«Новый день, новый рассвет, новый стимул жить, творить, мечтать, любить и быть любимым. Что такое стимул? То, что содвигает тебя на новые свершения или наоборот, стойкость, что не дает тебе сдвинуться с места. Бежать навстречу приключениям, желать познания всего, что еще не открыл для себя, либо это каждодневная сила воли поднимать свое бренное тело с кровати рано утром, нести его на рутинную работу, при этом заливать в себя литры кофе и энергетиков. Дабы не дать механизму под названием «сердце» остановиться. Ведь пока оно бьется, все возможно в нашем мире. Может быть, каждый прав по-своему, ну а для меня стимул – это человек. Один единственный человечек, ради которого ты легко можешь побороть лень, усталость, страхи. Становиться сильнее с каждой новой секундой. Ради него, ради нее, ради всех».

– Что за второсортный бред! И откуда выходят все эти писатели. Пишут, что в голову взбредет. Стимул это, стимул то… – захлопнув книгу, я с размаху забросил ее в пылающий камин. – Стимул – это остроконечная палка, которой погонщики били быков, чтобы они работали. Вот, что такое стимул. Все писатели глупые фантазеры. Из обыденного слова придумали такую невообразимую историю, смех, да и только.

Каждые выходные я брал на прочтение одну книгу с отцовской домашней библиотеки. Если в ней оказывалось что-то, что мне было не по душе, либо я по какой-то причине нашел ложь в словах автора, то, не задумываясь, сжигал это издание. Думаю, предавать пламени чьи-то старания и тем более книги, которые, по общепринятому мнению, делают нас умнее, грешно. Я чувствовал себя немного фашистом из нацистской Германии, стирая в жаре камина книги, которые не соответствуют моим идеалам. Как говорил один философ: «Там где сжигают книги, в конце концов, сжигают и людей». Но как бы это прискорбно не звучало, такой уж я человек.

Снова долив себе виски, добавив карамели и выжав в эту смесь немного сока апельсиновой цедры, я поплелся бродить по опустевшему особняку. Сам я живу в своей квартире в центре Бирмингема, но пару раз в неделю заглядываю сюда. Мне приходило много предложений о покупке дома. В принципе он пустует уже давным-давно, и было бы хорошо отдать его в руки новым хозяевам. Возможно, у них получилось бы снова оживить бездыханные холодные стены этого здания. Но единственную теплую память об отце, я никак не мог отдать.

– Когда-то здесь кипела жизнь, – пробормотал я, всматриваясь в картину Поля Гогена.

«Откуда мы пришли? Кто мы? Куда мы идем?» – именно так называется произведение искусства, которое отец мне подарил на восемнадцатый день рождения. Только представьте себе, в такой личный и неповторимый праздник вы получили в подарок – картину. Не то чтобы я был большим ценителем картин Поля Гогена, я вообще не был ценителем этого вида ремесла и самого художника в целом. Просто моя тяга к знаниям, бесконечное чтение множества литературы и энциклопедий, видимо сформировали свое мнение у людей обо мне, и особенно у отца. Он, видимо, лелеял надежду, что его сын станет приемником его огромной империи. Умный, молчаливый, богатый сыночек своего отца.

Общество искоса смотрело на меня, думая, что я лишь очередной оболтус с кучей денег наперевес. На самом деле, как и большинство ребят моего возраста, я хотел «Mercedes-Benz McLaren» цвета мокрого асфальта, либо оплаченный тур кругосветного путешествия. Но статус моего отца обязывает сына быть похожим на него. Выкупив за бешеную цену эту картину из галереи в Бостоне, он прилетел со счастливым лицом, будто дарил мне целый мир, а не самый бесполезный на то время для меня подарок. Так что счастливого детства с купанием в грязи, игрой в снежки или походами на футбольные матчи любимой команды, у меня не было. Было просто детство, пустая полка в небольшом шкафу моей жизни. Больше мне о нем сказать нечего. Никаких приятных воспоминаний.

– Откуда мы пришли? Кто мы? Куда мы идем? – выдохнул я.

– Пришли мы из кинотеатра. Мы Колон и Эшли. Идем к моему лучшему другу, чтобы вырвать его из лап этого мрачного особняка. – расхохотался Колон. Я и не заметил, как они вошли в дом. – Познакомься, это моя девушка – Эшли. А это Дим – мой лучший друг.

– Очень приятно, Дим, – ехидным взглядом улыбнулась новоиспеченная пассия моего друга.

Темные волосы чуть ниже плеч, большое разнообразие косметики на лице, открытое декольте, юбка чуть выше колен. На вид симпатичная особа оглядывала меня с ног до головы, при этом покусывая губу.

– Мне тоже, очень, – бросил я в ответ. – Пройдемте в гостиную, я как раз собирался перекусить, составьте мне компанию.

– Колон, ты не говорил, что у тебя такой воспитанный и интеллигентный друг, – завопила Эшли, при этом вздыхая, будто у нее сейчас случится эпилептический припадок.

Я сел за стол, при этом дождавшись, когда присядет моя новая знакомая.

– Тут так красиво, это все твое, Дим? – спросила она.

– Да, мое, не считая миллиардного наследства и компании, которую оставил мне отец, – я даже не смотрел в ее сторону, аккуратно раскладывая нужные мне приборы перед собой.

– Вау, мне Колон столько рассказывал о тебе. Я наслышана, – промурлыкала Эшли.

– Но, милая, я тебе не рассказывал о Диме, почему ты так… – не успел договорить мой друг, как она закрыла ему рот пальцем. Я чувствовал, к чему ведет этот концерт.

Мне всегда было интересно, что было бы, если у меня отсутствовали дорогие автомобили, миллиардное состояние, яхты, самолеты личного пользования, компания с многомиллионным ежегодным доходом. Почему на меня смотрят, как на мешок набитый купюрами, да так набитым, что люди в рот мне заглядывают, будто оттуда вместо слов монеты вылетают. У меня довольно высокий рост, ну не то чтобы гигант, но выше большинства среднестатистических людей. Мои густые черные волосы не всегда прилизаны набок, как у многих, но в их взъерошенности есть некая привлекательность. Желтые глаза и густые брови, что мне достались от матери, также не делали меня страшилищем. Я постоянно посещаю спортивный зал. Из вредных привычек, только мой своеобразный коктейль из виски. Так, что же во мне не так?!

Я нервно скрипнул по фарфоровой тарелке лезвием ножа.

– Наслышана? Странно, а я о тебе нет. Значит ли это, что твой новый бой-френд о тебе никому не говорит, потому что стыдится тебя показать другим. Значит ли это, что ваш роман, так и не начавшись, закончится крахом, так как он целеустремленный позитивный парень, а ты очередная пустая кукла, которая только и жаждет отношений. Дай угадаю, ты тоже ходишь на эти свидания по три минуты? В поисках принца, ты слишком исхудала и потратила всю косметику, что у тебя есть, лишь бы всегда выглядеть хорошо и свежо. – Эшли невероятно быстро моргая, нахмурив брови, не понимала моего хамства. – Стой дорогая, не хлопай так быстро своими наращенными ресницами, а то боюсь, они исцарапают мне лицо. Нет, нет, прекрати.

Я прикрывал лицо руками, делая вид, что пытаюсь защитить его. Эшли разинула рот от недоумения так широко, что туда можно было загнать атомный крейсер. Ну, плюс еще несколько небольших судов. Ну, знаете эти корабли по отлову китов.

– Колон, как это понимать, я думала ты порядочный и у тебя друзья хорошие. А тут такое. Мы расстаемся, Колон, – она демонстративно вскочила и указала пальцем на меня. – А ты, ты… да пошел ты, засранец.

Она дернула за край скатерти, от чего половина еды рассыпалась и разлилась на стол. Я с каменным лицом нанизал на вилку кусочек куриного филе и окунул в разлитый на столе белый соус.

– Арревуар, мон шери! – помахал я, ей вслед, закидывая заодно филе с соусом в рот.

– Дим! – выкрикнул Колон. – Что это было такое?

Он в ярости вскочил, бросая взгляд то на меня, то на уходящую Эшли.

– Не горячись, друг мой. «Арревуар, мон шери» – на французском языке означает «До свидания, моя дорогая». Всего-то, – ответил я спокойно.

– Выключи уже своего надменного хама! Я про то, что ты только что, своим эгоцентричным ехидством лишил меня девушки. Как вообще можно с тобой знакомить кого-то, если ты неисправимый кретин, – кричал Колон, ударяя ногой опоры моего стола.

– Да брось, Колон. Как ты можешь быть одиноким, если у тебя есть я? Конечно, ты можешь утверждать, что вселенная нематериальна и мы тоже, но все же, я здесь, друг. Сижу перед тобой и ем курицу в чесночном соусе.

– И ты мой самый лучший друг? Хотя нет, ты был самым лучшим другом, – он вытер руки о салфетку и бросил ее мне в лицо.

– Спасибо, Колон, как раз не знал, чем вытереться, а то испачкался! – крикнул я вслед Колону, который меня хоть немного ценил.

Провожая взглядом моего лучшего друга, я остался сидеть один. Один в холодной пустоте особняка. Тишина была настолько идеальная, что мне уши закладывало. Закинув голову на спинку стула, я взглянул на потолок, украшенный шикарной огромной люстрой из хрусталя. Каждая деталь этого изделия гармонично покачивалась, при этом, не задевая своих сотоварищей. Казалось, если разбить хотя бы одну часть этой громадины, то вся четкость и слияние в одно целое, рухнет. От недостатка даже одной детали, люстра падала в цене и величии. Так и я с Колоном, оторвалась часть от моей полноценной жизни. Глупости, что я сказал, были лишними, но, несомненно, точны в своем прогнозе. Хотя бы в этом я был уверен.

– А теперь, когда остался без своей самой сильной поддержки, откуда я пришел? Кто я такой? Куда иду? Я осознаю бесполезность слов, но и уважаю их величие. Словами можно обидеть. Заставить ненавидеть, предать, убить. В то же время, слово лечит, вдохновляет, делает счастливыми совершенно отчаявшихся людей. А мне… Мне слова приносят лишь боль.

Глава третья

Шесть лет назад.

– Ты уверен, что хочешь этого? Может не нужно торопиться? Все-таки мы еще так молоды, – проговорила Ева.

– Я уверен, родная, на сто процентов. Тебе всего-навсего нужно время. Ты, наверное, немного шокирована происходящим. И я тоже, дурак, не подумал, что это может тебя оттолкнуть. Но точно знаю, что без тебя жизнь мне не мила, – проговорил я, с уверенностью на душе.

– Мм, думаю ты прав. Нам нужно скрепить наш союз чем-то более высоким, нежели просто словом «пара», – улыбнулась она, как мне показалось, немного фальшиво.

Я приподнял ее нежное лицо рукой. Я до сих пор сходил с ума по ее бархатной коже, золотистого цвета.

– Родная, у меня есть все для нашего счастья, все, чтобы беззаботно прожить до конца наших дней, чтобы где-нибудь в Швейцарии в уютном домике растить наших детей. Мы будем самыми счастливыми родителями в мире и никакая беда или печаль нас не разлучит. Она отвернулась, то ли от слез, которые не хотела показывать мне, то ли от сомнения, что таилось у нее в душе.

– Дим, дорогой, любимый, дай мне время все обдумать. Нужно столько всего обсудить с мамой, папой, без их согласия я не могу оставить родительский дом. Они все, что у меня есть в этой жизни. Ты ведь меня понимаешь? – сказав это, она поцеловала меня.

– Да, ты права, об этом я не подумал. Эмоции нахлынули. Прости.

– Не расстраивайся, милый. Я уверена, у нас все получится.

– Я тебе верю. Люблю тебя.

– И я, – прошептала она.

Самое сложное, что мне приходилось делать в жизни, кроме поступления в университет, так это разговор с моим отцом. Отец, который в детстве жил в небольшом потрепанном домике на окраине города, продавал на улице газету. В обед, когда вся газета расходилась на ура, он шел на склады около железной дороги, разгружать вагоны с товаром. Вечером усталый, с забитыми руками, он шел в бар «Чиперфилд» недалеко от дома и там натирал обувь, приходящим гостям. Хозяин этой забегаловки был щепетилен по поводу чистоты и поэтому желал, чтобы все посетители были в аккуратной обуви. Я, выросший в хороших условиях, с кучей прислуги, никогда не пойму человека, который прошел через столько испытаний, чтобы добиться богатства и власти в итоге.

– Здравствуй, отец! – поклонился я, перед тем, как войти в кабинет. Он любил, когда ему оказывали честь.

– Пришел поговорить? Снова о своей любимой Еве? – отец стоял, вглядываясь в окно с пятьдесят шестого этажа небоскреба, принадлежащий его компании. – Сын мой, мы можем хоть раз сесть и поговорить о нас, о компании, о твоем будущем? Ты получил отличное образование, лучшее, которое я мог тебе предоставить. Ты изучал все, что нужно, чтобы стать руководителем нашей компании.

– Но, отец, это все не мое. Я не смогу руководить такой большой империей, и ты это знаешь.

– Заткнись! Никогда не говори мне, что ты не сможешь! – стукнул он по столу кулаком. – Если бы я хоть чуточку был похож на тебя, то сейчас ты бы побирался на улице. И твоей Женевы или как там ее…?

– Евы, папа, – исправил я его спокойным тоном.

– Евы! Ее никогда бы не было в твоей жизни. Думаешь все так просто? Нет честнее и добрее человека, чем твоя мама. У меня не было ничего, когда я встретил ее, и ей было все равно на мои потасканные туфли или мой устаревший костюм. Она была искреннее любой глупой нимфетки, которые были после. И теперь мне приходится нянчиться с тобой, с убийцей моей жены!

Весь красный от гнева, он пронзал мою душу холодным ненавистным взглядом. Каждая мышца его лица дергалась от злости. Я опустил взгляд, не выдержав такого давления.

– Дим. Я. Не хотел… Ты уж прости меня, – начал он поправляться, нервно вытирая руки о брюки. – Я, не это хотел сказать.

– Ничего страшного. Я все равно не знаю, что такое материнская ласка и любовь. И если у меня тогда был бы выбор, я бы возжелал спасти ее и умереть самому. Знаешь почему? Ну же отец, спроси меня почему? – С глаз покатилась предательски слеза.

– Дим, зачем…

– Я сказал, спроси меня! – завопил я, что есть мочи.

Отец, молча, отвернулся.

– Потому что, я тогда еще не знал, какой у меня будет отец – тиран. Я еще не знал, как ты меня будешь ненавидеть. Не знал, что мне придется все это выслушивать каждый божий день. Я просто не знал… – протерев глаза, я направился к выходу.

Отец медленно вытащил сигару. Отрезал конец миниатюрной гильотиной, и поджег лучину, обильно втягивая дым.

– Я завтра улетаю в Брюссель, на переговоры. И думаю, я там задержусь на недельку, другую. Поэтому заранее благословляю тебя и твою Еву. Будь счастлив.

– Нет, отец. Впредь мне твое благословление не нужно. И денег твоих тоже. Мы с Евой всего добьемся сами. Уж мне с моими мозгами нечего бояться. Не так ли? Отец…

Я резко дернул дверь и демонстративно со всей силы захлопнул ее.

Деньги, власть, богатство, золото, репутация, уважение, страх. Все это когда-нибудь погубит отца. Все, что я хочу так это не быть, как он. Быть убийцей, вором, последним гадом на Земле, но только не стать им. Плевать какой путь он прошел, плевать, сколько он сделал для меня, плевать.

Я подошел к автомобилю. Сжал ключи в кулак и с силой бросил их в лобовое стекло.

– Это ведь тоже принадлежит тебе, отец. Подавись! – крикнул я, наперебой бешено орущей сигнализации, из-за удара ключей об стекло.

Я вытащил из кармана бумажник с телефоном и бросил их в сторону аккуратно выстриженных кустов. Я сел на дорожку, выложенную дорогим гранитом. Все вокруг напоминало о шике и блеске моей жизни. В эту минуту я ненавидел каждую частичку своего тела, выращенную в изнеженных условиях комфорта и безотказности единственному ребенку в семье.

Я медленно, но уверенно дошагал до дома своего друга – Дарио. Мы с ним познакомились, когда летали на двухнедельный семинар во Францию. Я благодарен ему безмерно, ведь именно он познакомил меня с Евой. С тех пор мы гуляем в одной компании. Если и есть золотой друг, то это Дарио. Наверное, он будет рад меня увидеть. Позвонить я ему не смогу, тогда сделаю сюрприз. Нужно сегодня оторваться по полной в лучших клубах Бирмингема.

Дарио жил в двухэтажном доме коттеджного городка, в дорогом районе. Перескочив ограду, я поспешил к двери. Я ощущал невообразимую легкость в душе. Будто свобода наполнила меня сверху донизу. Хотелось скорее поведать ему обо всем. И также о свадьбе с Евой. Ротвейлер, сидевший на цепи, вскочил от моего присутствия и быстро запрыгал на месте.

– Я тоже рад тебя видеть, Тайдо, – улыбнулся я, помахав собаке рукой. – Только тихо, я хочу сделать Дарио сюрприз.

Входная дверь была открыта, к моему удивлению. Боевая собака во дворе, конечно, хорошо, но двери все равно нужно закрывать. В доме громко играла музыка.

– Дарио! – крикнул я, уже наплевав на свои мысли о нежданном визите.

Я сам себя не услышал в этом хаосе музыки. В гостиной было пусто, и я решил подняться к нему в комнату. Аккуратно поднимаясь по крутой лестнице, я начал переживать за Дарио. Но вскоре мои волнения растворились. На лестнице повсюду валялась женская одежда, вперемешку с мужской.

– Ай, дамский угодник. Опять кувыркается с очередной моделью.

Мой веселый тон вдруг что-то внутри сбило. Странное чувство посетило меня, и я настороженно продолжил перешагивать через разбросанную одежду. Медленно направляясь в комнату друга, я все четче начал слышать женский возглас. Приоткрыв дверь в спальню, я застыл как вкопанный.

– Ева?! – только и смог выдавить.

Взрыв! Миллионы ядерных ракет падающих на убегающую в страхе мечту. Взрыв гранаты в руке. Взрыв, настолько яростный и невероятный, что обжигал каждый орган внутри. Мозг, словно старый ламповый телевизор, воспламенился и вышел из строя. Выстрел в тело немыслимой силы, будто в меня разрядили Магнум 44 калибра. Последний выстрел в голову, снайперский выстрел в центр лба. Кислород, мчавшийся по дыхательным путям, остановил свой ход. Из-за чего стук сердца замедлился. На секунду, казалось, оно вот-вот остановится. Каждый нейрон, подающий импульс в моем теле, замер в ожидании.

– Дим! – крикнула Ева, спрыгнув с кровати и укрывшись одеялом, побежала ко мне. – Это не то, что ты подумал, мы немного перебрали с выпивкой и…

Дальше я ее уже не слышал. Весь мир вокруг меня замедлил свой ход. Плачущая Ева, обнимала меня и пыталась что-то объяснить. Дарио, прикрываясь подушкой, отодвигался к стенке и, вытянув руки перед собой, видимо кричал слова прощения. Я будто был под действием наркотических средств. Казалось, в этот момент я мог совершить все на свете. Приток адреналина в крови был просто неимоверным.

Я оттолкнул Еву и взял в руки подсвечник, что стоял на прикроватной тумбе. Горячий воск потек прямо на руку, обжигая кожный покров. Но сигналы боли не доходили до моего мозга. Мне было плевать.

Я бил так, как не бил никогда. Замах, удар, замах, удар и так до бесконечности. Я ударял снова и снова, кровь брызгала мне в лицо. Такая теплая и густая. Я продолжал бить, пока Дарио совсем не потерял сознание. Обернувшись, я увидел Еву, которая сидела в углу и рыдала. Непонятные смешанные чувства. Я выходец из богатой семьи, с неким аристократическим воспитанием. Всю жизнь я считал, что человек, не поддающийся агрессии в любых стрессовых ситуациях, остается сильный духом. А тут, я, с ног до головы забрызганный кровью, и еле дергающееся тело подо мной. Дарио сопел и хрипел, еле вдыхая и выдыхая. Я поднялся и отпустил этого «преданного» друга. Отбросив подсвечник, я подошел к рыдающей Еве. Ласково погладил ее по щеке, оставив кровавый след моих пальцев.

– Научись беречь свой океан.

На улице, виляя хвостом, меня ждал Тайдо, игривый и довольный моему появлению. Странно, но животные всегда меня успокаивают, даже одним своим присутствием. Сердце вернулось в нормальный ритм, после чего я сделал глубокий выдох. Тайдо облизывал мои руки, которым я только что до полусмерти избил его хозяина. Я почесал ему за ухом, поглаживая другой рукой по спине.

– Собака лучше человека. Если бы животные умели разговаривать, я бы вообще с людьми не дружил.

С этими словами, я ушел прочь, растворившись в одиночестве темноты. С тех пор меня поглотил мрак…

Глава четвертая

– Любая из возможностей – это шаг к успеху. Любая из ошибок – это шаг на пути к краху. Любое предательство – это конец, будь оно не со зла, хитрости или еще какой-то подлости. Одно слово, включающее в себя два смысла – предатель и преданность. Два неоспоримо противоположных понятия. Что я чувствую сейчас, здесь, стоя на краю моей жизни? Да, именно сейчас, именно здесь, я нашел край жизни. Вам самой не смешно, что я довольно молод, а разглагольствую, будто пережил две мировые войны?!

Девушка, лет девятнадцати, сидела напротив меня и медленно потягивала бокал вина. Хм, это заведение вообще осведомлено о законах распития напитков до определенного возраста.

– Я, Мэй, – слегка откашливаясь, ответила она. – Мне двадцать два года. Работаю в цветочном ларьке, продавцом. Но это моя не основная работа. А так я мечтаю, что когда-нибудь…

– Так, стоп, остановитесь. Мэй? Верно? Почему?! Я просто не понимаю. Зачем все эти ваши стереотипы? Якобы мы с вами посещаем это унылое сборище быстрых свиданий, смысл которых я совсем не вижу. Так вот, приходим и спешим рассказать о себе? Вы, наверное, дома садитесь перед зеркалом и начинаете тренироваться. Здравствуйте, меня зовут Мэй. Я такая, такая, люблю кексики, а еще я обожаю играть на банджо. Бывает, приду домой и могу играть без отдыха часами.

– Почему, вы такой грубый, молодой человек? – воскликнула Мэй, слегка нахмурив брови.

– А почему мне нельзя быть грубым? Вам же можно быть со мной типичной. Так вот и я, такой, какой есть. Понимаете, Мэй, ваше восприятие этого мира ошибочно, а в итоге вы не понимаете главного. Вам сейчас двадцать два года, значит, вы уже как минимум прожили тридцать три процента своего пути. О-го-го Мэй, вам надо скорей бежать жевать кексы и играть на банджо, иначе так можно и жизнь впустую потратить.

– Я не знаю, как вас зовут, но я бы вас назвала «Придурком»! – крикнула Мэй, к счастью фоновая музыка приглушала для других все посторонние звуки.

– Отличное имя, я бы даже сказал, редкостное, – засмеялся я.

Вдруг моя знакомая начала судорожно, что-то искать возле себя. Я понял к чему все идет и просто добавил:

– Кнопочка справа.

Она стукнула по ней, и аккуратно поправила волосы. Я попытался поймать ее взгляд, чтобы подмигнуть ей, но, увы, она так и не обернулась. Очень забавно, но я уже в этом заведении второй раз, и мне начинает нравиться, сглаживать здесь досуг. Во-первых, я могу говорить все, что взбредет мне в голову. А во-вторых, я никогда так не смеялся с тех самых пор.

– Привет, ледяное сердце. Или лучше называть тебя: «Мистер пронзительный взгляд»? – улыбнулась моя старая знакомая.

– Похоже, что ты такой же хмурый, как и в прошлый раз. А я видела, как ты только что смеялся, с той девушкой. Не уж-то тебе веселее с другими, чем со мной? Я видела, что у тебя уже два крестика. Ты побил все рекорды местного заведения. Поздравляю. Почему-то эта Нако, мне была совсем неинтересна. Я даже разговаривать с ней не хотел. Ну что, открою я сейчас рот, а она зальет меня ведром позитива. Нет уж, спасибо, увольте.

– Хорошо, видимо ты либо актер, либо немой. Я надеюсь, что первый вариант. Конечно, против немых я ничего не имею и отношусь к ним хорошо. Но все же, с тобой мне почему-то интереснее было бы поговорить. А ты играешь в фильмах или в театре? Мне так интересно, я в детстве хотела стать актрисой. Но мама отдала меня в музыкальную школу и все, что я умею – это играть на фортепиано. Освоила с горем пополам два произведения. Наверное, самый бестолковый талант.

Она, в самом деле, думает, что меня интересуют эти сведения?! Я все еще не понимал, если она настолько миловидна и позитивна, почему все еще здесь. Разве не нашелся принц, который не обольстил ее и не ускакал с ней прочь в страну шоколадных водопадов и зефирных домиков. Я ведь надеялся, что во второй раз таких людей просто-напросто не будет здесь. Тут, наши стулья потихоньку двинулись.

– До встречи, хладнокровный! – крикнула Нако на прощание и улыбнулась.

Улыбалась она искренне. Я встречал и знакомился со многими людьми, посещая различные совещания отца. В нашей компании, с тех пор как отца не стало, я был около трех раз. И люди, увидев меня, начинали сразу улыбаться. Но улыбки эти были наигранные. И самое смешное в том, что любого человека могут выдать глаза. Если вы наблюдательный, то заметите еле заметные морщинки по краям. Если они есть, то будьте уверенны, это самая что ни на есть искренняя улыбка. К сожалению, я так часто видел лживые фальшивые лица, что уже забыл, как выглядит настоящая наивная человеческая улыбка. А, вот она, смотрит на меня и уезжает в другой конец зала.

– Нако. Почему я запомнил ее имя.

Больше в тот вечер, я ни с кем не разговаривал. Как и в прошлый раз, я решил не изменять традиции и со всеми остальными собеседниками я молчал. Со стороны это выглядело очень странно, когда я сидел и, молча, пилил человека взглядом. Я считал глупым тратить энергию на нескольких человек сразу. Тем более искать среди всей этой кучи неудачников себе пассию, я уж точно не желал. Нет, я не спорю, многие девушки очень привлекательны, милы и дружелюбны. Но поймите одно, искать себе вторую половинку на столь сомнительном мероприятии. Это издержки нашего прогресса.

* * *

– Мистер Найт, я приготовил машину, мы можем отправляться домой, – встретил меня на выходе Бэн.

Он вроде верного служащего моего отца. Ему мистер Найт доверял всецело. Бэн Новак родился в небогатой польской семье, с детства работал в поле, не покладая рук. Может быть, отец увидел в нем себя молодого. Хотя и разница у них была всего-то около двенадцати лет. В данный момент Бэну около сорока и отец в завещании оставил ему пару миллионов. Казалось бы, увольняйся и живи себе, не зная горя. Но после смерти мистера Найта, моего отца, он поклялся заботиться обо мне до тех пор, пока у него хватит сил. Очень похвально с его стороны. Очень сложно найти столь преданных людей в наше время.

– Нет, спасибо, Бэн, – махнул я рукой. – Сегодня я прогуляюсь. Твой рабочий день окончен.

– Вы же не платите мне ни копейки, – засмеялся он.

– Я бы платил, если ты, хоть что-нибудь брал, – ответил я.

– Вы же знаете, мое почтение к вашему отцу не позволит мне взять у вас ни копейки. Моя семья сыта и одета, дети в лучших школах Англии. Что мне еще нужно от жизни.

– Ну, слетай куда-нибудь отдохни.

– Нет, нет и еще раз нет. Думаю, нам стоит закрыть этот бессмысленный разговор, мистер Найт, – проговорил Бэн и надел на голову свою черную трильби. Эдакая шляпа, перехватанная узкой красной лентой. Черный костюм придавал Бэну невероятную солидность. Выглядело изящно, впрочем, как и всегда.

– Надеюсь, вы не попадете в передрягу?! – резко обернулся Бэн.

– Я разве часто ввязываюсь в проблемы? – приподнял я с изумлением бровь.

– Нет, я не это имел в виду. Понимаете, вы молоды, а столько лет проводите в этом городе, в своей квартире. Вы должны идти навстречу неизвестному, увидеть мир, узнать все на свете. Понимаете? – Бэн описывал это все, размахивая руками, будто гипнотизировал.

– И что же мне нужно сделать, чтобы идти навстречу, как ты говоришь, неизвестному? – и я взмахнул руками над головой, пародируя его.

– Помните одно, ни одно приключение не начиналось с правильных поступков, – произнес Бэн, после чего сел в автомобиль и без прощания, уехал. Я слегка поймал ступор, с таким пафосом все произошло. Будто Бэн сделал это специально, чтобы я не успел ничего ему ответить.