Я останусь с тобой навсегда

Не закончен осенний эскиз

 
Ночь, коснувшись деревьев понурых,
скрылась, сверив с авророй часы;
пыль седую рассеяло утро,
заслонив даль туманом густым.
 
 
Тишь царит на приморском бульваре,
укрощённый прибой не ворчит,
выдыхая тепло,
свет фонарный
пеленает озябший гранит.
 
 
По кленовой аллее пустынной,
поджимая коротенький хвост,
недоверчиво пробуя иней,
семенит за хозяином пёс.
 
 
Став ничьим, на скамье замерзает
белоснежный букетик гвоздик
видно кто-то, придя на свиданье,
не дождался объекта любви.
 
 
Возле клумбы /уже потускнелой/
на асфальте сырые мелки,
контур линий остался под снегом —
не закончен осенний эскиз…
 

Мажорное

 
Гром, в мгновенье усилившись вдвое,
разогнал игроков в домино;
после долгого жгучего зноя
дождь расплылся седой пеленой.
 
 
Ввысь деревья стволы потянули,
распрямились извивы ветвей,
облетевшие листья нырнули
«с головою» в бурлящий ручей.
 
 
Лужи, капли поймав, пузырятся,
тротуар разрисован песком,
чтоб почувствовать влаги приятность,
зонт закрыв, я иду босиком.
 
 
Сердцу весело. Радостью зримой
туч расплывшихся пепельных мех,
в разомлевшей души эйфория
океанно бушует во мне…
 

Вечерняя прогулка

 
Сентябрьский вечер.
Час не поздний.
Невесть откуда эхом вальс…
душе отрадно… небо в звёздах,
в ажурных вышивках асфальт.
 
 
Свет ламп неоновых лучится,
не шелестит ветвей наряд;
иду,
любуюсь пёстролистьем,
взахлёб глотаю аромат.
 
 
Приятность терпкую смакую…
От чувств,
серьёзность потеряв,
шлю псам бездомным поцелуи
и улыбаюсь фонарям.
 

Мартовская ночь

 
Тучи снежные не хороводят,
после спячки деревья встряхнулись,
вольно крышам…
в обычную воду
превратились гирлянды сосулек.
 
 
Дышит хрипло весна молодая,
чуть горчит первый запах цветочный;
сквозь фрамуги в дома заползает
влажность пасмурной мартовской ночи.
 
 
Мокр асфальт.
Фонарям сиротливо.
Освещённые улицы мрачны.
Звуки редких шагов торопливых
рассыпаются эхом дрожащим.
 
 
Превышают водители скорость —
безвозбранны дороги в час поздний.
Скучно на перекрёстках. Спит город,
затуманенный дымкой морозной.
 

Яркие встречи

 
Ноябрь, прощаясь, слёзно хнычет,
пугает снежными ветрами,
но я раба своих привычек…
мне нравится гулять утрами.
 
 
Свежо. Роняют клёны листья.
Чуть влажный тротуар в узорах.
Похож на дальний гром охрипший
воинствующий рокот моря.
 
 
Кивнув воркующим голубкам,
на краешек скамьи присев,
я, взгляд прищурив близорукий,
жду обретённых здесь друзей.
 
 
В ту осень
было «жуткой» встряской —
в толпе заметить двух влюблённых:
мужчину в старенькой коляске
и женщину с лицом мадонны.
 
 
Её берет из фетра \жёлтый\
до слёз мою встревожил память;
смотрела им вослед я долго —
такой же точно был у мамы.
 
 
Мне вместе с ними быть приятно;
мы будто-бы сто лет знакомы.
Их пёс \породы непонятной\
теперь мой трепетный поклонник.
 

Наконец-то зима заглянула
в мой город

 
Наконец-то зима заглянула в мой город.
Снег в январское утро пошёл…
Белый бархат на плечи накинули горы,
порт закутался в кипенный шёлк.
 
 
Одеялом ворсистым укрылись дороги,
на скамьях рушники разлеглись,
кипарисы, сверкая, утратили строгость,
стал жемчужным самшитовый лист.
 
 
Ей конечно во вред климат влажный и тёплый,
всё ж она, перед тем… как уйти,
в каждый дом заглянув через стёкла,
не забыла и пляж навестить.
 
 
После долгой разлуки радушно и нежно
каждый камешек расцеловав,
в безмятежной тиши по всему побережью
расстелила она кружева.
 

Банально о дружбе…

 
Володя, Оля, Игорь, Настя, Рита, Шура —
старинные друзья,
для них всегда открыта дверь в наш дом,
в гостиной три на семь в нарядах некутюрных
под Новый год мы снова соберёмся за одним столом.
 
 
У нас хрустальных рюмок и бокалов хватит.
На праздничные дни в прокате мы оформим серебро.
Расшитую атласом бабушкину скатерть
тесно^′ уставим провиантом из крестьянских погребов.
 
 
Любимых, список крупным почерком составив,
отправим в супермаркет, объяснив детально что… почём…
из овощей салатов дружно настругаем,
в фольге карпушу до румянца золотого запечём.
 
 
Добра в двенадцать пожелаем чашей полной
мы даже тем,
кому сегодня наш народ заклятый враг;
поднимем тост за тех \кляня любые войны\
кто жизнь свою в бою сложил во имя мира и добра.
 
 
Из нас никто спать не захочет до рассвета,
хмельные, позабыв о возрасте своём,
начав с романсов, мы дойдём до песен детских
и с выходом цыганочку станцуем босиком.
 

Ей снился розовый шиповник… Анне

Несказанные речи

Я больше не твержу.

Но в память той невстречи

Шиповник посажу.

Анна Ахматова

 
Лишившись солнечного света,
тускнел природный гобелен.
Сияли звёзды. Незаметно
вечерняя сгущалась темь.
 
 
Перо скользило исступлённо…
Нещадно комкались листы…
Касался стёкол запылённых
неяркий блеск лучей косых.
 
 
Забыв порою ставить точки,
впустив свет месяца в окно,
она пыталась в час полночный
открыть небесное в земном.
Устав, она со взглядом грустным,
застыв у прерванной строки,
потрогав дымчатые бусы, \подарок М. Цветаевой\
шептала: «Бог, её прости».
 
 
Закрывший небо мрак чернильный,
не дал заре заполыхать…
На лист /под хриплый рокот ливня/
легла последняя строфа.
 
 
Прильнувшей к скатерти ковровой,
под стоны пляшущей грозы,
ей снился розовый шиповник
в дрожащих капельках росы.
 

Ночные страсти-мордасти

 
Нагулявшись по-над речкой,
месяц нежится беспечно за горжеткой облаков.
Ведьма, крюк дверной проверив,
в склянке взбалтывает зелье из пиявок и жуков.
 
 
Третий час, забыв про ужин,
мотыльки устало кру^′жат под разбитым фонарём.
По аллеям узким в теми
в балахонах бродят тени, ищут прошлое своё…
 
 
Вверх подняв в экстазе крылья,
дичь высматривает филин в глу^′би и^′вовых кустов.
Прижимаясь близко к маме,
спят в заброшенном сарае восемь палевых щенков.
 

Прости меня, что беспокою…

 
К тебе, Всевышний, обращаюсь
покорно голову склоня,
я грешница, молитв не знаю,
лишь помню вкратце «Отче наш».
 
 
Прости меня, что беспокою,
тебя, под сполохи зари…
что стихотворною строкою,
в час ранний смею попросить.
 
 
Нет… не послать богатств несметных,
не отомстить за сплетен жгут…
Мне, женщине, земной и грешной
дай, Господи, тебя прошу.
 
 
Хулою дом не обесчестить,
быть нужной для своих детей,
а также в жизни быстротечной,
не стать чужою для друзей.
 
 
Не дай…
в душе небеспечальной…
хранить уныния багаж;
а для стихов не гениальных,
оставь мне крылья и кураж.
 

В поэзии… конечно… я не гений

 
В поэзии, конечно, я не гений.
Ей, безусловно, умный критик нужен;
советы дельные \без оскорблений\
уверена, звучанье строф улучшат.
 
 
Мне главное, чтоб не плевали в душу,
её открыть в общенье не пытались,
не заставляли ахинею слушать,
подошвою по строчкам не топтались.
 
 
Я манией величья не страдаю,
к чужим успехам отношусь спокойно,
природу, мир и дружбу воспевая,
горжусь своим народом и страною.
 

Я обожаю возраст свой

Можно быть восхитительной в 20 лет, очаровательной в 40 и оставаться неотразимой до конца дней своих.

 

Коко Шанель

 
Сентябрь. Двадцатое число. Безлунной ночью в поздний час,
с задумчивой улыбкой лист обняв,
я, неотточенным пером… словесную сплетая вязь,
рисую настоящую себя.
 
 
Рифмую свой портрет строфой… слегка шутливый тон избрав,
скрывая откровенное своё:
как трудно мне вставать порой… никто не должен это знать…
Моих… никто не должен видеть слёз.
 
 
Солидный возраст… ну и что… о нём не помню я совсем.
Да и зачем… кому-то «стаж» его?
Кипит в душе моей ещё вулкан невиданных страстей,
и даже бес щекочет мне ребро.
 
 
В глазах…. ещё всё тот же блеск. Кутюр… я в курсе перемен:
оборочки и рюши стиль не мой…
В стихах… мне сердцу близок Фет. Особо радуют «Шанель»
и мамины серёжки с бирюзой…
 

Бескрылая

 
Бескрылая… я всё ещё летаю
наоборот лопатки развернув,
признанья не ищу, стихи слагая,
живу…
не подражая никому.
Прильнув к тетради,
возраст забывая,
я, по ночам безумствуя в строках,
навеки опрометчиво влюбляюсь
и, разлюбив, прощаюсь навсегда.
 
 
В куплетах
благородство воспевая,
войдя в азарт, на время не смотрю,
слова простыми рифмами сплетаясь
бегут подобно горному ручью.
 
 
С действительностью дней соприкасаясь,
я осуждаю современный мир;
я ненавижу войны… их хозяев
считаю сумасшедшими людьми.
 
 
Пишу…
себя поэтом не считая,
не покупаю званий и заслуг…
Удобно жить мне птицею нестайной,
летать не подчиняясь никому.
 
 
бескрылая…
я всё ещё летаю…
 

Внесённая ветром

 
С годами жизнь стирает встречи.
Но эту
память сберегла.
Однажды в городе Одессе
я оказалась по делам.
 
 
Кончался день.
Сырой завесой
отель окутан был с утра,
душе
был узкий номер тесен
и я спустилась в ресторан.
 
 
Под крапы,
разнося хрипенье,
не утихал раскатный гул.
Безрадостно тянулось время…
И вдруг…
дверь ветер распахнул.
 
 
В костюме стильном,
шляпке чудной,
с весенним «заревом» в глазах
из неизвестного откуда
её внесло в унылый зал.
 
 
Поправив шарф,
с предплечья сползший,
перчатки медленно стянув,
она, «рассеивая солнце»,
прошла к свободному столу.
 
 
Ажурными вдруг стали стены,
как будто поменялся век,
волнующий ноктюрн Шопена,
звучал концертно в голове.
 
 
Она была неотразима…
пьянила аурой своей.
Вздыхали трепетно мужчины,
в мечтах притрагиваясь к ней.
 
 
От ревности,
забыв про скромность,
их дамы ёрничали вслух…
Не слыша голос посторонний,
взгляд женский плавал по стеклу.
 
 
Он, утонувший в окнах тёмных,
кричащий немо,
был не здесь…
дрожала в пальцах утончённых
из чувств настоянная смесь.
 
 
Хрусталь,
увитый позолотой,
касался нежно женских губ…
казалось незнакомка Блока
зашла сюда передохнуть.
 

Невымышленная история

верлибр

 
Могла бы вчера…
в крайнем случае завтра…
Нет же…
именно в мой день рождения
совсем, как у Есенина…
Помните,
«где златятся рогожи в ряд»,
так и у меня,
сука ощенила семерых щенят.
Сейчас мода на собак элитных,
а эта приблудилась к калитке…
Простите,
какая-то мразь
в дождь проливной и грязь
привезла
и выбросила из транспорта
на дачах дворнягу без паспорта.
А псина: глаза, что плошки,
экстерьер с журнальной обложки.
Взгляд
сердце сжимает до дрожи.
Говорю: «Ну, заходи, мой хороший».
Думала мальчик, оказалась девица.
Накормила,
водицы дала напиться.
А в веранде ещё…
трое глазастых, гавкучих.
Думаю: «Была не была,
пусть будет и эта до кучи!»
А теперь это не куча-большая семья.
У неё-то все хорошо.
А, что буду делать я?
 

В Москве, наверное,
сейчас снег белый… белый…

Б. М.

 
Мой добрый друг, вы угадали… мне не спится…
Под перезвоны струй январского дождя
листает память пожелтевшие страницы
времён, которым не вернутся никогда.
 
 
А вы… небось, вдыхая дым сигары крепкой
обняв глазами влажных стёкол окоём,
предавшись грёзам, в час холодный предрассветный
с собою рядом представляете её.
 
 
Пронзённый чувствами, желанье не скрывая,
волнуясь тянетесь к бокалу с коньяком…
В любви ей \позже на полвека\ признаваясь,
себя вините в одиночестве своём.
 
 
В Москве, наверное, сейчас снег белый… белый…
Мороз зашторил хризантемами окно.
А в нашем городе в свинцовой дымке небо,
сверкает молния и веселится гром…
 

Почти сказка

 
Прощай вчерашнее ненастье…
Ноябрь к концу.
На спад дожди.
Сложив оставшиеся краски,
готова осень уходить.
 
 
Простоволосая, худая,
бледна,
в глазах
туман сухой,
хоть сердце боль порой сжимает:
нет слёз
ей дышится легко.
 
 
В душе её нет скрытой тайны,
нет чёрной зависти и зла,
казна до донышка пустая,
то, что в ней было,
раздала.
 
 
Смутилась чуть, взглянув на свёрток:
«Она в мехах…
Зачем он мне?»
— и положила на скатёрку
огнём пылающий браслет.
 
 
Рядком легло кольцо с опалом:
«Зиме на память будет пусть.
Ну вот и всё… пойду пожалуй,
пока метель не скрыла путь».
 

Караван идёт вперёд

 
То ли полночь… то ли позже…
Ветер.
Темень тяготит.
На душе от дум тревожно…
День скорей бы наступил.
 
 
Край подушки колет прошвой,
голоса в ушах звенят,
не засну никак, что вожжи,
подо мною простыня.
 
 
То мне жарко, то я стыну…
взгляд скользит по складкам штор…
в сердце слёзно и полынно,
но заплакать… ни за что!
 
 
Крестик сжав в руке, смешная,
повторяю я, как счёт:
«Ну и пусть собака лает —
караван идёт вперёд».
 

Лгунья ты, товарищ птица

 
В роще зелено и шумно,
птахи гимн поют весне,
вздыбив перья муж кукушкин
перекрикивает всех.
 
 
«Ты, кукушечка-кукушка,
верь, тебя добрее нет,
разреши спросить супруга,
сколько жить ещё мне лет?»
Звуком, схожим с голубиным,
та согласие дала,
с позволенья половины
я вопрос и задала…
 
 
Клюв почистив благоверный,
прячась в новенькой листве,
одноразово и нервно
дал немедленно ответ.
 
 
Увлажнились чуть ресницы,
что-то дрогнуло внутри.
Лгунья ты, товарищ птица,
надо честно говорить.
 
 
Правду ты, теперь послушай:
«Доверять тебе нельзя.
Мне супруг другой кукушки
обещал все пятьдесят»…
 

С точки зрения науки и уже проверенных наблюдений & знаний кукует самец кукушки, а не самка (она создаёт такие своеобразные гууулящие звуки, которые походят немного на голубиные. Кажется, что птица хохочет).

Мадам, не будьте любопытной

 
Зачем Вы…
мы же с Вами шапочно знакомы,
мне навязать пошиб хотите свой…
Зачем, вторгаясь в жизнь мою бесцеремонно,
копаетесь в корзине бельевой.
 
 
Вам не по нраву мой характер непокорный…
Меж нами дружбы не было и нет.
Мадам, не будьте любопытной и упорной
биографы не требуются мне.
 
 
Изводит Вас самодостаточность чужая,
особенно к успехам зависть ест.
Гневя^′сь на тех, кто Ваши нервы раздражает,
бесстыдно составляете досье.
 
 
Подробно изложив, из бабьих слухов факты,
в их неправдивость /личный/ вклинив бред,
забыв, что с детства крестик носите с распятьем,
Вы видите желаемый эффект.
 
 
Дым m`arlboro кружит над письмецом подмётным…
Спокоен лист… бумаге всё равно.
Вы, явно представляя жертву за «решёткой»,
исходите от радости слюной.
 
 
Но сколько и кому б Вы ложных дел не шили,
страною не оценится Ваш труд,
на Вас висеть /всю жизнь/ он будет тяжкой гирей —
не здесь нам по заслугам воздадут.
 
 
Никто сверх срока на земле не загостится,
мы все уйдём, с собой забрав грехи.
Мадам, к психологам немедля обратитесь,
ген охлофобии попробуйте убить.
 

Письма

 
Она…
решив от захламления
очистить к Пасхе антресоль,
в шкатулке, выцветшей от времени,
нашла блокнот для адресов.
 
 
С него сдув пыль, помолодевшая,
бесценнейший винтаж забрав,
легко спустившись с мини лестницы,
достала ручку и тетрадь.
 
 
Всплывали в памяти знакомые
отображения друзей…
внезапной радостью взволнованной
ей написать хотелось всем.
 
 
Она их мучила вопросами,
своё пыталась рассказать;
мелькали грусть, тоска, восторженность
в уставших от очков глазах.
 
 
Не выходили тексты сжатые,
строка вползала на строку,
сутулилась спина озябшая,
вслух возмущался венский стул.
 
 
Сравнявшись, стрелки
сутки сдвинули.
Не глядя, сколько на часах,
она писала письма длинные,
не зная, жив ли адресат.
 

Любовная лирика

А просто помни

 
Не уверяй, что никогда…
что так впервые,
что ждал меня во всех годах,
что ты счастливый.
 
 
Смотри, прозрачный флёр окрест!
Даль рядом будто…
У нас с тобой в запасе есть
почти полсуток.
 
 
Ты слышишь… колокола звон…
Без посторонних
нас повенчают без икон
аккорды звонниц.
 
 
Пусть
солнце, радуя январь,
сорит лучами.
Волной
обточенный янтарь
возьми на память.
 
 
Прошу тебя,
в прощальный миг
мне на перроне
в любви до гроба не клянись,
а просто помни.
 

Жемчужная метель

 
Морозный ветер стынь разносит.
Укрывшись мглой, дрожит заря.
Шурша, редеют кроны… Осень
снимает медленно наряд.
 
 
Пустой причал.
Над ширью синей
клубками сизыми туман.
Однажды…
в схожее предзимье…
с тобою мы сошли с ума.
 
 
Небрежно берега касаясь,
взлетают волны с шумом ввысь;
гортанный крик голодных чаек
невольно обостряет мысль.
 
 
Она рисует день ушедший,
до крошек изводя пастель…
в тот вечер нежно-сумасшедший
мела жемчужная метель.