Пока нас помнят, мы живём. Проза, стихи

Бывают ли на свете чудеса?

Как ни странно, я себя практически не помню маленькой. Наверное, я недостаточно стара, чтобы это помнить. Ведь врачи говорят, что старики помнят то, что с ними было давно, а того, что было вчера – не помнят. Так что я состарилась только наполовину – не помню, что было давно также, как и то, что было вчера. Поэтому, позволю вам рассказать то, что помню по рассказам родителей и братьев.

В начале войны, когда немцы уже приближались к Москве, папа приехал за нами в деревню в дальнее Подмосковье и предложил уехать всем в эвакуацию. Мы, мама, я, мой шестнадцатилетний брат Виктор и мои двоюродные сестры-двойняшки двух с половиной лет, гостили в двухстах километрах от Москвы в деревне у бабушки с дедушкой. Папа считал, что если мы все будем вместе, то ему будет спокойнее за нас, на фронте.

Однако бабушка, увидев вещий сон, который я описывала ранее, воспротивилась отъезду, сказав: «Немца здесь не будет и нам с дедом незачем уезжать отсюда, оставляя дом и хозяйство!»

Когда папа вывозил нас из деревни в Москву, мне казалось, что над нами кружит фашистский самолет, противно воя.

Несколько дней мы пробыли в затемнённой, подверженной налётам немецких самолетов Москве. Когда объявляли воздушную тревогу, мама не успевала нас троих одевать, чтобы вести в бомбоубежище, поэтому мы оставались дома, прятались под большой обеденный стол и там играли до отбоя…

Уезжали мы из Москвы, когда к ней стягивались войска не только для обороны, но и для парада в честь очередной годовщины Октября – брат это вспоминал. Ехали мы на полуторке, крытой брезентом, в Пензу, куда машина везла кого-то по делам, захватили заодно и нас. Ночи были холодные, ночевать просились в деревенские избы. В тяжёлые времена люди сплачиваются и помогают друг – другу. Поэтому и нас пускали переночевать, хоть нас было шестеро, вместе с шофёром. В тепле, за чаем, начинались расспросы: «Что, это все ваши?» – указывая на малышню.

«Да, мои, сыну шестнадцать, дочка, а эти двойняшки – сиротки. Мать умерла в роддоме, а отец, как и положено, на фронте. Всем им по два с половиной года».

Тут одна из женщин и говорит: «Попомни мои слова, за твою доброту все твои вернутся с войны!» Мама, не поверив, запричитала: «Такая война…». Но и это предсказание сбылось.

Вернулся с войны мой отец, хотя несколько раз был на краю гибели, вернулся старший брат, окончивший в июне сорок первого школу с отличием, но поступивший вместо запланированного ВУЗ-а в артиллерийское училище и распределённый, по его окончании в Подмосковье, оберегать Москву от налётов фашистских самолётов. Вернулся и второй брат, который ушёл добровольцем на фронт, как только ему исполнилось восемнадцать… А вы говорите – чудес не бывает…

Мамины рассказы

Мой отец – Майоров Николай Иванович – кадровый военный, воевал в Первую мировую войну, в гражданскую, в финскую и в Великую Отечественную войну. Закончил войну с многочисленными наградами в звании гвардии полковника. Мама – Майорова Елена Степановна, пока не было детей, учительствовала, а как появились дети, стала обычной домохозяйкой на иждивении мужа. Будучи военнослужащим, папа подчинялся приказам и служил там, куда его направляли, а вместе с ним переезжала и его семья.

Первый мамин ребенок – Ниночка – умерла от воспаления легких зимой 1921-го года, а в 1923-м году родился сын Владимир, в 1925-м году – Виктор. Когда умерла Ниночка, папа служил в Песках под Москвой. Как-то к ним в дом пришёл проверяющий из Москвы. Он увидел пустую детскую кроватку и спросил: «А где же ребёнок?» Мама молча показала в окно, из которого было видно кладбище. Проверяющий посочувствовал и вскоре папу перевели в Москву. На всё лето воинские части переводили в летние военные лагеря, где они продолжали военную подготовку в полевых условиях, а семьи командиров жили поблизости, иногда на территории гарнизона, а иногда и среди местного населения.

Аттестат. Фото из семейного архива

Однажды, прогуливаясь с ребятами, мама зашла в соседнюю деревню и спросила свою знакомую Валю. Оказалось, что Вали нет дома, и её мать сказала, что Валю можно найти в поле, куда она орать поехала.

– А что же она там орёт? – спросила мама.

– Да, по-вашему, значит пашет.

В другой раз мама вышла на просеку, где ещё трудились лесорубы. Мама хотела присесть отдохнуть на только что срубленную сосну, как вдруг её остановил молодой парень-лесоруб: «Не садитесь, а то обсеритесь». Мама возмутилась: «Почему же я обсерюсь?» Лесоруб пояснил, что серой они называют смолу, а если замажетесь смолой, её трудно очистить… Как-то в других лагерях мама пошла вешать выстиранное белье на чердак – так было принято. Чердак двухэтажного дома был высокий и к нему вела крутая лестница. За мамой увязался соседский малыш. Мама его пыталась остановить, говоря, чтобы он за ней не ходил, но малыш всё лез и лез, вдруг оступился и кубарем скатился с лестницы. У мамы, как говорят, сердце в пятки ушло: «Что же будет». Но малыш даже не ревел, поднялся и гордо сказал: «Во, как я умею плыгать!»

Ещё мама запомнила такую сценку в парке, где гуляли молодые мамы с детьми. За одной из мамаш стал приударять молодой офицер. Её сыночек играл в песочнице, но он помнил, что, уезжая в командировку, отец наказывал ему следить за мамой. Он так и сделал. Видя, как мать оживленно беседует с молодым человеком, он один раз позвал мать, потом второй. Никакой реакции, мать только отмахивается. Тогда сын заорал: «Мам! Я в штаны наклал».

Офицер смутился и удалился. Матери нечего было делать, как подойти к сыну. Но оказалось, что это была «военная» хитрость мальчишки, чтобы отогнать назойливого ухажёра.

Мама с папой, будучи молодыми, наблюдали, как соседский мальчик, глядя в окно, говорил своей маме: «Вон Вася идёт». Оказалось, что это был его отец. После этого мои родители решили обращаться друг к другу при детях «папа» и «мама».

Когда мы были в эвакуации в Пензе, с мамой произошел такой случай. Мама пошла на рынок за продуктами. Долго стояла в очереди и услышала, как кто-то, вспоминая довоенную жизнь, рассказывал, как вкусно было есть фаршированную утку или гуся. На что другой человек, вздыхая, ответил, что это сейчас он с удовольствием и по отдельности съел.

Уже с продуктами мама шла по рынку, в одной руке неся тяжёлую сумку, а в другой дамскую, в которой, конечно же, были документы и деньги. Вдруг она услышала щелчок замка дамской сумочки. Обернувшись, она увидела мужчину, который лез в её сумочку. Мама не растерялась и строго сказала: «Прежде чем лезть ко мне в сумку, поинтересовались бы, сколько у меня детей». На что вор спокойно ответил: «А вы, гражданочка, не так сумочку носите». «А как же её носить?» – «Под мышкой», – ответил вор и скрылся.

Помните фильм «Офицеры»? Так вот, некоторые говорят, что этот фильм почти про нашу семью: папа и братья воевали в Великую Отечественную войну. Племянник, его дочь и внук выбрали ту же профессию – «Родину защищать». Династия продолжается.

Награды Николая Ивановича Майорова

Папа и мама были красивой парой. Из-за занятости папы редко попадали в театр, и поэтому мама никак не могла «угнаться за модой»: все в длинном, а она в коротком платье и наоборот. Папа по этому поводу шутил, что она является законодательницей моды.

Фамилии бывают разные, иногда даже чудные, я, например, встречала такие фамилии, как Бабминдра, Педан, а в институте на факультете экономики сельского хозяйства деканом был Жеребилов, а общеэкономического – Озеров. У папы в части служил врач Кобылкин и у него была замечательная семья.

Но однажды, рассказал папа, молодые офицеры разыграли молодых людей: юноша представился девушке – Жеребцов, а она в ответ – Кобылкина. Так они и не поняли, настоящие ли это фамилии, и расстались.

Наша соседка по лестничной клетке рассказала маме, как её обманула якобы глухонемая девушка. Соседка только что получила зарплату, а на улице к ней подошла девушка и знаками стала показывать, что ей нужна монетка, чтобы позвонить по телефону-автомату. Соседка показывает, что у неё нет мелочи. Тогда та сама лезет в сумку и перебирает купюры, убедившись, что там нет нужной монеты, уходит. И только дома соседка обнаруживает пропажу денег и соображает, что глухонемая не может говорить по телефону, а ей так было жаль эту симпатичную девушку.

Ниночка

Как-то при переезде я разбирала вещи в мамином шкафу. Среди старых поношенных вещей я нашла лоскут плотной белой ткани, а в нем – детское платьице, сшитое из портяночного материала. Это была вечная мамина память об умершем первом ребенке: на лоскуте ткани маминой рукой выведено: «Ниночка умерла двадцать первого декабря тысяча девятьсот двадцать первого года в возрасте одного года и пятнадцати дней…». Я конечно из маминых рассказов знала, что помимо двух братьев у меня была бы еще и старшая сестра. Всё это я принимала довольно спокойно, будто это было, а может и нет… Тем более, мама вздыхала, что если бы она осталась жива, то по возрасту попала бы на войну и могла бы там погибнуть. А тут при виде этого платьишка у меня сжалось сердце, к горлу подступил комок и глаза затуманили слёзы. Мне вдруг стало жаль всех: и маму, и Ниночку, и себя. Это стиранное-перестиранное сероватое детское платьице из грубоватой ткани заставило меня плакать навзрыд. «Что там у тебя?», – спросила мама. Я молча показала ей свою находку: «Как это случилось?». И мама рассказала: «А из-за моей неопытности по молодости. Это был мой первый ребенок. Воинская часть, где служил папа, стояла на станции «Пески». Я там учительствовала. Как тогда говорили, участвовала в ликвидации безграмотности населения, а в данном случае – солдат. Ниночка – белокурая голубоглазая девочка росла не по дням, а по часам, как в сказке. В шесть месяцев она вставала в кроватке, агукала, улыбалась во весь свой беззубый рот, а если её брали на руки, то она, упираясь ножками в колени взрослых, начинала приплясывать. Солдаты, которые были свободны от службы, прибегали к нам, чтобы позабавиться с «живой куклой» – нашей Ниночкой. Вскоре, я собралась погостить к своим родителям в деревню и показать дочку. «Вот это – твоя бабушка, – сказала я Ниночке, – зови её «баба». И Ниночка тут же повторила: «Ба-ба». – «А это – твой дедушка, зови его «деда» и она сразу сказала: «Де-да». «Ой, Лена, да она у тебя жить не будет»… Тут уж я расплакалась: «Когда другие мне такое говорили, не верила, а тут родная мать…». Примета, оказывается, такая была: если ребёнок быстро не по возрасту развивается, то не жилец он на этом свете. Прошло лето, я вернулась в военные лагеря, всё пошло своим чередом. О грустном забыла. Вот уже и декабрь. Скоро день рождения Ниночки. Надо же ей годик справить. Решила пригласить жён командиров – папиных сослуживцев. Декабрь в ту пору стоял суровый, хоть и снежный, а мороз в прямом смысле трещал. В один из таких морозных вечеров я и отправилась по соседним избам приглашать гостей. Ребёнка не с кем было оставить, вот я её закутала в одеяло и к соседке, затем к другой. А от них скоро не уйдёшь: поболтали, обменялись мнениями о том, о сём. Особенно засиделась у последней товарки, а доченька так закутанной в одеяло и была. Выхожу я из избы, за мной пар клубится, тут Ниночка глубоко вдохнула морозный воздух, а я на это внимания не обратила. Вот на другой день моя девочка и разболелась: плачет, жар у неё… Вызвали фельдшера, тот назначил лечение, вроде и помогать стало. Только он, фельдшер-то, уходя сказал, что лучше бы детского врача вызвать, он де не специалист в детских болезнях. Это мне запало в душу, вспомнила о примете. Нашли «детского» врача, да лучше бы и не находили – коновал это какой-то был… Поставил диагноз «паратиф» и велел лечить примочками. Так вот я своими руками дочурку мою, Ниночку, на тот свет и отправила…

Но примета тут не причём, просто тогда не умели лечить воспаление лёгких, да и дети теперь куда более развитые, чем в те времена. Когда же у меня второй ребёнок родился Володя, так мы с папой поначалу его считали дурачком: и не говорил долго, и ходить поздно стал – опять же мы не знали, что мальчики развиваются позже… Кстати, тебя мы в честь Ниночки и назвали.»

Прошло много лет. Мамы не стало… Опять, перебирая мамины вещи, наткнулась на детское платьице, сшитое из портянки, – платье моей старшей сестренки Ниночки. Как же тяжело жили люди в то время, а детей растили…

Народная примета и вещий сон

Итак, мы оказались в Пензе. Нам, детям, все было интересно: увидев на улице недействующий фонтан с белой окантовкой, Таня воскликнула: «Ой, какой большой горшок!»

Как – то закончилась крупа и мама сказала: «Вот доедим кашу – и зубы на полку». «А как же мы их вынем? Они не вынимаются у нас!» – заметила маленькая Галя.

В эвакуации мы жили в коммуналке на втором этаже двухэтажного дома, в ближайшей к лестнице комнате. Как – то на этой лестнице поутру взрослые обнаружили храпящего крупного молодого человека. Нам, детям, он показался просто огромным, как дядя Степа. Им оказался молодой матрос, очевидно перепутавший лестницу с трапом.

Помимо этого происшествия, с нами было там много других замечательных событий. Два случая расскажу.

Как – то брат принёс из колонки ведро воды и поставил его на скамейку. Вода была холодная, а ведро вдруг зашумело, будто его на горячую печь поставили. «К чему бы это?» – мама побежала к соседке. «Да это к вестям», – говорят ей.

И что вы думаете? Наутро я проснулась с плачем: «А где папа?» – «Как где, на фронте» – говорит мама. «Нет, он здесь был, а шинель его вот там висела!» – хныча, показываю на пустой гвоздь, вбитый в шкаф. Меня с трудом успокоили. Но уже этой ночью стучит в дверь соседка и говорит: «Вас там какой – то Николай Иванович спрашивает». Мама бросилась вниз по лестнице, внизу стоял мой отец. Он был в Пензе по делам и заехал нас навестить. Все произошло так, как было во сне. Мама боялась, что я могу испугаться, увидев отца, но я только обрадовалась – папа был рядом и шинель его висела на гвозде…

Сочинение ко Дню Победы

Мой прадед Майоров Николай Иванович (1897 – 1980 г.г.) – ровесник маршала Советского Союза Георгия Константиновича Жукова – и его сыновья, а мои дедушки Владимир Николаевич (1923 – 2000 г.г.) и Виктор Николаевич (1925 – 2005 г.г.). принимали участие в Великой Отечественной Войне.

Династия Майоровых

Когда наша семья – дедушки, бабушки и мама с папой собирались за праздничным столом 9-го мая, они вспоминали тех, кто защитил нашу страну от фашизма. Вот некоторые истории биографии моих родственников.

Награды Владимира Майорова

Как важно быть смелым

Мой дед Владимир, ещё когда учился в школе, мечтал быть, как и его папа, военным.

Мой прадед Николай воевал ещё в Первую Мировую войну 1914-го года, потом и в Гражданскую, на стороне рабочих и крестьян, за красных.

Директор школы, в которой учился Володя, не хотел, чтобы отличник первого выпуска новой школы шёл в военное училище и даже вызывал в школу его маму, чтобы она отговорила сына от военной карьеры, ведь он, как отличник, имел право поступить без экзаменов в любой ВУЗ.

Володина мама по совету директора написала отцу в командировку о перспективе безэкзаменационного поступления сына, но он одобрил решение сына быть военным.

В июне 1941-го года по окончании школы, Володя поступил в военное артиллерийское училище, которое в начале войны было переведено в Пензу. Володя, как и многие мальчишки в ту пору, мечтал быть лётчиком, но его не пропустила военная медкомиссия, так как он оказался дальтоником. Тогда и решил он пойти в артиллерийское, чтобы сбивать самолёты врага.

В начале войны погибло много солдат и командиров, армии срочно требовалось пополнение, тогда в училище было решено провести ускоренное обучение молодых командиров для отправки на фронт. Курсанты, как и Володя, хорошо учились и стремились скорее попасть на войну, бить врага. Это был первый выпуск военного училища, и первых, лучших выпускников направили на защиту Москвы. Их зенитки стояли в окрестностях подмосковных деревень, чтобы сбивать самолеты противника на подступах к Москве.

Династия

Во второй выпуск училища попали те ребята, кто в столь короткие сроки не успел или не захотел усвоить материал, нужно было хорошо знать кроме всего прочего высшую математику и тригонометрию. Второй выпуск попал в более тяжёлые условия – в действующую армию.

И, наконец, в третий выпуск попали те, кто отлынивали от учебы, трусили, говорили, что не понимают ничего, думая, что они отсидятся в тылу. Но их послали на фронт уже не командирами, а в десант, и почти все они погибли…

Ведь недаром в песне тех лет пелось:

 
«Смелого пуля боится,
Смелого штык не берёт,
Смелыми Сталин гордится,
Смелого любит народ!»
 

Война – дело страшное и жестокое, но и на войне люди шутили и смеялись. Так, однажды, Володя прислал письмо-треугольник бабушке Тане, маме и девочкам, в котором шутил:

«Мне выдали сапоги, которые были маловаты, но спасибо мышам, их в землянках предостаточно, – они прогрызли дыры, пальцы теперь торчат наружу и сапоги впору…». А еще у бабушки хранится открытка от прадедушки Коли, в которой он в завуалированном виде сообщил, где он находится, ведь во времена войны не писали точных адресов, а только номер полевой почты. Их часть стояла под Старой Руссой, а он писал в письме: «Помнишь ли ты старую бабушкину русую косу?»

На лицевой стороне открытки, там, где пишется адрес, были портреты великих русских полководцев: Дмитрия Донского, Александра Невского, Александра Суворова, Михаила Кутузова со словами: «Пусть окрыляют Вас в бою победы русских полководцев…»

На обратной стороне открытки, где был текст, стоял штамп: «Проверено военной цензурой».

Как важно быть дисциплинированным

Как-то Володя, старший лейтенант Майоров, стоял на боевом посту возле своего орудия. Вдруг, неподалеку от него приземлился небольшой самолет с нашими опознавательными знаками, звездами. Он приземлился так близко, что сквозь стекла можно было рассмотреть лицо пилота, сидевшего неподвижно, в шлемофоне и больших авиационных очках. Второй пилот выскочил из самолета и балагурил на чисто русском языке: «Эй, лейтенант, не хочешь ли посмотреть на свои укрепления сверху?»

«Заманчиво», – подумал Володя. Но поглядев на часы, сказал: «У меня ещё два часа до окончания дежурства, так что сейчас – никак не могу».

На следующий день вышел приказ по армии, что нужно быть бдительными, а не разгильдяями. Оказывается, на нашем самолете прилетали немцы и с какой-то батареи, таким образом, взяли бойца в плен.

А у бабушки Нины сохранились документы первых послевоенных лет – справки и контрольный талон на август 1945-го года для получения карточек на хлеб, молоко и промтовары, вплоть до отмены карточек в декабре 1947-го года. Если интересно, я их покажу.

Дорога домой

Когда-то все работали по шесть дней в неделю. Поэтому, чтобы навестить родителей, которые на все лето, а то и на шесть месяцев уезжали в деревню подышать свежим воздухом, мне приходилось отпрашиваться с работы пораньше в субботу и ещё на понедельник. Папа – офицер советской армии – был на пенсии, а мама, вырастившая троих детей, была на его иждивении. Папа очень любил возиться с землей: он выращивал в Подмосковье не только картофель, огурцы, помидоры, тыквы и кабачки, но и арбузы и даже виноград, напоминающий по вкусу Изабеллу, – куст этого винограда привез из Одессы его дядюшка Майоров Константин Михайлович. Папа не ленился ежегодно прикапывать его на зиму землей, а весной откапывать. Дорога к родителям в деревню была достаточно трудна. Электричка всегда была переполнена и все четыре часа до Каширы приходилось стоять. Затем надо было ухитриться попасть в единственный вечерний девятичасовой автобус, едущий в сторону Серебряных Прудов, а затем от остановки Косяевская больница пройти пешком около двенадцати километров. Так называлась остановка, хотя больницы тогда уже не было, хотя помню, что в детстве дедушка меня туда возил на телеге к фельдшеру.

Итак, моя дорога от Каширы. Представьте себе, что вы добегаете от электрички до автобуса, а он уже переполнен. Людей же перед ним в очереди еще на целый автобус. Последний по расписанию автобус уезжает в двадцать один час. Что же нам делать? Люди бегут к диспетчеру на автостоянку. Там обещают дать ещё автобус, но все в разгоне. Ждите. Вот мы и ждем с двадцати одного до двадцати трех.

Все набиваемся в наконец поданный автобус. Примерно через час выхожу на своей остановке. Когда светит месяц, то дорога кажется сносной. От остановки автобуса надо идти просёлочной дорогой вдоль опушки леса, потом через посёлок Косяево, затем полем до Колеймино, через Колеймино (по-деревенски через Климины), снова полем и ты уже дома у родителей. Как все легко на бумаге… А теперь представьте: луна скрылась за тучами, темень, и вы в незнакомой деревне, где нет уличного освещения и огни в избах почти все погашены – это не город, где «жизнь» ночью только начинается. Тут строгий распорядок: подъём в четыре часа утра – дойка коров (теперь фермы почти все ликвидированы), а в то время в шестидесятые годы по велению Н.С.Хрущёва личные подсобные хозяйства также были ликвидированы. У мужиков тоже тяжелая жизнь: то пахота, сев, уборка хлебов, заготовка сена, силоса, ремонт тракторов, а после работы забота о своем огороде…

Неужели они будут допоздна сидеть? Разумеется, они рано ложатся спать. Только молодёжь куролесит где-нибудь на танцах.

Однажды мне пришлось заночевать у совсем незнакомых людей – они просто вошли в мое положение. Но несмотря на их доброту, я почему-то нервничала и не сомкнула глаз до рассвета, пока не стало видно дорогу, и я отправилась в свою деревню. Другой раз, когда я уже дошла до Колеймино, была такая темень, хоть глаз выколи. Куда идти? Вдруг услышала где-то разговор. Кричу, надеясь получить ответ. Мне кажется, что мне что-то отвечают, но что не пойму. Опять кричу, еще и еще – тот же результат. Тут я поняла, что мне «отвечает» эхо. Тогда я в полной темени пошла на голоса и вышла к ферме, возле которой сидела женщина-сторожиха. Она почему-то меня испугалась и крикнула своего напарника из помещения фермы. Тот вышел и стал меня расспрашивать, куда мне надо. Услышав куда, предложил переночевать. Но я, помня, как не сомкнула глаз, отказалась. И попросила проводить меня до цистерн в поле. Мне казалось, что оттуда я найду дорогу. Он меня ведёт, как вдруг навстречу нам машина с молодежью, возвращающейся с танцев. Мужик останавливает шофёра и тот обещает, что на обратном пути отвезёт меня до дому. Я не очень поверила и мы продолжили путь. Вдруг нас догнала машина и шофер предложил мне залезть в кабину. Почему-то я с трудом залезла в неё и мы поехали. Темень. Вдруг он останавливает машину возле леса и спрашивает: «Узнаёшь?» Я отрицательно мотаю головой. Проехали ещё немного – опять та же история. «Ладно, сам довезу», – говорит парень. И правда довёз. Было уже два или три часа ночи. Родители только что легли и поэтому сразу вышли на стук. Шофёр попросил только ведро воды – вода в радиаторе закипела, а папа дал ему ещё бутылку водки – такая была такса за многие услуги.

Как-то по дороге к родителям со мной произошёл такой случай: поехала первой электричкой, в Кашире спокойно села в автобус и доехала до Косяево. Однажды местная женщина показала мне более короткую дорогу от автобусной остановки: надо было идти не просёлочной дорогой, а тропинкой через лес. Сошла с автобуса, иду к лесу. Чуть поодаль на опушке стоит трактор и два тракториста мне что-то кричат. Я не поняла, что и не обратила на это внимание, подумав, что они просто заигрывают со мной. Когда я уже выходила из леса в деревню, мне навстречу шла женщина с двумя детьми, которая меня спросила, не встретила ли я кого по дороге.

Я спокойно ответила, что нет, так как подумала, что или её кто-то обогнал, или она идёт кого-то встречать с автобуса… Тогда она мне рассказала, что рано утром была облава на преступника, бежавшего из тюрьмы и изнасиловавшего в лесу молодую женщину. Но меня Бог миловал… Конечно после её рассказа мне было страшновато ходить этой дорогой, тем более, что моя первая проводница, как-то встретив меня, поведала, что и её – местную как-то напугали чужие парни так, что она заблудилась в лесу почти возле своего дома. Но другой дороги для меня не было, так что побаивалась, но шла.

В другой раз я вышла из автобуса и со мной ещё один пассажир. Вместе мы вошли в лес и он стал меня расспрашивать, не страшно ли мне идти лесом. Тогда я ответила ему фразой, услышанной только вчера в какой-то пьесе по телевизору: «А чего мне бояться, я же с вами иду». Вопрос и ответ повторялись несколько раз, пока мы не вышли из леса.

Нина Майорова

Помните, как я описала случай, когда ночью пыталась пройти мимо баков в поле к родителям в деревню. Так вот как-то я заблудилась даже светлым днём. А было так: я уже дошла с тяжёлым рюкзаком до этих цистерн. В это время на поле работали трактористы. Вдруг меня догоняет молодой человек на мопеде. Я тогда не знала, что это мопед. Я прошу молодого человека мне помочь. Почему-то я думала, что он погрузит рюкзак на мопед, а сам пойдет рядом со мной – я ему объяснила, куда я иду. Но парень взял рюкзак, вскочил на мопед и укатил. Я испугалась, ведь в рюкзаке были продукты, деньги и документы. Я решила пойти не дорогой, а ему наперерез. И оказалась в незнакомой местности на перекрёстке трех дорог. Куда идти? Вдруг навстречу мне на мотоцикле с коляской едет мужчина. Когда он приблизился, я узнала соседа по деревне тракториста Алексея Ивановича Скалина. «Что ты тут делаешь?» – спросил он. Оказывается я ухитрилась добежать до соседней деревни… На его вопрос я ответила вопросом: «А вы не видели парня с рюкзаком на… или может он привёз рюкзак к моему дому?». «Нет, – отвечает сосед, – я только что оттуда, никого у нас в деревне не было. Садись, подвезу».

Привёз он меня к родителям, а я чуть не плачу – рюкзак жалко. И не поев, а в дорогу я никогда не ем, я отправилась в обратный путь уже по дороге рядом с лесом, где тот парень хотел собирать грибы, – вдруг он оставил мой рюкзак где-нибудь у дороги. Но ожидания мои не оправдались. Так я дошла до «злополучного» поля, где мне «удружил» незнакомый парень. «Что ты уже обратно?», – спрашивают трактористы, работающие в поле. Значит они меня заметили. Я им рассказала, что случилось, и они обещали мне помочь, хотя я уже не надеялась на успех. Один из них повел меня на дорогу к Серебряным Прудам, усадил в попутку и попросил доставить в милицию, сказав при этом, что у них в деревне нет таких ребят. Другой тракторист побежал в контору, чтобы позвонить в милицию и рассказать о случившемся. В то время как в милиции я подробно описывала содержание рюкзака, вдруг раздался телефонный звонок и кто-то сообщил, что рюкзак нашёлся. Оказывается, когда тракторист пришел в контору, чтобы позвонить в милицию, его рассказ о случившемся услышала жена парня, взявшего у меня рюкзак. Она, почему-то, в это же время оказалась в конторе и сообщила, что рюкзак у них дома. Меня на милицейской машине привез прямо к дому, где жил «похититель», молодой милиционер, довольно симпатичный. Он потребовал, чтобы я проверила содержание рюкзака. Всё было на месте.

С трудом мне удалось уговорить этого милиционера довезти меня с грузом до дому. Но я не знаю, как это вышло, мы проскочили поворот к нашей деревне и опять оказались на распутье трёх дорог, и как я его ни уговаривала, что осталось ехать совсем немного, он остался непреклонен и повёз меня обратно прежней дорогой и высадил у того поворота, который сам не заметил. Я, очевидно, от обиды и усталости расплакалась. Вдруг, навстречу милицейской машине и мне едет грузовик, в кабине которого сидят три подвыпивших мужчины. Они останавливают машину передо мной, открывают дверь кабины и спрашивают, кивая в сторону уехавшей милицейской машины, не обидел ли меня милиционер, мы, мол, запомнили номер его машины. Я отвечаю, что нет и коротко рассказываю, что случилось. «Не реви, – говорят они мне, – сейчас мы доставим тебя по назначению». Они заставляют меня выпить глоток водки из их бутылки, хотя я отнекиваюсь, так как в те годы не пила крепких напитков, да и вообще была брезглива.

Они же настояли, надеясь, что это меня успокоит, и я перестану плакать. Но это не помогло, и я продолжала плакать. Зарёванную они довезли меня до дому, получив соответствующую награду от моего отца – бутылку водки. Вот как бывает. Если вам не надоело меня читать, то я продолжу повествование.

В другой раз меня вызвался проводить до автострады юркий молодой человек, так как в автобус мы не попали. Вёл он меня какими-то посадками, город шумел невдалеке, и всё предлагал посидеть. Я шла налегке, так как он нёс мои вещи, и потому отдыхать не собиралась – мне бы до дому скорее добраться. Когда мне надоели его назойливые предложения посидеть, я в сердцах сказала: «Оставь меня ради Бога!» И вы не поверите: он моментально пропал, испарился, как нечистая сила, только вещи мои остались возле меня. Я огляделась: по дорожкам парка гуляли люди, чуть вдалеке шумела автострада. Прохожие показали мне, как туда пройти. Я взяла вещи и вышла на автостраду к какому-то мосту, а куда дальше идти, в какую сторону, не знаю. На моё счастье возле моста остановилась легковушка с молодыми людьми, которые решили искупаться. В машине остался только водитель, он обратил на меня внимание, подошёл и расспросил, почему я одна с вещами стою посреди трассы, после чего он пообещал посадить меня в безопасную попутку, где едут муж с женой. Так он и сделал.

Впоследствии я несколько раз ездила с этими людьми прямо из Москвы конечно за деньги, оплачивая бензин. Хоть они и не довозили меня до дому, а ссаживали по пути, откуда мне было идти не так далеко, как от автобуса, и время в пути сокращалось.

Как-то, опоздав на автобус, я вышла на ту же трассу, чтобы поймать попутку. Вдруг, возле меня остановилась огромная грузовая машина, в кузове которой сидели трое мужчин. Оказалось, что они едут в мою сторону. Они потеснились и я села в кабину. Дорогой, чтобы их не бояться, я как чеховский чиновник рассказывала им «сказки», что работаю в Минсельхозе, хотя в то время уже работала во ВНИИ. Вдруг они остановили машину прямо в поле. Я испугалась и выскочила из машины, как будто это меня спасло бы, если бы они что-то задумали. Но всё обошлось. Я им сказала, что просто устала сидеть. Вскоре мы поехали дальше, но опять же, не до деревни. Иду я дальше с рюкзаком, осталось идти уже не так далеко, как вдруг мне навстречу легковая машина с молодыми людьми. Я шутливо махнула им рукой, мол, разворачивайтесь, конечно, не надеясь на это. Вдруг, машина развернулась и мне предложили сесть. Они довезли меня до самого дома. Кажется, это были лесники и они знали моего папу.