Былабылидочка
– Какая хорошенькая-то, господи. Давно таких не было. Баб Маш! Отказницу-то новенькую видела?
Дородная, высокая нянька склонилась над пластмассовой люлькой, более напоминавшей корыто, в каких советские ударницы стирали панталоны. Услышав обращение, уборщица баба Маша оперла швабру о стену и подошла ближе, припадая на левую ногу.
– Гляди, какая, а? – умилялась пухлая нянька.
– Сколько ей? – пробасила уборщица.
– Десять дней вроде. Вчера привезли.
– Что за дрянь бросила?
– Сказали – малолетка вроде. Девке пятнадцать, из богатой семьи… родители не разрешили забрать, наверное. А, да бес их знает! Но какая девка-то, красавица будет. Гляди: бровки, реснички – как нарисованные. Я так о дочке мечтала. Была бы у меня Лидочка! Так нет. Три лба. Сладу ну никакого! Всю душу уже вымотали…
Баба Маша молча покачивала головой, слушая няньку и не отрывая взгляда от свертка, заключавшего в себе маленькое человеческое существо.
Девочка действительно сильно отличалась от большинства грудных детей с их еще не оформившимися чертами и рассеянным, бесцветным взглядом. Пухлые губки розовели на бледноватой сатиновой коже аккуратного личика. Редковатые бровки и реснички уже имели замечательный черный цвет. Довольно большие, темные глаза, казалось, абсолютно осознанно смотрели на двух теток.
– Глаза-то, поди, фиалковые будут, как у Софи Лорен, – продолжала умиляться нянька.
Лицо бабы Маши вдруг как-то злобно исказилось, и морщины на грубой смуглой коже будто углубились.
– Сучара, – прорычала уборщица. – Стерилизовать бы ее, дрянь такую, и засунуть все вырезанное в жопу, чтоб там и сгнило!
Грубыми движениями бабка затолкала рыжевато-седые космы под платок, резко повернулась и заковыляла к своему орудию труда.
– Главное – верить, Елена Вячеславовна. На этот раз у нас все получится.
Молодой, гладко причесанный врач старательно натягивал улыбку на кости широких, угловатых челюстей. Тонким наманикюренным палецем он нежно поглаживал поверхность стола, выполненную под мрамор. Его собеседница, женщина лет тридцати пяти, устроилась в мягком кожаном кресле. Отсутствующе глядя в большое окно за спиной мужчины в белом халате, она машинально теребила мочку правого уха, чуть оттянутую книзу массивной серьгой из белого золота.
– Перед двумя предыдущими попытками вы мне то же самое говорили, – резко произнесла женщина и со злостью посмотрела в лицо врача. – И, смею напомнить, процедура эта у вас не бесплатная. Вы думаете, мы с мужем их рисуем? Я не говорю уже о том, насколько психологически трудно переживать каждую неудачу…
– Я все понимаю, Елена Вячеславовна, – печально заговорил мужчина и улыбка его стала еще более искусственной. – На этот раз мы сделаем для вас значительную скидку.
– Обязательно побываем на вашей распродаже, – насмешливо кинула Елена, встала и вышла из кабинета.
Уже два месяца по улицам города бродила осень и занудно ныла мелким дождем. Даже молодой сентябрь, всегда носивший бархатный фрак, в этом году напялил грязно-серый кафтан, по фактуре напоминающий мешковину.
Елена никогда не чувствовала себя несчастнее, чем сегодня. Дело в том, что утром ее организм, в который раз, с неумолимостью часового механизма, предоставил неопровержимое доказательство того, что четвертая попытка искусственного оплодотворения оказалась тщетной.
Даже не расчесав волосы, Лена глубоко натянула норковую шапку, накинула дубленку и выбежала из дома. Муж еще спал.
В ее жизни было все: огромная, шикарно обставленная квартира, собственная иномарка, дача на южном берегу Крыма. С мужем, крупным бизнесменом, Елена жила уже десять лет, их отношения, начавшиеся с искренней влюбленности, давно перешли в довольно крепкую привязанность и взаимное уважение. Кроме того, союз их довольно основательно подкреплялся значительной долей отцовского капитала, вложенного Еленой в семейный бизнес. Было все, кроме одного: уже семь лет Лена не могла забеременеть.
Дорогие сапоги на низком ходу мерзко чвякали в полных грязи, осенних лужах. Она старалась изо всех сил прогнать от себя слова, от которых кожа становилась гусиной и жизнь теряла смысл. Но упрямое сознание снова и снова твердило: у тебя никогда не будет детей.
Лена вспомнила, что на прошлой неделе, проходя мимо магазина детской одежды, она увидела на витрине замечательную бархатную пайту красного цвета. Тогда она не удержалась и купила чудесную вещь. Целый вечер Лена сидела в своей комнате, поглаживая мягкие рукава кофточки и представляя, как, через пару лет они будут облегать маленькие нежные локоточки. Это воспоминание больно кольнуло женщину. И без того мокрый парковый пейзаж пополз и стал размытым, как на картине импрессиониста. Стерлись грани темных деревьев, фонарей с разбитыми плафонами, скамеек, облезлого дома малютки, вглядывающегося в сумерки парка светящимися окнами. Внезапно Лена выпрямилась и кончиками безымянных пальцев смахнула выступившие слезы.
– Хватит себя мучить, – произнесла она вслух, – в конце концов можно найти другую клинику. И в следующий раз все получится.
С этими словами женщина развернулась и твердыми шагами пошла вдоль парковой аллеи.
В игровой комнате третьего дома малютки ярко горел свет. Группа малышей в возрасте примерно двух лет возилась на потертом ковре. В стороне от всех под слегка приоткрытым окном, стояла девочка. Ростом она едва доставала до верха темно-синего радиатора, висящего на ржавых крюках под подоконником. Запрокинув маленькую головку с замечательно черными кудрявыми волосами, девочка внимательно смотрела на колышущиеся за окном ветки. Огромные фиалковые глаза, обрамленные темными ресницами, горели по-детски искренним интересом. Время от времени девочка откусывала кусочек сухого галетного печенья и мелкие крошки сыпались на застиранную, побитую молью шерстяную безрукавку.
Берегись честных смолоду
Меня зовут Арина. Можно просто – Рина. Мне тридцать восемь лет. Наверное, не пристало женщине с такой легкостью афишировать свой возраст. Сильные мира сего давно определили, что слабому полу негоже напрямик высказывать то, что и так написано на физиономии. Факт наличия за плечами свыше трех десятков нужно всячески скрывать, потому как каждый год жизни мужчины прибавляет ему зрелости, мудрости, остепененности и солидности; женские же годы повисают на хрупких плечах ярлыками поношенности, потасканности и ветхости. Отсюда, видимо, и появилось выражение «старая вешалка».
Но ведь здесь собрались одни только девочки? Поэтому, не опасаясь осуждающих взглядов, скажу: мне тридцать восемь. И я не замужем!
Возникает вполне логичный вопрос: почему? Честно говоря, я и сама не смогу дать однозначный ответ. Но подозреваю, что все потому, что я очень честная. Знаю, звучит странно. Но посудите сами.
Сразу после школы, получив золотую медаль на шею и аттестат в зубы, я поступила в университет. Храм знаний находился в другом городе. На проводы собралась вся семья. Мама, папа, бабушка, дедушка и соседка тетя Майя сидели с таким лицом, будто я уходила на фронт.
– Риночка! Заклинаю тебя, не ешь в буфете ихнюю парашу! Ты окончательно загубишь свой желудок, – причитала бабушка.
– И чтобы до шести вечера возвращалась в общежитие! – строго увещевала мама. – Никаких хождений по темноте!
– Молодежь пошла развратная! Им бы только гулять да выпивать, – бубнил дед с набитым ртом, не отрывая взгляд от тарелки с холодцом. – Смотри не попади ни в какую пагубную компанию.
Перечислив все то, что мне было категорически нельзя, семья рассредоточилась по комнате и стала смотреть мексиканский телесериал. Тетя Майя же подсела ко мне и зашептала, заплевывая мое ухо.
– Риночка, рибочка, мама уже объяснила тебе, как нужно вести себя с мальчиками? Ты же уже взрослая девочка и понимаешь, что им всем только одно таки надо. Так шо я тебе хочу сказать: если какой наглец попытается тебя за попу потрогать, или еще за что-нибудь, так ты ему сразу по рилу, шоб не повадно было! Поняла?
С самого детства меня учили быть честной, во всем и всегда. Потому за все годы моего пребывания в университете я почти никогда не ела в столовой, вечера всегда проводила одна в двухметровой комнате студенческого общежития, и «за попу» никто меня не трогал. За такие дерзкие попытки (которые, понятно, имели место, потому что я не была дурна собою) я не дралась, как советовала доброжелательная соседка, но корчила такую недовольную рожу, что вскоре не осталось ни одного желающего такие попытки предпринимать.
Моим первым серьезным воздыхателем был очкарик Колька из параллельной группы. Два последних года учебы он ходил за мной по пятам, приносил пончики со сгущенкой и ничего не требовал взамен. Мои подруги прозвали его «тенью», хотя, для того, чтобы сложить одну мою тень, понадобилось бы, как минимум, два с половиной тщедушных Кольки. Родом мы были из одного города, поэтому после окончания учебы я решила предпринять отчаянный шаг – познакомить ухажера с родителями.
Снова собралась вся семья. Все присутствующие смотрели на нас так, будто я привела с фронта языка.
– И что же, это у вас серьезно? – без всякого предисловия залепила бабушка, как только все уселись за стол.
– Ну… в принципе… можно сказать, что…, – как-то глухо, будто из водопроводной трубы, забубнил Колька.
– И когда же свадьба? – не дала ему закончить бабушка.
Бедняга выпучил глаза и подавился.
– Бабушка! – рявкнула я.
– Что бабушка?
Колька прокашлялся и сидел молча с красной мордой.
– А ты, часом, не пьющий? – поинтересовался дед, не отрывая глаз от куриной ноги, которую методично терзал вилкой.
– Нет, что вы!
– А кто ваши родители? – продолжила допрос мама, окинув Кольку начальственным взглядом.
Надежда Алексеевна, Колькина мама, замечательная добрая женщина, была на пенсии и подрабатывала уборщицей в Доме офицеров. Папа был потомственным алкоголиком и последовал зову крови еще до того, как сын пошел в школу. Некоторое время Колька сидел молча, как-то беззащитно осматриваясь по сторонам. И вдруг его прорвало. Он стал рассказывать о том, что мама – врач–невролог, кандидат наук. Папа – полярный исследователь, который погиб где-то в северных широтах (при этом Колька назвал точную дату и место) много лет назад. Кроме того, появился старший брат, которого на самом деле, разумеется, никогда не было. Брат закончил МГИМО и уехал в Нидерланды по трудовому соглашению. Коля был в ударе. Таким я его еще ни разу не видела. Впрочем, после того дня я его больше вообще не видела.
Когда я поняла, что Николай уже не выйдет на связь, заперлась в своей комнате и не выходила целую неделю. Время от времени к двери подходил папа, тихо стучал и говорил:
– Ну, полно тебе страдать. Зачем в нашей семье нужен такой враль и пройдоха?
Свое второе увлечение я встретила уже на работе в проектном бюро. Высокий темноволосый Евгений с идеальным греческим носом стал оказывать мне знаки внимания с первого дня нашего знакомства. Все время приносил конфеты, букеты цветов. Первое я съедала на рабочем месте вместе с сотрудницами, второе оставляла на тротуаре в соседнем дворе, дабы не возбудить дома никаких подозрений. Через месяц приятного общения Евгений пригласил меня к себе домой. Был праздничный день и всех сотрудников отпустили раньше на целых три часа. Сначала на новом ухоженном «ланосе» Жени мы поехали в супермаркет, где он купил множество всяких вкусностей и бутылку дорогого вина, затем отправились к нему. Уже заходя в подъезд, я вдруг услышала знакомый голос.
– Арина, это ты? – Тетя Майя поставила на пол авоськи. – Шо ты тут делаешь?
Я хотела что-то ответить, но как-то не смогла сразу найти правильное определение того, что конкретно я собиралась делать. Тем более, что я этого еще никогда и ни с кем не делала.
– Мама знает, шо ты здесь? – не унималась тетка.
– Не знает. И я очень прошу вас ее об этом не уведомлять.
Евгений посмотрел на меня со странным выражением. Неудивительно. Мне было двадцать шесть, и наша конспиративная беседа его озадачила.
– До свидания, тетя Майя!
Мы вошли в подъезд, а соседка так и стояла, с подозрением провожая нас взглядом.
– Что за странная женщина? – спросил Женя, когда мы вошли в квартиру.
– Да так, не обращай внимание. Родственница, – соврала я, не желая вдаваться в подробности.
Прошло около получаса. Играла мягкая приятная музыка, я пила сладкое вино и наблюдала за тем, как Женя проворно нарезает овощи в какой-то экзотический салат. За окном уже начинало садиться теплое весеннее солнце, заливая окрестности мягким розовым мармеладом. Мне было хорошо и спокойно. Я готова была обнять все, на что падал мой взгляд: серые пятиэтажки, цветущие деревья, машины, бегущие по дороге у подъезда и … О Боже! Около зеленого «ланоса», на котором мы приехали, стояла моя мама. А рядом с ней папа и дедушка. Меня захлестнул ужас. Как же быстро сработала система оповещения, и команда приехала на место преступления!
Сначала я решила не показывать вида, что что-то не так и просто подождать, когда они уйдут. Но тут папа обратился к вышедшему из подъезда жильцу, и по жестикуляции я поняла, что он спрашивает, в какой квартире живет владелец зеленого автомобиля. Жилец явно поделился информацией и семейство вошло в подъезд.
Я налила себе полный бокал вина и мигом его выпила. Раздался звонок в дверь.
– Кто бы это мог быть? – сказал Женя, вытирая руки, – Посмотрим.
Я задержала его за рукав.
– Давай не будем открывать!
– Почему? Вдруг это что-то важное. Или кто-то важный!
Женя поцеловал мою руку и прошел в прихожую. Я осталась на кухне и стала прислушиваться, готовясь к позору.
– Здравствуйте.
– Здравствуйте. Вы к кому?
– Мы не к кому, а за кем.
– В смысле?
– Моя дочь, Арина, у вас?
– Ах, вы отец Арины? Проходите, пожалуйста, – предложил удивленный Женя.
– Спасибо, не нужно. Арина! Ты меня слышишь? Собирайся! Поехали домой, – крикнул он через плечо Евгения. – Мы ждем тебя внизу. И никуда без тебя не уйдем, понятно?
Дверь захлопнулась.
Я одевалась, глядя себе под ноги
– Прости, пожалуйста, – сказала я и вышла, не дожидаясь ответа.
На следующий день я съехала на съемную квартиру. С Евгением мы больше не общались. Он не проявлял инициативу, я тоже.
Когда мне исполнилось двадцать восемь, я до безумия влюбилась в другого своего сотрудника. Он был старше на восемь лет, красив, обаятелен, остроумен и женат. Леня (так его звали) ответил взаимностью. Наши отношения длились девять лет. О них не знал никто, по понятным причинам. Редкие страстные встречи, звонки украдкой. Когда мне было тридцать пять, он решил уйти из семьи.
– Я устал так жить. Дети уже взрослые. Я хочу быть с тобой.
Мне самой хотелось этого до безумия, но моя совесть не давала покоя. Ведь это совершенно бесчестно по отношению к его семье! Его жена никогда не работала и останется совершенно без средств к существованию. Целую неделю я ревела по ночам и размышляла о том, как поступить. Известно, что на чужом несчастье ничего достойного не выстроишь.
Через месяц Леня все же ушел из семьи. Но уже не ко мне.
Сейчас мне всего лишь тридцать восемь. И я пока что не замужем. Но, вероятно, скоро буду. Собственно, потому я и рассказала вам эту историю. Ведь приятнее слушать о том, что хорошо кончается?
Так вот, месяц назад я возвращалась с работы темным вечером. У самого подъезда, будучи весьма близорукой, я не заметила какой-то крупный предмет и изо всей силы шмякнулась о тротуар. Оправившись от удара, я рассмотрела, что предметом был мужчина, очень прилично одетый, от которого совершенно неприлично разило перегаром. Я встала, отряхнулась и хотела уже было хромать домой, но вдруг подумала о том, что беднягу непременно обчистят добрые горожане, а то и чего похуже – изобьют. Поставив на пол сумку, я принялась трясти его, чтобы разбудить. Но кроме скорбного: «Н-н-не надо, пожалусста», – ничего добиться не удалось. Собрав все силы, я напряглась и заставила подняться горе-пьяницу на ноги. С трудом дотащила его до своей квартиры и свалила в прихожей. Там он и провел ночь под старым пледом. Что сказала мы моя семья и тетя Майя? Кошмар!
На утро находка оказалась сорокалетним, очень симпатичным Андреем. Он без конца благодарил меня за доброту и сочувствие, с удовольствием уплетая горячие блины со сметаной. Объяснял, что встретил однокурсника, которого не видел уже пятнадцать лет и не рассчитал силы в порыве радости. Уходя, взял номер моего телефона, а вечером снова вернулся. Трезвый. И кто скажет, что хорошие мужики на дороге не валяются?
Весь месяц мы прожили вместе, а сегодня утром подали заявление. Иногда мы смеемся, вспоминая о том, как познакомились, и думаем, что скажем своим будущим детям по этому поводу. Конечно же, только правду: в театре. Ведь вся жизнь – театр!
Ты меня любишь?
– Вер. Ве-е-ра. Ну, Верочек! Проснись!
Аккуратно, но очень настойчиво, Леня терся о бок спящей жены. Кругленькая, мягкая Вера, со своими темно-рыжими волосами, в белой ночной сорочке, напоминала свежий пончик с вареной сгущенкой.
– Вера! Проснись! Ну, Верка!
– Лень, дай еще поспать, – чуть слышно простонала Вера и повернулась на бок.
Но отступать было поздно, и Леонид, пододвинувшись ближе к жене, закинул на рубенсовский бок костлявую ногу.
– ВЕРА! Ты меня любишь? – громко произнес он над самым ухом жены.
Вопрос, заданный патетическим тоном, был проигнорирован.
– ВЕРА! ТЫ МЕНЯ ЛЮБИШЬ? – надрывно произнес Леня.
Глубоко вздохнув, Вера развернулась и заключила мужа в сдобные объятия.
В шесть часов утра ушераздирающе зазвенел будильник. Словно по команде «подъем», Вера вскочила, совершила утренний туалет и приступила к выполнению уставных обязанностей. В ее роте, помимо горячо любимого супруга было еще два «рота»: двухлетняя Женька и пятилетний Максим Леонидович.
– Доброе утро, Верок! Завтрак готов? – взъерошенный Леня стоял на пороге кухни, сверкая голыми ногами. На его худощавом теле болтались голубые семейные трусы, больше напоминавшие теннисную юбочку.
– Садись, Леня, все готово.
Стремительно, словно спринтер, он подбежал к столу, где уже красовались две ароматные отбивные, разогретые с сыром и помидорами. По-спортивному быстро справившись с завтраком, «спринтер» потянулся и громко отрыгнул.
– Вкусно! Веруся, ты – волшебница. А еще есть?
– Ну, есть. А что?
– Еще бы одну…
– Лень, мне тогда сегодня опять их жарить придется.
– Ну, Верочек! Так хочется, так хочется! Ты себе не представляешь!
– Да ведь ты и так двойную порцию съел, Леня! Куда оно только в тебе девается? Тощий, как вобла, а лопаешь, как хряк!
– Вера, я еще хочу!
– Обойдешься.
– Вера, ты меня любишь?
Вера виновато вздохнула и поставила в микроволновку еще одну отбивную.
Проводив на работу супруга, три отбивные в его желудке и две котлеты «по-киевски» в пластиковом судочке, Вера принялась за вторую порцию домочадцев. Здесь утренние процедуры проходили дольше, с визгом, хохотом, а нередко и с рукоприкладством, так как, в силу возраста, Женя и Максим Леонидович в уставе разбирались плохо. Однако в заботливых руках Веры дело спорилось и, к десяти часам утра, она уже сидела в сквере под сенью многолетних деревьев. Толстая рыжая коса величаво отдыхала на рельефной груди, а округлые белые руки ловко выводили петли будущей детской безрукавки. Неподалеку от лавочки, в песочнице, сидела Женя, попеременно ковыряясь то в носу, то в серых речных ракушках. Максим Леонидович носился по аллее на трехколесном велосипеде, оглашая сквер радостными воплями и дребезжанием металла.
Вера отложила в сторону вязание, оправила складки синей трикотажной юбки и широко улыбнулась. Воздух был свеж, солнце ласково, дети – пухленьки и здоровы. А вечером, ровно в восемь, по центральному телевидению будут транслировать главное шоу страны «Таланты, вперед!» В прямом эфире! Финал! Вот уже два месяца Вера не пропускала ни одного выпуска, и сегодня был апогей. Она заранее пополнила счет мобильного, чтобы отправить не одно, а несколько сообщений за любимого участника.
– А-А-А-А-А! – пронзительный детский вопль отвлек Веру от сладостных размышлений. Доносился он из песочницы, но плакала не Женька, а ее маленький ровесник. Худенький, бледный мальчуган, стоял посреди песочницы и лил горькие слезы, а девочка уже набрала новую горсть ракушек и метила ему в голову.
– Женька, нельзя!!! – закричала Вера и выдернула крепышку из песочницы. Та, в свою очередь, не растерялась и осуществила свое злодейское намерение прямо в декольте матери.
– Ах ты, говнюшка! – прорычала Вера и стала кормить женину попу громкими шлепками.
– А-А-А! – обиженно вопила избиенная Женька.
Как раз, в этот момент Максим Леонидович, засмотревшись на экзекуцию, на полной скорости врезался в бордюр. Велосипед отчаянно взвизгнул, резко наклонился вперед и Максим Леонидович, совершив эффектное сальто, оказался на газоне.
– Мамочки, Максим! – завопила перепуганная Вера.
– Ма-а-ма-а-а! – заныл Максим Леонидович альтом.
– А-А-А! – не унималась Женька.
Через пятнадцать минут разбитая рота двигалась по направлению к дому. Сопли были вытерты, коленки смазаны йодом, всхлипывающие мордочки обцелованы. В правой руке сержант Вера несла рядовую Женю, которая напрочь отказалась передвигаться самостоятельно. Левой рукой Вера обхватила израненную боевую машину. Максим Леонидович плелся сзади, обнимая отломанное колесо и скорбно глядя себе под ноги.
«Давай пойдем с тобой туда, где нет ни снега, ни дождя», – замяукал мобильник. Процессия остановилась.
– Да, Лень.
– Вера, почему ты не ответила на мое смс? – голос мужа был деловым, как всегда, когда он звонил с работы.
– Не до смс мне было, Леня, – с одышкой проговорила Вера и опустила дочку на тротуар.
– Что-то случилось?
– Максимка упал с велосипеда и сильно ушибся.
– А, понятно… Слушай, Вер, тут Антоныч зовет пива попить. Сегодня же короткий день. Я схожу после работы?
– Лень, ты же сегодня двери обещал смазать.
– Ну, Верка! Завтра выходной, завтра и смажу.
– Ой, Леня, ну тебя! Иди уже со своим Антонычем.
– Чмоки-чмоки!
– Ага, давай.
– И все?
– Что все?
– Ты мне больше ничего не хочешь сказать?
– Да люблю, Леня, люблю! Давай, конец связи.
На забегавшийся, утомленный город, опустился вечер. Многоэтажки спальных районов глядели друг на друга, не моргая. В одной из глазниц, на мягком кресле устроилась Вера. Она надела любимую пижаму – подарок сестры из Америки. Если бы не розовая расцветка и мишка с подушкой на груди, Вера носила бы пижаму даже на прогулки – такая замечательная и удобная была вещь. На круглом журнальном столике стояла чашка горячего шоколада и лежал мобильный телефон. Дети после тяжелого дня уже сопели в своих кроватках. Через двадцать минут начнется шоу, электронный циферблат в верхнем левом углу экрана вел обратный отсчет.
«Дзы-ы-ынь! Дзы-ы-ынь!», – раздалось из коридора.
– Ленечка, ты? – спросила Вера, подойдя к двери.
– Я, я, Верка, открывай!
Дверь отворилась, впустив любимого супруга. В прихожей запахло пивом и соленой рыбой далеко не первой свежести. Быстро скинув туфли, Леня, не глядя на жену, ринулся в комнату. Схватив пульт дистанционного управления, он начал отчаянно переключать каналы.
– Что ты делаешь, Леня? – с ужасом спросила Вера.
– В восемь будет чемпионат Европы по футболу. Верка, наши играют!
– Но Леня, в восемь будет шоу!
– Какое шоу, Вера? Чемпионат Европы, понимаешь? Я даже бокал живого не допил, чтобы успеть!
– Леня, я хочу смотреть шоу, – со слезами пролепетала Вера.
– Верка, отстань! Целый день пахал, как собака, а ты мне истерики закатываешь?
– Леня, – всхлипнула Вера, – ты меня любишь?
– Люблю. Но это – чемпионат Европы! А… отбивнушки там еще есть?