– Нету худа без добра-а-а-а-а… – мелодично вполголоса припевал Асан своим низким и хриплым голосом, – И нет добра без х-у-у-у-д-а-а-а-АААААААААААААААААААА!
Мелодичное пение обратилось чудовищным ревом. Лицо раба преобразилось. Глаза выпучились и налились кровью, а рот широко оскалился, обнажив плотные ряды острых как бритва зубов. Спустя мгновение Асан стремительно прыгнул на капитана, словно дикий зверь, но не успел поймать в свои кровавые объятия. Фокслер проснулся. Снова.
Сердце пожилого капитана все никак не хотело успокаиваться. Фокслер часто дышал, жадно глотая воздух. Он лежал все в той же мокрой постели, что и при первом пробуждении, но теперь не спешил вставать. Он убрал спутанные пепельные волосы со лба, чтобы как следует разглядеть полуосвещенную каюту. Ему казалось, будто сама реальность трещала по швам.
– Я… схожу с ума? – спросил он у самого себя.
Таких кошмаров раньше не было. Таких плаваний раньше не было! Что изменилось? Он сам или что-то еще? Он пока не мог понять. Нельзя оставаться одному. Нужно с кем-то поговорить, свериться с чужим разумом, излить душу. Иначе можно потерять рассудок.
Снаружи суетились матросы, заступившие на утреннюю вахту. На их бодрые приветствия сутулый и до странного неопрятный капитан не обращал внимания. Он не признавал никого вокруг и длинными шагами направлялся прямиком в каюту к Джонсону, корабельному врачу.
– Не хочу вас лишний раз беспокоить, сэр, но вы не первый, кто обращается ко мне с подобными жалобами. – как всегда меланхолично пропыхтел врач из-под усов. Он откупорил бутылку с мадерой и плеснул в стакан капитану. А потом щедро плеснул и себе тоже.
– Не первый? – Фокслер хлебнул мадеры и поморщился. Тинта Негра. Дешевый, горький сорт. Но сейчас не до капризов, лишь бы захмелеть.
– Да. Честно говоря, я даже удивлен, что вы не зашли раньше. Пожалуй, кроме вас, уже половина команды побывала в моей каюте. Даже Сэмми, этот тупой боров. Уж кого-кого, а его кошмары точно не должны мучить.
– Тогда почему, черт побери, я об этом ничего не знаю? Джонсон, это не шутки…
Врач как следует отпил из своего стакана, прежде чем ответить:
– Можно жаловаться на желудок, на зубы, на ушибленную голову, сэр. Но жаловаться на кошмары? Не многие могут поделиться таким. Стыдновато. Каждый старается хранить эту беду при себе и работать, как ни в чем не бывало. Да и как лечить эти самые кошмары? Они приходят и уходят, когда им вздумается. Остается только упиваться грогом и ждать, пока они сами уйдут.
Капитан, ненадолго погрузившийся в раздумья, спросил:
– И как же так вышло, что добрая часть моей команды единовременно страдает от плохих снов? Вы человек образованный, Джонсон. Объясните мне.
Джонсон, крутивший пустой стакан в руке и наблюдавший за разноцветными солнечными зайчиками, лаконично ответил:
– Полагаю, массовое помешательство, сэр.
– Ну, продолжай. Пока ничего не прояснилось.
– Признаю, общая травма – редкий случай. Помнится, дед рассказывал, что после пожара шестьдесят шестого в Лондоне народу еще долго снился огонь. Остается только понять, что послужило «пожаром» для нашей команды. Как вы уже наверняка поняли, вариантов у нас немного.
Капитан допил остатки мадеры и пристально вгляделся в блекло-серые глаза врача, скрытые под бликами очков.
– Намекаешь на Асана?
– Скорее на его товарища. Очень жестокое убийство, не находите, сэр? Не каждый день случается видеть такое варварство. Даже при нашей профессии. Говорят, что многие забойщики скота со временем сходят с ума, а свинячий визг так вообще снится каждому из них.
– И что же остается? Грог и время?
– Грог и время, сэр.
– Ясно.
Капитан хлопнул пустым стаканом по столику, встал и поспешил к выходу.
– Капитан… – окликнул его Джонсон, когда капитан был уже у двери. Фокслер обернулся. Прежнего Джонсона будто подменили. Вместо сухого, спокойного врача стоял беспокойный, суетливый, бледный человечек, не знающий, куда себя деть.
– В чем дело, Джонсон?
– Ни в чем, просто… я столько всего вам наговорил, а на уме у меня совсем другое вертится. Так, бредни. Глупые домыслы полупьяного разума. Мне кажется, что-то изменилось, сэр. Мне кажется, что… что мы совершили какую-то фатальную ошибку, понимаете? Что вместе с рабами мы прихватили их кошмары, их страхи. Мы так давно этим занимаемся, что… Понимаете? Сэр?
– Вы правы.
– Да? Вы правда так считаете? – лицо врача на секунду озарилось надеждой на понимание.
– Да. Это действительно бредни и глупые пьяные домыслы. От вас я такого не ожидал, Джонсон. Будем считать, что я этого не слышал. Последуйте своему же совету. Попейте грога и проспитесь. – отрезал капитан и захлопнул за собой дверь. Джонсон поправил очки трясущейся ладонью. Под ним подкосились ноги, и он едва смог дойти до кресла, чтобы обессиленно рухнуть в него. Теперь врач остался один. Наедине со своим стыдом. Наедине с бутылкой. Наедине со своими кошмарами.
III
Подходила к концу вторая неделя плавания, и под пузом у Сладкоежки Сэмми все сильнее разгоралась похоть. Его голову занимали только мысли о том, что скрыто между гладкими бедрами молодой рабыни. Возможно там, промеж ее бедер, он найдет лекарство от кошмаров, беспокоивших его почти каждую ночь. Пришло время действовать.
Капитан, бывший офицер королевского флота, ценивший дисциплину превыше всего, не жаловал утехи с рабынями. Особенно с молодыми. Но он невольно преподнес для Сэмми большой подарок, распорядившись поставить дежурных у трюма. Осталось одна проблема: найти того, кто согласиться постоять на стреме. Раньше ему помогали Лукас и Робби. Только им из всей команды и доверял Сэмми, только этим двум из шестнадцати. Но теперь, когда Уилсон проявляет к ним особое внимание, они опасаются любого серого дельца. Пришлось вывалить приличную сумму. Лукас, которого Сэмми обрабатывал три дежурства подряд, согласился на половину месячного жалования. Двадцать шиллингов… Но Сэмми был готов потратить и больше. Оно того стоило.
И вот, поздней ночью, во время того, как они дежурили вместе уже в четвертый раз, Лукас тихонечко сдвинул дубовую крышку люка, и они с Сэмми шмыгнули в женскую секцию трюма, прихватив с собой фонарь и пару сабель. Женщины всполошились, но не смели кричать. Только робкие вздохи, шепот и тихий скулеж. Они щурились от света лампы и опускали головы от страха. Дети не плакали, а лишь затаили дыхание и ждали, что же произойдет дальше. Грузный Сэмми суетливо проталкивался между узкими койками и рыскал, словно дитя, которое ищет свой рождественский подарок. Он хватал женщин за волосы и притягивал их лица к лампе, чтобы лучше рассмотреть, а потом швырял обратно на место. Спустя пару минут он нашел ту, которую искал. Все такая же робкая, нежная и… по-взрослому спокойная. Его молодая черная богиня. Она боялась, дрожала, но в ее больших глазах не было ничего, кроме принятия. Девочка знала, что сопротивляться – себе дороже. Девочка знала, что такое кнут и как сильно он обжигает кожу. Сэмми расплылся в своей фирменной бурой улыбке. Он подозвал Лукаса и указал на девочку.
Лукас подошел, звякая ключами, и опустился перед рабыней на одно колено. Он провел большим пальцем по горлу и указал на саблю. Девочка все поняла. Пусть она и не знает языка белых господ, но язык насилия понимают все на этом свете независимо от цвета кожи. Матрос вставил ключ в колодки и повернул. Цепи рухнули на пол. После этого Лукас отправился наверх, продолжать дежурство, а Сэмми с рабыней – вниз, в трюм с припасами.
Сэмми бросил её на кучу джутовых мешков.
– Поплачь. Здесь можно. – сказал Сэмми голосом, наполненным странной теплотой.
Он сбросил пальцами подтяжки и стянул с рыхлого торса грязную, прилипшую к телу серую льняную рубаху. На его спине красовалось множество глубоких шрамов, оставленных капитанским кнутом. Следы былых похождений. Но шрамов на спине было явно меньше, чем молоденьких черных девушек, которых он успел испортить. Затем он развязал брюки и обнажил напряженное мужское достоинство, украшенное кучкой сальных белесых волос на лобке.
Сэмми набросился на рабыню, как собака на свежее мясо. Он распластался на ней, запустил свой мясистый шершавый язык в её маленький нежный ротик, а потом грубо вошел. Девочка визгнула от боли и заплакала.
– Вот так… плачь… плачь… плачь… – приговаривал шепотом Сэмми во время каждого рывка.
Но рабыня почему-то вдруг резко перестала плакать. Она застыла, а потом закричала, словно резаная.
– Что такое? Что…
Девочка смотрела не на Сэмми. Она смотрела на то, что было за ним. Там, на потолке трюма, среди толстых канатов на балке что-то зашевелилось…
Ранним утром, когда солнце еще даже не успело разогнать ночную тьму, капитана разбудил Купер. Уилсон не осмелился показаться ему на глаза. Когда капитан увидел тело Сэмми, он просто не мог поверить своим глазам. В груди матроса зияла огромная дыра, словно в него выстрелили из корабельной пушки со спины. Лицо Сэмми будто обглодали дикие псы. Пол вокруг был весь липким от крови. «Это все еще сон?»
– Где девчонка? – тихо спросил капитан. Когда он говорил вот так тихо, никто не обманывался. Каждый чувствовал вскипающий гнев под ширмой спокойствия.
– В ка-каюте Джонсона, сэр. – ответил ему один из матросов.
– Лукас?
– Он в кубрике, сэр. Вместе с ним сейчас Томми и Щербатый Джон.
– Уилсон?
– На мостике, сэр.
Туда капитан и отправился вместе с боцманом. Первый помощник выглядел пьяным, хотя не брал и капли в рот. Растрепанные длинные волосы развевались на ветру. Он принимает все слишком близко к сердцу. Каждая неудача, каждый провал возвращали его все ближе к ненавистному прошлому, все ближе к пьянчуге-отцу и больной матери. Но для капитана было кристально ясно, что вины Уилсона здесь нет. Ясно ли это для самого Уилсона?
– Я ждал вас внизу.
Первый помощник обернулся, покачиваясь. Его мысли явно были где-то не здесь.
– Простите, сэр. – выдавил он, едва стоя на ногах.
– Уилсон, на корабле прямо сейчас творится какая-то чертовщина. Вы и Купер мне нужны как никогда. Вместе мы должны разобраться с тем, что тут происходит. Да, случилось все на вашей вахте, но вас лично никто не винит, Джордж… Джордж? Джордж, соберитесь уже наконец, черт возьми! Вы – первый помощник капитана! Хотя бы попытайтесь соответствовать своему званию!
Под напором капитанских речей Уилсон все-таки последовал в каюту к Джонсону.
Девочка неподвижно сидела на полу каюты, вся покрытая запекшейся кровью. Глаза ее смотрели в никуда. Когда капитан, Купер и Уилсон вошли, она даже не дернулась. Фокслер взял табурет и сел напротив рабыни, сверив её взглядом.
– Что скажете, Крис?
– Она не в себе. Шок. Я дал ей отвар валерианы, но это не помогло. – сухо ответил врач.
Губы рабыни что-то беззвучно шептали. Капитан привстал с табурета и нагнулся к ней в попытках разобрать, о чем она там бубнит.
– Асанбосам… Асанбосам… Асанбосам… – услышал капитан. Это был даже не шепот, а легкие завихрения воздуха в её ротике. Но ошибки быть не могло.
– Нет… – силы разом покинули тело капитана. Голова закружилась, каюта пошла ходуном. Ужас. Уже родной, мертвой хваткой приставший к его сердцу ужас. Фокслер чуть не упал со стула, но боцман поймал его.
– Что с вами, сэр? Джонсон, чего стоишь? Сделай что-нибудь!
Врач подбежал и расстегнул мундир.
– Уилсон, смочить тряпку в холодной воде и принести ее мне. Побыстрее. Купер, достать из моей сумки бутыль с уксусом. Сэр? Вы меня слышите? Мистер Фокслер?
Джонсон наложил холодный компресс, который изготовил первый помощник, на лоб капитана. А бутыль с уксусом поднес к его носу. Фокслеру стало легче. Он сидел на стуле уже ровно, но с закрытыми глазами, и все еще тяжело дышал.
– Девушку… – выдохнул капитан. Все сидящие рядом внимательно прислушались. – Девушку… отведите в мою каюту. Найдите в трюме…
– Кого, сэр? Кого нам найти?
– Бывшего торговца… полиглот по имени… Чеви. Я видел его… видел в списках. – Фокслер оклемался, и его голос вернул себе былую твердость, – Не ходите один, Купер. С этого дня в трюм идти только по двое. Мой приказ.
Через полчаса в каюту капитана, в которой уже все собрались, привели закованного в кандалы худощавого и высокого раба с кривой копной кучерявых волос. После двух недель плавания от него разило нечистотами, и вся каюта Фокслера мигом пропиталась этой густой кислой вонью. Бывший работорговец поначалу разглядывал убранство каюты своими круглыми глазами, торчащими из глазниц. Но затем его взгляд упал на девочку, кровь с которой заканчивал вытирать Джонсон, и больше он ни на что другое не смотрел.
– Значит, говоришь по-нашему? – спросил уже окончательно пришедший в себя капитан.
– Да, сэр. – настороженно ответил Чеви.
– Тогда мне нужно узнать от тебя кое-что. Эта девушка повторяет одно и то же, снова и снова. Ты когда-нибудь слышал такое слово: Асанбосам?
– Асанбосам? Да, сэр. Это… как вы говорить… сказка. Зверь… нет… человек. Зверь и человек. Он кушать другой человек, сэр. Ночью.
Фокслер зажмурился и стиснул зубы. Джонсон снял очки, но из-за трясущихся рук выронил их, и те разбились об пол. В каюте звенела гнетущая тишина, от которой Чеви затоптался на месте, не зная, куда себя деть.
– Что ты знаешь об этой сказке? – разрезал тишину капитан.
– Я? Что знаю? Это сказка, сэр. Просто старый сказка для ребенок. Пугать ребенок, ребенок не ходить в лес.
– А этот зверь или человек, что ты о нем можешь сказать?
– Ну… Он убивать в ночь. Он висеть на деревья и хватать человек. Потом кушать.
– И все? Это все, что ты можешь рассказать нам?
Раб стоял и недоуменно моргал, не понимая, чего от него хотят.
– Если вы хотите, я могу рассказать другой сказка.
– Уведите его с глаз моих.
– Я знаю еще много сказка! Веселый сказка! – молил раб, которого волокли обратно в трюм.
Фокслер сидел и напряженно о чем-то думал. Все ждали, пока он заговорит.
– Все, что вы здесь услышали, попрошу сохранить в тайне. Я не хочу, чтобы матросы забивали себе голову всякими туземными байками. Вам ясно?
– Так точно, сэр. – ответил первый помощник. Джонсон сидел на низеньком табурете рядом с рабыней, повесив голову, и лишь кивнул в ответ. Душевных сил, чтобы говорить, у него не осталось. Всех мучили кошмары. Все находились в тихом ужасе от слов Чеви. Все знали, что за этими туземными байками кроется что-то еще. Что-то вполне реальное и ощутимое.
– Нужно раздать оружие. Наши люди должны иметь шанс постоять за себя, какой бы ни была угроза. Пусть хоть сам дьявол сюда явится, мне плевать. Купер, после сходите в оружейную и распорядитесь, чтобы у каждого на руках было по сабле. Все пистолеты, сколь мало у нас их есть, тоже раздайте. На вахте стоять только с ружьями. А теперь пойдемте. Я хочу выслушать историю этого пройдохи Лукаса. Собирайте всех на палубе. Будет открытый суд.
– Сэр, а что делать с ней? – спросил Уилсон, указав на рабыню.
– Оставьте ее здесь, только свяжите как следует. И позовите… Паркера. Пусть присмотрит за ней. Просиживать штаны он может и здесь.
Снаружи стоял до предела ясный и светлый день. Солнце беспощадно лупило по всем, кто посмел оказаться у него на виду, и даже прохладный морской бриз не спасал. Через пять-шесть минут, когда все были в сборе, Фокслер осмотрел свою команду. Усталые осунувшиеся лица. Наполненные страхом безумные взгляды, в которых он не узнавал своих прежних матросов. Это плавание знатно потрепало их. В такие минуты несправедливость воспринимается особенно остро, поэтому капитан планировал быть особо осмотрительным в своем суждении.