На лестничной площадке стояла женщина средних лет. Телосложение она имела довольно плотное, но плавные очертания под красно-белым шелковым платьем свидетельствовали о весьма красивых формах, оставшихся в ранней молодости. Волосы женщины были окрашены в неестественно-белый цвет и явно старили ее еще довольно свежее лицо. Замечательными были глаза. Большие, слегка раскосые, ярко-серого цвета с четко очерченной линией вокруг радужки. Женщина долго смотрела Никифору прямо в лицо, будто хотела сказать что-то очень важное и болезненное, по ее щеке вдруг поползла слеза.
– Ник? Как же трудно было тебя найти.
– Алена, – еле вымолвил он дрожащим голосом.
Сколько раз Никифор мечтал об этом моменте. Каждая новая весть о женщине, в которую он без памяти влюбился на втором курсе, делала возможность их новой встречи все более нереальной. Вышла замуж, уехала жить в другой город, родила сына, родила дочь. Время от времени удавалось забыться, бросившись в очередные отношения, которые изначально были обречены. Затем все возвращалось вновь. Воспоминания о первой любви не давали жить дальше. Каждая новая избранница проигрывала в сравнении с Аленой Савиной. Даже если всем окружающим казалось, что она в сто раз лучше, красивее и умнее, это был лишь вопрос времени. Через месяц, максимум, год, обязательно обнаруживалось, что она не смотрит, как Лена, не говорит, как Лена, не целует, как Лена. И все снова рушилось. Время не лечит, оно лишь превращает острую боль в хроническую.
– Можно мне войти?
– Конечно, конечно. Я, дурак, держу тебя здесь, проходи.
Никифор бегал, будто обожженный, рассовывая по шкафам хлам, валявшийся на полу.
– Да ты сядь, Ник. Давай поговорим.
– Давай, – на лбу выступили крупные капли пота.
– Послушай, я знаю, что прошло много лет. Мы уже совсем не те, и я… Я тогда очень обидела тебя.
Она глотнула, пытаясь сдержать подступившие слезы. – Мне в последнее время это не дает покоя.
– Так ты пришла, чтобы извиниться передо мной? – Никифор машинально встал с дивана и присел на корточки перед самыми ее коленями.
– Нет. Я пришла, чтобы узнать. Ник, это… Пусть это глупо, но… – она нервно прикусила фалангу указательного пальца. – Ты меня забыл? Ты больше ничего ко мне не чувствуешь?
Никифор ничего не ответил. Он обхватил белые колени обеими руками, уткнулся в них лицом и зарыдал. Ее кожа изменилась, но излучала тот же нежный особенный запах, что и двадцать лет назад. Ему хотелось, чтобы все ее тело перестало быть твердым, материальным и превратилось в субстанцию, которую он мог бы вдохнуть или выпить.
– Что же мы теперь будем делать? – решился спросить Никифор уже под утро, лежа рядом с Аленой и рассматривая нежный белый живот рожавшей женщины.
– Я не знаю. И не хочу знать. Я просто останусь здесь.
Никифор вздохнул и, наконец, погрузился в глубокий, безмятежный сон.
– Пупсик, я иду в бассейн, ты со мной?
– Нет, Иза, я хочу немного перекусить. Ты иди, девочка, я позже подтянусь.
Сочная шлюха Изабелла кинула через плечо похотливый рабочий взгляд и удалилась из номера, вульгарно виляя бедрами. Кроме звучного псевдонима, в ней не было больше ничего испанского. Разве что, острое желание обосноваться в стране корриды и высокого ВВП.
Сразу же после ее ухода в дверь тактично постучали, и миниатюрный турок в зеленой форме ввез серебристую тележку с обедом. К тонкому запаху дорогого освежителя прибавился сладковатый аромат свежеприготовленных деликатесов.
Алексей медленно и нехотя отсчитал чаевые, без которых турок, похоже, не собирался уходить. Не дашь ему на чай, так и будет стоять с туповатой улыбкой и смотреть, как ты поглощаешь трюфели в белом соусе и попиваешь Шабли. Аккуратно взяв зеленую купюру, турок благодарно закивал и слегка поклонился. Лицо Алексея приняло выражение, которое появлялось у него всегда при обращении с обслуживающим персоналом и подчиненными. Оно походило на гримасу капризного мальчугана, которого всей семьей в течение часа уговаривают съесть тарелку супа, и он, наконец, снизошел до нескольких ложек. Засранец уже и сам изрядно проголодался, но осознание собственной значимости не позволяет ему приступить к еде без предварительных уговоров. В итоге он поедает гороховый суп с величественным видом английской королевы под восторженные возгласы мамы, бабушки и прочей домашней «челяди».
Прежде, чем взяться за идеально круглые белые шарики грибов, Алексей снова остановился перед зеркалом, покрывавшим все правую стену номера. Превращение произошло неделю назад, но он сам до конца не мог поверить в случившееся. Не раз он мучил себя предположениями о том, побывали ли его друзья в склепе. Что каждый из них мог попросить для себя? Кирилл, определенно, должен был загадать что-то для улучшения своего материально положения. С Никифором было сложнее. Этот мало думал о деньгах. Всю жизнь только и делал, что пытался залезть под юбку очередной красотке. Не удивительно, если бы он попросил ночь с Моникой Белуччи.
А сам Алексей, не продешевил ли он с желанием? Если бы знать заранее, что склеп так безотказно действует, можно было попросить что-то глобальное, значительное и сделать липосакцию.
Не переставая терзаться сомнениями, Морин машинально жевал трюфели, выстроенные на блюде в пирамиду внушительных размеров.
Из окна номера открывался стандартно-ошеломляющий пейзаж. Ограненный лазурит моря, взятый в платиновую оправу песка, сутулые лохматые пальмы, ярко-белые шезлонги. Именно в таком месте мечтает оказаться армия домохозяек, которые вымыв посуду, уложив спать детей и, если повезет, пьяного мужа, и, накрутив волосы на папильотки, внимают телевизионной рекламе, где ботоксная красотка порхает в гамаке над океанической волной, а мускулистый детина осыпает ее бутонами роз и стодолларовыми купюрами.
«Жук, жук», – вдруг поймало затуманенное сознание Алексея.
– Ну ни хрена себе! – произнес он уже вслух и привстал в своем кресле.
По безукоризненно вычищенной глади оконного стекла с обратной стороны ползло насекомое невероятных размеров. Мощное черное туловище эллиптической формы медленно двигалось при помощи шести лохматых ножек, кончики которых совершенно непонятным образом удерживались на скользкой поверхности стекла.
В детстве Морину приходилось видеть разных жуков. Самым большим из них был майский – неповоротливый, безобидный усач. Но даже он не шел ни в какое сравнение с животным, за которым сейчас наблюдал Алексей. Тварь была не меньше, а то и больше компьютерной мыши. Яркий солнечный свет, обогнув черные хитиновые бока великана, рисовал на ковре его полуметровую копию, от чего Алексею стало как-то не по себе. Такая дрянь, наверное, может прокусить палец взрослого мужчины, а детский – отхватить до середины. Вполне возможно, что жук ядовитый и представляет опасность для жизни.
Алексею пришло в голову, что подобная фауна запросто может оказаться и внутри отеля. Его переполнило негодование против владельцев и служащих курорта. Бабки берут, а протравить всякую гадость на территории гостиницы не могут!
Жук-великан будто учуял эмоции, которые вызывал у раскрасневшегося мужчины за стеклом. Он остановился и замер. На миг Морину даже показалось, что тварь глядит прямо на него. Интересно, он никак не может разбить стекло?
Тошнотворная волна отвращения нахлынула на Алексея. Он был готов выплюнуть на пол не дожёванный трюфель, который теперь просто не лез в горло. Сейчас он позвонит и вызовет администратора. Пусть принимают меры. Он быстро выбрался из-за стола и направился к телефону, но в ужасе застыл на месте. По стеклянному столику около аппарата медленно ползал точь-в- точь такой же жук, какой сидел за окном. Мерзкое отливающее синим туловище терлось о золотисто-белый корпус телефона. Еще один сидел на стене возле входа в уборную. Четвертый – на ручке двери, ведущей из номера в коридор.
Алексею стало совсем дурно. Он оторопело оглядывался по сторонам, пытаясь найти что-нибудь тяжелое. Нужно было убить того, что сидел на дверной ручке, и вырваться в коридор. Но вместо орудия убийства по всему номеру он обнаруживал только новых жуков. Они медленно ползали по двуспальной кровати, неподвижно сидели на потолке, взбирались вверх по шелковистым портьерам.
– Эй! Кто-нибудь! – истерически закричал Морин. Во рту по-прежнему оставался недожёванный трюфель. Он плотно прижал ладонь к губам, чтобы не выпустить наружу все содержимое желудка. Сердце бешено билось, волоски на шее и руках встали дыбом и шевелились, будто по его телу тоже ползало что-то невидимое. Внезапно Алексею показалось, что во рту зашевелились остатки пищи. Он нагнулся и попытался выплюнуть все на ковер, но не смог. Трюфель будто вырос в размерах и застрял между языком и небом. Морин запустил в рот большой и указательный палец, чтобы вытащить гриб, но подушечки уперлись во что-то твердое и гладкое. Едва не захлебываясь в волнах собственного ужаса, Морин ухватился за кусок того, что заполняло его рот и рванул. В его руке осталась черная мохнатая лапа. Сразу же жуткая боль пронзила внутреннюю часть щеки. Затем мягкое небо и горло. Алексей упал на пол и катался по ковру, издавая сдавленный крик и выпуская бело-серую пену. В глазах потемнело и он больше не видел орды жуков, облепивших всю комнату.
Когда то, что пробиралось вглубь по его глотке, перекрыло кислород, он перестал чувствовать боль от укусов. Еще с минуту его конечности бились в бессознательных судорогах, затем все стихло.
Холодная водка согревающим комком прокатилась по пищеводу Задорожного. Он очень редко пил водку. В компании друзей и партнеров, среди которых были преимущественно состоятельные люди, было принято употреблять коньяк. Для нахождения взаимопонимания с женщинами чаще пригождалось вино. Стоимость напитка обычно была прямо пропорциональна степени неприступности новой знакомой. Жена Кирилла предпочитала Blue Lagoon, Tequila Sunrise и прочую замысловатую мешанину. От всего этого его в последствии тошнило, а наутро раскалывалась голова.
С водкой все было по-другому. После первых же пятидесяти граммов мысли становились мягкими и тягучими, отступали все страхи и запреты. Только в эти моменты Кирилл был способен сказать любому все, что он о нем думает. Именно поэтому водку Задорожный пил в полном одиночестве.
В бутафорном камине на стене гостиной дрожали языки электрического пламени. Едва слышимые звуки песни Гребенщикова, доносящиеся из стереосистемы, резонировали с зыбким светом и легко катились по просторной пустой квартире. Лена Задорожная, хранительница электрического очага, подалась на очередной банкет. Участие в торжествах по поводу дней рождений, похорон, именин, обмывания новых машин в семьях бесчисленных подруг и знакомых в последние пять лет стало основным занятием жены Задорожного. Иногда, когда Лена, собираясь на очередной праздник, примеряла перед зеркалом новое платье, стоимостью в четыре-пять прожиточных минимумов, и спрашивала: «Как я выгляжу, Кирюша?», ему хотелось задушить ее. Если бы под рукой в этот момент был стакан водки, он непременно так бы и поступил.
– Выглядишь потрясающе! – отвечал трезвый Кирилл и удалялся в свой кабинет.
Сегодняшний день был особенным. Еще утром он проснулся банкротом, подыскивающим клиентов на покупку его квартиры – единственного, что не было вложено в злополучную аферу с игрой. А после обеда ему позвонили представители серьезной корейской компании и сообщили, что принимают предложение. Это значило, что через год он сможет купить еще десять таких же квартир. И подарить жене персональный самолет, чтобы она улетала на какие-нибудь зарубежные банкеты на более долгое время и далекое расстояние.
Утро и вечер одного дня теперь отстояли друг от друга так далеко, как полюса гигантской планеты. А на экваторе один маленький ветхий склеп. Вероятно, это всего лишь совпадение. Можно ли допустить, что предпочтения крупного инвестора, находящегося за тысячи километров, могут зависеть от нескольких слов, произнесенных вслух в Пустошевском лесу?
Была какая-то связь или нет, но сейчас Кириллу вовсе не хотелось думать об этом. Выпив полбутылки, он почти погрузился в приятное забытье, когда хрипло запищал домофон.
– Ключи забыла, идиотка, – выругался Задорожный и на ватных ногах поплелся к двери. – Кто там?
– Кирилл… Кирилл… открой, это я.
– Зотов, ты, что ли? Какого черта тебе надо?
– Кирилл, открывай, – Никифор говорил ломающимся сиплым голосом. – Случилась беда.
Когда Зотов вошел в квартиру, Задорожный с трудом узнал его. Кожа на лице потемнела, будто у мертвеца, челюсть дрожала.
– Алексей умер, – выпалили он, наконец, и бессильно опустился на пол прихожей.
– Что ты говоришь? Когда умер?
– Вчера. Утром позвонили матери из посольства.
– Как это произошло?
–Точно неизвестно, – Зотов отер мокрый лоб рукавом ситцевой рубашки. – Вроде, подавился за обедом.
– Подавился? Чушь какая!
Задорожный облокотился на стену, пытаясь овладеть собою. Никифор вдруг снова вскочил на ноги и вцепился в его руку.
– Кирилл, это все из-за меня. Из-за меня Леха умер.
– Да что ты такое болтаешь, идиот! – разозлился Задорожный. – При чем тут ты?
– Послушай, я все понял. Все дело в этом проклятом склепе. Помнишь, Алексей рассказывал про Витю Хлявича? Ну, тот, от которого он узнал про бабку и Пустошевский лес?
– Помню, и что?
– А то, что он разбился в автокатастрофе. Насмерть, – глаза Зотова горели лихорадочным огнем. – А знаешь, когда это случилось? В тот же день, когда Алексей поехал в этот долбаный лес! Часов через пять, после того, как он загадал желание.
По телу Никифора то и дело пробегала дрожь, зрачки были расширены. Глядя на него, Кирилл сам почувствовал страх.
– Ник, успокойся, это совпадение.
– Да какое, на хрен, совпадение! – Зотов перешел на крик. – Вчера утром я сам ходил туда и загадал желание. А днем Алексей погиб в своем номере, понимаешь? Погиб! Ты понимаешь, что теперь будет?
– Ничего не будет. Устроим похороны, – Кирилла начала не на шутку злить истерика друга.
– Теперь, – продолжал Никифор, приблизив к Задорожному мокрое бледное лицо, – теперь моя очередь. Если кто-то другой загадает желание, я умру, понимаешь?
Несколько секунд они смотрели друг на друга молча. Вдруг страшная догадка мелькнула в глазах Никифора.
– Кирилл, ты ведь не ездил… ты не ездил туда?
Задорожный ничего не отвечал.
– Когда?
Зотов вцепился в его руку так, словно сорвавшийся альпинист за кусок древесины, торчащий из отвесной скалы.
– Да не сходи ты с ума! Это все домыслы, предрассудки.
– Когда? – настаивал Никифор не своим голосом.
– Где-то, в полдень.
Никифор бросился в столовую и остановился перед массивными напольными часами. Стрелки показывали четыре тридцать.
– Полчаса. У меня осталось полчаса.
Зотов дрожал, словно от разыгравшегося гриппа, и минут пять бегал по комнате, зачем-то передвигая различные мелкие предметы – журналы на столе, статуэтки на каминной полке. Кириллу очень захотелось взять что-нибудь тяжелое и стукнуть его изо всей силы по голове. Наконец, Ник остановился напротив квадратной ниши, в которой стояла гипсовая репродукция Афродиты Книдской, присел и обхватил скульптуру руками. С огромным усилием он выволок ее на середину комнаты, сам же уселся в угол опустевшей ниши.
– Что ты делаешь, идиот? Я сейчас вызову «скорую».
К телефону, однако, Кирилл не спешил. Можно ли было до конца быть уверенным в том, что Зотов не прав? Произошедшая с Алексеем метаморфоза была явлением мистическим, паранормальным. В этом сомневаться не приходилось. В неожиданно свалившейся на его собственную голову удаче основную роль, по всей видимости, также сыграл склеп. Если Никифор не помешался, и два человека, посетившие Пустошевский лес уже погибли, значит, и Задорожный, и Зотов тоже были в опасности. Если каждый предыдущий посетитель склепа умирает через пять часов после того, как следующий произносит свою просьбу, Ник теперь обречен. С этим ничего нельзя сделать. А вот с ним, Кириллом, еще ничего не известно. Вдруг приятели, как они и договорились неделю назад, больше никому не рассказывали про существование этого места? Вызови он скорую – Ник в горячке начнет болтать. Вероятнее всего, что его слова не примут всерьез, и он поедет прямиком в психиатрическую лечебницу, но ведь есть шанс, что кто-то из персонала все же решит проверить и найдет склеп. Народ у нас простодушный, верит в любые чудеса.
Минуты тянулись медленно, словно чадящие машины в полуденной пробке. Задорожный чувствовал жгучую злость к Никифору, который оторопело таращился на циферблат часов из глубины своего импровизированного укрытия. Когда длинной стрелке осталось меньше сантиметра до отметки «12», он стал мерно покачиваться и еле слышно стонать.
– Да прекрати ты, придурок! – не выдержал Задорожный. – Вылезай оттуда!
От его крика Ник будто проснулся. Взгляд его прояснился, он встал на ноги и открыл рот, чтобы что-то сказать, но в эту же секунду стены ниши сомкнулись. Так, словно они были бумажными японскими перегородками. Произошло это молниеносно и совершенно беззвучно.
Кирилл попятился назад и прижался спиной к противоположной стене. Увидев тонкую струйку крови, сочащуюся из едва заметной щели, которая раньше была просторной нишей, он потерял сознание.
Бордовый «вольво» мчался на предельной скорости в сторону Пустошевсткого леса. Казалось, водитель хочет догнать само солнце, медленно сползающее за розоватый горизонт. Рядом с водителем сидел грязный косматый человек. Он то и дело с интересом поглядывал на чудаковатого молчаливого мужчину, сделавшего ему полчаса назад странное, но очень выгодное предложение. Шутка ли сказать, сто долларов всего лишь за то, чтобы вслух пожелать долгих лет жизни хорошему человеку на какой-то могилке в лесу! Побольше бы таких слабоумных, готовых платить деньги за добрые пожелания!
Остановив машину у обочины, Задорожный долго не мог отстегнуть ремень безопасности. Руки не переставали дрожать уже два часа, с того момента, как он очнулся в своей квартире и убедился, что произошедшее с Никифором – не ночной кошмар и не галлюцинация: ниша, которая пятнадцать лет существовала в его квартире, исчезла, поглотив Зотова.
– Вылезай скорее, дед, нам нужно тропиться.
Хромой неблагонадежный субъект, который, судя по виду, давно не помнил свое последнее определенное место жительства, едва поспевал за Кириллом. На лице его то и дело появлялась страдальческая гримаса, и он скорбно кряхтел, но не сбавлял скорость, так как в нагрудном кармане лежала стодолларовая купюра. Мужик хоть и больной на голову, но молодой, крепкий. А ну как заберет деньги назад и найдет нового счастливца?
– Почти пришли, дед, – сказал, наконец, Кирилл, остановившись у подножия пригорка. – Давай вверх.
– А тута нельзя? Обязательно туда идти, а? – взмолился бомж. – Хочешь, я тута целых три раза тебе пожелаю?
– Нельзя, пошли.
Едва Задорожный достиг того уровня, с которого открывался вид на всю верхушку холма, он остолбенел: на том самом месте, где раньше стоял склеп, росла густая трава. На земле не было никаких признаков того, что здесь когда-либо вообще стояло какое-нибудь строение.
– И где могилка-то? – недоверчиво спросил дед.
Задорожный оглядывался по сторонам. Может быть, он перепутал дорогу и это не тот холм? Но в радиусе, как минимум, двух километров не было других возвышенностей. Кроме того, он был уверен, что несколькими часами ранее шел именно в этом направлении.
– Здравствуйте! – за спиной раздался звонкий девичий голос. От неожиданности Задорожный заметно вздрогнул. Перед ним стояла девочка лет четырнадцати, одетая в цветастое батистовое платье деревенского покроя.
– Вы, наверное, ищете склеп?
– Ищу. Он, кажется, был здесь, или нет?
– Был.
Девочка прошла на то самое место, где стояло основание разбитой статуи, и подняла крошечный серый камешек, валявшийся в траве.
– А вы тоже приходили сюда загадывать желание?
Кириллу не хотелось говорить обо всем произошедшем, тем более, с ребенком. Он угрюмо молчал, не зная, как поступить дальше.
– Значит, приходили, – сделала вывод девочка. – Ну вот, а мне никто не поверил, что все так благополучно сложилось потому, что я загадала желание.
– Что сложилось?
Кириллу затошнило, и к горлу подступил ужас. Значит, девчонка была в склепе и он – не финальное звено этой кровавой цепи.
– Одна наша соседка попала в беду. Она и раньше плохо видела, а теперь ей нужно делать операцию, чтобы совсем не ослепнуть. Родных у нее нет. Вернее, кто-то есть, но они ее не навещают уже много лет. А операция стоит огромных денег. Мы по селу собрали, кто сколько мог, но этого слишком мало.
Девочка поморщила курносый веснушчатый нос и убрала со лба рыжую прядь.
– Я очень за нее переживала, даже плакала, – доверительно призналась девочка. – А сегодня ночью мне приснился сон, будто на этом самом холме стоит странный дом. И я вроде как знаю, что если в него зайти и загадать желание – оно сбудется обязательно. Я в город съездила за семенами, а потом решила, на всякий случай, сюда сходить. А здесь, на самом деле, стоит этот склеп, прямо как в моем сне.
– А что, его тут раньше никогда не было? – спросил Кирилл.
– Не-а. Мы каждый год с этой горки катаемся. Прошлой зимой его тут точно не было. Так вот, я и загадала, чтобы у тети Гали все было хорошо. А вечером ей позвонили и сказали, что неделю назад погиб один ее родственник, племянник, кажется. На машине разбился. Он был очень богатый, а жил один, без детей и без жены. Так теперь его дом и деньги остались тете Гале в наследство, представляете?
– А как фамилия этой твоей соседки? – Кирилл не моргая смотрел на девочку.
– Хлявич, Галина Хлявич.
Он опустился на землю.
– Вам что, плохо дядя?
– Плохо. Так куда же он теперь делся?
– Я не знаю. Хотите воды?
Она протянула ему маленькую фляжку.
– Нет, спасибо.
– Если честно, я пришла сюда, чтобы загадать еще желание. Очень хочу телефон с сенсорным экраном. Как у брата. Только теперь загадывать негде.
Кирилл опустил голову и некоторое время смотрел на свои жилистые постаревшие руки.
– А во сколько ты загадала свое желание?
– Точно не помню. Часа в четыре, наверное.
Наручные часы показывали двадцать минут девятого. Он встал и достал из кармана мобильный телефон.
– На возьми, это тебе.
– Как это мне? – не поверила девочка. – Я не могу взять.
– Ты же хотела сенсорный телефон? Бери, мне он больше не понадобится.
Задорожный взял маленькую руку девчонки, вложил в нее телефон и медленно пошел вниз по холму.
Девочка и дед проводили его удивленными взглядами.
– Дай Бог тебе здоровья! – сказал старик и перекрестился.