– Да почему? Всякое бывает. И смешное и грустное. Но я очень люблю свою работу, и море никогда не предам. Хотите, расскажу недавнюю историю, произошедшую на том судне, с которого я сюда пришел?
– Конечно! Мне очень интересно.
– А дело было так, начал рассказ Владимир Иванович. – Большой автономный морозильный траулер более года занимался ловом рыбы в Олюторском заливе (Берингово море). Трюмы на корабле были забиты до отказа жирной селедкой, но забрать груз и подвезти свежие продукты судно-перегрузчик не могло из-за непрерывного двухнедельного шторма. Что и неудивительно, осенью в тех широтах штормит постоянно. Вот и получилось, что из-за плохих погодных условий в меню рыбаков отсутствовали многие продукты. Но экипаж, состоящий преимущественно из мужчин, страдал из-за отсутствия в рационе мяса.
Что делать? Нужно было решать эту проблему, и я, посоветовавшись со своими помощниками, принял решение запастись олениной. Благо, что на суше в тех краях пасутся стада оленей. Получив разрешение у судовладельца на два дня уйти с места промысла, чтобы запастись провизией, повел судно еще севернее. Нужно отметить, что берега Берингова моря высокие, скалистые, сильно изрезаны, и образуют многочисленные бухты и заливы. Выбрав удобное место, мы стали на якорь. И спустив бот, восемь человек во главе со мной направились к берегу.
Ступив на берег, мы, радуясь неожиданному разнообразию в монотонной корабельной жизни, поднялись на большую сопку, чтобы лучше оглядеться. И буквально сразу же увидели недалеко от ее подножья пасущихся оленей. Понимая, что теперь точно на корабле будет мясо, сразу направились к стаду. Я же опытный капитан, поэтому прихватил с собой не только деньги, но и водку. Увидев двух оленеводов – пожилого невысокого коренастого мужчину и мальчики лет десяти, подошли к ним:
– Здравствуйте, я капитан рыболовецкого судна. Мы к вам с просьбой: у нас закончились продукты, давно нет мяса. Я могу купить у вас оленей?
– Бригадира надо спросить, – сощурив и так узкие глаза и плутовато поглядывая на нас, незваных гостей, ответил коренной житель.
– А кто бригадир? Где его найти? – спрашиваю.
– Я – бригадира, – важно, выпятив грудь колесом, ответил мужчина.
– А-а, понятно. Вот и хорошо. Ну, тогда, бригадира, продай нам трех оленей. Вот тебе деньги. Нам очень нужно мясо.
Но мужчина отвел мою руку с протянутыми деньгами, и произнес:
– Деньги – нет. Одеколона давай.
– Вот те на! Уважаемый, у нас нет одеколона. Водка есть, можем дать, а одеколона нет. Мы в рейсе уже больше года. Все давным-давно закончилось. Уступи мясо за водку, а? – прошу его.
Но чукча, чувствуя, что пришельцы ради мяса готовы на все, гнет свою линию:
– Одеколона давай, оленя бери.
Переговоры двух сторон длились более часа. Я ему расписываю вкус водки, а оленевод, хитро щурясь, отказывается от русского напитка и требует подать ему парфюм. Делать нечего, понимая, что хитрый чукча не уступит, старший помощник, чертыхаясь, вернулся на судно. Там он собрал со всех флаконов членов экипажа остатки различных жидких косметических средств и аккуратно слил драгоценные капли в две бутылки. Получилась невероятно ядовито-зеленая смесь с явным преобладанием резкого запаха «Шипра». После этого он вернулся с ценным обменным эквивалентом на берег.
Отдал я бутылку оленеводу со словами:
– Вот тебе одеколона, оленина давай.
Бригадир согласно кивнул головой, откупорил горлышко бутылки, и, запрокинув голову, с громким бульканьем начал вливать в себя зеленую вонючую жидкость. Мы в изумлении открыв рты, смотрели на него, как на иллюзиониста. С громким звуком «буль-буль-буль», глотнув последние капли, чукча внезапно рухнул на землю, и тут же громко захрапел.
Не веря своим глазам, мы бросились к телу, издающему громкие гортанные звуки, и начали его будить. Бесполезно. Благоухающий «Шипром» на сотню метров вокруг оленевод крепко спал. Что делать?
Обозленный ситуацией, говорю мальчишке:
– Ты лови оленей. Нам нужно вернуться на корабль засветло, чтобы вовремя в точку лова возвратиться.
Но щуплый паренек отрицательно покрутил головой:
– Бригадира спит. Мне нельзя.
Делать нечего, плюнув на явно проваленное дело, мы пошли изучать окрестности. Нагулявшись по твердой земле, а не по зыбкой палубе, поэтому порядком устав, через пару часов вернулись к бригадиру. Тот как раз, позевывая, открыл глаза.
Я к нему:
– Бригадира, оленя давай.
Измученный алкогольным похмельем, оленевод протянул дрожащую руку ко второй бутылке.
– Э-э-э, нет, дорогой. На эти грабли мы уже наступали. Сначала олени, а потом одеколона, – непреклонно отрезал я.
Оленевод обреченно кивнул головой в сторону мальчишки, и тот, поняв все без слов, в течение пятнадцати минут с помощью лассо поймал крупного сохатого. А через полчаса еще двоих.
Бригадира протянул жадно руку ко второй бутылке:
– Давай одеколона.
Но наученные предыдущим горьким опытом мы заставили оленеводов вначале разделать туши. Аборигены быстро и дружно выполнили свою работу. Лишь после этого измученный сухим законом бригадир получил заветную вонючую жидкость. И, недолго думая, вновь жадно стал вливать в свой организм парфюм.
А мы волоком потащили к боту драгоценное мясо. И успев засветло вернуться на борт траулера, отправили на камбуз оленьи туши, где они были немедленно переработаны. Оленины хватило до окончания рейса, и когда экипаж заходил на камбуз пообедать, его ждали вкусные деликатесы. Лакомясь мясными изделиями, экипаж на все лады вспоминал произошедшую историю с одеколоном. И очень скоро она превратилась в байку.
Закончив рассказ, капитан взял мою левую руку. И нежно перебирая пальцы, словно считая, начал их гладить. А затем медленно поднос к своему лицу и нежно-нежно, медленно, осторожно перебирая мои пальчики, этот мужчина, с виду похожий на огромного медведя, целует и целует их. Я замираю. Мне хорошо. Вот только сердечко стучит так предательски громко, что, наверное, слышно даже на палубе. Остановилось время, даже затих шторм. И нет больше воющего ветра, скрипящего и дрожащего парохода. Ничего это нет. Есть только мы. Вдвоем.
– Товарищ командир, – в кают-компанию вбегает матрос, – рыба!
Все. Волшебные минуты нежности и уединения мгновенно испаряются. Капитан, виновато улыбнувшись, резко встает и быстро уходит. Я тоже улыбаюсь, даже не замечая этого. Через какое-то время звучат три длинных звонка – это ставят трал.
Снова становлюсь к плите. Делаю все автоматически, и, вспоминая его нежные поцелуи, улыбаюсь. Как же мне хорошо! Тихонечко мурлыча какую-то мелодию, понимаю, что этот мужчина мне чем-то близок. Может тем, что он так же одинок, как и я? Боже мой, он одинок, он свободен! От этой мысли давно забытое чувство влюбленности возвращается ко мне. Женщина обязательно должна любить, и тогда у нее все получается. Мне нравятся такие приятные, кружащие голову мысли. И изнуряющая работа на камбузе уже не кажется мне такой уж и тяжелой.
9
Так пролетела моя боевая неделя. Через семь дней на камбузе утром появилось эфирное создание, измученное алкоголем.
– Ну, что, интеллигентка, коньки тут без меня не отбросила? – Галка в своем репертуаре.
– Я – нет. А ты как себя чувствуешь? – не поддаюсь на ее провокацию и отвечаю вежливо. Хотя настроение, признаюсь честно, упало ниже ватерлинии.
– «Как ты себя чувствуешь», – с издевкой, как обезьяна в мультфильме передразнивает меня она. Но тут же сбавляет обороты, и даже как-то по-человечески продолжает. – Болею я. А ты тут, говорят, огонь и воду прошла? Молодец, я теперь к тебе придираться не буду. Думала, ты с какашками меня смешаешь. А ты ничего, молодец, не предала.
– Я не подлая, Галя, когда же ты это поймешь, – пытаюсь достучаться до этого проспиртованного сердца.
– Ну, ладно. Ты давай, готовь пока завтрак и обед, а я пойду еще полежу. А к полднику вернусь. Ты после обеда не приходи, я тебе отгул даю.
Вот в чем дело, видно выпито было много за эти дни. Вот голова и бо-бо. Отлежаться ей нужно. Ну, и ладно, мне одной даже легче. Морально легче, физически, конечно очень тяжело.
И вновь я одна на камбузе. Покормив комаду завтраком, приготовила обед, и решила прилечь на полчаса. Ноги гудят от усталости. Только легла, и вдруг вспомнила, что не выключила борщ. Галопом бегу по коридору, залетаю на камбуз. А там, возле плиты стоит моя ведьма, и огромным черпаком что-то набирает из ведра, стоящего на полу.
– Галя! Ты что делаешь? – кричу ей, и бросаюсь отнять черпак.
Она испуганно роняет его на пол, и в истерике орет на меня:
– Что, сука, решила Галю подсидеть? Всю команду мне за неделю приворожила. Только о тебе мужики и говорят. Ведьма! Ты не баба, ты ведьма! Борщ варишь лучше меня? Я тебя, интеллигентка, за это со свету сживу. Поняла?!
Прошипев эти гадости мне в лицо, она испаряется с камбуза. В помещении после нее нечем дышать, устойчивый запах спиртного душит меня. Да что же это такое! Я смотрю на черпак, на ведро и понимаю, что она задумала в благодарность за мой труд налить в борщ морской сырой воды. Эта опустившаяся женщина совсем свихнулась. Нормальная бы радовалась, что никто не заметил ее отсутствия, когда я одна пахала как папа Карло за двоих. И все из-за чего? Приревновала мою стряпню. Нет, она точно ненормальная. Нужно быть очень осторожной, ведь и правда покалечит. С такими горькими мыслями быстро навожу порядок, выливаю воду. И с удивлением смотрю на кастрюлю с борщом. Борщ выключен. Я не забыла это сделать после готовки. Это явно не склероз. Меня выручило мое подсознание. Не пришла бы я сюда, и борщ был бы испорчен. Решив постоять на морозном воздухе, усталой походкой бреду на палубу парохода. Может, на воздухе немного успокоюсь.
Вышла на палубу. Ох, как же здесь хорошо, какая красота! Огромные просторы океана дают такую необыкновенную силу. Дует холодный пронзительный ветер, волны огромной высоты падают на палубу, но от этого становится так хорошо на душе. Загудел наш пароход, и вдруг, сивучи, важно лежащие на льдинах, загудели в ответ. Папа-сивуч, килограмм на семьсот тяжело так, густо у-у-у, изящная мама, килограмм на триста, более нежно, томно так, с придыханием, но громко у-у-у, и детки-конфетки, килограмм по двести, тоже у-у-у. То ли они нас приветствуют, то ли мы им привет передаем. Да, я живу сейчас в каком-то нереальном мире дикой природы. Я засмеялась, и все мои проблемы куда-то ушли, их как волной смыло.
Матросы только что очистили палубу от чаек, вернее, от остатков, скажем так, переваренной ими пищи. Четыре человека под большим напором морской воды огромным брансбойтом, постоянно моют палубу. Эта вода, кстати, отличный антисептик, никакого запаха, и чисто. А таких огромных чаек я не видела никогда. Весят птицы, наверное, килограммов по сорок, как огромные собаки. Сейчас они важно сидят на кранцах, отдыхают. Все время огромное количество птиц сопровождают наше судно. Здесь и глупыши, и нырки, и бакланы. Они живут на палубе, едят до отвала, ругаются между собой, дерутся. Крик стоит еще тот. Между делом дружно дразнят наших собак, которые мирно жуют косточки на палубе. Периодически чайки пытаются отнять у Дика и Динки даже эти сахарные косточки. Сами уже лопаются от жира, а все туда же – обидеть наших дворняжек норовят.
Когда вижу эту хвостатую живность: собачек, сразу вспоминаю детство, родительский дом в станице. Там, в далеком прошлом, в той жизни, у нас с сестрой были и кошки, и собачки. Шустрая Динка, увидев меня, бросила трепать косточку, и, радостно виляя хвостиком, низко пригибая голову к палубе, подбежала ко мне. Я наклонилась погладить эту беспородную ласковую дамочку. Из кармана вытащила пакетик с двумя чебуреками. Мохнатая мордашка вначале благодарно облизнула мою ладонь, и лишь затем жадно начала есть. Дик, почуяв чувствительным собачьим носом дополнительный паек за сложность и напряженность при несении вахты, тут же прискакал, и на бегу поймал брошенный ему чебурек.
– Что, Виолетта Федоровна, вышли на касаток посмотреть? – раздался рядом такой знакомый голос. Это капитан.
– На касаток? А, что, они здесь водятся?
– Посмотрите вон туда, – повел меня к левому борту, – видите, за нами идут и кушают отходы из цеха.
Я такого в жизни не видела: огромные киты плывут рядом с нашим пароходом. Их где-то штук двенадцать. Жаль, что нет видеокамеры, вот бы сыну показать!
– То-то я думаю, почему чайки на кранцах отдыхают. Боятся, наверное.
– Нет, что вы, они просто объелись. Эти птицы наглые до ужаса, сейчас передохнут, и опять пир начнется. А вы, почему редко выходите на палубу?
– Просто некогда.
– Так нельзя. Вы напрасно пропускаете приятные часы отдыха. Когда смотришь на эту красоту, душой отдыхаешь. Как вы потом своим внукам будете рассказывать, что в море ходили? Вы же ничего не видите, и вам просто никто не поверит, что были в море. Так нельзя. Только одевайтесь теплей, чтобы не заболеть. Все-таки зима, холодно.
От его внимательности мне становится неудобно. Я ведь не привыкла, чтобы обо мне кто-то заботился. В моей жизни давным-двано все наоборот. И испуганная от непривычной для меня опеки, перевожу я разговор в другое русло:
–Владимир Иванович, а вы видели когда-нибудь акул?
– Да. Видел.
– И как, они и, правда, страшные?
– Очень страшные: такие зубастые, – понизив голос, заговорщески произносит он, откровенно посмеиваясь надо мной.
– А вы можете мне что-нибудь рассказать? – не отстаю я.
– Легко. Вот вы знаете, что акулы способны улавливать запах крови в разведенной воде в пропорции одни на миллион?
– Нет.
– Их чутье можно сравнить с одной чайной ложкой крови на плавательный бассейн средних размеров. А для акулы запах крови – сигнал к нападению. Однажды мы были на промысле пристипомы, или, говоря, обычным языком рыбы-кабана. На большом морозильном рыболовном траулере при пересечении экватора в районе Императорских гор, это Тихий океан, ближе к Гавайям, легли в дрейф для осуществления ремонта трала. Так, вот, в этом районе, где экипаж нашего траулера занимался выловом рыбы, уже стояла группа судов. А так как вы знаете, что в море не бывает праздников и выходных дней, а только рутинный, тяжелый, изматывающий тело и душу труд, то решили пока трал ремонтируют, на всех судах провести День Нептуна. Подготовка к празднику велась весело и лихорадочно: соорудили из проволоки корону, обмотали ее золотой фольгой. Она горела на солнце, как настоящая золотая из царского дворца. Даже лучше, потому что мастерилась в необычных условиях. Затем у боцмана взяли лом, его тоже обмотали фольгой, сверху соорудили трезубец.
Один из моряков нарядился в Морского Владыку. И когда появился Нептун со своей живописной свитой: русалками, водяными и чертями, все начали хохотать. На Русалок смотреть без слез было невозможно: здоровенные дядьки с голыми торсами, задорно трясли волосами из пакли. Новички, те, что впервые пересекали экватор, пили воду из океана. Это, кстати, обязательный обычай для новеньких – выпить стакан морской воды. Так происходит посвящение в моряки. На всех судах шутки, смех, веселье. В завершение праздника командам разрешили покупаться в океане возле своих судов.
На палубах с разных сторон выставили вахтенных матросов с биноклями, так как в этом районе много акул. Были спущены штормтрапы, чтобы экипажи могли спуститься и подняться на палубу. А с моего судна спустили бот для дежурства. Все плавали рядом со своими судами, и только один моряк увлекся и уплыл слишком далеко в океан. А в это время с борта одного судна увидели акулий плавник. Этот плавник быстро приближался к одинокому матросу. Прозвучала общая команда: «Всем немедленно подняться на борт»! Все купальщики быстро поплыли к своим судам.
Тот моряк, который был далеко в океане, тоже услышал команду, и увидел приближающийся к нему страшный плавник. Он быстро-быстро поплыл к своему судну. То, что моряк не успеет доплыть, было видно невооруженным глазом. Шансов в открытом океане у него не было, потому что акула плывет намного быстрее. Я дал команду запустить бот. И, не теряя ни секунды, вместе с двумя моряками, быстро двинулся в сторону обреченного. Все моряки, которые были в океане, уже успели подняться на палубы своих судов, и с тревогой и страхом смотрели за этим страшным поединком между человеком и акулой. С двух разных сторон на огромной скорости к моряку приближались мы и смерть. На весах стояла человеческая жизнь. Моряк, понимая, что сейчас его разорвут на куски страшные челюсти, развил такую невероятную скорость в сторону спасительного бота, что любой мастер спорта по плаванию, позеленел бы от зависти.
Мы приблизилась к моряку одновременно с хищницей. Но все-таки, на какую-то долю секунды мы были быстрее хищницы. И когда с силой выдернули за руки из воды обессилившего от смертельной гонки моряка, на том месте, где он был секунду назад, показалась чудовищная пасть огромной акулы. Она уже в прыжке щелкнула страшными зубами там, где мгновение назад был человек. Мы в ужасе рассмотрели ее вблизи: морская хищница была размером не меньше шести метров. Ее огромная туша в прыжке обдала нас брызгами. Почему-то эти брызги мне показались холодными, как ледяной дождь в России. Наверное, это от смертельно близости с опасностью. Сообразив, что добыча ускользнула, она сопровождала спасательный бот до самого судна. Пока мы шли к судну, все опасливо поглядывали на плывущий рядом огромный акулий плавник. Спасибо, что она не начала нападать, иначе итог был бы непредсказуем. Но хищница, доплыв к судну вместе с ботом, и окончательно убедившись, что ей ничего здесь не светит, ушла в глубину.
А на спасенного моряка страшно было смотреть, он был бледным, как простыня. Его трясло в лихорадке от пережитого шока, а губы тряслись от ужаса. Ну, что ж, это ему наука на всю оставшуюся жизнь: в океане расслабляться нельзя никому. Здесь опасность можно ожидать откуда угодно. Хорошо, что в этот раз все закончилось без жертв. Вот и весь мой рассказ.
– Какой же вы храбрый!
– Да бросьте. Какая там храбрость, – смущается капитан от моей похвалы.
– А у того матроса, что, рана была, если акула на него напала? Вы же говорите, что они запах крови улавливают на огромные расстояния.
– Не обязательно. Мы ведь рыбу ловили, естественно, что акулы рядом были. Ну, ладно, спасибо вам за компанию, Виолетта Федоровна, но мне пора на мостик.
Я смотрю ему вслед и улыбаюсь от мысли, что он такой добрый и храбрый. Затем тоже ухожу на свое рабочее место. Вернувшись на камбуз, нахожу на рабочем месте свою начальницу. Она усиленно делает вид, что ничего не произошло. И судя по запаху, висящему в воздухе, градусы себе Галка уже добавила. Поэтому настроение у этого проспиртованного создания почти в норме. Я начинаю накрывать столы на обед. Из-за моей спины раздается тихое шипение:
– Нате, жрите, чтоб вы подавились.
Удивленно оглядываюсь назад, и в ужасе цепенею от картины: Галка плюет на макароны, выложенные в тарелку, а сверху шмякает котлету.
– Прекрати! Что же ты делаешь, сумасшедшая, – отнимаю тарелку.
– Ненавижу! Всех ненавижу! Можешь весь обед выбросить, я в каждую тарелку плюнула.
– Еще раз такое безобразие увижу, скажу об этом капитану, и он тебя быстро отсюда уберет. Ни на один корабль больше не возьмут. До гроба на суше будешь водку жрать.
– Попробуй только настучать, сразу топориком по башке получишь. Безобразие, скажите, пожалуйста, – передразнивая меня, кривляется.
– Я тебя предупредила. И запомни: я тебя не боюсь. Совсем не боюсь, –говорю этому чудовищу твердым голосом.
Галка замолкает, видимо, переваривает мой ответ своими пьяными мозгами. Рассказывать о том, что она вытворяет, я, конечно, никому не буду, ни капитану, ни старпому. Если начну возмущаться, непременно скажет, что наговариваю на нее. Она ведь в море ходит не один год, не то, что я. А бабьи сплетни кому нужны? Правильно, никому. Вот я виноватой в итоге и окажусь. Мои невеселые мысли прерывает приход боцмана. Я пользуюсь этим удобным моментом:
– Саша, если твоя жена еще раз плюнет в порцию с едой, я молчать не буду. И мне всё равно, что обо мне потом скажут. Она же неуправляемая!
– Что?! Плюет в порции? Ты, что, дура, совсем свихнулась? – он кричит на Галку.
Я выхожу с камбуза. Пусть сами разбираются, по-семейному. Интересно, мне в порцию она тоже плюет? Конечно, плюет. Я же у нее враг номер один. От этой мысли меня начинает мутить. Решаю впредь накладывать себе еду самостоятельно. А то эта идиотка в следующий раз еще яд какой-нибудь сыпанет. Самое страшное, что деться ведь некуда. Отсюда не уволишься, как на берегу. Вот уж ситуация. Из камбуза вышел Саша:
– Виола, ты мне сразу же говори, если она что-то еще начнет вытворять. Хорошо?
– Да, – твердо решив больше никогда ничего ему не говорить, отвечаю.
Мне искренне жаль его. После беседы с супругой он стал белым-белым, как бы инсульт не прихватил. За что такая судьба у человека?
Начался обед. Все идет как обычно, но Галка вдруг говорит:
– Выгляни в амбразуру, интеллигентка хренова и посмотри, как капитан за тобой наблюдает. Уже дырку тебе в спине прожег. Не видишь, что ли?
Поворачиваюсь к амбразуре, и тут же глазами встречаюсь с капитаном. Увидев этот откровенный взгляд, в испуге отскакиваю от окошка подальше. Еще не хватало, чтобы она обсуждала мои отношения с капитаном.
– Ну, ты и дура, – Галка крутит у виска указательным пальцем. -Переспишь с ним, знаешь, какие послабления будут? Будешь, как кот в сметане купаться. О-о-о, об этом все бабы на пароходе только и мечтают. Да и тебя не убудет, если с настоящим мужиком ночку проведешь. А то твой профессор, наверное, и уметь-то ничего не умеет. А если и умел, то с возрастом все забыл. А здесь мужик, так мужик, в самом соку.
– Пусть мечтают, я не такая. И вообще, мне послабления никакие не нужны.
– Я не такая. Я просто жду трамвая, – открыто смеется надо мной она.
Но мне абсолютно наплевать на ее глупые шуточки-прибауточки. Я уже и так знаю, что нравлюсь этому мужчине. Но почему-то не могу в это поверить до конца. Может, со мной что-то не так? Да, нет, все так. Просто я знаю и помню, сколько мне лет. В моем возрасте стыдно и смешно думать о любви. Да и жених меня на берегу ждет. Нечего голову морочить ни себе, ни капитану. Но легкий флирт я все-таки допускаю. Приятней жить, когда есть кому улыбнуться и с кем можно просто поговорить. Ведь так?
10
В это время
Дни на пароходе летят быстро. Наступил месяц март. Сегодня 8 марта, и капитан вечером собирает всех женщин у себя в каюте. Даже как-то странно, потому что на Новый год команда отдыхала всего три часа. С 23 февраля мужчин лишь поздравили по радио, а я им тогда торты напекла. Вот и весь праздник. Мы же в океане не для круиза и отдыха, а на круглосуточной работе. Но положа руку на сердце, признаюсь, что сегодняшнее приглашение очень приятно. Все-таки, нам, женщинам, хочется особенного внимания в этот мартовский день. И хотя за бортом плавают тяжелые льдины, на палубе воющий порывистый ветер сбивает с ног, а трудяга-пароход стонет и скрипит, настроение приподнятое. Ведь уже календарная весна.
По случаю праздника, с утра выпекаю торт. Галка, под кодовым названием Гюрза, даже кусок сливочного масла дала на крем. С таким скрипом от сердца его бедная оторвала. И ведь такая невиданная щедрость не оттого, что ей не жалко масло, а просто потому, что сама торт будет кушать, а не вся команда. Ну, и за это спасибо. Капитан принес нам на камбуз фрукты. У Владимира Ивановича, как в Греции – все есть. По этому случаю я еще и салатик фруктовый соорудила с йогуртом. Галка от такой расточительности весь день скрипит зубами, но молчит. Праздника и ей хочется.
Покормив команду ужином, мы стайкой, всего нас пять женщин, идем к капитану в гости. Я в каюту капитана и раньше заходила, когда занималась уборкой, и знаю, что это настоящая квартира, причем шикарная: три комнаты. Ведь Владимир Иванович при необходимости принимает у себя капитанов разных стран. В море он представитель России, почти дипломат. Английский язык знает как свой родной. В кабинете, где он нас сегодня будет поздравлять, стоят мягкие диваны, столы для совещаний и журнальный, кресла, огромный телевизор, холодильник. Но главная для меня ценность – это книжные шкафы, набитые книгами. А у меня информационный голод. Мне же не с кем здесь общаться. Все заняты своей работой, а те книги, что были у команды, я за эти месяцы перечитала.
– Проходите, пожалуйста, – в дверях каюты, улыбаясь во весь рот, стоит капитан. Он в парадной морской форме, она ему к лицу. Такой старый красивый морской волк. А, впрочем, и не старый совсем, и не такой уж и волк, зубами щелк.
Мы, как английские леди, осторожно проходим в каюту, и садимся за огромный стол. Он уже накрыт белой крахмальной скатертью. На столе стоят вазы с фруктами, бутылки с вином, шампанским, открытые коробки конфет. Сразу видно, что Владимир Иванович нас ждал и приготовился по высшему разряду. Я ставлю в центре стола огромный торт, а Галка добавляет к этой роскоши фруктовый салат. Капитан открывает шампанское, пробка весело вылетает из бутылки и немного вкусной, пенящейся жидкости выливается на торт. Начинается обычная в таких случаях суета. Мы быстро подставляем свои бокалы, Владимр Иванович наполняет их прозрачным пенящимся напитком и произносит:
– Милые, женщины, я поднимаю этот бокал за вас. Чтобы пойти в море женщине – нужно иметь мужество. Поэтому спасибо вам за то, что вы с нами, с мужчинами, делите тяжелую участь моряков. Будьте любимы и счастливы. Я горжусь вами. За вас, мои прекрасные морячки!
Мы выпиваем, пенящийся сладкий напиток весело ударяет в голову, напряжение спадает. Дружно угощаемся сладостями, фруктами, а нежный торт добавляет праздничную атмосферу. Я тоже весело жую, болтаю, и вдруг, понимаю, что вновь краснею. Причем не только щеки горят, я краснею вся: от макушки до пяточек. И это все происходит от откровенного испепеляющего взгляда капитана. Он меня прожигает насквозь. Какие же у него синие бездонные глаза! Увидев эти глаза, снова тупо смотрю в свою тарелку, и боюсь оторвать от нее свой взгляд. Мне жарко и душно. Целый час, пока капитан нас угощает, говорит бесконечные тосты, я автоматически поднимаю фужер и пью, совершенно не чувствуя вкуса. В горле стоит ком, который не дает не то, что жевать, дышать сложно. Приблизительно через два часа после начала праздничного чаепития, все женщины уходят. У всех была тяжелая смена, а кому и утром очень рано вставать. Мне тоже пора. Я вскакиваю, лихорадочно начинаю убирать со стола. Это моя корабельная обязанность. Я об этом помню всегда. Скажем так, знаю свое место под этим солнцем и на этом пароходе.
– Хозяюшка моя, иди сюда, – его тихий, чуть хрипловатый ласковый голос зовет меня к себе.
Он сидит на диване за маленьким журнальным столиком. Я неуверенно, на деревянных от испуга ногах, подхожу. Сильная крепкая рука тянет меня сесть рядом. Но я сопротивляюсь и присаживаюсь за столик в кресло напротив него, но не на диван. Это кресло очень глубокое. Боясь утонуть в нем, сажусь на самый краешек.
– Мне пора, – мой почему-то осевший голос еле слышно. – Завтра утром очень рано вставать. А можно мне у вас книгу взять почитать?
– Нет, взять нельзя.
– Ну, извините. Понимаете, мне просто не хватает книг, здесь же нет библиотеки, – лепечу я. – Я бы вернула вам ее после того, как прочла. Я аккуратно читаю. Странички не заворачиваю, книги не пачкаю, – продолжаю уговаривать капитана тихим голосом.
– Ты можешь остаться здесь навсегда. И читай, сколько хочешь. Все книги в этой каюте в твоем распоряжении, – прерывает он мои уговоры.
– Извините, мне пора, – испуганно бормочу я.
– Конечно, пора. Давно пора стать моей. Сколько ты меня будешь мучить? А? – он всегда разговаривает со всеми на «вы» и его «ты» совершенно выбивает меня из колеи. – Виолочка, девочка моя, я хочу, чтобы моя кожа пахла твоим телом. Я хочу ложиться и просыпаться с тобой. И чтобы в ванной комнате рядом висели наши банные полотенца. Понимаешь? Я хочу быть с тобой.
– Я не понимаю, ничего не понимаю! Так же не бывает, чтобы ты потерял все, и вдруг снова стал кому-то нужен. Ну, правда же, такого в жизни не бывает?
Я умоляюще смотрю на этого широкоплечего красивого мужчину. Пусть он мне все объяснит. Мне сорок лет и я так давно не верю в сказки! А он с улыбкой, не произнеся ни слова, берет мою руку, теребящую крахмальную салфетку, подносит к своим губам и начинает целовать от кисти до локтя. Я замираю. Крахмальная салфетка, словно белый флаг при капитуляции, медленно падает. Мои ноги наливаются тяжелой истомой и намертво прилипают к полу. Мне хорошо. Так нежно и ласково меня еще никто и никогда не целовал. Он целует и целует мои руки до бесконечности. Время остановилось, и я куда-то улетаю. В эту ночь я осталась в его каюте. Все-таки, я падшая женщина. Ой, ей, ей, ей. Не порола меня мама в детстве. А зря, ой, зря.
Утром проснулась от запаха хорошего кофе, еще не понимая, откуда этот волшебный запах. Спросонья удивленно оглядываю шикарную каюту. Ой! Я ведь у капитана ночевала! Что теперь будет? На корабле сплетни побегут быстро-быстро, как молния. Я испуганно сажусь, нахожу взглядом одежду, и начинаю лихорадочно одеваться. Мне же на смену пора!
– Проснулась, девочка моя? – Володя подходит ко мне и протягивает кружку с ароматным кофе. Он одет в морскую форму, и от него почему-то идет свежий морозный воздух.
– Что я наделала! – испуганно произношу и лихорадочно выпиваю кофе. Вскакиваю, и пытаюсь быстро уйти.
– Ты куда? И что ты наделала? – он обнимает меня, и нежно целует. – Я тебя теперь никуда не отпущу. Слышишь? Никуда и когда. Слишком долго я был один. Я так долго просил у Бога, чтобы он послал мне тебя. И когда ты появилась здесь, сразу понял, что он услышал мои молитвы, – Володя говорит такие непонятные для меня слова.
– Мне тесто ставить, я же проспала, – мне стыдно и хочется убежать от него. Мои мозги категорически не воспринимают его слова. Ведь так не бывает, чтобы тебя кто-то у Всевышнего вымолил. А может, бывает?
– Еще пятнадцать минут до четырех. Я специально пораньше пришел, чтобы принести тебе кофе в постель.
– Пришел? А разве ты не спал?
– Нет, конечно. Я был в капитанской рубке. Капитану на пароходе спать некогда.
– Ой, извини, я уснула и даже не слышала, как ты ушел.
– С сегодняшнего дня ты будешь жить здесь, и следить, чтобы я вовремя ложился спать. Будем соблюдать режим вместе, хорошо?
– Подумай, что скажет команда. Мне сплетни совершенно не нужны, я серьезная женщина.
– Команда будет рада, что у капитана наконец-то есть любимая женщина. И вся такая серьезная.