Идеальная дочь. Книга 2

Глава 4

Декабрь 2009 год

За семь лет до этого

Она молча плакала. Стояла около окна, и слёзы медленно скатывались по её бледным щекам, образуя две ровные дорожки.

Она уже долго находилась в таком положении, просто стояла и наблюдала, как двумя этажами ниже маленькие фигурки людей, укутанные в тёплые одежды, сновали туда-сюда по занесённому снегом тротуару и клубы белого пара вырывались из их приоткрытых ртов.

Зима только ещё набирала обороты. Мороз крепчал с каждым новым днём. Дни становились короче, ночь вступала в свои права хозяйки. А люди всё торопливо шли, спеша по своим важным делам, не замечая, как из окна белоснежного здания за ними наблюдают. Они были слишком поглощены собой, в их головах роились тысячи мыслей, их не заботили посторонние проблемы, чужие беды, им это было безразлично. Каждый был за себя.

Смеркалось, а девушка всё продолжала неподвижно стоять, пока не стемнело настолько, что она смогла различить очертание своей фигуры на стекле, словно призрачное видение в белом.

Да так, собственно, она себя и чувствовала, как будто уже долгое время была мертва.

Призрак!

И поэтому окружавшие её люди не замечали её, они делали только то, что нужно было им, не заботясь о её желаниях, о её мечтах. Эгоистичный мир, погрязших в грехе.

Девушка приблизила опухшее от слёз лицо к холодному стеклу и, приоткрыв рот, сделала шумный выдох. Тут же прозрачная поверхность запотела. Она словно безвольная кукла-марионетка, управляемая кем-то сверху, приподняла руку, коснулась пальцем идеально ровной поверхности и начертила сначала круг, затем поставила две точки и дугу чуть ниже. Грустный смайлик.

Слёзы давно высохли, оставляя место лишь головной боли, где-то в области лба, и стянутость кожи на щеках. У неё не осталось ничего. Никаких мыслей. Лишь пустота.

Она словно птица в клетке, словно зверь, запертый в этой комнате с железной кроватью и собственными мыслями. Её раздражала эта стерильность и аккуратно расставленная мебель: кровать, тумбочка – всё это доводило до бешенства. Куда не глянь, везде белые девственно-чистые поверхности: стены, мебель, полы, так и хотелось всё испортить, сделать хоть чуточку грязным.

Как она сама!

Но скоро она станет такой же, чистой, обновлённой.

Как только она подумала об этом, глаза снова наполнились предательскими слезами, снова запершило в горле. Захотелось что-нибудь сломать, как уже не в первый раз ломали её тело.

Она не знала, сколько прошло времени, когда услышала тихие голоса за дверью. Это были новые звуки, не те, что девушка слышала на протяжении нескольких долгих часов ожидания. Люди ходили, говорили по ту сторону её клетки, постоянно надрывался телефон и женщина в белом халате, которую она видела, когда её только привезли в это место и проводили до палаты, поднимая трубку, отвечала заученные фразы.

Но с каждой минутой, с каждым часом за дверью становилось всё тише. Голоса постепенно смолкали, двери больше не хлопали, телефон успокоился окончательно. Она словно осталась одна во всём мире. А те немногочисленные прохожие за окном всего лишь ожившие картинки, служившие ей хоть каким-то развлечением.

Сколько ей ещё ждать неизбежного?

Может, будет лучше, если всё случится, как можно скорее?

Прямо сейчас откроется дверь и всё будет кончено.

Девушка знала, что так будет лучше. Знала, потому что бывала здесь не раз: в этом здании, на этом этаже, в этой палате. Точнее уже в третий раз она стояла у этого окна и вглядывалась вдаль. Только картинки за окном меняли свою палитру. Становясь то ярко зелёными, то бледно-жёлтыми… то, как сейчас белоснежно-голубыми.

Нет, она не хотела приближать этот миг. Она хотела ещё немного побыть не тем пустым сосудом. Хотела, чтобы в ней теплилась жизнь, чтобы она была той, кто поддерживает огонь в этом очаге. Хотела быть не просто оболочкой, которая ест, пьёт, ходит, несёт чушь…

Её обострившийся до предела слух уловил едва различимые шаги, и она вдруг с ужасом поняла, что момент настал. В глубине души ещё надеясь, что что-то поможет ей избежать того, что должно произойти дальше. Несчастный случай, кара свыше… Но понимала, что всё бесполезно. Надежда не сработала ни в первый раз, ни во второй. Все её попытки что-то изменить, были тщетными.

Она вздрогнула, когда услышала, как поворачивается ключ в замке. Вжала голову в плечи. Запаниковала. Её тонкие длинные пальцы с силой вцепились в холодный подоконник, в слабой надежде, что это поможет ей хоть на секунду потянуть время.

– Дорогая, нам пора, – услышала она мягкий мужской голос, словно тот говорил с ребёнком.

Но она не была ребёнком, она взрослая!

Она способна сама отвечать за происходящее с ней!

Она сильная, она выдержит!

Только, когда поняла, что эти слова произносит вслух, она замолчала. Всё было бесполезно. Мольбы, уговоры, запугивание… Ничего не действовало на тех людей, что окружали её сейчас. Они смотрели на неё и молча улыбались, словно она была умалишённая и без помощи ей не справиться.

Ей хотелось крикнуть, что их улыбки скорее похожи на оскал хищников, что загнали свою жертву в угол и теперь медленно шаг за шагом приближаются, пуская ядовитую слюну. Они и были хищниками, эти двое. Женщина и мужчина, словно две стороны одной монеты, две руки, принадлежащие одному телу. Они дополняли друг друга в своём стремлении наказать её.

А она была их жертвой – дрожащей, перепуганной, осознающей, что её час пробил и ничего не вернуть назад, не отсчитать минуты вспять, не пережить прошлые мгновения заново. Впереди только одиночество и пустота…

– Идём, ты же знаешь, что это будет не больно? – успокаивающе сказала женщина, смыкая свои сильные пальцы чуть выше локтя.

Мужчина стоял у двери, словно страж оберегающий выход. Но он боялся не того, что кто-то проникнет внутрь, он знал, что в это время суток здесь практически никого нет. Он опасался, что она вырвется наружу, сбежит.

Девушка позволила вывести себя в длинный, полутёмный коридор, словно кишка, протянувшийся на десятки метров вглубь здания. Она слышала, как раздался щелчок закрываемой позади них двери и тихие неторопливые мужские шаги, вторившие её собственным. Ей было некуда бежать.

Понимала, что просить бесполезно, но всё же прошептала:

– Пожалуйста, не надо! – её слова звучали умоляюще и за это она себя ненавидела. – Оставьте всё, как есть. Мне будет больно. Я не хочу…

Но женщина тут же одёрнула её, больно сжав руку и придвинув к ней своё лицо:

– Не губи себе жизнь! Какие твои годы. Ещё всё наладиться.

– Я не хочу, – снова выдавила из себя девушка, в отчаянии попытавшись выдернуть руку из цепких лап своего конвоира, одновременно тормозя о холодный пол голыми пятками.

Они ей даже не дали обуться.

Но та и не думала останавливаться, ещё крепче сжимая пальцы. Она словно не замечая слабых попыток своей жертвы вырваться, целенаправленно шагала в нужном направлении.

– Не нужно этого делать. Ты же не хочешь, чтобы повторилось то, что было в первый твой приход сюда?

Тот неожиданно сильный удар по лицу она помнила до сих пор. Кожа на щеке ещё долгое время горела огнём, а в ушах стоял звон.

И как только она поняла, что ей не справиться с этими двумя, её тело сразу обмякло. Она сдалась. Так они и шли, три фигуры: две женские и одна мужская в некотором удалении.

Когда женщина, наконец, открыла нужную дверь, девушка отшатнулась. Она ненавидела это место, этот запах, ненавидела тот момент, когда её выводили под руки, едва всё заканчивалось. Боялась того белоснежного монстра, с отражающими свет ярких ламп стальными деталями, что стоял в центре кабинета, и уже в третий раз был готов принять в свои цепкие объятия.

– Давай, дорогая, забирайся, – подтолкнула её женщина.

В её прикосновении не было ни капли сочувствие, лишь неприкрытое нетерпение. Она хотела поскорее всё закончить, сделать своё дело и выкинуть этот вечер из головы. Если думать о каждой такой несчастной девушке, входящей в этот кабинет и о каждой процедуре, то можно сойти с ума.

Женщина всё толкала и толкала её в спину, отступив на шаг лишь тогда, когда та, наконец, подчинилась. Девушка знала, что рано или поздно это всё равно произойдёт. Так к чему теперь тянуть время? Она всё равно лишится частички себя…

Краем глаза увидела мужчину, так и оставшегося стоять в дверях, словно он боялся переступить порог стерильной комнаты. Заметила его встревоженный взгляд. Все чувства, обуревавшие его в этот момент, были написаны на его лице, и девушка без труда прочла их. Его мучили угрызения совести из-за того, что он поступал с ней так, что он снова и снова причинял ей эту боль.

Она, наконец, забралась на кресло, высоко задрав ноги, так что её голые коленки смотрели в потолок, освещённый люминесцентными лампами.

– Сейчас сделаем укол… – услышала она женский голос справа от себя и прикрыла веки, не хотела смотреть на то, как та колдует над инструментами на дребезжащей подставке.

Девушка практически не почувствовала боли от укола в руку. Тихо умирала изнутри. То чувство полёта, было ей хорошо знакомо. Веки стали тяжёлыми, тело воспарило в невесомости. Она едва слышала приглушённые, словно под толщей воды, голоса, но не понимала ни слова. Словно те люди говорили на другом языке.

Помнила, как те же руки позже помогли ей слезть с высокого кресла, свои босые ноги на кафельном полу кабинета, своё бормотание и чей-то смех. Что она говорила, так и не смогла вспомнить, а смех оказался её собственным.

Когда спустя несколько часов она открыла глаза, то первое, что увидела – это тёмный потолок с потушенными лампами. Лишь бледный свет луны пробивался в комнату, отбрасывая ровный прямоугольник на противоположную от окна стену.

«Сегодня полнолуние», – откуда-то из глубины сознание выплыла мысль.

И в тот же момент она всё вспомнила. Воспоминания, как бушующий ураган ворвался в её сознание, сметая всё на своём пути, уничтожая то хлипкое равновесие, что было в душе ещё секундой ранее, до момента, пока она окончательно не пришла в себя.

Девушка резко повернула к стене тяжёлую голову, тело её оставалось неподвижным. И спустя лишь мгновение горькие слёзы потекли по её щекам, падая беззвучными каплями на белоснежную простынь, оставляя тёмные мокрые пятна.

Всё кончено! Она снова свободна и снова совершенно одна. Её мир вновь рухнул. Как же долго это будет продолжаться? Сколько нужно времени, чтобы остальные поняли, что она человек, что она сама должна решать свою судьбу, а не посторонние люди?

Девушка так и лежала, не шевелясь, в тишине глотая солёные слёзы и пытаясь унять боль в душе. Где-то она слышала, что когда кастрируют жеребца, ему сначала разрывают нижнюю губу и боль от первой раны становиться не такой невыносимой, словно разделяясь.

Она резко села на кровати и сразу же что-то внизу живота сжалось в тугой клубок, постепенно расцветая цветком боли. Та раздирала её изнутри, напоминая о том, что произошло. Девушка согнулась и застонала. С каждым новым разом боль становилась всё сильнее, волнами то накатывая, то на мгновение отступая. Тянущая, отдающая пульсацией где-то в копчике.

«Как с лошадью не получилось», – попыталась усмехнуться она, но лишь застонала.

Она медленно, с трудом переставляя ещё непослушные босые ноги, приблизилась к окну и, схватившись за выступающий широкий подоконник, взглянула на пустынную улицу внизу. На мелкие снежинки, в беспорядке кружившие в жёлтом свете фонарей, на покрытую, голубым в свете луны, покрывалом землю. За окном было так же темно и холодно, как и в её сердце.

Снова послышался звук приближающихся шагов. Кто-то потянул ручку… Никаких засовов, в этом уже нет нужды. Дверь беззвучно отворилась, впуская в комнату тусклый коридорный свет.

– Как ты? – участливо спросил мужчина, его осипший голос сорвался и прежде чем продолжить, он откашлялся. – Всё в порядке?

Она не поворачивая головы, всё ещё наблюдая за тем, что происходило за окном, зло усмехнулась:

– А как я, по-твоему, должна себя чувствовать? Что может быть в порядке?

– Ты сама виновата…

Девушка резко повернула к нему голову, пытаясь что-то рассмотреть, но свет падал на мужчину со спины, и лицо казалось ей тёмным пятном. Будто чужое лицо.

– Я виновата? – с негодованием переспросила она и, отойдя от окна, с трудом опустилась на кровать.

– Я тебя предупреждал, что не позволю тебе оставить его. Никогда! Ты не можешь… Поверь, так будет лучше. А теперь ты начнёшь всё заново, словно и не было всего этого.

– Я просто хотела, чтобы у меня было что-то своё, – прошептала она едва слышно, но мужчина расслышал сказанные ею слова.

– Тебе никогда ни в чём не отказывали. Тебя любили, о тебе заботились, любая твоя прихоть сразу исполнялась, стоило тебе только попросить. Что же тебе ещё нужно? – удивлённо воскликнул тот.

– Любили, заботились? Это место ты называешь заботой? Или то, что сейчас произошло, вы сделали из-за любви ко мне? Вы не думали ни обо мне, ни о моих чувствах. Ты думал только о себе.

Она говорила всё громче, пока не сорвалась на крик. Должно быть, со стороны она была похожа на ведьму: с растрёпанными волосами, в длинном белом балахоне, с глазами горящими ненавистью.

– Мои мысли больше не принадлежат мне, моё тело больше не принадлежит мне, вы всё забрали. Лишили последнего.

– Прекрати истерику, – категорично произнёс мужчина и только, тогда она увидела, что он держит в руке – сумку с её вещами, которая в тот же миг полетела к её ногам. – Оденься. Я жду тебя в машине.

Но она так просто не собиралась сдаваться. Она резко вскочила с кровати, и за пару шагов преодолев расстояние между ними, схватила его за руку.

Когда она заговорила, высоко задрав голову, глядя ему в глаза, в словах её была лишь ненависть:

– Как ты себя чувствуешь, папочка, лишив меня того единственного, что было важно для меня? Ведь это была твоя идея, не так ли? Всегда ты решал за меня! С самого моего детства. Ты никогда не давал мне выбора. И я подчинялась изо дня в день, из года в год, молча делала всё то, что ты мне говорил. Слушалась папочку! – её губы исказила кривая ухмылка. – Знай, когда-нибудь я освобожусь от твоей чрезмерной опеки и тогда ничто, слышишь, ничто не остановит меня. Ты больше никогда не увидишь свою дочурку. Я отберу у тебя самое ценное, что только могу. Смысл жизни. Себя!

– Ты не поступишь так со мной, – прошептал он и в голосе его уже не было прежней уверенности. – Ты же знаешь, что на свете нет ничего важнее тебя – моего дара божьего.

– Ты ошибаешься, если считаешь, что всё останется, как прежде, – безразлично пожала она плечами, отступая на шаг, будто всё уже решила для себя, а её родителю оставалось либо принять её выбор, либо катиться к чёрту.

– Если тебе наплевать на меня, подумай хотя бы о нашей семье.

Она перебила его, не дав ему договорить.

– Я всю жизнь, сколько себя помню, думаю обо всех кроме себя. Не хочу так больше. Хочу жить для себя! И если для этого нужно лишить себя счастья, лицезреть моих дорогих родственничков, я согласна. А теперь будь так добр, оставь меня одну, мне надо переодеться.

Девушка отвернулась и отошла от него и только, когда услышала звук закрывающейся двери, смогла расслабить напряжённые плечи.

«Боже, как же больно!» – осторожно, стараясь не делать резких движений, снова опустилась на край кровати и просидела так довольно долгое время.

Она думала…

Спустя двадцать минут она, наконец, спустилась вниз. Машина отца одиноко стояла на парковке. Электронные часы над входом в здание показывали 3:04. На её губах играла едва заметная улыбка, голова была ясной, мысли больше не путались, мозг работал чётко.

Она заняла пассажирское кресло и по-новому взглянула на человека, что воспитал её. И снова улыбнулась своим мыслям.

Она придумала план!

Он состоял из нескольких частей и все они были взаимосвязаны друг с другом. И начнёт она с мести. Сколько лет она, лёжа в своей кровати бессонными ночами, представляла, что её обидчики умирают страшной смертью. Придумывала невообразимые пытки, при помощи которых расправилась бы со всеми по очереди. Эти мысли грели ей душу, помогали заснуть в те ночи, когда становилось совсем тяжко и хотелось выть словно зверь.

Она столько лет терпела!

Молчала о том, что твориться у неё в душе, какие муки разъедают её изо дня в день. И сегодняшний случай стал своего рода катализатором, запустивший механизм с обратным отсчётом.

Никогда и никому она больше не позволит управлять собой!

Ни один человек на этой земле, не сможет подчинить её своей воле. Она пойдёт к своей цели медленными, мелкими шажками. Но с каждым днём эта цель будет представать перед ней всё отчётливее. И плевать, сколько времени на это потребуется! Она готова ждать год, два, вечность, лишь бы воплотить свой замысел в жизнь, лишь бы просыпаться по утрам и знать, что таймер отсчитывает секунды в обратном порядке.

Машина медленно тронулась с места, двигаясь к выезду с парковки. Яркий свет фар осветил первый этаж здания. Темнота. Никого, кто бы, как она несколькими часами ранее, провожал их взглядом. Это здание было почти пустым.

Она знала, что её фантазии по большей части так и останутся нереализованными, но в глубине души хотела верить, что отчасти что-то сбудется. Это словно нарыв, который зрел у неё внутри годами и вот, наконец, прорвался, извергая из своего нутра всю ненависть, всю боль, всё отчаяние.

И теперь впереди только процесс реабилитации. Её зияющая рана потихоньку начнёт затягиваться, обрастая новой плотью. Она станет другой. Но цель останется прежней.

Вырваться из цепких оков своего отца…

Глава 5

4 мая 2017 год

Ей повсюду мерещились зловещие тени. На каждом этаже, пока она на ощупь продвигалась вперёд.

Кто-то выкрутил все лампочки в подъезде.

С сильно бьющим сердцем Лана, наконец, переступила порог квартиры. Прислонившись к двери, постояла с минуту с закрытыми глазами – она приходила в себя. И теперь было только одно желание – как можно скорее принять душ.

Сегодня выдался тяжёлый день. До обеда работа с молодняком в питомнике, потом выезд с собакой к Марику. Уже в третий раз. Ной постепенно привыкал к новому жилью и хозяину, но всё равно им обоим требовалась её помощь.

Дом Канов она покинула уже после девяти вечера и пока добиралась на метро до своей квартиры, а это двадцать минут непрерывной тряски в переполненном душном вагоне электрички, ею владело лишь одно желание – смыть с себя прикосновение толпы, её вонь.

Она никак не могла смириться с тем, что практически все в этом городе считали, что личное пространство – это привилегия. И Лана тёрла, и тёрла уже покрасневшую кожу, словно пыталась смыть не только грязь и въевшийся запах, но и сами ощущения.

Спустя пятнадцать минут, чистая, с обёрнутой полотенцем головой, она прошла на маленькую, освещаемую лишь светом из ванной комнаты, кухню.

Закуток два на два метра с огромным, но практически всегда пустым холодильником, парой шкафов и электрической плитой с одной не работающей конфоркой. Знала, что когда-нибудь придётся вызвать мастера, но всё оттягивала этот неизбежный момент. Она и с частично исправной газовой плитой проживёт, только бы не пускать на свою территорию посторонних.

Наспех соорудив пару бутербродов и, наполнив стакан апельсиновым соком, прошла в комнату, где с трудом умещалось всего одно кресло, журнальный столик у окна и двуспальная кровать.

Она никогда не перекусывала в кухне, и причина была банальна, у неё просто не было подходящего для этих целей стола. Да и зачем заставлять и без того маленькое пространство квартиры, если некому за ним сидеть? Ни друзей, ни родных, которые вот таким тихим вечером, как этот, забежали бы просто перекинуться парой фраз.

Типа: «Как дела, что нового?»

Ей никто не звонил на домашний. Для звонков у неё был мобильный. Аппарат все последние годы сиротливо стоял на столике в углу прихожей. Но каждый вечер, возвращаясь домой, Лана всё же невольно бросала мимолётный взгляд на потухшую кнопку автоответчика.

Лана задёрнула плотные шторы на окнах и только после этого включила свет в комнате, неизменно задаваясь вопросом: «Когда же этот монстр из её недавнего прошлого напомнит о себе?»

Этот страх поселился в ней полгода назад, но с каждым прожитым днём он понемногу отступал в тень, выпуская её из своих мрачных объятий. Как волна во время отлива, захлестнувшая с головой, медленно, но неизбежно высвобождает из водного плена.

И всё же страх оставляет след и непреодолимое чувство паники. До конца он не исчезнет, так и будет сидеть в самом дальнем тёмном уголке сознания, в ожидании своего часа. И лишь одно может освободить – смерть, и неважно чья: того человека, что делает её слабой и заставляет всё время испытывать страх или её смерть.

А то, что этот монстр вернётся, она не сомневалась.

Вопрос лишь был в том, когда это произойдёт?

Забравшись с босыми ногами на мягкое кресло, она взяла в руки планшет. Вбила в поиск ключевые слова: Главная загадка столетия, 19 сентября 2010 года, массовое убийство. Через какую-то долю секунды, был выдан результат. В верхнем углу цифра восемнадцать со знаком плюс, словно предупреждение: слишком восприимчивым людям и детям путь сюда строго воспрещён.

«Массовое убийство. Хладнокровный монстр!

Этот день, 19 сентября 2010 года, для жильцов элитного частного сектора города, начался вполне обыденно.

Воскресное солнечное утро в семье Берг ознаменовалось подготовкой к празднованию дня рождения единственной и любимой дочери Доры. Ближе к вечеру начали съезжаться гости. И вот уже к семи часам в двухэтажном особняке семейства Берг собралось семь человек.

Но к этому мы вернёмся чуть позже, а сейчас хотелось бы обратить внимание наших читателей на планировку дома. Огромный холл с белоснежной мраморной лестницей, ведущей, словно в небеса. Гостиная и одновременно столовая – то место, где позже произойдёт первое убийство. Кухня, смежная с гостиной и разделённая двойными дверьми.

Остальные помещения первого этажа мы пропустим, так как в них не происходило ничего интересного для нас.

На втором этаже – пять спальных комнат: одну занимала девятнадцатилетняя Дора, комната справа принадлежала супругам Берг – Альфреду и Эмме, оставшиеся три пустовали, но всегда были готовы принять гостей.

Но более всего нас интересует подвал под всем этим великолепием!

Здесь не было ничего примечательного, всё, как и во многих других домах: стиральная машина, стеллажи с деревянными полками для консервированных продуктов, угол, отведённый под старые ненужные вещи, которыми уже давно не пользовались, но было жалко выбросить.

 

Именно там предстоит провести бедной девушке мучительные минуты ожидания, пока хладнокровный убийца будет методично расправляться с её близкими.

Когда позже полиция приехала на вызов, их взору предстала следующая картина. Все шесть жертв находились на первом этаже дома. Первое, что увидели полицейские, взломав входную дверь, это спину мужчины с поднятыми вверх руками, в одной из них он держал карабин.

Бездыханное тело хозяина дома было на лестнице. В него убийца выстрелил дважды. Первый выстрел был произведён с близкого расстояния, и практически лишил мужчину его детородных органов. Но при всём при этом он не умер, и убийца выстрелил снова, в сердце. Только после этого тот скончался.

Но это было лишь первым испытанием для органов правопорядка. В гостиной было обнаружено второе тело. Двадцати однолетний молодой человек, который являлся студентом того же университета, что и именинница. Он был застрелен так же в сердце. Как было установлено позже, смерть наступила мгновенно.

Третье тело, найденное неподалёку, принадлежало сорокалетней женщине, приходившейся младшей сестрой хозяину дома Альфреду Бергу. Её раны: два выстрела в живот, также были не совместимы с жизнью.

Четвёртая, и самая юная жертва – это её двенадцатилетний сын. Мальчика полиция нашла в дальнем углу гостиной, убит он был выстрелом в спину.

Пятой стала женщина, она умерла мгновенно от выстрела в голову.

И шестое тело полиция обнаружила на пороге кухни – хозяйка дома, убитая одним выстрелом в грудь».

Лана дочитала первую часть статьи, озаглавленную, как: «Описание места преступления» и перешла к следующему разделу. Здесь были десятки снимков с места преступления. Ниже – краткое пояснение к каждой жертве и способе убийства, с точным расположением тел погибших. Они шли в том порядке, в каком полиция находила тела по мере продвижения по дому.

Она увеличила первый снимок, с изображением отца Доры. Мужчина лежал в какой-то неестественной позе на нижних ступенях широкой лестнице. Его худое лицо было искажено, словно на момент последнего удара сердца, он не переставал кричать. Хотя судя по первому ранению в пах, возможно, так оно и было.

Одна рука была в крови, он, должно быть, пытался ею прикрыться, вторая, напротив, была чистой, и это сразу же бросалось в глаза, на фоне остальных кровавых деталей картинки. Руки с длинными пальцами безвольно лежали на ступенях, ладонями вверх, длинные ноги мужчины были слегка согнуты в коленях. Чёрные редкие волосы в беспорядке прилипли к черепу, обтянутом пепельно-серой кожей. На узкой впалой груди расплылось, занявшее почти всю грудь, пятно крови.

В нескольких метрах от распростёртого тела, у подножия лестницы лежало оружие, из которого были произведены все восемь выстрелов.

Второй снимок был сделан прямо над телом Макса, молодого человека Доры и отца её малыша, как она сама сказала Лане в их прошлую встречу. Его остекленевшие глаза оставались широко открытыми, они смотрели в потолок, но эта иллюзия рассеялась, едва Лана перевела взгляд на его широкую грудь. Равиль Кан точным выстрелом попал ему в сердце. Парень лежал, поджав под себя одну ногу и вытянув другую, словно неудачно упал со стула, на котором ещё совсем недавно сидел. Его рука даже после смерти сжимала уголок скатерти, которую со всем содержимым стола он потащил за собой, пытаясь удержаться от падения. Вокруг валялись разбитые белоснежные тарелки с размазанными по ним остатками еды, свечи, осколки бокалов, полупустая бутылка красного вина.

«Всё точно так, как описала Дора в своей книг, – поразилась она сходству. – Как будто я уже видела всё это раньше, в своём воображении…»

На третьем снимке было тело женщины. Она была запечатлена лицом в пол. Но видимо, какое-то время после выстрела, ещё оставалась жива – след крови тянулся на несколько метров. Она пыталась ползти. Даже с такого расстояния было видно, как от фотовспышки загорелась ледяным пламенем бриллиантовая серьга женщины.

Несомненно на снимке была тётка Доры, о которой та упоминала в своей книге. Женщина в костюме самого подходящего, для развернувшегося в том доме кошмара, цвета. Её пухлые пальцы, будто в предсмертной агонии, вонзились ногтями в пол и были растопырены.

Лана до предела увеличила изображение – все ногти, покрытые алым лаком, были обломаны до мяса.

Далее был снимок с телом того единственного ребёнка, что был на празднике. Немного полноватый мальчик, явно пошедший в мать, лежал на спине. Лицо его прикрывала белоснежная, тканевая салфетка, каких в избытке валялось на полу вокруг стола, руки были вытянуты вдоль тела. Словно кто-то уже подготовил этого двенадцатилетнего ребёнка для погребения.

Его положили в этот угол специально. На паркете едва заметные следы волочения. Сначала убили, затем перетащили и прикрыли лицо.

Почему убийца так поступил и почему только с ним?

Остальные жертвы на фотографиях находились в самых разных позах. Было не по себе разглядывать их застывшие тела, словно Лана вторгалась на запретную территорию. Словно убийца сдёрнул с них маски. Ещё мгновение назад они были респектабельными членами общества, как вдруг смерть обнажила их, лишая достоинства и элегантности: раскинутые ноги, растопыренные пальцы, задранные подолы платьев, искажённые в предсмертной агонии лица.

И только лицо мальчика убийца прикрыл, словно ему было жаль этот ребёнка, и он не хотел больше возвращаться к тому, что натворил, не хотел цепляться за это лицо взглядом.

Этот мальчик был единственным, кто удостоился хоть какого-то внимания со стороны чудовища.

А может, всё было куда проще, и этот убитый ребёнок напомнил убийце собственного сына?

«Он был примерно такого же возраста, что и Марик», – пришла в голову мысль.

Следующий снимок и пятая жертва. Женщина, которая так и осталась сидеть на своём месте. Её голова, с выходным пулевым отверстием и рваными краями на развороченном затылке, была опрокинута на стол. Руки с красивыми тонкими запястьями безвольными плетями повисли вдоль стройного тела, словно женщина, во что бы то ни стало, пыталась дотянуться до пола.

Лана вспомнила, как описывала эту гостью Дора – давняя знакомая её родителей. И больше ничего. В книге так мало было уделено внимания этой женщине, что узнать кто она такая и, что делала в этот вечер в кругу семьи Берг, не представлялось возможным. Она словно случайно забрела на этот праздник смерти.

Лана перевела взгляд дальше. Последней в списке убийцы была мать Доры. Она лежала на боку, в позе эмбриона, прижав ладони и колени к раскуроченной груди. Подол платья был задран, обнажая идеальной формы икры.

«Она следила за собой», – отстранёно отметила Лана, рассматривая изображение.

Одна нога – босая, туфля валялась рядом. Голубой шёлк дорогого платья сделался бурым от крови. Причёска Эммы Берг растрепалась, и каштановые локоны касались пола, скрывая посмертную маску своей обладательницы. Широкой змейкой за ней петлял уже засохший кровавый след, видимо, она тоже пыталась уползти, как сестра её мужа.

Далее снова шёл текст.

«Реконструкция событий.

Как удалось установить позже, события того вечера развивались следующим образом. В районе девятнадцати часов и двадцати минут в дом проник мужчина. Как он открыл входную дверь и вошёл внутрь остаётся загадкой. В руках у него был самозарядный карабин.

Он, совершенно неожиданно для обитателей дома, появился в проёме гостиной, где находились все гости и члены семьи Берг, и, не объясняя причины своих неординарных поступков, сделал первый выстрел в направлении двадцати

однолетнего друга именинницы, который это время ничего не подозревая, сидел за столом. Молодой человек скончался за считанные секунды.

Вторая пуля убийцы настигла двенадцатилетнего мальчика, который предпринял попытку побега, но успел покинуть лишь гостиную. Об этом свидетельствует лужа крови на полу у входной двери и кровавый след, ведущий обратно в гостиную, к тому месту, где полицейские и обнаружили ребёнка. Мальчик был застрелен в спину, после чего убийца перетащил его и прикрыл лицо салфеткой. Причину такого поступка можно объяснить, нежеланием убийцы смотреть на убитого ребёнка.

Далее последовало ещё два выстрела. Мать, убитого на её глазах сына, получила две пули в живот, но умерла не сразу, о чём говорит кровавая борозда, протянувшаяся от её тела в направлении холла. Женщина, судя по всему, пыталась ползти, но быстрая потеря крови лишила её сил. Она стала третьей жертвой.

Следующей своей мишенью убийца выбрал тоже женщину. Приглашённая гостья. Точный выстрел в голову оборвал её жизнь.

И вот среди этого хаоса, лишь трое выживших.

Три члена семьи, в доме ставшем могилой для уже четверых гостей.

Но с одной из жертв убийца разбирается довольно быстро. Хозяйка дома убита выстрелом в грудь с близкого расстояния, но это как ни странно не убило женщину сразу, и она ещё какое-то время продолжала цепляться за жизнь. Ей удалось отползти за угол, прежде чем жизнь покинула её тело.

И следующие два выстрела.

Они стали последними в череде этих бессмысленных убийств. Они сначала лишили хозяина дома одной из частей тела, а после оборвали и его жизнь.

Но всё же убийца не смог осуществить свой план до конца. От его взгляда ускользнула девушка, которая в этот день родилась, словно во второй раз. Ей удалось скрыться в подвале собственного дома и переждать, пока вызванная соседями полиция, не приехала на вызов, и не арестовала мужчину, расстрелявшего шесть ни в чём неповинных человек».

Далее Лана увидела изображение хорошо известного ей мужчины – любящего отца, который помешался после исчезновения дочери, раз пошёл на массовое убийство. Отметила, что снимок сделан уже после ареста: слишком коротко подстриженные волосы, пустой взгляд карих глаз, не выражающий никаких эмоций.