С Джоном Юльку познакомила Анюта. Она вечно тусовалась с иностранцами, чтобы практиковать разговорный английский, хотя, на взгляд Юльки, и так уже тарахтела на языке островитян не хуже Познера.
– Слушай, Юль, хочешь, познакомлю тебя с одним американцем? – завопила она как-то по телефону. – Такой же, как ты, чокнутый. Может говорить только о лошадях.
Джон оказался рыжим, усатым и конопатым симпатягой лет тридцати пяти. По нему, поджарому и загорелому, слишком прямо держащему спину, сразу было видно своего брата, всадника. Лошади оказались его хобби, точнее страстью, а работал Джон в университете. Собственно, он приехал не один: привез в Институт Пушкина большую группу студентов-славистов. Сам он пока говорил на русском слабо, так что Юлькин средненький английский пришелся весьма кстати.
Вначале Юлька и американец гуляли по раскаленной, как сковородка, Москве со студентами Джона, слоняясь без особого энтузиазма по театрам и музеям, но вскоре их юные подопечные взбунтовались, отказались ходить в смену, как лошади на манеже, и тут же разбились на парочки. Волей-неволей Юлька с Джоном тоже стали парочкой и развлекались на всю катушку. Слушали Юлькиного любимого Моцарта на концертах в подмосковных дворцах, катались на трамвайчике по Москве-реке, бродили по паркам и тихим улочкам в центре и в конце концов оба поняли, что им нужно для полного счастья.
Счастье било копытом у ограды левады, потряхивая гривой и выклянчивая сахар. У счастья были длинные тонкие ноги, в белых «носочках», белая звездочка во лбу и хитрый взгляд из-под длинной челки. Юлька, вспомнив уловки детства, провела Джона к конюшням Центрального Ипподрома, куда вообще-то чужакам вход заказан. И вот теперь заморский гость не мог отвести жадного взгляда от призовых рысаков, а Юлька гордилась произведенным эффектом.
– Какие красивые лошади! – выдохнул американец с тоской, и Юлька ревниво подумала: женщинами, небось, он так не восхищается.
Джон ходил от левады к леваде, от денника к деннику, разглядывал русских, орловских и американских рысаков, выведенных поколениями зоотехников для краткого победного бега на ипподромную милю, цокал языком, хлопал их по атласным шеям, щекотал бархатные носы, давал с ладони сахар, и, казалось, если смог, перенес бы их одной силой взгляда к себе на ферму в Спрингфилд.
Незаметно Юлька и Джон вышли на большой ипподромный круг. Скачки и бега в тот день не предполагались, и на дорожках разминались лишь редкие всадники да наездники в конь-качалках.