Так же я много слышал, что Говард очень богат. Матросы обсуждали его несметные богатства и счета в бесчисленных банках по всей стране. Тем не менее, проститутку он оплачивать не стал. Возможно из-за принципов – не иметь дел с, как выражался Говард обезьяньими рожами, а может и просто из-за отсутствия денег.
Так или иначе, женщину после оказанных ею услуг, Говард приказал выбросить за борт. Матросы сжалились над ней, и осуществили еще один рейс до берега и обратно.
Едва нежные лучи осеннего солнца коснулись покрытой инеем гавани, «Бордвилль» отдал швартовые.
Я крайне смутно представлял, что такое пиратский корабль, и какую таит опасность плавание под столь пугающим флагом. В глубине души я понимал, что смерть для пирата как тень в ясную погоду, она всегда рядом и как не старайся, вступив на этот путь, будь готов в любой момент отправиться на виселицу или умереть куда более мучительной смертью. Так или иначе, пираты состоятельные, но вопрос здесь другой, как пираты тратят свое состояние.
Однажды вечером, когда после работы, мы уставшие сидели в трюме, я примерно осведомился в этом вопросе. Но думаю, это была лишь пустая болтовня. Одно могу сказать с уверенностью, пираты предстали передо мной совершенно в другом обличии.
Вот так, с легкой руки капитана Говарда Хэтчера, (который, как мне показалось, набирая команду, совершенно не отдавал себе отчета), я отправился в море.
В половине по полудню первого дня нашего плавания, Говард появился на капитанском мостике. Он стоял и молча смотрел на нас. Сейчас, при дневном свете, мне было проще его разглядеть, чем там, в окутанной табачным дымом каюте. Капитан был тощий, пожилой мужчина с темной внешностью и густыми черными бровями, выдававшими его вспыльчивый нрав, и как вскоре выяснилось, его скверный характер. Смахивал капитан на старую растрепанную ворону, возмущенную внезапно начавшимся дождем.
На лице Говарда читалось явное омерзение, когда он окинул взором всех собравшихся на палубе матросов, как старослужащих, так и новоиспеченных. Пятьдесят семь человек экипажа в глазах Говарда Хэтчера, как мне показалось, были лишь сбившимися в кучу крысами, голодными и вонючими. Начищенные до блеска сапоги Говарда вряд ли когда-то вступали в дерьмо, а его кортик, что подпирал выглаженный синий кафтан, думаю, и вовсе никогда не был в бою и не орошался кровью врага.
Говард подозвал стоящего рядом с ним пожилого мужчину с волевым подбородком, строгим взглядом и белоснежным париком и что-то сказал ему. Позже я узнал, что это был Бенджамин Хагли. Он занимал пост квартирмейстера и являлся вторым лицом после капитана, чью волю незамедлительно выполнил.
– Капитан приказал, чтобы вы заткнулись! – громко рявкнул Хагли и бубнеж прекратился. Все те, кто был занят пустой болтовней о том, куда потратит свою зарплату, мгновенно превратились в немые надгробные плиты и устремили взор на капитанский мостик. С его высоты нас, в изодранных засаленных одеждах и в грязных истоптанных сапогах оценивали двое тех, чьи камзолы были чисты, а лица не имели ни единого шрама. – Спасибо, джентльмены.
Хагли горделиво поправил свой белоснежный парик и уступил место Говарду. Тот вышел вперед и произнес своим хриплым голосом:
– Добро пожаловать ко мне на службу, новобранцы, и надеюсь, она будет весьма плодовитой. – Под словом «плодовитой», Говард, наверное, имел в виду что мы, будучи кучкой пушечного мяса должны его озолотить и в случае надобности без нотки сомнения распрощаться с жизнью, ибо вряд ли Хэтчер ставил жизнь матросов выше своего благополучия. – Те из вас, кто не желает быть протянутым под килем или погибнуть другой мучительной смертью, не должны нарушать порядок на борту моего корабля. Ясно вам?! – Не дождавшись ответа матросов, капитан добавил: – А теперь перейдем к должностям.
Кто не владел никакими навыками, сегодня же отправились на самые низкие должности. Я отправился в грузовой трюм. Чистить трюм, как вскоре я понял, было одной из самых грязных работ и тех, кто этим занимался, Говард называл трюмные крысы. Нас было трое. Три нищие, оборванные трюмные крысы. Все мы были новобранцами.
После столь неподобающего капитану приветствия, мое сердце сдавила тоска. Я слишком грустил по Маргарет. Сейчас мне как никогда, не хватало ее теплых слов и нежности ее губ. Меня угнетало, что впереди еще было несколько месяцев, в течение которых мне придется выслушивать бранную ругань Говарда и мотыляясь из стороны в сторону, круглосуточно откачивать воду из затхлого трюмного помещения. Я не знал Говарда, но думаю немного поспешил со своим мнением в адрес него. Да, он взял меня на работу, но каковой она будет?
Я тяжело вздохнул и принялся металлическим мастерком счищать слизняков со стен трюма.
Ко мне подошел пожилой безобразный на вид мужчина. Его отвисшая нижняя губа синего цвета вызвала у меня чувство брезгливости, а запах и вовсе отбивал всякое желание находиться рядом с этим человеком.
– Я Бигль Харпер, – сказал мне этот человек и протянул руку. Его рука оказалась одной из самых мозолистых рук, что мне довелось пожать за всю мою жизнь. Бигль был мой коллега по работе, такая же, как и я, трюмная крыса. – А как твое имя, молодчик?
– Я Батч, – ответил я. – Батчер Додсон.
С нами был еще один человек, облысевший и постоянно озирающийся напуганный мужичек. Он будто все еще не понимал, где оказался.
– Стэфан, – произнес тихим голосом наш соработник, когда к нему в несколько грубой форме обратился Бигль с требованием назвать свое имя. – Я Стэфан Каркаров.
– Стэфан? – усмехнулся Харпер и взглянул на меня, не смеюсь ли я тоже над кротким Каркаровым, но так и не получив от меня поддержки, принялся за работу. – Ну что ж…
Стэфан был замкнут. Он словно о чем-то постоянно грустил. Что-то явно его тревожило, словом он оказался на корабле не по собственной воле. Но теперь, раз уж он здесь, в трюме, с другими трюмными крысами, далеко от берега, то жалеть о чем бы то ни было – поздно.
Так или иначе, Стэфан Каркаров вызвал у меня больше расположения, нежели Бигль Харпер, чей сиплый голос и одутловатое лицо – свидетельствовали о непреодолимой любви этого человека к выпивке. Из наших разговоров, я узнал, что Бигль был похищен из кабака, в котором напился и уснул. Отрезвел мужчина, уже, будучи в открытом море.
– Я даже с супругой не успел попрощаться, – сказал Бигль. – Но я не думаю, что она станет горевать обо мне. Да и я тоже, когда разбогатею, найду другую жену. Например, Барбару. Она хорошая баба, хоть и проститутка.
Весь день, Бигль пустомелил. Ему было плевать на семью, у которой был так нагло похищен, ему было плевать, на договор, что он не посчитал нужным подписать, было плевать и на пиратов. Этого человека не угнетал даже грязный трюм, где теперь ему суждено несколько месяцев счищать со стен отвратительных насекомых. Биглю было не наплевать только на грог. И он постоянно твердил, что за столь грязную работу, грогу положено двойная порция.
– Тебе необходимо подписать с капитаном договор, – сказал я Харперу. – Иначе, он не выплатит тебе ни цента.
– Я, знаешь ли, Батчер, – ответил мне Бигль Харпер, – не так-то прост, как может показаться на первый взгляд. В случае неуплаты мне денег – я обращусь в суд. У меня там знакомые есть.
Я ничего не ответил. Что-то мне подсказывало, что в таком ремесле, как пиратство, вряд ли в случае неуплаты, деньги можно отсудить.
Глава 3
Шилох Абберботч
К вечеру я валился с ног. Но лечь спать я и те, с кем мы сегодня поступили на службу не смогли. Когда мы спустились в трюм, где Хагли разместил спальные места новобранцев, там уже сидело несколько матросов, и они были далеко не из первоходок. Здесь, как и всюду, кроме капитанской каюты, стоял тошнотворный запах пота и гниющих водорослей.
Я уселся на одну из бочек с порохом, так мой гамак был занять боцманом, и стал слушать, о чем говорили бывалые пираты. К тому времени, я некоторых уже знал по имени и роду их деятельности на корабле.
– Как только наш корабль бросит якорь, я отправлюсь в прибрежный бордель, напьюсь и оставлю все свои деньги в трусах одной из тех кабацких шлюх! – Это сказал Джозеф Хилл – наш плотник. Мужик он был пожилой, и очень нескладный, будто выстругал сам себя из куска дерева тупым рубанком. Джозеф вытер огромными мозолистыми ладонями пот со лба и добавил: – А может, и женюсь на ней.
Матросы рассмеялись. Жениться на портовой шлюхе для уважающего себя мужчины, было последним делом, но сейчас, многие из собравшихся в трюме, разделяли интерес старого плотника. Никто из них не пожалел бы никаких денег, ради нежного женского тела в своих натруженных руках.
Я тоже мечтал. О Маргарет. О своей жене. Мечтал о ее теплых губах и ласковых пальцах на своей щеке. Мечтал зарыться в ее волосы, и покрыть поцелуями изящную, как у лебедя, шею. Но моя жена сейчас была далеко. Я тяжело вздохнул. Сегодня был очень тяжелый день, и я устал. Очень хотелось, есть, но больше всего – спать. А разговорам этих болтунов, казалось, не было конца и края!
– Эти тесаки, что Говард купил, сгодятся лишь Аттвуду! – вскричал вдруг судовой повар Мэтью Купер, мужчина без глаза и без повязки на нем. Ясное дело, Мэт не собирался тратить деньги на выпивку и отдых со шлюхами, но был заинтересован лишь в своем ремесле, и планировал купить кое-что из утвари в камбуз. Раз уж этого не может сделать капитан. – Пусть ноги ими ампутирует. А эти миски? Из них только собакам и хлебать!
– Твоя, правда, – поддержал кто-то из матросов.
– Да уж, – согласился еще кто-то. – В псарню миски!
– Точно!
Каждый из матросов понимал, о чем так негодовал Мэтью. Из посуды, которой капитан обеспечил камбуз, невозможно было есть. Она вся проржавела насквозь! В то время пока сам Говард вкушал ягненка в собственном соку исключительно из королевского серебряного сервиза, экипаж перебивался вяленой кониной, галетами и жидкой похлебкой из прогнивших мисок. Кроме того и сама еда была отвратительна. Самая дешевая, которую только можно найти на рынке в порту.
Сегодня меня даже посетила мысль о том, что едва мы ступим на захваченное судно, многие из команды, я в том числе, бросятся в неприятельский трюм с едой и свежей водой. Я не мог и предположить, что наши трюмы опустеют, и о свежей воде придется лишь мечтать. Но когда мы грузили корабль, я неоднократно слышал, как многие из матросов проявляли искреннюю радость свежим продуктом. Из их разговоров, мне удалось уловить, что пройдет пару месяцев и снова придется пить болотную жижу и жрать человечину. Тогда я пропустил это мимо ушей, потому как был несказанно рад, что смогу заработать нам с Маргарет на достойную жизнь. А каким путем, уже не важно.
– Моих денег хватит и на двух девок, – рассмеялся Эммет Чейз, сотрясая свой трехпалубный подбородок, и все дружно расхохотались вместе с ним. От кого угодно, но такие слова вряд ли могли прозвучать от священника. – Напьюсь в стельку бренди, а на утро, пожалуй…
В этот момент звонкий голос Эммета оборвали грохот на лестнице и пьяная ругань капитана, который едва не свалился с хлипких ступеней. Все разом устремили взор на Говарда и напрочь позабыли, чем же собирался на утро заняться священник Эммет. Скорее всего сходить в церковь и отмолить свои прелюбодейские грехи.
– Где эта трюмная крыса?! – взревел Хэтчер, разглядывая собравшихся матросов одурманенным ромом взором. – Я сгною его в вонючей жиже и компанией ему будут лишь пауки и блохи! Где этот плешивый, сиськастый кусок дерьма?!
Никто не понимал, кого имел в виду Говард, ибо трюмных крыс здесь было полно. Все недоумевающе переглядывались и пожимали плечами. Как вскоре выяснилось, речь шла о Стэфане Каркарове. Капитан сегодня весь день напролет изливал на него свою злобу, а сам Каркаров, втихомолку сокрушался на Говарда и свою судьбу.
– Поди-ка сюда! – рявкнул Говард, заприметив окосевшими глазами силуэт толстого Стэфана, который без промедления покинул круг матросов и мечтания о своей милой. – Ты, кальмарья кишка, не иначе как позабыл о своих обязанностях? Ты позабыл, что грузовая палуба уже полна насекомых и крыс? А?! Отвечай!
– Не забыл, сэр, – ответил Стэфан.
– Быть может, ты позабыл, чем пахнут ноги твоего хозяина? – И капитан позволил себе харкнуть прямо в лицо несчастного Каркарова. Тот лишь поморщил нос, но ничем не ответил. Тогда капитан плюнул еще. А потом еще и еще. До тех пор, пока у капитана не закончились во рту все слюни. – Убирайся с моих глаз.
Заплеванный Каркаров, тяжело вздохнул, и отправился в трюм. Туда, где было темно и душно, где среди зловонной плесени и скорпионов, нужно беспрерывно откачивать сочащуюся из многочисленных щелей воду. Все что я смог сделать, лишь проводить несчастного полным соболезнования взглядом.
Капитан, напоследок окинув моряков опьяненным взором, развернулся на каблуках и, спотыкаясь о свои же сапоги, поднялся на верхнюю палубу. Ступая по узким ступеням Говард, обронил свою треуголку, но не посчитал нужным возвращаться за ней. Никто из команды не шелохнулся, чтобы поднять головной убор пьяного капитана. Пыльную треуголку поднял я. Немного позже.
– Опять надрался кислой ссанины, – гневно пробубнил кто-то из толпы вслед Говарду. – Старая дрянь.
Когда капитан ушел, разговор возобновился. Я все сидел и думал о несчастном Стэфане. Я не знал кем он был на суше. Бедняком или одним из придворных? Как вообще нелегкая занесла его на этот корабль, в общество последних пьяниц? Одно я знал наверняка – наш капитан еще тот ублюдок.
– Кабацкие проститутки и бренди рекой – это конечно, весьма недурно. – Так вступил в разговор один из самых отталкивающих для меня, членов экипажа этого пиратского линкора. То был свинолицый Шилох Абберботч. Тучный, изрубленный саблями боцман, без единого живого места на теле! О нечеловеческой жестокости этот исполин явно знал не понаслышке. – Однако не загреметь ли из-за этих распутных девиц, нам всем однажды под ноготь Бонса? За голову пирата, сейчас весьма неплохо платят. Так ведь?
– А за голову капитана платят еще больше, – подметил кто-то, но сделал это очень скромно, поэтому практически никто этих слов не услышал.
– Это не новость, Шилох. – Плотник Джозеф, и снял с лысой головы пропитанную потом повязку. – А вообще, плевать я хотел на королеву и прочее дерьмо! Я вольный моряк. Вольный флибустьер. Искатель добычи!
– До тех пор, пока коршуны не закружат над тобой, – заметил Шилох. – А с таким капитаном, это произойдет очень скоро. Помяни мое слово! С Говардом, недолго оставаться тебе «вольным», флибустьером. С таким капитаном – наш путь в никуда.
– И что же ты предлагаешь? – Плотник выжал повязку на пол и как следует, встряхнув ее, вернул на прежнее место.
– А все просто, Джо, – ответил боцман, – нужно переизбрать капитана. Так и быть, этот срок отходим, а когда получим свои деньги, вышвырнем пьяницу Говарда с корабля. Обновим команду, и отчалим. Как вам?
Кто-то из матросов одобрительно закивал, но все по-прежнему молчали и слушали.
– С тобой, Шилох, – произнес Джозеф и посмотрел в глаза боцмана, – мы забрызгаем кровью наши паруса уже к рассвету. Ты славный пират, но сердце твое почернело от скупости и жестокости. Убить врага это одно – это благородно. Но совсем другое – пытать его, часами сдирая кожу, дюйм за дюймом. Потрошить людей как свиней. Отрубать им руки и выбрасывать за борт. Изрубленных пленных живьем засаливать в бочке. Это твои методы. Поэтому, я против того, о чем ты здесь толкуешь. Кровопролитие – это конкретно, путь на эшафот.
Шилох промолчал. Несмотря на свой устрашающий вид, перед виселицей, наш боцман трусил, словно ребенок, перед огромным насекомым, которое способно больно ужалить. Боцман очень боялся однажды оказаться среди тех, кто уже не один месяц болтается в петле и сушится на солнце, оттого и провел большую часть своей жизни, в плавании. Корабль было единственное место, где Шилох чувствовал себя в относительной безопасности.
Только вот, всю свою жизнь, он лишь вязал канаты, да приглядывал за разным корабельным барахлом. В общем, устал он от работы боцманом и не скрывал, что метил на должность более рентабельную. Даже не смотря на то, что за голову капитана платят в разы больше, нежели за простого матроса.
– Разве с этим идиотом вам всем, добрым джентльменам удачи, спокойнее? – негодующе воззвал матросов Шилох. – Разве с ним, мы можем чувствовать себя в безопасности? Даже будучи посреди моря, мы с этим ссаным идиотом, можем сесть на мель! Где бы мы ни решили кинуть якорь, – продолжал Шилох, жестикулируя своими огромными как у чудовища руками, что в тусклом свете коптящей лампы, отбрасывали длинные тени на всех собравшихся, – гвардейцы тут же будут в курсе. Будь мы хоть у черта на мошонке!
– Мы болтаемся на его мошонке уже добрых два с половиной месяца, – произнес кто-то из матросов сиплым голосом. Этот моряк не был новобранцем. Он так же, как Шилох, священник Эммет, плотник Джозеф и прочие джентльмены, являлся костяком экипажа Говарда. Он, так же как и вышеупомянутые джентльмены, испытывал неприязнь к богатому, но глупому капитану и его помощнику квартирмейстеру Бенджамину Хагли. – С тех пор как ступили на службу к этому трусливому пьянице, мы питаемся, словно крысы и спим, словно бездомные псы!
– И я о том же! – обрадовался Шилох. Он явно был за дестабилизацию обстановки на корабле. Дай Абберботчу волю и поддержку, он сейчас же располовинит Говарда своей ржавой саблей и выбросит части его тела за борт. Но не видать Шилоху поддержки моряков, пока не уплачены Говардом их прежние труды. – Наш капитан ведет корабль на рифы!
– Шилох, – одернул боцмана Тэрри Барлоу, пожилой сутулый матрос и кивнул своим острым носом в мою сторону, – будь ты немного не предусмотрительнее, капитан давно узнал бы о твоих дерзких планах. Думаю, этот мальчишка может быть одним из его прихвостней.
Здоровяк впился в меня буравящим насквозь взглядом, и я неуверенно отвел взгляд, сделав вид что совершенно ничего не слышал. Но по большому счету, мне было плевать на бунтарей и их сговоры. Я лишь хотел спокойно вынести свою службу, и поскорее забыть всех собравшихся на этом корабле. Пусть хоть к дьяволу катятся. Или к тому, которого все собравшиеся уважали и боялись – к Билли Бонсу, под его ноготь.
– Эй, прощелыга! – гаркнул Шилох в мою сторону. Голос здоровяка был тяжелым словно лай старого охрипшего пса, заблудившегося в холодной туманной бухте. Кроме того голос боцмана был мне так же неприятен, как и он сам. – Вошь лобковая! Я к тебе обращаюсь.
– Я, сэр?
Все дружно засмеялись. Я даже не понял почему. Измотанный работой в гнилой жиже, я лишь хотел, есть, и спать и уж тем более не точить лясы со старослужащими.
– У тебя что, не все на палубе?
– Все, сэр.
Матросы вновь рассмеялись. Это начало меня нервировать. Многим из собравшихся, я мог запросто разбить скулы, ибо я не хотел становиться «козлом отпущения». Но наживать себе врагов среди отъявленных пиратов, особенно среди таких как Шилох, мне тоже не хотелось. Тем более в первый день моего плавания.
– И как имя того, у кого все на палубе?
– Батчер, сэр. – Я совершенно не хотел общаться с этим человеком похожим на деревенщину, как общением, так и своей внешностью. Кажется, он еще недавно жил в хлеву, и был одним из его обитателей, а теперь зубоскалил всем на потеху, развалившись в моем гамаке, словно старый, тучный тюлень.
– Я вижу ты порядочный, Батчер. – Тон боцмана стал немного мягче, но моей неприязни он не уменьшил. – Ты славный малый, черт тебя дери. Как пить дать! В людях я разбираюсь, уж будь уверен. Я по голосу различаю людей. А у тебя, прощелыга, голос твердый, мужественный. Как у меня когда-то.
В этот момент Шилох поднялся с гамака и тяжелой поступью направился в мою сторону. Огромные повидавшие время сапоги боцмана опускались на пол с таким грохотом, будто весили каждый по двадцать фунтов. Когда пыльный, пропахший луком и табаком гигант уселся рядом со мной на бочку с яблоками, та протяжно застонала, но продолжила терпеливо нести свой крест.
– Шилох, – прохрипел великан и протянул мне ладонь. Я ее пожал. Мои кукольные, (по сравнению с боцманскими), пальцы, едва не затрещали в руке здоровяка, и если бы он захотел, то мог с легкостью раздробить их. – На этой посудине, разрази ее гром и четырежды пойди она на дно, я боцман. Ты не суди меня за неприветливость. Разных людей пригоняют к нам на корабль, и не мне с ними нянчиться. Выполняй мои условия, и будь спокоен. Смекаешь?
– Условия? – спросил я. – Какие?
Боцман рыгнул, и меня едва не стошнило от покинувшего его желудок запаха испорченного мяса. Отвернуться мне не позволили правила хорошего тона и воспитание, поэтому приходилось сидеть и терпеливо дожидаться, пока зловонье само собой не рассеется в воздухе.
– Мертвецы – мои, – сказал боцман и, втянув все, что находилось в его ноздрях в рот, проглотил это.
Позже я понял, о чем говорил старый увалень. Но сейчас, я ответил, что мне ясно, и с мертвецами иметь дела, у меня нет никакого желания.
– Вот и славно. – Шилох улыбнулся, но как мне показалось, совсем не искренне. Он по-прежнему смотрел на меня, и под его палящим взглядом, я ощутил, что запросто мог бы признаться в чем угодно, даже будь это неправдой. Спустя минутное молчание, боцман добавил: – У меня есть к тебе одно предложение. – Шилох наклонился ко мне, и моему вниманию предстали глубокие рубцы от картечи, что покрывали все лицо пирата. Казалось, выстрел был произведен в упор и на мгновение, мне стало жутко за судьбу того несчастного, кто спустил курок. – В общем, дело такое…
В этот момент на лестнице появился квартирмейстер Бенджамин Хагли. При виде него, Шилох хлопнул меня по плечу и прохрипел, что рад знакомству. После этого все, кто попал под грозный взгляд Хагли, поспешно удалились, освобождая наши спальные места.
Я не питал теплых отношений к мистеру Хагли, но в тот момент я был очень ему благодарен, иначе мне, и остальным новобранцам, пришлось спать сидя на бочках. Мне даже стало спокойнее от того, что на корабле есть тот человек, который ставил дисциплину превыше всего и требовал этого от других. Особенно от Шилоха, приверженца радикальных методов.
В эту ночь я спал как убитый и перед сном даже не стал размышлять о том, что же мне собирался предложить старый боцман, Шилох Абберботч.