–Эдип, -не выдержала Иокаста, она бросилась к мужу, взяла его за руки, -Эдип, ты не думаешь, что говоришь. Усмири гнев. Тиресий действительно заблуждается и я докажу это. Ну зачем ты прогнал его? Зачем так грубо обошёлся с ним? Послушай, я расскажу тебе о том, чего ты не знаешь.

Когда у нас с Лаем родился сын, боги послали проклятье на нас. Оракул предсказал Лаю смерть от руки сына. Из страха перед свершением пророчества, Лай решил погубить младенца и сделал это. Нашего сына нет в живых. Спустя много лет Лай был убит шайкой разбойников на перепутьи трёх дорог, не доезжая Фив. Так что видишь, всё не сходится – Лая должен был убить сын, фиванец по происхождению. Ты же – коринфянин.

Эдип стоял подле жены и не двигался с места. Он вспомнил как однажды, на перекрёстке трёх дорог убил, судя по внешности и одежде, очень богатого человека.

–Со мной то же случилось…Я убил богатого человека именно на том месте. О, Зевс! На что решил ты обречь меня! Неужели зрячим был не я, а слепой Тиресий!

–Но это не значит, что тот человек был царём, -прерывает его Иокаста.

–Остановись, женщина! Лучше скажи, каков был из себя Лай? – Эдип сам пугается своего вопроса и напряжённо ждёт ответа.

–Он был высок, не скажу, чтобы строен, но статен. У него были прекрасные волнистые каштановые с сильной проседью волосы, – Иокаста проводит рукой по волосам мужа. На вид почти таков, как ты теперь, только черты его лица были грубыми, и характером он был жесток…,-добавляет царица задумчиво.

Эдип вздрогнул от этого сравнения. Неужели он убийца царя? Ведь в точности таков был убитый им человек. Значит Тиресий прав. Нет. На Лая напала целая шайка разбойников, так сказала Иокаста. Я же был тогда один. И я докажу это. Будучи во гневе, я перебил всю свиту, но один остался жив.

–Креонт, – решительно позвал Эдип.

– Я здесь, Эдип, – Креонт стоял, у входа. Рядом с ним, судя по виду, стоял гонец. Увидев его, царь удивился.

–Вестник из Коринфа прибыл,– сообщил Креонт.

При упоминании Коринфа Эдип насторожился.

–Из Коринфа? – переспросил он, – мы тебя выслушаем, но прежде я дам распоряжения.,

–Креонт,– обратился царь к шурину,– остался кто-нибудь в живых из свиты Лая?

–Да,– коротко ответил Креонт и добавил,– этот человек пасет ныне в горах твои стада.

–Пошли за ним и пусть его немедленно приведут сюда,– распорядился царь.

–А ты – вестник из Коринфа? – Эдип долгим взглядом осматривает гонца.

–Да, царь, – выступил тот вперёд.

–Какую же ты весть привёз?

–Царь фиванский, я прибыл с вестью одновременно скорбной и радостной: скорбная – умер твой отец, царь Коринфа Полиб; радостная – граждане Коринфа зовут тебя, чтобы провозгласить царём.

В этот момент Эдип испытал смешанное чувство горя и ликования, но последнее выразилось вздохом облегчения, что не укрылось от царицы. «Полиб умер и я не прикасался к нему. К его смерти я не причастен. Все пророчества лживы. Но пока моя мать жива, вторая часть пророчества ещё будет тяготеть надо мной».,-последние слова Эдип невольно произнёс вслух.

–О, не беспокойся ,Эдип, – проговорил гонец, – я избавлю тебя от страха. Не знаю что тебя мучает, но тебе нечего опасаться в Коринфе. Полиб тебе такой же отец, как я. И мать твоя вполне сгодится тебе же в жёны,– вестник явно развеселился, тем более, что ему уже дали кубок с вином, который он опустошил, – Ты – самый обыкновенный найдёныш, без роду, без племени…

«Найдёныш» – это слово больно поразило Эдипа и, вот, только когда он вспомнил и понял смысл сказанного некогда Гераклитом.

А гонец продолжал: «…когда наши пастухи пришли с дальних пастбищ, один из них принёс в корзине младенца и поставил корзину в хлеву, пока загонял скот. В это время вышли Полиб и Меропа полюбоваться на животных. А этот малый, как раз, решил устроить маленький фонтан и сопроводил его чуть ли не бычьим рёвом. Царь с царицей подошли к корзине. Полиб наклонился. чтобы рассмотреть, что это в ней так ревёт, а оттуда вновь забил фонтан, прямо в лицо царя. Тот отпрянул сначала, когда же услышал следом детский плач, расхохотался и подозвал жену..

–Вот, Меропа, боги нам даровали наследника в корзине

Ну и меток же был ты владыка в младенчестве.., -вестник, а следом и Эдип разразились смехом.

По мере того, как гонец рассказывал, Иокаста не переставала ощущать нарастающее напряжение и мысль её работала только в одном направлении. Она, едва коринфянин начал рассказ, вспомнила те давние годы и сопоставила оба предсказания: Лаю должно было погибнуть от руки своего сына, а Эдипу – убить своего отца. Лицо царицы неестественно застыло. Она, то бледнела до побеления, то румянец пятнами проступал на её щеках. Несколько раз она пыталась остановить гонца знаками, но тот не видел её протестующих жестов.

Когда вестник закончил повествование и напомнил,– Эдип, тебя ждут в Коринфе,– царь ощутил, как слабость охватила всё его тело. Он смотрит на Креонта, переводит взгляд на вестника, затем на Иокасту и осознаёт весь ужас своего положения. Если всё это так, то он, именно тот младенец, коего Лай восхотел погубить, следовательно ОН убил отца, а его жена – его мать.

Ужели судьба так жестока к нему!? Но – за что? А всё же, возможно, что-то не так? Может быть они все здесь ошибаются? Но всё совпадает.

В это время в зал вошёл пастух Ферсит и почтительно остановился у входа. Блуждающий взгляд царя натыкается на него и не сразу до сознания доходит, что появился ещё один человек. ещё один свидетель давних трагических событий. Глаза царя устремлены уже за мраморную колонну, в пространство, вовне…но вдруг он очнулся.

–Это пастух?, – обращается Эдип к Креонту.

–Да царь, это тот самый из свиты Лая.

Едва Ферсит услышал ответ Креонта, он сразу понял зачем он здесь и что у него будут спрашивать.

–Как твоё имя?, -спросил Эдип

–Меня зовут Ферсит, мой царь.

–Ферсит, расскажи нам кто убил Лая и как это произошло.

Иокаста смотрела то на Ферсита, то на Эдипа. Она услышала в голосе мужа слабую надежду. Теперь она была уверена – ни одно пророчество не было ложным. Как ей прежде в голову не пришло? Глядя на Ферсита, она вспомнила ту ночь, когда Лай вручил ребёнка рабу. Трудно было узнать в этом старом человеке того молодого, красивого, сильного раба. Но сейчас она его узнала.

Тем временем Ферсит начал свой рассказ. Иокаста была в отчаянии.

«…желая показать своё превосходство, глашатай Лая грубо окрикнул путника, велел ему сойти с пути и замахнулся на него бичом. Рассерженный путник ударил глашатая и собирался пройти дальше, как вдруг Лай, озлившийся на такое поведение путника, взмахнул посохом и ударил путника по голове. Тогда юноша нанёс ответный удар, который …

–Но говорили, что убийство совершила шайка головорезов, не удержавшись, воскликнула Иокаста.

–Нет, царица, всё было так как я говорю.

–Но ты же сам, подлый раб, тогда мне сказал…,-Иокаста зарыдала, Ферсит опустил седую голову.

–Да, царица, я тогда солгал, ибо…

–Продолжай, – перебил Эдип.

–…когда один из наших воинов хотел ударить путника дротиком, его конь оступился и дротик зацепился за ремни сандалии путника, сандалия слетела…я лежал в это время на земле…

–Не-е-е-ет!, – душераздирающий крик Иокасты был рождён её мгновенной догадкой, – молчи, ты не можешь…,-сквозь рыдания умоляла и требовала она.

Эдип смотрел на Ферсита, весь подавшись вперёд, стоя у стола и схватившись за его крышку так, что его пальцы побелели. Он живо себе представил тот, уже стёршийся в его памяти, день.

–Продолжай, – прохрипел он, от волнения голос не повиновался Эдипу.

–…я увидел бледный шрам на ступне…

–О, горе, горе – Иокаста уже не владела собой, её пальцы безжалостно впивались в её лицо, волосы…И вновь, как молния пронзает воздух, мысль пронзила её мозг. Имя Эдипа уже таило в себе разгадку. В её воспалённом горем сознании пронеслась вся её жизнь и самое прекрасное,что в этой жизни было

любовь Эдипа, их любовь, их счастье Почему-то вспомнился день, когда родился их первый сын – Полиник.

Эдип подался вперёд и сел. Он живо сбросил сандалию и положил одну ногу на колено другой и, словно впервые видит этот бледный шрам, словно ожидая ответа от него, вперился в него взглядом.

–Что это за шрам!? – Эдип обвёл взглядом присутствующих.

–Эдип, Иокаста едва могла говорить, ком в горле душил её, ужас лишал её сил и мужества.

–Мне мать говорила – это укус змеи, – Эдип овладел собой и говорил отчётливо и медленно.

–Царь, не дознавайся истины, – вмешался Ферсит, – Она так тяжела, как гора Олимп, так жестока, как Сирены, оставь…

–Остановись пастух, – приказал Эдип, – я должен знать кто я, откуда и почему этот шрам поверг в смятение окружающих.

Креонт, молчавший всё это время, заговорил.

–Эдип, я теперь понял всё. Мужу достойно знать правду, а не прятаться за неведение.

–Брат, – еле слышным голосом взмолилась царица, – брат, прошу тебя, замолчи не делай этого! Заклинаю тебя!

Креонт не ответил. Он стоял напртив сидящего Эдипа, и они глаза в глаза смотрели друг другу. Креонт, поняв всё, чувствовал боль за человека, который столько лет был мужем его сестры, его первым другом и, к несчастью, его племянником и сыном своей жены. Эдип же не мог отвести взгляда – ибо в глазах Креонта видел ту силу, что избавит его окончательно от неизвестности, сомнений и самообмана.

–О, несчастье! О, боги! Будьте вы прокляты, если, сидя у себя на Олимпе, не можете навести порядок на земле и не мешать людям быть счастливыми! – Иокаста, качаясь, закрывая лицо руками, направилась к выходу. Она продолжала что-то говорить, но так тихо, что никто не мог разобрать её слов.

–Что же ты молчишь, Креонт? – спросил Эдип, машинально следуя взглядом за царицей.

–Ты был рождён Иокастой, сестрой моей, – начал Креонт. Ему казалось, это не он говорит, а кто-то другой, ему казалось – не его голос звучит в этом гулком зале, а посторонний и, он не знает – чей.

–Твой отец, Лай, однажды, разгневал богов олимпийских, и ему была предсказана смерть от своего сына. Когда родился сын, Лай решил от него избавиться сразу, считая, что так спасёт себя. Он проткнул ступни ребёнку, связав ему ножки, и велел Ферситу отнести младенца в горы.

Мозг Эдипа лихорадочно работал. Он вспомнил слова Гераклита «А ты не знаешь как бывает – воля богов возносит даже недостойного…ты не зря пожалел Продика».Вспомнил объяснения родителей относительно шрама на ступне, мол укус змеи. Может они и сами так считали. Вспомнил, как Полиб вертел в руках драгоценную вазу, его уверенное, твёрдое «Это правда» Эдип сидел с отсутствующим взглядом, словно не ему это рассказывалось, словно его это не касалось. Он вновь осмотрел свою правую ступню, затем, не торопясь, осмотрел левую. И на второй тоже был шрам, но едва заметный, почти неразличимый. Он-то считал, что у него остался след от укуса змеи на правой ноге. Ан вот он и второй шрам есть – на левой. Шрам, который подтверждает слова Креонта, Ферсита, оракула, Тиресия.

–Значит, я был усыновлён Полибом и Меропой? – голос Эдипа звучал глухо. На вид он был спокоен, безучастен, только лицо его стало белым-белым.

–Значит, я убил отца, женился на матери и она мне родила четверых детей. О, Зевс! За что ты так несправедлив ко мне, к Иокасте…-последнее было сказано тихо, с каким-то смиренным отчаянием.

Ферсит закрыл лицо руками и стоял лицом к колонне, не оборачиваясь, его плечи вздрагивали. Креонт, будто сразу похудел, черты его лица заострились, глаза воспалённо горели, в них отражалось сразу всё: и боль, и страх, и горечь, и бессилие что-либо поправить или помочь. Коринфский посланник, явно, чувствовал разочарование, смешанное с любопытством и сожалением. Он стоял, опустив голову, ни на кого не глядя.

–Я – преступник, – вынес себе приговор Эдип.

Услышав это, Креонт вздрогнул, как от удара розги. Ферсит заплакал вголос. Эдип медленно вышел из зала. Он никого и ничего не видел. Креонт хотел броситься за ним, но его тело не повиновалось ему, как будто окаменело.

А спустя некоторое время, из сада прибежала рабыня, вся в слезах и причитая так, что её наверное слышал весь город. Она рвала на себе волосы, одежды, била себя руками по голове и повторяла не переставая: «О, несчастная! О, горе великое! Что же это происходит? Царица висит. О, она висит там, на ветке. Висит и язык – вот так. О, боги! Она там. Она висит…

Все ещё оставались в растерянности какое-то время. Каждый не знал что делать. Внезапно раздался нечеловеческий крик Антигоны и почти сразу – глухой рык обезумевшего зверя потряс воздух.

Антигона прошла из гинекея к жаровням и, едва оказалось под сводами летней кухни, закричала от ужаса. Раскаленное до бела лезвие в руках Эдипа, стремительно метнулось к лицу его – раз и ещё раз. Отец взревел от боли, бросил лезвие и, схватившись руками за лицо, упал и принялся кататься по земле.

Э П И Л О Г

Прошло несколько дней. Фивы облетела страшная весть: царица повесилась, царь – болен.

По городу ползут всевозможные слухи о случившемся и распространяются самые невероятные подробности. Что-то – правда, что-то вымысел, но суть одна – величайшее горе постигло семивратные Фивы. Разгневаны боги на царство и его народ. И неизвестно, что ждёт многострадальный город.

И вот Эдип вновь стоит на вершине той самой лестницы, где много лет назад он впервые, победителем сфинкса, приветствовал Иокасту. Площадь заполнена народом, однако, мёртвая тишина никем не нарушается. Все смотрят на своего царя, они его не узнают. Теперь это, сильно ссутулившийся, старый человек с чёрными впадинами вместо глаз и следами ожёгов вокруг глазниц.

Рядом с ним – его дочь, Антигона. По правую руку, чуть впереди стоят Креонт и слепой прорицатель Тиресий.

Люди ждут.

–Фиванцы! Я ваш царь – Эдип. И перед вами мне держать ответ.

Едва горожане услышали голос своего царя, лёгкий шумок одобрения прошёл волнами по толпе. Они видят, не смотря на то, что Эдип за последние дни сильно постарел и лицо его изуродовано, это их царь – мудрый, сильный и справедливый

–Я обещал вам избавить страну от несчастий и я сдержу своё обещание Я нашёл убийцу Лая, преступника, осквернившего благословенные Фивы. И я обещаю, он будет изгнан из города и проклят.А ежели народ того пожелает и решит, что он будет казнён – так тому и быть. И пусть род его будет проклят вами, как он уже проклят богами!

Фиванцы! Преступник этот – Я.

Воцарилась ужасная тишина. Потом послышались, сначала отдельные выкрики, затем рокот, в котором повторялось одно и то же:

–Кто подтвердит? Не верим! Не верим!

Ропот неверия нарастал и вскоре перешёл в неистовый рёв.

–Не робщите, фиванцы! – Эдипу пришлось напрячь голос изо всех сил, только крик смог перекрыть вой толпы, – Это правда. И сам я эту правду узнал недавно. Я всю жизнь разгадывал загадки, а самой главной мне не дано было разгадать. Я получил подсказку. Я всю свою жизнь был слеп, хотя и видел мир вокруг себя.

Теперь я мир не вижу, но я зряч. Я увидел то, чего не мог видеть прежде. Эта встреча с вами – последняя. Я избавлю город от своего присутствия либо уйдя скитаться, либо отдав себя на казнь по вашему решению и, тем самым, освобожу царство от скверны, свершенных мною преступлений. Вы все знаете божественный закон: свершивший – терпит.

Я же покидаю вас, и пусть Тиресий подтвердит то, что вы сейчас слышали.

Фиванцы позволили Эдипу покинуть свой город.