, здесь и вот так» – вертелось у меня в голове. Вслух я не стала это говорить конечно же, поэтому просто молча выжидала.

– Знаешь, мне правда неудобно за то, что ты такая уставшая поедешь домой, к тому же я немного волнуюсь. Но представить, что ты будешь ночевать у меня, тоже не получается. Прости, что сбил с толку.

«Это все на что тебе хватило времени подумать? Неудобно ему, спать в машине тоже неудобно!» – хотелось высказать ему, но я даже не в силах была возмущаться сейчас.

– Зато честно, – улыбаясь, ответила я, – Спасибо за попытку, но мне правда лучше ехать домой.

Yoshifumi вышел из машины и, казалось, скрылся в дверях подъезда. Я повернула и выехала на главную дорогу. Выезжая из двора, я заметила, что Yoshifumi стоит возле подъезда и на лице его все тот же сомневающийся вид. Может быть, он что-то другое сказать хотел. Кто знает, удастся ли ему когда-нибудь высказать все.

Жизнь на рельсах…

Когда Sodjiro не стало, казалось, и моя жизнь ушла в никуда. Линия, соединявшая меня с Японией, вдруг оборвалась. Это было похоже на то, что я стою в темноте, сбилась с пути и не знаю куда идти. Свет, что раньше освещал мне путь в этом мраке, неожиданно погас, и я замерла. Этим светом был Sodjiro, он стал мне самым близким человеком в последнее время. Я и представить не могла, что однажды он посадит меня за руль своей машины и улетит в Токио навечно.

С тех пор как он улетел мы связались лишь раз, он написал мне через пару дней сообщение. Писал, что с Keiko почти не видится, много работает. Последним его сообщением было: «В жизни все так быстро меняется, вот бы сейчас встретиться с тобой в Скай-ларке». Конечно, встретимся, подумала я, куда может деться «Скай-ларк», но что-то было большее в этом смс, чего-то я не уловила.

В аэропорту Chitose я встретила Keiko, идущую в толпе разряженных японцев. На ней были темные очки, а в руке тот же чемоданчик Vuitton и сумочка через плечо – все, что было при ней в день отъезда, никаких пакетов из модных бутиков.

Заметив меня, Keiko попыталась улыбнуться, но не удалось, она лишь подошла и прижалась к моему плечу. Прерывистое дыхание ее сжало меня изнутри, я ощущала ту же боль от потери очень важного человека. Сейчас я тоже начала ощущать его отсутствие, никогда прежде я не видела Keiko без компании Sodjiro. Я наконец-то стала осознавать, что его нет в живых. Ведь я проводила его и запомнила все как было, в этом состоянии он остался в моей памяти. Знаете, порой бывает, что если ты не увидишь доказательство того, что все закончилось, то будешь постоянно ждать продолжения. Так и для меня Sodjiro всегда будет жив, просто где-то в недоступной для меня зоне, он будет жить и подавать мне какие-то знаки о своем счастливом существовании.

– Я знаю, что вы с Sodjiro очень дружили, знаю, как он уважал тебя, – вдруг заговорила она, едва сдерживая слезы, – и я люблю тебя очень. Но с тобой столько связанно, я всегда видела тебя рядом с ним и этот образ не покидает меня… он и сейчас будто бы здесь. Постарайся меня понять, но видеть тебя мне ужасно тяжело.

– Keiko я …

– Не говори сейчас ничего! Прошу тебя, я держусь из последних сил. Ты можешь забрать его машину, если хочешь. Только не проси меня и не спрашивай ни о чем.

Я стояла в растерянности. Keiko, чуть ли не рыдая, прижалась к моему плечу и просит меня убраться из ее жизни в такой момент. Возможно, наше общение сводилось бы лишь к общим воспоминаниям о Sodjiro, но понять ее решения мне не удавалось. Оставалось, лишь принять его как есть.

– Знаешь, с машиной мне будет проблемно, поэтому лучше ты ее забери. Так будет, по крайней мере, честнее, – сказала, наконец, я и достала ключи.

Keiko отодвинулась от меня и пристально посмотрела, не снимая очки. Я зажала ключи в ее ладони.

– Береги себя, – произнесла она железным голосом.

– И ты тоже береги себя, – ответила я.

Спустившись на JR, я долго стояла на платформе перед поездом. Люди бегали в суете, но для меня суета закончилась, мысли повисли в голове черной тучей. Представила, как Sodjiro стоял на платформе, перед тем как прыгнуть на рельсы. «Что заставило молодого успешного парня совершить такую глупость? Что могло произойти за два дня, ведь он так хотел увидеться со мной? Почему он сделал это в Токио, оставив Keiko одну?» Столько непонятных вещей, столько вопросов, а его больше нет… «Тебя больше нет…» – произнесла я шепотом, на этом слове у меня в горле образовался громадный ком и слезы хлынули из глаз. Дрожь охватила все тело, никак не удавалось остановиться, я не плакала уже очень давно. Стоя перед окном вагона, я рыдала навзрыд. Пожилая пара уставилась на меня с недоумевающими лицами, казалось, весь вагон вот так смотрит на меня.

«Как ты мог умереть, что это за бред» – шептала я сквозь слезы. Поезд уехал, а я все стояла так, говоря сама с собой и плача. Время шло куда-то, это я понимала, глядя в след уходящим поездам, но мое время остановилось. Облокотившись на колонну, я села на холодный бетон. Где-то сейчас родители Sodjiro, наверное, пытаются найти ответы и страшно горюют о потери своего единственного сына.

– Так значит он умер, – раздался в моей голове голос. С минуту я пыталась нащупать реальность, и, хотя взять себя в руки окончательно не удавалось, я все же осознала, что это говорит кто-то у меня за спиной. Я замерла, боясь повернуться.

– Жаль парня… такая глупость – самоубийство…– не унимался голос. Что-то знакомое пронеслось у меня в памяти, где-то мне приходилось уже слышать эту интонацию. Звучал голос вполне безопасно, я повернулась и увидела перед собой пожилого мужчину. Хорошо одет, коротко остриженные волосы местами окрасила седина. Взгляд с прищуром, похож на тибетского проповедника из какого-нибудь американского кино.

Незнакомец подошел ко мне и протянул руку, чтобы помочь подняться.

– Меня зовут Murai Hiroyuki, я друг семьи Shimizu.

Через полчаса мы сидели в кафе с видом на взлетную полосу и потягивали горячий кофе. Сумеречное небо, изредка увенчанное звездами, казалось каким-то странным полотном, натянутым нарочно. Огромные самолеты взлетали ввысь и скрывались за этим полотном, словно за кулисами. Кто-то улетел, кто-то вернулся – самолеты летают, значит жизнь в мире не остановилась. Только я ощущала, что опаздываю за мировым движением.

– Я давно знаком с этой семьей. С самого рождения родители души не чаяли в своем сыне, но со временем Sodjiro стал проявлять несгибаемый характер. Erika, его мать, чудесная и любящая, не могла пойти против воли мужа. Его отец Hiroshi видел жизнь сын по-своему. Shimizu представитель старого поколения, который не смог перестроиться в новом направлении. Назло отцу Sodjiro вел довольно хулиганский образ жизни в старшей школе, но родителям удалось отправить сына на факультет восстановительной терапии. Только не окончив первый курс, перевелся на факультет иностранных языков. Мечта отца – видеть Sodjiro врачом, не имела никаких надежд на осуществление, – поглядывая на взлетную полосу, мой собеседник о чем-то задумался. – Он называл меня дядей, да и мне он был как родной. Он как-то сказал: «Родители всеми силами убивают во мне личность…» Своим бунтарским характером Sodjiro заметно отличался от «заводских парней» японского общества. Странно это осознавать, но наша система действительно направлена на уничтожение личности.

– Мы познакомились с Sodjiro, когда он был на третьем. Я и не знала, что он изначально был на другом факультете…– я задумалась. Получается, что Sodjiro учился с Yoshifumi. -Мне казалось, что мы общались очень открыто, но и о проблемах с отцом он никогда не упоминал.

– Возможно, потому что он перестал общаться с отцом. Отцу нелегко было смириться с тем, что его сын не станет врачом, но камнем преткновения стало вовсе не это…– Murai снова замолчал и посмотрел на небо, – Интересно, где же сейчас его душа, – приговаривал он, изучая звездное полотно. Я лишь ждала продолжения рассказа о ссоре Sodjiro с отцом. Murai, кажется, не торопился продолжать. Уставившись на взлетную полосу, он наблюдал за взлетами самолетов ANA – большая крылатая акула, набирая скорость, взмахнула в небо и скрылась.

– Интересно и как эти махины летают по небу, такие тяжелые…– сказал Hiroyuki. Он посмотрел на наручные часы какой-то дорогой фирмы, по форме сразу можно определить, что очень дорогие. – Мне нужно товарищу позвонить, – сказал он и вышел из кафе.

Murai вышел, и я погрузилась в воспоминания. Вспомнила выпускной Sodjiro, мы пришли на него вместе. Тогда еще, помню, с нами был его друг, который после выпуска уехал куда-то на Хонсю. Весь вечер мы ходили своей веселой троицей, меня все принимали за девушку кого-то из них. Временами мы пристраивались к какой-нибудь другой компании, и там непременно начинали подшучивать над Sodjiro и просить меня сфотографироваться. Keiko уже встречалась с Sodjiro, но на вечер прийти она не смогла, так что все лавры собрала я.

Даже кто-то из русских парней и девушек присутствовал на том выпускном. Похоже, что они не имели отношения к нашему университету, потому что потом я их ни разу не видела. Я с ними не знакома была, поэтому игнорировала их взгляды. Всегда считала, что русские в Японии для меня не существуют. Изначально, я просто боялась сдружиться с ними и тем самым остановить совершенствование японского языка, а после это стало каким-то принципом для меня. Конечно же, мне было интересно кто они и хотелось с ними пообщаться, но Sodjiro и его друг на тот момент были мне ближе всех. Sodjiro до последнего дня оставался моим лучшим другом. Для меня он был самый красивый и самый справедливый, я любила его! И до сих пор не знаю – любила ли я его просто как друга, но при мысли, что больше не увижу его, меня сводило изнутри, и слезы наворачивались.

– Эту ностальгию я всегда буду помнить, – произнесла я шепотом про себя. Заметив, что немного выпала из реальности, я посмотрела на часы. Murai Hiroyuki уже отсутствовал более получаса. Наверное? если человек выходя не говорит: «Подождите или я скоро», следует понимать, что он может и не вернуться.

Пыль сновидений

«Белым дымом, словно занавес, обрушилась на меня реальность. Память стерлась, и я напрочь забыл кто я и зачем я здесь. Смерть словно невидимой костлявой рукой толкала меня вперед, и я остановился у края платформы. Вот и все, дорога жизни оборвалась для меня здесь. Душа моя погибла немного раньше, ее уже несколько часов не существовало. Опустевшее тело бренно передвигалось по оживленным улицам Токио. Будто управляемый кем-то я брел в направлении ЖД станции. Вот и все, еще пару шагов, и я кану в пустоту навечно…

Последний шаг, ошеломившая толпа замерла в страхе. Кто-то позади с криком бросается в мою сторону, но я уже под колесами громадного поезда».

Sodjiro стоял возле окна моей темной комнаты, освещаемый лишь единственным лучиком света, который неуверенно пробивался из-за штор. Лица его не было видно, повернут был вроде в сторону моей кровати, но смотрел ли на меня не ясно.

Слушая его рассказ, я лежала на кровати и душу мою переполняли странные чувства. Вот он будто здесь, но тогда получается, что все произошедшее неправда. Я встала и подошла к нему чтобы убедиться. Моя рука коснулась его плеча, ощутила рубашку. Горячие слезы коснулись моих глаз:

– Не уходи больше, без тебя все по-другому, все не так…– сказала я и прижалась к его плечу. Тихо плача в темноте, я ощущала, как его рубашка намокает от моих слез, ощущала тепло его тела, его вздохи.

– Я с тобой, – тихо ответил он, – мне тебя не хватает.

Я проснулась. Четыре ночи, за окном почти рассвело. Глаза мокрые от слез, я плакала во сне. В комнате никого не было. Приоткрыв шроту и увидев синеву неба, я окончательно убедилась, что это был только сон.

Спать расхотелось и я поставила кофе вариться. Укутавшись в шерстяное одеяло, я села на кровати и закрыла глаза. Передо мной как наяву снова возник образ из моего сна… Sodjiro стоит в луче света и неторопливо рассказывает мне последние минуты своей жизни. Было ли так на самом деле я ни за что не смогу узнать, но почему это произошло, я должна узнать непременно. Просто так не бросаются под поезд молодые парни, будь они хоть двести раз японцы. Да, Япония по-прежнему в десятке стран с самым высоким уровнем самоубийств. Самоубийства здесь носят какой-то определенный характер самонаказания. Порой кажется, что сеппуку (оно же харакири) никто не отменял, а просто способы уйти из жизни каким-то образом перестали быть определенными. Однажды я своими глазами наблюдала попытку самоубийства, стоя на платформе. Диспетчер предупредил о приближении поезда и тот момент раздался настолько резкий крик, что ожидающие на платформе сбились в кучу. Мужчина средних лет изрядно напившийся подбежал к самому краю, но лишь я успела закрыть глаза, как послышался резкий вопль кого-то еще. В результате попытка прыгнуть на рельсы была приостановлена рукой молодого парня, который схватил самоубийцу за плечо и оттолкнул от края платформы на лавку. От шока вероятно, мужчина отключился и оставался неподвижным в том же положении, покуда не скрылся из обзора. Я наблюдала за его бездыханным телом, лежащим на лавке, и мне казалось, что он умер от разрыва сердца. Я подумала тогда, что нет ничего страшнее на свете, чем увидеть, как масса поезда сбивает и разбивает до неузнаваемости человеческое тело. При мысли об этом мне стало страшно и невыносимо больно, что стало с телом Sodjiro… Плакать ранним утром не было сил и поэтому я просто уткнулась лицом в подушку и непрерывно дышала.

Послышался свист, вода в кофеварке выпарилась, горячий кофе скопился в кофейнике. Пить кофе уже расхотелось, поэтому отключив кофеварку, я плюхнулась на кровать и снова уснула.

Первые недели июня я провела в жалком забвении. Полки покрылись пылью, раковина наполнилась посудой. Питаться дома я перестала, можно сказать, практически перестала питаться вовсе. Изредка я появлялась в каком-нибудь Макдоналдсе и погрузившись в свои мысли медленно жевала гамбургер.

Так не выходя из меланхолии я встретила первые дни лета. Не помню, кто звонил мне, какая была погода, и была ли я где-нибудь помимо фаст-фуда. Ярче всего в моей памяти блистали сны, в которых Sodjiro появлялся хотя бы на секунду. Проснувшись, я обычно вспоминала сновидение и старалась как-то связать его с предыдущими явлениями, но в голове получалась какая-то путаница. Бывало, Sodjiro тянул руку мне, но я все не могла дотянуться, в другом сне, он бежал от Keiko, а я кричала ему в след «Стой!» Однажды мне приснилось, будто бы Sodjiro женится. Я видела его четко – красивый яркий образ жениха в белоснежном костюме, добрейшая и счастливейшая улыбка. Он спускался по лестнице под руку с невестой, лицо ее было спрятано под фатой, но я почему-то знала, что это не Keiko. Я стояла у подножия лестницы и как только Sodjiro со своей избранницей подошел ко мне, послышался резкий шум поезда и в тот же миг, я очутилась на перроне. На противоположной стороне я увидела девушку в черной шляпе с вуалью, покрывающей лицо. Куда смотрели ее глаза я не могла видеть, но ощущала на себе чей-то тяжелый взгляд. За спиной послышались крики, и кто-то прыгнул на рельсы. В этот миг я, сотрясаясь от ужаса, вновь оказалась на брачной церемонии, но теперь уже невеста стояла одна, облокотившись на перила. Я поднялась на лестницу, чтобы спросить ее, где же Sodjiro, но, только ступив на последнюю ступеньку, я подняла глаза и увидела его.

– Я люблю ее, я женюсь на ней – сказал он мне радостно и беззаботно…

Вот такой вот странный сон, еще один. Голос Sodjiro отзывался эхом, каждый раз уходя в утренний рассвет. Я сплю и вижу душу Sodjiro, просыпаюсь, и вижу новый сон своей жизни, словно сон во сне. Казалось, будто он шепнул на ухо и исчез.

Общей линии во всех моих снах не было, мне казалось, что это просто от надуманного. Ведь я не переставала думать обо всем этом ни на минуту. Порой Sodjiro вовсе не был основным героем моего сновидения, а просто проходил мимо или появлялся на заднем плане, как бы между прочим.

Чем чаще снились сны, тем быстрее я стала привыкать к этому ощущению, когда ты путаешь сон и реальность. Целыми днями потом думала обо всем. Однако не хотелось воображать себя ведуньей или кем-то в этом стиле, поэтому разбираться в смыслах всего приснившегося я вскоре перестала. И чтобы как-то отвлекаться стала чаще выбираться из дома и по возможности проводить время за пределами четырех белых стен.

Фотовспышка.

Июнь подходил к завершению. Учебы в институте практически не было, и я продолжала прогуливать пары, не чувствуя особого беспокойства. Я не появлялась там с тех пор, как все произошло, то есть уже три недели, а может и дольше. Мой телефон окончательно умолк, я даже не брала его в руки. Спасаясь от одиночества и грусти, я стала наведываться в кафе, где все сидели за столиками по одному, читая книги или активно клацая по кнопкам ноутбука. Ни книги, ни ноутбука у меня на столике никогда не было, стояла лишь чашка кофе, заказанная для галочки. Обычно я сидела напротив окна и старалась отвлечься от мыслей о снах, оценивая прохожих.

Один день похожий на предыдущие, я сижу в Starbucks с видом на улицу. Около пяти вечера и это мое последнее пристанище на сегодня. Город окутан сумеречным лилово-оранжевым цветом вперемешку с неоновыми вывесками. Различного вида зазывалы голосят во все горло, как бы привлекая проходящую мимо бублику. Интересно, они действительно думают, что их пугающие хриплые крики могут привлечь прохожих?! Люди, стараясь улизнуть от настойчивости работников развлекательного сервиса, прятали лица в высокие вороты своих фирменных плащей. Девушки с волосами, похожими на рыболовные сети, по виду действительно искали нечто интересное, взмахивали своими наклеенными ресницами, выражая стеснение. Их кукольные лица, видимо как эталон уличной моды, одинаковые и безликие, сияли так, словно пластмассовые манекены покинули витрины магазинов и ринулись покорять публику. Общество кукол и роботов привела в движение невидимая сила. Пустые глаза, запрограммированные движения. Только лица счастливых туристов, которых было предостаточно этом летним вечером, казалось, освещали улицу поистине живым светом. Порой некоторые из них, узрев меня на фоне японской «общины», махали рукой и подмигивали, чем приносили моей душе искреннее тепло и надежду на спасение.

Практически забыв о том, почему сижу одна с пустой чашкой в руках, я неотрывно вглядывалась в лица прохожих. Неожиданно меня ослепила резкая вспышка, вся улица поплыла перед глазами, словно капли дождя на лобовом стекле автомобиля. Я зажмурила глаза и снова открыла, теперь улица была увенчана белыми пятнами словно снегом. Что за смена погодных условий передо мной?! Конечно же это не парадокс моего зрения, а всего лишь фотовспышка. Люди, которые случайно были ослеплены ею (не считая звезд с их папарацци) когда-либо, несразу смогут понять что к чему. И вот, наконец, когда это наваждение прошло, я разглядела на улице молодого парня с огромным фотоаппаратом. Он смотрел на меня и виновато улыбался. Лет 19, одет просто – широкие джинсы и клетчатая рубашка. По внешнему виду, я дала ему оценку «турист», но видимо не из Европы, так как в его лице прочитывались какие-то азиатские черты. Скорее всего метис, тогда возможно он японец. Правда, вряд ли японец осмелится так неосторожно фотографировать иностранку, да и к тому же в качестве извинений он примется кланяться, что есть сил, а тот парень просто помахал рукой пошел своей дорогой. Я не успела улыбнуться ему в ответ.